Журнал-газета истории, традиции, культуры
Былое и думы
Вместо мотора зияла заботливо окрашенная в той же армейский цвет полость, где не было абсолютно ничего: ни сучка, ни задоринки, ни проводника, ни гаечки. Сущий вакуум. Когда произошла эта страшная потеря боеготовности и имущества, не знал никто, так как с той древней поры, когда машина была в сборе, прошло много …
В письмах из вынужденного далёка проскальзывала зависть к уборщикам пляжей. Сетовал: в их привилегированную касту не пробиться, а другого оплачиваемого занятия из-за возраста и незнания языка не предвидится. Нет, пособия репатрианту на квартиру, одежду и еду хватало. Труднее было наскрести денег на сигареты и спиннинг. Но это не те сложности, …
Теперь — о себе лично. Я родился 17 апреля 1943 года в эвакуации в Челябинске[8]. Вскоре моя мама Раиса Лейбовна Блех с бабушкой и, кажется, с семьёй маминого младшего брата дяди Миши повезла меня в узелке на подушечке в Москву. Поезд шёл очень долго (приходилось пропускать военные эшелоны). И мама очень боялась, что узелок украдут, …
Один из студентов, Женя Голубовский, всерьёз интересовавшийся искусством, начал что-то ребятам рассказывать, но его почти никто не понимал — действительно, «на пальцах» объяснить, что такое сюрреализм или импрессионизм, практически невозможно.
Государь высказал С. Ю. Витте свое непреклонное желание раз и навсегда покончить с революционной деятельностью русских евреев, не останавливаясь ни пред какими мерами и просил С. Ю. Витте высказать ему свои соображения по этому вопросу и дать ему совет.
В кремлевское утро я встал раньше всех. Погода была пасмурная, моросил противный мелкий дождь. Первым делом я почистил кремом свои туфли. Это сразу насторожило всю комнату.
Ну, а вишенкой на торте было, конечно, море, солнце, пляж, жара. В таком теплом море я никогда не купалась. Ощущения такие, что ты плаваешь в ванной! И хотя отдыхом это мое пребывание в Испании считать трудно, но некое совмещение приятного с полезным, безусловно, присутствовало.
Я впервые опубликовался в «Науке и жизни», что было, конечно, большой честью. Но… несмотря ни на какие мои тогдашние «успехи» в научно-популярной сфере, я в скором времени понял, что эта «серьёзная» журналистика — не моё дело. Меня всё больше тянуло в «несерьёзную»: к фельетону, юмору и сатире.
Вдруг вижу: кинооператор, который весь наш слёт скрупулёзно фиксировал для киножурнала «Восточная Сибирь», а ещё, наверное, «для вечности», от кинокамеры оторвался и схватился за голову… И вот шпарю я дальше «звонким, ликующим голосом» письмо Сталину, а он (ясно это вижу!) не снимает. Почему же?!
… Итак, все приготовления позади. Ты в лесу. Это — незабываемый миг. Солнце только начинает свое восхождение. Сыроватый воздух пропитан настоем чуть преющих листьев ещё прошлогоднего падежа, сосновых иголок, особого ни с чем не сравнимого запаха грибного леса, описать который нет никакой возможности…
Факты храбрости и мужества воинов еврейской национальности не оставляют никаких оснований к утверждениям юдофобов во власти других стран и антисемитов всех мастей сегодня о слабости, „отсиживания в Ташкенте“, отсутствии их вклада в эту общую победу. Это было поколение наших с вами отцов, матерей и дедов.
Чудное было время — время паюсной икры, Кольской или Архангельской моченой морошки, которую потребляли с похмелья, для пользы здоровья, удовольствия, а иногда даже после дуэли, как последнее «прости» уходящей навсегда земной жизни, время расстегаев, рябчиков, буйабес, консоме, шустовского коньяка…
Я не помню, как и почему начал писать этот рассказ, но когда я его закончил, то подумал, как все же тесен этот наш огромный, удивительный и прекрасный земной мир и какие в нем жили, живут и будут еще жить замечательные люди…
Мама вообще-то в людях всегда предпочитала видеть только хорошее. Но тут у нее попросили совета. Она посмотрела на собеседницу. И не смогла закрыть глаза на очевидное: у той была тяжелая челюсть. А еще — тяжелый взгляд и тяжелый характер.
Я, корреспондент Крокодила, отправлявшийся в эти дни в командировку в Алма-Ату. Повод: в столице Казахской ССР по инициативе тогдашнего премьер-министра республики Нурсултана Назарбаева было запланировано «совещание партхозактива Казахстана о ходе госприёмки»…
«Ты нашей жизни в войну не знал, и не дай Бог знать. Вот покажу тебе старое письмо от тётки моей Маруси. Осенью 44 года написала». Я бережно развернул почти истлевший треугольник, заменявший в военные годы конверты. Стал читать фразы, намусоленные чернильным карандашом.
Когда стало ясно, что новой «кварковой» бомбы или бомбы из антивещества построить не удастся, финансирование мегапроектов по физике высоких энергий резко упало. Так что судьба ИТЭФ решилась не сейчас, а в конце 80-х, а то что происходит сейчас — это заключительный акт 35-летней драмы.
Основную часть своей коллекции галстуков я привез сюда. И как выяснилось, напрасно. Количество раз, когда я выходил в израильский свет при галстуке, является не просто счетным, пользуясь изящной терминологией теории множеств, а прямо-таки счетным на пальцах. Причем одной руки — что правой, что левой.
Что толкнуло девушку на этот шаг? Неудачное сватовство? Несчастная любовь? Уходившие годы — ведь в начале 90-х, да еще в ее кругу, незамужняя двадцативосьмилетняя девушка считалась уже практически безнадежной старой девой? Романтическое желание примерить на себя участь жены декабриста?..
Меню, лист из школьной тетрадки, на котором подслюлявленным карандашом перечислялись имеющиеся блюда… Как-то раз это меню предложило посетителям «суп-пинзон». Совместными усилиями выяснили, что имелся в виду «суп-пейзан», т.е. суп по-крестьянски. Чтобы не обидеть тетю Маню ничего ей не сказали, исправили.
Подъехал я к рюмочной, подождал Женю минут десять. Он пришел по-деловому с портфелем, мы выпили по рюмке, закусили бутербродом с килькой. И тут он начал рассказывать, чувствовалось, что говорить ему не хочется, гордиться нечем, но все же столько лет были вместе, надо поставить в известность. Показал он мне бумаги…
