Анатолий Козак: Спящий в лесу. Загадки и тайны войны

Loading

Я уже думал как то о том, что все, что нам — мальчишкам сороковых годов довелось увидеть и пережить никуда не девалось: все это здесь, с нами, лежит в каком то отдельном ящичке памяти. Достаточно нажать какую то кнопочку и вот он — любаньский лес, белый георгиевский крест и неведомый человк с пряжкой на поясе…

Спящий в лесу

Загадки и тайны войны

Анатолий Козак

Летом 1944 года мир был оглушен новостью, облетевшей с помощью радио и телеграфа все материки и страны: русские нанесли неожиданное сокрушительное поражение вермахту, этой безукоризненно отлаженной грозной военной машине гитлеровской Германии.

Операция «Багратион», спланированная и отлично осущствленная в Белоруссии советскими генералами, была подобна нокауту, после которого поверженный на пол противник, не только не способен защищаться, но даже подняться на ноги…

К эпитетам, характеризующим это поражение я, как солдат, участник войны, осмелюсь добавить еще одно определение:

КАРАЮЩЕЕ поражение.

Немецкие армии можно было оттеснить, опрокинуть, обратить в бегство или принудить, в конце концов, к капитуляции, но произошло их полное, беспощадное уничтожение.

Это была кара, если хотите-месть за мучительные годы вторжения гитлеровцев на нашу землю, когда количество советских военнопленных насчитывалось не тысячами, а миллионами.

Вот почему пленные немцы были тоже выставлены напоказ на главные улицы Москвы: это был триумф советского оружия, справедливая кара за прошлое.

Мне повезло: я был там несколько дней спустя.

Сразу после боев нашу 11 воздушно-десантную бригаду перебросили из Калинина в белорусский Слуцк, и я своими глазами увидел, во что превратилось вражеское войско тем летом в районе Витебска, Бобруйска и Орши…

Как известно, немцы санировали территории по обе стороны железнодорожных путей на триста метров. Всякая растительность уничтожалась, деревья вырубались, кустарники скашивались.

Так пытались усложнить партизанские подрывы рельсов.

Что же представляла собой вся эта территория до леса от железнодорожного полотна, по которому медленно шел наш эшелон?

Это было зрелище, как говорят, не для слабонервных.

Наверное, так может выглядеть большой город после катастрофического, страшного своей разрушительной силой землетрясения.

Это было чудовищное сплетение, каша из мертвых солдат, околевших, уже вздувшихся коней, опрокинутых повозок, автомобилей, мотоциклов, танков с неестественно вывернутыми пушками, вздыбленных стволами к небу орудий…

И все это, как в стоп-кадре немого кино застыло, замерло, прерванное в отчаянном движении в одну сторону-на запад, на запад, к спасению, к жизни!

Так, наверное, рвется, визжа и воя от боли зверь, чью лапу намертво схватил железный охотничий капкан.

А мы ведь видели это зрелище неозвученным! Поезд тихо, даже осторожно плыл мимо, только постукивая колесами.

А что тут творилось несколько суток назад, когда каждое орудие, каждый миномет, каждый пылающий танк, каждая издыхающая лошадь и каждый расстрелянный человек кричали и выли от боли и страха?

Хемингуэй где то писал, что его на войне поражало неожиданное обилие бумаг на поле боя.

Откуда, казалось бы, там, где рвутся гранаты, опрокидываются под ударом авиабомбы тяжелые танки, берутся белые листочки писчей бумаги, осыпавшие там и сям окровавленную землю?

Разбомбили то ведь здесь не писчебумажную фабрику, не школу и не корпус университета.

Ответа на эту загадку у меня, также, как у достопочтенного мистера Хемингуэя нет.

Но то, что зрелище, открывавшееся нам из дверей вагона было нечеловечески жутким, я помню и сегодня, семьдесят лет спустя.

И странное дело: проплыли перед нами эти ужасающие картины уничтожения и смерти и… и чуть ли не назавтра забылись.

Никто из нас, кажется, не подумал тогда, что и он, участник войны, мог бы оказаться в таком месиве из мертвых людей, разорванного металла и…листочков бумаги.

Только теперь, спустя многие годы я с горечью думаю о том, какой непосильный груз обрушила тогда война на наши еще неокрепшие, еще хрупкие мальчишечьи души. Ведь многие из нас пришли на войну и сюда, в этот эшелон из за школьной парты!

А что, если эти апокалиптические, дантовы впечатления вошли в наши гены, как зловредный вирус и, не дай боже, мы несли его всю жизнь не только в себе, но он достался нашим детям и внукам?

***

В Слуцке, едва мы разместились на окраине города, нас бросили в район села Заречье, где начались военные учения «синих» против «красных».

Наши окопы были недалеко от околицы села.С одной стороны простирались сиротливо безлюдные колхозные когда то поля, где нам разрешили копать картошку, с другой же стороны, совсем рядом, рукой подать, был лес, густой, дремучий, тот самый лес, которыми так славится Белоруссия.

Туда мы не заглядывали, а решили сходить в село , чтобы поменять свой пайковый сахар на домашние яйца и деревенский сыр, который здесь очень здорово делают.

24 июня (я почему то запомнил это число) мы с моим другом Витькой Павловым, тоже пулеметчиком отправились в Заречье «за трофеями» -так мы это назвали.

Дойдя до ближайшей изгороди, мы легко перемахнул через неё и огородами вышли на сельскую улицу. Она, была совершенно пуста: ни кур, копошащихся в пыли у ворот, ни собак, ни души…

Это полное безлюдье казалось странным. Был ли здесь вообще кто-нибудь живой?

Как потом выяснилось, Заречье дейтвительно было мертвым селом.После эпидемии тифа оставшиеся в живых сельчане покинули свои дома, перебравшись в другие деревни, многие стали жителями Слуцка.

Подозреваю, что дом на околице Заречья был единственно обитаемым.

Мы выбрали его рядом с аркой, которые обычно ставят у входа в село, и постучались, , не очень надеясь, что нам откроют. Однако на пороге показалась опрятная румяная крестьянка в пёстром платке и в сапожках с подковками. В хате за столом, тасуя карты, покуривал, пуская дым сквозь усы, мужик с лицом молодого Горького.

