Рубрика: Мемуары

Поляна на берегу озера, на которой мы должны были разбить наш лагерь, превзошла все ожидания. Нашу семью трудно было удивить видами природы, учитывая накопленный опыт. Но остановившись на месте назначения, мы застыли, стоя рядом с верными мустангами, от той красоты, которая открылась нашим глазам. Было впечатление, что мы попали в …

Оказывается, «по-еврейски», то есть плохо, можно было играть в волейбол, в шахматы (!), даже завязывать ботинки. Само слово «еврей» было для школьников ругательством.

Наверное, это закончилось бы полицией и арестом, но жена молча собрала все наши вещи, и… пикник мы закончили на парковке…

Было время, и я любил свои дни рождения. Тогда они случались редко, ждал их томительно и получал удовольствие по полной. Они так запоминались, что до сих пор я могу перечислить подарки, полученные на четырёхлетие, или гостей, праздновавших у нас моё пятилетие.

Да и гарантий, что нам дадут разрешение на выезд, никаких не было. Отказы сыпались часто, а у меня когда-то была небольшая секретность. Всё более одолевали мучительные сомнения: вправе ли я так рисковать благополучием стольких людей?

Конечно, по роду деятельности бригады ни докторов, ни фельдшеров на ней не требовалось. Она развозила тела констатированных покойников из больниц в морги. Всё время поездок, вне зависимости от наличия «груза», Сипатый сотоварищи посвящал гешефтам. Там купить, тут продать; надо же заработать на возлияние зелёному змию.

Сказать, что я совсем не знал английского — значит соврать. Некоторые вещи я знал весьма твёрдо. По этой причине узрев на столе у этой дамочки ножницы спросил: можно их мне взять? Она слегка удивилась, но спросила — зачем? Обрежу себе язык, сказал я, а то скажу что-то не то!

И вдруг узнаю, что еще один человек считает себя виноватым в Муськиной смерти. И даже замаливает эту свою вину перед богом. Это наша Петровна, моя православная няня. В тот роковой день, когда Муська во время нашего «толкания ядра» чуть не попал в нее железякой, она заорала на него: «Чтоб тебя …

Кто виноват? Ну, конечно же не Владимир Владимирович. Он (пусть и в прошлом), но хороший спортсмен на ковре и на льду, под водой плавал, на самолете летал, грузовые машины водит, владеет уличным слэнгом и немецким языком, на рояле немножко играет и у него любимый предмет — история.

В отпуске, в Киеве, зашёл в редакцию газеты «Правда Украины». Зав. отделом фельетонов сказал, что посоветуется и завтра-послезавтра ответит. Меня ждала целая комиссия. Чего только не услышал!

Расхрабрились стенгазеты и малые газеты. Не стыдно вспомнить. На киевском заводе «Арсенал», многотиражка, как и положено, издавалась на украинском, но язык оригинала в стихах допускался.

Непревзойдённый мастер каламбуров Дмитрий Дмитриевич Минаев в середине девятнадцатого века писал: «В ресторане ел суп сидя я, /Суп был сладок, как субсидия…». С субсидиями, то бишь с обеспеченной жизнью, моему поколению не повезло. С ресторанами — само собой. Столовались в заведениях попроще, в рабочих столовых, в столовках. Ущербными себя не …

Строки из юношеской поэмы Валентина Николаевича Сахарова — «И даже госпиталь, не служба, хотя почти что схоронил, лечил всё как-то больше дружбой…» — запомнил сразу, а постигал всю жизнь. На пенсионном досуге попытался осмыслить. Мне повезло на встречи с хорошими людьми. Многие из них не были знакомы между собой. Но …

Человек красит свою должность, наоборот редко получается. Но у должности свои заморочки. Не всегда со знаком плюс. Константин Владимирович ушёл из жизни в 63 года, в возрасте, когда перед нынешними политиками — не паханное поле деятельности. Сказались ранения на той страшной войне.

Начало пятидесятых — пик борьбы с низкопоклонством перед Западом и Сионизмом. Заместителя редактора не арестовали, только отстранили от работы. Инфаркт оказался стремительнее пули. Борис Моисеевич умер в 46 лет…

Прошли годы, Горбачёв у власти, заветные слова — «перестройка» и «гласность» — ещё не были на слуху, но антиалкогольная компания уже набирала обороты. Со «скорой», где я к тому времени работал, меня послали на курс повышения квалификации, который включал, как же тогда без этого, лекцию по обществоведению, назовём это так.

Я достал кинокамеру и, спрятавшись за деревом, издалека телеобъективом снимал разгон празднования. Увы, эта пленка не сохранилась. Я показал фильм дома, пошутив, что ее надо продать ЦРУ. Ночью мой законопослушный папа разрезал пленку ножницами на мелкие кусочки, предотвратив тем самым мою «измену Родине».

В общем, в эпоху возраста 80+ я вступил с целым благоухающим букетом различных болезней и попал под опеку социальных работников из Института Национального Страхования.

Меня встретил солдат с автоматом и отвёл к начальнику управления. В огромном кабинете сидел генерал в штатском, которого я никак не мог запомнить. Сначала он сказал, глядя мне в глаза, что я, очевидно, хороший и умный инженер и мы легко поймём друг друга. Мне это совсем не понравилось, и я …

Вспоминаю анекдот. Однажды утром переполненный студентами троллейбус тащился через Дворцовый мост, к зданиям университета. На первой остановке выходили физики, лирики ехали дальше к филологическому факультету. На первой остановке у здания кунсткамеры студенты-физики, в том числе и я, энергично работая локтями и опираясь на роскошные филологические бюсты, пробирались к выходу.

Раз в месяц и раз в квартал его песочили на районном и городском партактиве за нарушение процентной нормы. Евреев в гипрожиде было существенно больше, чем в любой другой конторе. И он спокойно выслушивал критику и терпеливо объяснял, что у него нет текучести кадров и ни один сотрудник не подавал заявления …