Рубрика: Мемуары

Расхрабрились стенгазеты и малые газеты. Не стыдно вспомнить. На киевском заводе «Арсенал», многотиражка, как и положено, издавалась на украинском, но язык оригинала в стихах допускался.

Непревзойдённый мастер каламбуров Дмитрий Дмитриевич Минаев в середине девятнадцатого века писал: «В ресторане ел суп сидя я, /Суп был сладок, как субсидия…». С субсидиями, то бишь с обеспеченной жизнью, моему поколению не повезло. С ресторанами — само собой. Столовались в заведениях попроще, в рабочих столовых, в столовках. Ущербными себя не …

Строки из юношеской поэмы Валентина Николаевича Сахарова — «И даже госпиталь, не служба, хотя почти что схоронил, лечил всё как-то больше дружбой…» — запомнил сразу, а постигал всю жизнь. На пенсионном досуге попытался осмыслить. Мне повезло на встречи с хорошими людьми. Многие из них не были знакомы между собой. Но …

Человек красит свою должность, наоборот редко получается. Но у должности свои заморочки. Не всегда со знаком плюс. Константин Владимирович ушёл из жизни в 63 года, в возрасте, когда перед нынешними политиками — не паханное поле деятельности. Сказались ранения на той страшной войне.

Начало пятидесятых — пик борьбы с низкопоклонством перед Западом и Сионизмом. Заместителя редактора не арестовали, только отстранили от работы. Инфаркт оказался стремительнее пули. Борис Моисеевич умер в 46 лет…

Прошли годы, Горбачёв у власти, заветные слова — «перестройка» и «гласность» — ещё не были на слуху, но антиалкогольная компания уже набирала обороты. Со «скорой», где я к тому времени работал, меня послали на курс повышения квалификации, который включал, как же тогда без этого, лекцию по обществоведению, назовём это так.

Я достал кинокамеру и, спрятавшись за деревом, издалека телеобъективом снимал разгон празднования. Увы, эта пленка не сохранилась. Я показал фильм дома, пошутив, что ее надо продать ЦРУ. Ночью мой законопослушный папа разрезал пленку ножницами на мелкие кусочки, предотвратив тем самым мою «измену Родине».

В общем, в эпоху возраста 80+ я вступил с целым благоухающим букетом различных болезней и попал под опеку социальных работников из Института Национального Страхования.

Меня встретил солдат с автоматом и отвёл к начальнику управления. В огромном кабинете сидел генерал в штатском, которого я никак не мог запомнить. Сначала он сказал, глядя мне в глаза, что я, очевидно, хороший и умный инженер и мы легко поймём друг друга. Мне это совсем не понравилось, и я …

Вспоминаю анекдот. Однажды утром переполненный студентами троллейбус тащился через Дворцовый мост, к зданиям университета. На первой остановке выходили физики, лирики ехали дальше к филологическому факультету. На первой остановке у здания кунсткамеры студенты-физики, в том числе и я, энергично работая локтями и опираясь на роскошные филологические бюсты, пробирались к выходу.

Раз в месяц и раз в квартал его песочили на районном и городском партактиве за нарушение процентной нормы. Евреев в гипрожиде было существенно больше, чем в любой другой конторе. И он спокойно выслушивал критику и терпеливо объяснял, что у него нет текучести кадров и ни один сотрудник не подавал заявления …

Как-то выходим на перерыве с Яшей на лестницу, покурить. Там стоят два пацана, лет по двенадцать-тринадцать и хохочут в полный голос, глядя в какой-то журнал. Любопытно. Заглянул через их головы, думал «Крокодил» или что-нибудь юмористическое. Щас!

Причем отвратительно гнусно звучала как ругань в адрес учеников, которых она не любила, так и похвала любимчикам. И все это прилюдно, с напором. Мне, как всегда, немного везло. У меня хоть было время собраться морально, чтобы не ответить ей так, как хотелось.

Когда она умудрилась лапой сбросить даже кусок хамона, подвешенный на крюк над кухонной столешницей, объесть его наполовину, а оставшееся мясо сбросить на пол, наше терпение лопнуло. Мы решили положить конец нашим отношениям.

Я на фото справа родился 12 апреля а уж потом запустили Гагарина я был счастлив в этот день я стоял на посту и таращил зенки свои карие поверх барьеров лесов и озер и гор насущных, пытаясь рассмотреть за ними Неву, Мойку, мой Исаакий и ту живительную Адмиралтейскую иглу и тот …

Однажды увидели забавную сценку: крепко упершись лапками и хвостом в землю, Катя клювом вытаскивала из нее найденный кусочек проволоки. Ей было трудно, она мотала головой влево-вправо, но все-таки вытащила, подтвердив пословицу о терпении и труде, которые все перетрут. Проволока ей, понятное дело, очень была нужна для обустройства.

И наконец венец всему — фото, которое никто, кроме Гердинэ, не выбрал. То самое, где я похожа на алкоголичку. Месть голландской женщины русской женщине за слова, сказанные в шутку на школьной перемене.

«Это во сколько же мне обойдется экскурсия в Таллиннский аэропорт?» — застучала в голове невесёлая и простенькая мысль, в то время когда ноги, заплетаясь и спотыкаясь одна о другую несли меня к Тинг, за билетом.

В конце ненастного голландского декабря Трауди позвонила нам с нехорошей новостью: Геерт заболел. И не просто заболел, а смертельно: запущенный рак оболочки легкого с метастазами лечению уже не подлежал… Геерт курил всю жизнь как паровоз.

Его плохо кто слышал, то ли уши заложило после рёва самолета, то ли кто-то в комбез от страха наложил, сейчас проверим. Пахло какой-то гарью, которая не давала сосредоточиться нашему обонянию. Стали собирать парашют, а никто толком не знает, как это делать. Нас ведь не учили этому.

Молодые люди заказали коробку «Вишни в шоколаде» и преподнесли мне. Я вспыхнула и застеснялась, но улыбнулась и поблагодарила. Красавицей я себя не чувствовала, не знаю, почему… казалась себе толстой, тяжелой, неуклюжей.