Нам повезло: когда завершился обмен — за горсть рафинада — торбочка яиц и увесистый ломоть домашнего сыра, мы угостился ледяной, из погреба, ряженкой, и дважды сыграли с хозяевами в подкидного.

— Как у вас тут немец — лютовал? — спросил я.

«Молодой Горький» поднялся, встал на табурет и полез за образа.

— Он у меня хворый, — сказала хозяйка, — его ни наши, ни немцы не трогали.

Между тем хозяин вернулся за стол и протянул мне книгу в твёрдом переплёте.

Это была изданная гитлеровцами на русском языке «Книга для крестьян».

В ней подробно излагалась земельная реформа, которую оккупанты собирались провести в белорусской деревне.

— Можешь взять её себе, — сказала хозяйка, — нам она без надобности. Бери, бери…

Все вражеское, немецкое вызывало тогда у нас особенно острое любопытство, и я стал листать книгу.

Так, наверное, сегодня стал бы рассматривать юноша неожиданное послание инопланетян, еще хранящее следы их щупальцев…

На первой странице красовался портртет фюрера в военной фуражке.Поднятая ладонь приветствовала читателя.

«Gоtt mit uns» — С нами Бог! Гласила краткая надпись под портретом.

Книжонка изобиловала для «оживляжа» антисемитскими анекдотами и карикатурами на Сталина.

«Нашлись ведь у немцев люди, издавшие это» — подумалось мне.

То, что мои глаза свободно читали этот русский печатный шрифт и передо мной открывались корявые рисуночки, изображавшие Сталина (Сталина!!!), было что то неслыханно бесстыдное!

Так наверное почувствовал бы себя человек, которому предложили рассматривать вместе со своими детьми порнографические открытки.

Я побыстрее спрятал книгу в свой вещмешок.

Выйдя с околицы в поле, мы зашагали к нашим окопам…

— Слушай, — предложил вдруг Витька, — а почему бы нам за грибами не сходить? Лес рядом, а мы еще ни разу в нем не были.

— А обед? — спросил я.

Но до обеда еще оставалось время, и мы свернули на тропинку, ведущую к ближнему лесу.

Первое, помню, что мы почувствовали, войдя на опушку, было ощущение свежести, скорее даже сырости –лето тогда было дождливое…

— Тут грибов наверное полно, — сказал Витька, — чует мое сердце.

Но я схватил его за руку, останавливая.

Неподалеку перед нами открылась довольно большая поляна, покрытая когда то асфальтом.

Асфальт в лесу?

Мы остановились.

Приглядевшись, мы увидели в дальнем конце этой площадки очертания каких то полуразрушенных строений, что то вроде обвалившегося двухэтажного дома…

Нам почему то стало страшно.

Лес молчал, если не считать редкого крика птиц, солнце тепло пробивалось сквозь ветви деревьев.

В чем же дело, почему мы остановились?

Постоянно поглядывая на мрачные развалины дома, мы пошли дальше, но скверное, дурноватое ощущение страха не проходило.

— Пошли назад, Вить, — сказал я, остановившись.

Но теперь он схватил меня за руку, указывая на что то, белевшее в кустарнике метрах в пятнадцати от нас.

Мы подошли ближе.

На краю заасфальтированной площадки стоял белый надгробный георгиевский крест!

Чтож…все мы видели такие немецкие военные памятники в кадрах кинохроники.

Ничего удивительного!

Мы подошли еще ближе…И тут нам по настоящему стало не по себе: головой к кресту на земле, точнее-на асфальте лежал человек!

Это была, скорее, мумия сравнительно нестарого человка, вероятно лет сорока.

Густая шевелюра была зачесана назад, лицо с плотно закрытыми глазами походило на серую маску.

«Ivan Marzenuk — Feb. 1944» было начертано на белом лаке креста аккуратной кисточкой.

Белорус? Поляк? Русский? У немецкого памятника?

Что я тогда еще запомнил?

Помню его руки, вытянутые вдоль стройного, не очень длинного тела, ступни без сапог в черных носках…Был ли он в форме? Не помню. Но на животе лежала металлическая пряжка. Ремень, вероятно, уже истлел… А может быть его сожрал кто то из обитателей леса.

— Давай пряжку возьмем, — пробормотал Витька, но выражение лица у меня видно было таким, что он тут же остановился.

Мы простояли перед Марценюком недолго. Уж очень нехорошо все это выглядело: наш человек под немецким крестом! И прямо на земле, как собака, сбитая на улице автомобилем!

— Могилу отрыть поленились, гады, — прошептал Витька.

Мы еще раз оглянулись на развалины домов на другом краю площадки.

Определенно, этот человек имел какое то отношение к этим строениям.Но какое?

Мы поторопились уйти из леса, от этого страшного захоронения.

Перед этим я достал из мешка немецкую книгу и осторожно подбросил к памятнику.

А что было с ней делать?

Еще нехватало, чтобы ее обнаружил у меня в тумбочке наш командир отделения сержант Воропаев!

Через два дня я внезапно проснулся в нашем окопе среди ночи.Меня словно что то подтокнуло-я проснулся со странным ощущение тревоги. Сон как рукой сняло. Несмотря на то, что я вылезал из окопа с изрядным шумом, никто из ребят не проснулся.

А я уже быстрым шагом приближался к лесу. Мне кажется, что я даже торопился.Какое то сильное чувство, похожее на нездоровое любопытство торопило меня к черной стене угрюмого леса. Мне ужасно захотелось еще раз посмотреть на этого странного покойника.

Может быть я вел себя, как лунатик?

Без страха вошел я на эту странную асфальтовую поляну и пошел,забирая правее туда, к белому обелиску.

Где он? Ага, кажется вот здесь.

Я включл свой фонарик. Светил он слабовато, но из темноты выделился павмятник…

Но что это? Загадочный Марценюк не лежит, а сидит, прижавшись спиной к памятнику!

Помню, я почему то отскочил на несколько шагов назад, словно покойник вот-вот вскочит и бросится ко мне…

Я мгновенно погасил фонарь, чтобы меня в теноте не было видно. Минуту я стоял в каком то оцепенении.Что случилось? Почему он сидит? Ведь он вчера спокойно лежал, вытянувшись на спине?

Тут я послал ему перый сигнал-вкючил и выключил фонарик. С бьющимся сердцем прислушался.Ничего.Тишина.

Осмелев, я снова зажег свет и направил его на памятник.Ага! Он сидит.Согнув ноги.Руки положил на колени. А голову положил на руки. Лица не видно. Но вот он, кажется, приподнял голову и помотрел на меня исподлобья. А что, если он встанет?Или вздохнет? Или заговорит?

Тихонько пятясь от этого страшного места, я, шажок за шажком, стараясь быть совершенно бесшумным отошел, отошел подальше, а потом…

Сознаюсь — побежал!

Молодой, полный сил восемнадцатилетний парень, четырнадцать раз прыгавший с парашютом с самолета и аэростата, десантник побежал, как заяц!

Наутро мы с Витькой побежали к памятнику.

Немец лежал на спине точно также, как прежде.Руки вдоль тела, ноги в черных носках, пряжка на животе …Все, как надо.

— Ну знаешь, — сказал Витька, — ты видно лунатик.

— Он сидел! Ну что, я придумываю, что ли?

— Почему ты меня не разбудил?

— Не знаю. Что-то меня одного повело.

— Что-то, что-то! Тебе видно в санчасть обратиться надо.

Через три дня мы покинули окрестности Заречья и о памятнике в лесу больше не вспоминали.

После того, как мы увидели из поезда следы операции «Багратион», один мертвый человек в тихом лесу казался совсем малозначительным.

Нам так и подумалось, что это один из немцев, уничтоженных рядом, на аккуратно выстриженных защитных зонах санирования против партизан.

Не более.

И памятник в лесу был забыт.Во всяком случае там мне казалось.

Но иногда, ночами я вдруг стал просыпаться на нарах в нашей казарме и начинал думать о странном покойнике там, под Заречьем…

Лежит ли этот загадочный Марценюк там до сих пор? Или его убрали вместе с белым крестом? Конечно, наверное, убрали.

Что же все таки означало это странное захоронение?

В детстве я увлекался приключениями Шерлока Холмса, так здорово описанных Конаном Дойлем, и часто уверял себя, что когда вырасту — стану сыщиком.

И теперь, когда загадочный Марценюк мучил меня своими появлениями среди ночи и не давал мне заснуть, я снова и снова обдумывал каждую деталь, каждую мелочь этой странной загадки…

И постепенно у меня сложилось очень ясное впечатление о том, что произошло когда то в Зареченском лесу.

Прежде всего— почему покойник лежит на асфальте, а не в земле?

Все очень просто: хоронили его зимой, об этом говорит надпись на кресте.Февраль месяц, лес в снегу . Хотя… стоп, стоп, начнем с начала. Кто он такой? Белорус? Почему же его хоронят немцы? Вероятно он для них свой. Значит коллаборационист. Наш враг. Предатель. Предположим. Иван Марценюк-пособник фашистов. Предположим. Фигура вероятно значимая. Простого предателя немцы хоронить бы не стали.

Почему он умер? Ранен? Не видно бинтов.Болезнь? Ага! Кто то вчера говорил, что рядом, в Заречье была вспышка сыпного тифа. А мы тоже с Витькой хороши –сунулись в деревню, где, может быть, до сих пор ползают тифозные вши!

Но тиф был тут давно, еще при немцах… Обойдется.

Отчего же умер этот… Марценюк?

А может быть сердце? Предположим. Почему же его не увезли с собой? Куда? Русские наступают.Отпадает.Исключено.

И немецкие могильщики, у них, как водится, имелись для этих целей спецкоманды, вооружаются лопатами и начинают копать могилу в снегу— продолговатое такое углубление, вижу его очень ясно и этих копальщиков тоже.

Кто то вспотел и пилотку с мокрого лба сдвинул…

А рядом на снегу лежит Марценюк, своей участи ожидает…Да какой он, черт возьми, Марценюк! Дитрих он.Или Бухбиндер какой нибудь! Бухбиндером я всердцах назвал его потому, что когда то в Одессе был у нас в коммунальной квартире сосед Бухбиндер, Иосиф Давидович, банковский юристконсульт. Еврей, уроженец Тирасполя.Но фамилия может быть и немецкой. Это у евреев и немцев одинаково, что Ландау-еврей, что Ландау-немец.

И вижу я, как могильщики немецкие останавливаются, перестают копать. В чем дело? Что то на дне ямы не дает копать, лопата скребется о что то твердое.

Кто то спускается в яму-асфальт! Хоть и выбрали место на краю площадки, но…не рассчитали!

Пауза, немцы закуривают. Совещаются. Значит, копать придется подальше.

А тут подбегает к ним какой то Штраус или Шпенглер и кричит:— Долго вы еще тут канителиться будете? Автобус ждет, все уже погрузились… Шнеллер, шнеллер!

Что делать? Бросить эту яму и копать рядом? Некогда!

Эх, придется оставить так, как есть. Это нехорошо.Не по-немецки. Но что делать…

Все это я представляю себе в своих «детективных» предположениях, но думаю, что не ошибаюсь. Надо знать немецкий характер!

Однажды мне пришлось наблюдать, как работают расконвоированные военнопленные немцы.

Дело было прстое: два немца клали из кирпича обыкновенную домашнюю печку.

Когда работа была завершена и печку увенчали конфорками, я обратил внимание на то, что остов печки имеет необычную форму в виде буквы П.

На мой вопрос, почему печь имеет в нижней своей части нишу, мне объяснили, что здесь можно будет сушить сырые дрова.

Не раз потом задавал я себе вопрос: зачем немцу делать печь такой хитроумной конструкции? Более примитивную печку построить было бы проще и быстрее. Да, но она былабы хуже. Ну и черт с ними, с русскими! Кто я тут? Пленный. Заключенный. Так должен, наверное, рассуждать пленный. Зачем же мне делать хорошо, если можно сделать кое как? Обойдутся! Но он старается сделать свою работу хорошо. Потому что так привык. Иначе не может.

Это несколько слов о немецком характере.

А что немецкие могильщики в лесу?

Они, скрепя сердце поднимают тело и, стараясь быть осторожными, спускают его в незаконченную могилу. Хотя понимают, что когда сойдет снег, ЭТОТ останется на асфальте. Нехорошо. Sehr schleht. Но… война. Бывает хуже.

И быстро, быстро заваливают яму снегом, и ставят сверху приготовленный белый крест. И бегут к автобусу, гудок которого уже несколько раз рявкает им навстречу…

А весной, когда снег растаял, человек остался лежать на мокром асфальте.

Еще вопрос: почему он без сапог?

Вряд ли кто-то местный осмелился, проходя здесь весной, стащить немецкие сапоги… Добротные, яловые…Нет! Исключено!

Да здесь и местных жителей нет. Безлюдье.

А может быть, сапоги увезли свои?

Сапоги, сапоги… Стоп! А почему Иван Марценюк в носках?

Если были сапоги, значит были портянки.

А он в носках… Значит немец!

Носки надевать в российской армии решили совсем недавно, впервые с рождения русского воинства. Это уже много лет спустя, после войны. Можно сказать— сегодня!

Но почему надо думать, что это армеец? Может быть штатский?

И почему сапоги? Может быть, он был в ботинках? Зимой? Нет! Скорее всего — в валенках.

Тогда все ясно — немцы захватили эту прекрасную русскую обувку с собой. Тут и спорить нечего!

Это был, так сказать, последний штрих в моем детективном расследовании. Последний удар кисти, которым художник завершает свое полотно.

Последний? Оказалось — нет.

Сегодня, уже поправляя некоторые фразы в этом воспоминании, я вдруг подумал: а что был за тип тот мужик, который показался мне похожим на молодого Горького?

Книжечку немецкую за образами хранил…Почему он поторопился нам ее показать? А его жена постаралась от нее избавиться?

Как она тогда сказала: « Его ни наши, ни немцы не трогали». Хворый? А может быть нет? Как же мы тогда не догадались вернуться в село? В эту первую хату на окраине села? Самую ближнюю к лесу?

Уж кто, но люди, живущие в двух шагах от этого леса не могли ничего не знать о немецком памятнике! А может быть больше того-кое что знали о немцах, которые долгое время были их соседями. Которые заходили к ним, также, как мы, за «яйками» и «млеком»?

Какой нибудь отчаянный искатель приключений, какой нибудь доморощенный Шерлок Холмс не поленился бы даже сегодня махнуть в Белоруссию и заехать в это самое Заречье, и в этот соседний лес…

Говорят — там где то теперь прекрасный санаторий, куда приезжают люди даже из неблизкой Москвы.

Но вернемся в прошлое, в далекий, далекий сорок четвертый год, когда я с увлечением бился над разгадкой тайны Зареченского леса.

В своих догадках думал я и о развалинах домов , видневшихся тогда неподалеку.

Мне, помню, почему то сразу подумалось , что здесь до войны было что то вроде военного городка. И на этой заасфальтированной площадке строились для переклички, а утром сюда выбегали для физзарядки полуголые, с короткими вафельными полотенцами красноармейцы или, как тогда говорили -бойцы… Может быть это были пограничники?

А когда этот район заняли немцы, они тут поселились, споро и деловито обновив старый дома. Может быть была здесь их комендатура? Или сторожевой пост?

И теперь— главное: что делал здесь Иван Марценюк? Если предавал родину, то, может быть, был на этом участке главным?

Мне вдруг подумалось, что на этот лес нагрянули однажды партизаны и предатель был ими повешен.Или застрелен?

И немецкий взвод, примчавшийся сюда по тревоге на зеленом тупорылом автобусе застал только взорванные, еще дымящиеся комнаты и мертвого Марценюка.

Вот как я рисовал себе все, что случилось в Зареченском лесу тогда, накануне операции «Багратион».

И по поводу русской, скорее то ли белоруской, то ли польской фамилии на немецком памятнике у меня сложилась тоже своя версия.

Конечно, у креста положили тогда не нашего. Это был немец и, повторяю, непростой.Скорее всего— офицер.

Но как было убегать из этого леса, оставив своего Ганса? Беззащитного в русском снегу? Что сделают russishe, когда ворвутся сюда и увидят немецкую могилку? Бог знает, как они поступят? Скорее всего-разорят ее, надругаются! Ведь для еврейских большевиков нет ничего святого! Азия!

И в торопливом захоронении своего боевого товарища, а может быть даже земляка, родилась прекрасная мысль: скрыть имя покойника, подменив его на русское.

Какое? Неважно! Давайте, давайте, быстрее, шнеллер, шнеллер — русское имя! Иван! Пойдет, рисуй имя Иван! Но нужна еще фамилия! Гофман! Дурак, Гофман это немецкая фамилия. Ну, идиоты, где ваши мозги, думайте, думайте! Как звали этого старосту, которого мы… Лебедев? Пиши Лебедев! Но у нас тоже есть Лееб, фельдмаршал! Вильгельм! Ах, черт возьми, доннер ветер, Лебедев и Лееб… А как этот… Марзенук? Аусгецайхнет! Пиши Марзенук!

Так, думал я, родилась надпись на памятнике.

Но страшное видениев в Зареченском лесу еще долго не отпускало меня…

Еще долго, просыпаясь среди ночи, видел я лежащего на мокром асфальте человека, по которому ползают всякие лесные насекомые и зверушки…Волков и лисиц, мне казалось, в этих лесах нет— вывелись, ушли…

Тайна немецкого памятника в белорусском лесу дремала в моей памяти очень долго, полсотни лет, а то и больше.

Дремала. Но не заснула!

Я уже думал как то о том, что все, что нам — мальчишкам сороковых годов довелось увидеть и пережить никуда не девалось: все это здесь, с нами, лежит в каком то отдельном ящичке памяти. Достаточно нажать какую то кнопочку, и вот он —Зареченский лес, белый георгиевский крест и неведомый человк с пряжкой на поясе…

Неизвестный участник войны.То ли враг, то ли жертва.

Стоит ли сегодня думать об этом?

Но странное дело, чем старше я становлюсь, тем чаще думаю о прошлом.

Кто же тогда лежал перед нами , двумя солдатиками в тихом лесу? На старом растрескавшемся от времени асфальте?

Чей то сын, чей то муж, чей то отец?

Почему я не могу заснуть и все думаю и думаю об этой загадке?

***

Это уже вошло у меня в привычку.Каждое утро надо просмотреть лондонские \

газеты. Не скажу, что меня так волнуют английские новости.Нет, причина намного проще: когда то, путешествуя по Британии я достаточо быстро «нахватался» английских слов.Во всяком случае обиходный диалог с англичанином я усвоил.

Но как все это сохранить? Ведь забывется!

Вот почему я и пробегаю ежедневно лондонские газеты/ Кое как удается сохранять драгоценный inglish.

Пустое занятие? Не скажите! Послушайте, пожалуйста, что сегодня утром произошло.

Я уже собирался отложить «Sun» ( кто не знает по английски -это солнце,), как вдруг мое внимание привлекла на последней странице заметка, озаглавленная «Внучкин Сыск», так я это перевел. По английски это звучало более серьезно:«Granddaughter”s Investigation»

Вот что сообщалость в заметке:

«Как мы уже сообщали, внучка прославленного сыщика Шерлока Холмса мисс Ширли Холмс вчера сообщила о том, что завершила очередную разгадку кровавого преступления в Бакстоне (графство Дербишир), которым занималась с мая месяца этого года.

Таким образом на счету у нашей сыщицы уже свыше десятка сенсационных расследованиий самых зловвещих преступлений, потрясших население Британии.

Кто не помнит преступления группы маньяков в Хартингтоне под кличкой «Синяя нога», зверское расчленение в кошачьем приюте в Челтнеме, дело фальшивомонетчика Рассела Скотта, дело «Зеленых мышей», шайку «Повтори удар три раза»? Преступники, найденные с помощью мисс Ширли давно уже получили свое наказании, а слава о нашей талантливой сыщице не меркнет.

Внучкин Сыск! Отлично придумано!

В России в кинобизнесе есть такая шутка. Детей известных кинорежиссеров, которые становятся тоже шоуменами, называют «Папино кино».А тут— внучкин сыск!

Но известно, что у Холмса детей не было. Ширли-внучка брата великого детектива.Значит-племянница Холмса.

Пожелаем же новых успехов нашей славной соотечественнице! Да здравствует Внучкин Сыск!»

Такая вот заметка бросилась мне в глаза в то утро!

И первое, что я подумал… Нет, сначала я швырнул газету прочь и стал одеваться. Нет, первое, что я сделал… Я позвонил Витьке Павлову.

— Витюша, — закричал я, — мы летим в Лондон!

Что мы там забыли? Там нас ждет Ширли Холмс! Не Шерлок Холмс, а Ширли Холмс!

Ладно, приезжай, и я тебе все объясню!

***

Если выйти из станции лондонского метро на Мерилинбоун роад неподалеку от музея Мадам Тюссо, можно подойти к Шерлоку Холмсу и доктору Ватсону, которые весь день, в любую погоду готовы объяснить, как пройти на Бейкер-стрит к дому-музею прославленного детектива.

Не станем попусту тратить время— эти два джентльмена — всего лишь живая реклама музея известного всему миру сыщика.

Отправимся сразу на вокзал Педингтон, чтобы добраться до Лемингтона Спа (графство Уорикшир), в окрестностях которого живет мисс Ширли Холмс.

Час езды в элекричке, и мы уже постучали медным молотком в дверь, поднялись на второй этаж и входим в гостиную, где нас встречает мисс Ширли.

Раскурив трубку (да, да миловидная Ширли курит трубку!), сыщица внимательно разглядыват меня и моего спутника

Виктора Павлова, моего фронтового друга, с которым мы были тогда в лесу.

— Разрешите, я коротко… — говорю я.

Движением руки Холмс останавливает меня: — Не надо. Я все поняла из вашего вчерашнего звонка по телефону. Давайте, вопросы буду задавать я. Ладно? Вопрос первый: почему вы не взяли пряжку пояса, которая была на этом человеке?

— Я хотел… — начинает Виктор.

— Очень жаль. — говорит мисс Ширли,-эта деталь рассказала бы все — немец это или нет. Хотя… мы не любим, когда кто то прикасается к покойнику раньше нас. И все таки, почему вы не взяли пряжку?

Я молчу в смущении, а потом говорю: — Ну…как же можно… мертвый человек…

Холмс: — Могли бы подойти поближе. Толкнуть памятник? Хотя бы…ногой?

Мы молчим.

Холмс:- А были у вас, в советской армии люди, которые сделали бы это?

Виктор: — Что?

Холмс: — Попытались бы… разрушить памятник? Надругаться над ним? Ведь это противник? Или его соучастник?

Мы с Виктором отрицательно качаем головой.

Холмс встает, подходит к окну, смотрит на дальние крыши Лемнгтона, потом обращается к нам:

— Ошибка, — говорит она, — ошибка. К счатью, не ваша. И не такая страшная. Видите ли,-обращается он к нам,— почему умер этот ваш… Марценюк, убили его, или он умер своей смертью мы никогда не узнаем. Но тут дело в другом. Зачем было менять имя этого человека?

— Немцы думали, что мы, когда вернемся, то…

— Но вы же этого не сделали! — вскричала Холмс.— Вы стояли перед памятником, но даже пряжку этого несчастного не тронули!

— Значит имя… вымышленное? — говорю я.

— Без сомнения. Ваше предположение верное-немцы полагали, что если русские увидят немецкое имя на памятнике… Поэтому была совершена подмена. Ваша гипотеза правильна.Ставлю вам плюс, — улыбается она.

И добавляет: — Итак, мы устанорили, что эта подмена была совершена только по одной причине: страх!

— Что же они сами не понимали… — сказал возмущенно Виктор, — что мы не дикари какие то!

-А факты?-спросила Холмс,-где факты, что это именно так? Что в СССР во время войны соблюдалась неприкосновенность памятников? Я имею в виду военных?

Вопрос неожиданный! Но мы ведь имеем дело с профессиональным сыщиком.Как на это ответить?

-Факты? Пожалуйта! –Говорит Виктор и лезет в карман пиджака.

Я замер в ожидании: что это еще придумал Виктор?

А Холмс даже чуть чуть ухмыльнулась.Во всяком случае подобие улыбки тронуло ее тонкие губы: неужели этот господин собирается, как фокусник вытащить из кармана памятник?

А дальше… Виктор достал из кармана небольшую фотографию и протянул мисс Ширли.

Холмс взяла ее и вскочиа с кресла. Найдя на столе очки, она стала рассматривать фото.

Потом протянула его мне:

— Я не знаю русского языка,-произнес он с огорчением. Но если вы потерпите секунду-другую, пока я возьму словарь….

Я взял фотоснимок.

— Тут не по-русски… Это белорусский язык. «Воинское захоронение. Причинение вреда карается по закону»,— прочитал я.

Холмс долго, уже в очках рассматривала фотографию памятника, снимок которого раздобыл где то Витька.

— Вот вам факт, — сказал Виктор, — не думайте, что это тот самый памятник.Это фото из журнала «Вокруг Света». Но я не понимаю. как немцы могли подумать…

— Не забывайте, — наставительно сказала Холмс, — что им это внушали годами. И постепенно, не сразу, в Германии даже верующие христиане стали думать, что Россия-страна варваров. Геббельс хорошо выполнял свою работу.

С этим нельзя было не согласиться.

В этот же день мы возвратились в Лондон, а ночью вылетели из аэропорта Хитроу домой.

Так завершилась история таинственного захоронения в Зареченском лесу.

***

Дома мы стали понемногу забывать «дело Марценюка», как мы его прозвали, если бы…

Если бы в один прекрасный день, как любят писать авторы приключенческих романов,…

Если бы в моей квартире не прозвучал телефонный звонок из Лондона.

Это была мисс Ширли Холмс!

— Анатолий,— сказала она, — какое счастье, что я тогда сохранила номер вашего телефона! Вы можете приехать в Англию? У меня есть для вас хорошие новости! Дело в том, что я только что завершила расследование вашего дела о человеке, спавшем в белорусском лесу!

— Спавшем? — перебил я ее, — мертвом?

— Нет, не мертвом, а спавшем, — продолжала она, — если вам это уже не интересно…

— Интересно, — закричал я, — сегодня или завтра я вылетаю!

На этот раз я посетил мисс Ширли один.Витька был нездоров и взял с меня слово, что я расскажу ему о визите к «Внучке» со всеми подробностями.

Собственно, я уже готов к этому отчету.Чтобы не повторяться, включу сейчас свой магнитофон, с помощью которого я записал тогда наш разговор с мисс Ширли у нее дома в окрестности Лемингтона Спа.

Вот эта запись.

Для удобства при чтении обозначу наши голоса двумя условными буквами Ш и М, то есть Ширли и Мой. Итак. Прошу внимания.

Ш. Уважаемый Анатолий, не будем терять время и приготовьтесь выслушать мой отчет, в котором есть немало для вас удивительного.

М. Я помню, что вы нашли мою версию того, как возникло захоронение в Зареченском лесу удачной.Вы даже похвалили меня. Что на самом деле было не так?

Ш. Извините, Анатолий, все там было совсем не так.Во всяком случае почти не так.

М. Вот как?

Ш. Да! И тут я, если помните нашу первую встречу,я тоже совершило массу ощибок. Сознаюсь. Дело это оказалось удивительно сложным, даже фантастическим.

Но начну с начала, с моего приезда в Белоруссию.

М. Вот это новость! А как вы туда попали? Неужели ради этой загадки?

Ш. Представьте себе-да.После вашего отъезда я решила, что дело закрыто, мы все разгадали и с историей спящего в лесу покончено. 0, как мы ошибались! У меня так бывает-кажется, что работа закончена, на столе чисто и можно открывать новую страницу блокнота.Но что то мешает уснуть.Обычно это бывает ночью, что то толкает тебя тихонько в плечо и шепчет: нет! Все там было совсем не так! Надо утром снова просмотреть все записи… Но зачем утром? Сейчас! Ночью! У вас никогда так не бывало?

М. Бывало! Вы знаете, еще там, в Заречье я вдруг проснулся в окопе и побежал в лес…

Ш. Стоп! Не перебивайтье меня, расскажете потом. И вот…мучалась я мучалась, и вдруг подумала: а почему бы мне не съездить туда, в этот лес? В самом деле, сказала я себе, Ширли, ты старееш! Кто же разгадывает преступление, ни разу не побывав на месте его совершения? И в то же утро я вылетела в Минск.

М. Надо же! И вы были в Заречье?

Ш. Вот, мой дорогой, ваша первая ошибка.Начинать это дело надо было совсем не с этой деревни.Первым делом я приехала в Слуцк. А там, в тот же день сделала первое открытие!

М. В Слуцке? Интересно, какое отношение Зареченский лес имеет к Слуцку?

Ш. Самое непосредственное. В Слуцке мне сообщили, что в бывшем селе Заречье, как вы лучше меня знаете, оно вымерло, живет один человек.

М. Знаю! Мы заходили в их дом.Он с женой.

Ш. А как его зовут?

М. Я прозвал его «Горький». Был у нас такой писатель. Очень известный.

Ш. Простите, не знаю. Я знаю, что этого человека зовут Иван.

М. Иван — очеь популярное в Белоруссии имя.Вполне возможно.

Ш. Но это только его имя.А фамилия у него Марценюк.Что же вы молчите?

М. Марценюк… Не может быть.То же… Что на памятнике!

Ш. Да! Да! Я как это узнала в Слуцкой управе, так сразу же наняла такси и помчалась в Заречье!

М. И вы у него были?

Ш. Увы…Его я не застала. Его нет.

М.Не понял.

Ш. Ивана Марценюка нет в живых уже несколько лет.

М. Умер? Да, жена говорила, что он нездоров…

Ш. Иван Марценюк покончил жизнь самоубийством.Повесился.

М.Вот как…Печальная история. А его жена?
Ш.К счастью она жива.Славная женщина. Татьяна. Я у нее заночевала. И она рассказала мне немало интересного. Связанного с памятником в лесу,

М. О, мисс Ширли!

Ш. Спокойно.То, что я вам сейчас расскажу покоже на фантастику.Но это правда.

***

Разрушенный дом в Зареченском лесу и асфальтовая поляна перед ним это остатки бывшей здесь когда то конторы Зареченского лесничества.

Асфальт здесь уложили когда то в связи с тем, что у конторы часто останавливался автотранспорт, порой сюда подвозили отбрагованный и спиленный лес.

М. Значит мои домыслы насчет погранзаставы и бегавших здесь полуголых бойцов с полотенцами— полная фантастика.

Ш. Когда эти места были оккупированны немцами, в лесу размещался какой то караульный взвод, не более.

Надо признать — немцы вели себя по отношению к жителям Заречья прилично, часто заходили в дом Марценюков, покупая овощи. Всегда расплачивались немецкими марками.

Но однажды в «конторе» как говорили зареченцы, обозначились какие то перемены.

Из Слуцка приехали какие то важные офицеры.Теперь свет в конторе горел до поздней ночи, гости что то шумно обсуждали, часто после ужина пели свои немецките песни.

Но у Марценюков уже было известно, что из Берлина прилетел какой то знатный ученый и с ним доктор — тоже личность непростая.

Все это стало известно от Ефима-переводчика, который облуживал немцев.

Однажды, подвыпив у Марценюков он рассказал следующее.

Приезжий ученый Конрад Укк работает в спецлаборатории, созданной по личному указанию Гитлера. Немцы тайно планируют полеты в космос и у них уже есть достижения.

Конрад — крупный специалист по баллистике, в его руках основные выкладки космического проекта. На фронт он вылетел с целью лично ознакомиться с советскими шестиствольными минометами, так называемой «Катюшей», если удастся захватить такую установку.

Не удивительно, что такого крупного ученого, работающего над чрезвычайно важным проектом, охраняют с особой тщательностью. О его командировке в СССР известно самому Гитлеру.

Доктор Вальтер, старый друг Конрада постоянно сопровождает Укка. Он занят в космическом проекте разработкой усыпления космонавтов в процессе полета.

Как понял переводчик, сон экипажа поможет людям сохранять энерогию, не принимая пищи в течение месяцев и даже лет полета к небесным объектам.

Не уверена, что это именно так, но, как вы понимаете, мне эти подробности сразу были мало интересты.

Однако весной сорок четвертого года произошла крупная неприятность. Советская армия начала операцию «Багратион» и «космонавты» неожиджанно потеряли возможность вернуться в Германию. Такая попытка была смертельно опасной.

В ставке Гитлера забеспокоились. Как вытащить из Белоруссии ценного ученого, главу космической корпорации?

Как рассказывала Татьяна-жена покойного Ивана Марценюка, несколько дней в немецкой «конторе» шли очень серьезные совещания. Обсуждались различные планы возвращения ученых на родину. Но переводчик Ефим на это время был отстранен от участия в совещаниях, да он среди немцев был не нужен.

И тут, внимание! Произошло одно из самых важных событий, которые легли в основу «Дела Марценюка».

М. Одну минуту, пожалуйста! Я перезаряжу кассету. Так… продолжайте, мисс Ширли, пожалоуйста.Ух, черт возьми, как все это оказалось интересно!

Ш. Продолжаю.Вот что рассказала мне Татьяна, жена Марценюка.К счастью, Иван полностью доверял ей, и все дальнейшие события были ей известны.

Поздно вечером, после одного из бурных совещаний в дом постучался доктор Вальтер, тот, который сопровождал Укка.

У него состоялся разговор с Иваном. Татьяна при этом не присутствовала, но слышала каждое слово из соседней комнаты. Вот что она рассказала мне про тот вечер.

М. Постойте, а как Татьяна понимала разговор этого доктора с Иваном?

Ш. Вальтер неплохо говорил по-русски. Иначе, как бы он мог общаться с Иваном без переводчика?Итак…вот его слова.

— Ни я, ни господин Укк вернуться в Берлин не в состоянии.Да вы сами слышите, что творится совсем рядом с нами. Не сегодня-завтра русские ворвутся сюда.

— Не надо бояться, вам ничего плохого не сделают. — сказал Иван.

— Возможно, — сказал Вальтер, — нам грозит плен.

— Ну что же, — сказал Иван, — в нашем плену, я слышал… Ничего страшного…

— Молчите!-прикрикнул вдруг на Ивана доктор, — молчите! Я пришел к вам не для того, чтобы слушать сказки про большевистские лагеря!

После этого наступило молчание. Потом доктор, видно взяв себя в руки, продолжал:

— Я говорю с вами, Иван, как мужчина с мужчиной… Конрада Укка приказано ликвидировать.

— Как? — прошептал Иван.

— Очень просто. Его надо убить. Ваня! Будьте мужчиной! Вы были солдатом? Нет? Понятно. Успокойтесь.И выслушайте меня.

То, что я вам сейчас скажу, я никогда не рассказал бы никому на этом свете. Поклянитесь, что вы…Что никто кроме вас не будет знать… Слушайте.

Тут доктор Вальтер понизил голос, но Татьяна все равно слышала каждое его слово.

Вот что сказал он, вернее прошептал ее несчастному мужу.

В Берлине тоже не раз совещались о том, как вытащить нас отсюда. Нет! Ende! Мы в ловушке! Вы говорите -плен. Да я его не боюсь.Я доктор.В лагерях прежде всего спасаются адвокаты и врачи. Я это знаю,_ я отсидел в Дахау три месяца, но меня оттуда вытащили. Знаете кто? Вот этот вот Конрад Укк. Ваня, слушайте. В Берлине решили, что самый лучший способ спасти Укка— это его ликвидировать. Я знаю даже чьих рук это дело…Кто дал этот совет.

-А убивать то зачем?-прошептал Иван,-ну будет в плену.Ученый. У нас таких ценят.

-Вот-вскричал вдруг доктор,— в том то и дело. Ценят! Да здесь его айн-цвай и выпотрошат! Тут все узнают про наш проект! А это…секрет! Тайна! Значит так: Укка убивают, а доктор Вальтер, черт с ним, будет гнить в русском плену. Но доктору есть из Берлина поручение.

Здесь наступила долгая пауза.

— Ты, русский Иван, знаешь, чем я занимаюсь? Сон. Баю-баюшки баю…

Я знаю, как и куда уколоть вот тебя, например, обыкновенной иголочкой. Шприц. Он у меня с собой, в этом саквояже . и ты, милый мой, будешь спать месяц. Или два.

— Зачем… спать? — прошептал Иван.

— Однако мы заболтались.Слушай! Убить Укка поручено мне.

— На месяц? — прошептал Марценюк.

— Навсегда.

***

Ш. Когда Татьяна мне это рассказала, у нее началась истерика. Я с трудом ее успокоила.Рассказываю дальше.

Вальтеру было приказано умертвить Укка с помощью инъекции. Вальтер согласился.

М. Неужели? Пошел на убийство своего товарища?

Ш. Да. Так это выглядело. На самом же деле Вальтер решил усыпить Укка на два-три месяца, пока фронт уйдет дальше.Потом ученеый должен был «проснуться», то еть выйти из искусственной комы и Марценюк должен был лесом, тайными тропами вывести его на немецкую сторону фронта. Иван был здесь когда то лесничим и для него такое заданите было не сложным. Проблемы начались, когда Вальтер предложил делать захоронение для Укка.

М. Не понял.

Щ. Укк должен был где то лежать! В своем состоянии комы. Иван предложил положить его в доме. Но Вальтер был против: после такой инъекции человек должен быть охлажден. Но, как вы понимаете, в Заречье холодильника не было. Поэтому Укка решили положить в снег.Это как раз был подходящий температурный режим для спящего в коме человека.Вы понимаете, как тяжело переживал Иван Марценюк свое имя на памятнике! Это очень серьезно подействовало на его психику и Татьяна считает, что в дальнейшем это вызвало его трагический уход из жизни.. Но это было потом. А когда немцы бежали из леса, Вальтер, конечно тайно, приказал следитьб за могилой. Своей собственной могилой!

М. Но как удалось инсценировать похороны Укка, не вызывая подозрений?

Ш.Среди похоронной команды был свой человек, подкупленный Вальтером, и когда немцы уезжали, уже садились в автобус, он проделал в снегу над Укком отверстие для доступа воздуха.Вставил обычный отрезок трубы. Вот и все.Вентиляция.

М. Рискованная была операция!

Ш. Да. Тут рисковал прежде всего сам Вальтер. Он очень хорошо заплатил Марценюку.А кроме этого пригрозил ему, что он головой ответит, если за то время, пока немцы не вернутся, тайна захоронения будет нарушена..Он уговорил Ивана, что через месяц немцы вернутся и Марценюка наградят орденом и большими деньгами.

Но я думаю, что Марценюк согласился участвовать в этой истории не ради денег.Уверена, что это был благородный человек. Как я успела узнать — это вообще прекрасное свойство белорусского характера.

М. Вы так считаете?

Ш. Да! Что стоило Марценюку, как только немцы уехали или когда всему миру уже стало ясно, что они терпят поражение и никогда не вернутся, тихонько постучаться куда следует и сообщить о памятнике? Да что там говорить, когда абсолютно беззащитный спящий человк полностью находился в его руках? А он, можно сказать, няньчил этого немца, недосыпая ночей, словно мать свое больное дитя? Не всякий на его месте поступил бы так великодушно!

М. Не знаю… Для меня этот немец был бы прежде всего фашистом.Что означает —негодяем.Врагом. Да еще работающим на Гитлера. Что же, он там до сих пор?

Ш. Нет, конечно. Уже весной Укк проснулся, то есть вышел из комы, и пришел в дом Марценюков. Он знал дорогу, так было вначале договорено с Вальтером.

М. Погодите, значит, когда мы тогда подходили к нему, он спал?

Ш. Вероятно да.

М. Я хотел вам рассказать…Однажды ночью я пошел к памятнику, и немец не лежал, а сидел у памятника!

Ш. Вполне возможно. Марценюк по ночам переворачивал Укка, усаживал, менял его положение…Потому что в лесу было сыро. Короче:когда Укк проснулся, он был в хорошей форме и Марценюк, поторопился уйти с ним от Заречья подальше. Потому что в любую минуту тайна захоронения немца могла раскрыться.Известно, что Иван благополучно вывел Укка на немецкую сторону фронта и распрощался с ним.

Я по своим каналам обратилась в Германию с запросом и мне соответствующие органы сообщили, что ученеый Конрад Укк всего несколько лет назад умер в Эрфурте, где и похоронен своей семьей.На этот раз по настоящему. Что же касается лаборатории, которая занималась космическими делами, я этим не интересовалась. Вот и вся история белорусского захоронения в виладже (деревне)Заречье.

М. Мисс Ширли! Не знаю даже, как вас благодарить.

Ш. Тут я вас благодарю. Дело, которое. можно сказать, вы мне преподнесли, доставило мне массу удовольствия. Да, именно так. Я не шучу. Потому? Да потому что тут ни капли крови!

Да это и не преступление! Я сказала бы, что это прекрасный рассказ о человеческом благородстве. Я имею в виде этого Марценюка.

К сожалению, в моей практике приходится сталкиваться с самыми отвратительными, самыми низменными проявлениями человеческого характера. А после нашей истории… Не хочется мыть руки хлором.Хочется молиться! Дай бог, чтобы на земле было больше таких людей, как ваш Иван!

* * *

Так завершилась моя встреча с замечательной страной Белоруссией.

Print Friendly, PDF & Email

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.