Евгений Татарников: «На границе с Польшей летали наши «24-Су-шки»

Его плохо кто слышал, то ли уши заложило после рёва самолета, то ли кто-то в комбез от страха наложил, сейчас проверим. Пахло какой-то гарью, которая не давала сосредоточиться нашему обонянию. Стали собирать парашют, а никто толком не знает, как это делать. Нас ведь не учили этому.

[Дебют] Евгений Татарников

«НА ГРАНИЦЕ С ПОЛЬШЕЙ ЛЕТАЛИ НАШИ «24-СУ-ШКИ»

Вместо предисловия

«Над Польшей облако кровавое повисло,
И капли красные сжигают города.
Но светит в зареве былых веков звезда.
Под розовой волной, вздымаясь, плачет Висла.

В кольце времен с одним оттенком смысла
К весам войны подходят все года…».

(1915 г. Сергей Есенин)

— Ну, Вы Сергей Александрович, просто Нострадамус. Так точно предсказать, что Польша когда-то станет нашим врагом…

— 1100-й год — в Ипатьевской летописи Дубно упоминается в связи с междоусобной войной за престол между киевским князем Изяславом Мстиславовичем и его дядей Юрием Владимировичем Долгоруким.

— 2023-й год в современной истории Украина упоминается в связи со специальной военной операцией, как фашистский режим комика Владимира Зеленского. Скоро в этой спецоперации будет поставлена жирная точка и победа будет на стороне добра, то есть России!!! А пока вернёмся на 42 года назад в городок Дубно, который был ещё советским…

«В бывшем польском городке Дубно…»

(Мемуары советского студента из «застойной эпохи дорогого Леонида Ильича Брежнева»)

5-й курс МВТУ им. Баумана, на практике в г. Дубно, Западная Украина. Лето 1981 г.

— Ну, мужики, всё заканчиваем игру в преферанс, подъезжаем к Дубно…, — сказал Серёга, глядя в окно вагона поезда, где как в калейдоскопе быстро менялась картинка, на которую никто из нас не обращал внимания. Оно было приковано к игре и она вот-вот закончится.

— Счас, Вадик только доиграет свою семерную игру… Да всё уже, не доиграет, он без двух взяток остался… Серега запиши Вадику восемь в гору, а мне висты, — шумел Поручик, потирая руки и, думая, что остался в выигрыше, а сколько это в деньгах надо ещё подсчитать.

— Эй, картёжники, сдавайте постельное бельё, туалет я уже закрыл, санитарная зона началась, — строго произнёс проводник, проходя мимо нашего купе.

Проводник, мужчина предпенсионного возраста, слегка пошатывался из стороны в сторону. Нет, он был трезв, просто мы ехали в «хвосте» поезда и вагон покачивало. Иногда при крутом, затяжном повороте я видел «голову» этого поезда, она мчалась только вперёд, а на «хвост» ей было наплевать, лишь бы он не оторвался. В пустом стакане на столе, нервозно позвякивала мельхиоровая ложка, изображая какую-то бесовскую мелодию. Проводник, глянув на этот странный оркестр — стакана с ложкой, забрал их в своё купе, чтобы там устроить им мойку. Паровоз протяжно, как с похмелья, загудел, вдали появилось расплывчатое очертание станции, которая находилась на исторической железнодорожной линии и ещё в 70-е годы 19 века связала Россию и Австро-Венгрию. «Ах, как это было давно, теперь об этом никто не помнит. Сейчас это два разных государства…», — прогудел паровоз, однако никто его гудок не понял. А к нам купе зашёл в приподнятом настроении куратор нашей группы, молодой, лет на семь постарше нас, Скоробогатский Валерий Николаевич и, увидав нас за игрой в преферанс, укоризненно произнёс:

— Ребята, ну я же вас предупреждал в Москве, чтобы никаких картёжных игр…

— Да мы в «подкидного дурачка» на шалбаны перекинулись, Валерий Николаевич, — стал выкручиваться Шурик Михайлов, а он умел искусно это делать.

В это время Серега Егоров прятал в карман новёхоньких джинсов «Вранглер», купленных у фарцовщиков на Беговой, драгоценный лист с циферками, расчерченный под пульку, в котором были и выигрыши, и проигрыши в преферанс.

— Да, и не вздумайте играть в карты с офицерами авиаполка в Дубно, где мы будем проходить практику, а то в Москву вернётесь в одних трусах… Они народ ушлый, можно сказать «собаку на преферансе съели»… Да и спирт с ними ни на аэродроме, ни в казарме не пить. А спирта там целое море в бочках стоит… Зачем им столько? Никак не пойму…

На этот аэродром куратор не впервые везёт практикантов и знает, о чём говорит. Санька Михайлов закатил свои бесстыжие глазки за веки и представил это море спирта, в котором он плавает и пьёт его ртом и носом! Он нечаянно пустил слюну и выдал:

— Авиация без спирта, Валерий Николаевич, не сможет подняться в небо, — и посмотрел куда-то вверх, где на второй полке валялся Жорик Беркембаев, не умевший играть в преф, произнеся задумчиво: — Может, они на спирту летают…

А куратор, который закончил нашу кафедру и недавно защитил кандидатскую диссертацию с хитрым названием что-то про пушку, продолжал нам своё нравоучение, хотя это мало ему доставляло удовольствия:

— Увижу кого с колодой карт или пьяно — праздно шатающегося на практике, посажу на «губу».

Хотя он мало представлял, где эта губа может находиться в военном городке и есть ли она вообще. Может, он имел в виду гауптвахту, куда сажают всех провинившихся солдат и офицеров. Уточнять не стали, чтобы не поставить куратора в неловкое положение. Его выручил Вадик Кусков, он тут же оттопырил свою верхнюю губу, над которой пробивался «тополиный пух» непонятного цвета, и, показывая на свою губу пальцем, весело спросил:

— Вот на неё, да, Валерий Николаевич?

Шутку оценили все, поржали вместе с куратором, юмор которому тоже был не чужд. Немного подумав и, приняв серьёзный вид, куратор затронул деликатную для нас тему и начал её так:

— Совсем забыл, про главное… Хочу вас предупредить, чтобы вы к местным девчонкам в городе не приставали, не знакомились, не влюблялись. Особенно их в себя не влюбляли. Они, как узнают, что приехали москали, со всех ног пустятся к вам, а потом подтянутся местные их ухажёры и начнётся недетский махач — сломанные носы, руки, синяки на теле и в итоге — местная их каталажка — «Обезьянник», откуда я вас вытаскивать не буду. Я уже это проходил в прошлом году… Вам это надо? Мне нет…

— Валерий Николаевич, а москали — это кто? — вклинился в монолог неугомонный Игорёк.

— Игорь, ты Даля знаешь? Не артиста Олега Даля, а писателя Владимира Даля, который написал «Словарь Даля». Вот он в своем словаре малороссийский глагол «москалить» описал как «мошенничать и обманывать в процессе торговли». Купцов из Москвы не любили за постоянный обман провинциальных наивных людей. Эти «москали» не гнушались обвешиванием покупателей, часто обманывали своих деловых партнёров. И постепенно стало подразумеваться под словом «москаль» — «хитрый, изворотливый человек» из Москвы. Кстати, некоторое время Даль творил под псевдонимом Казак Луганский.

— Валерий Николаевич, я вообще казах с Южного Казахстана, приехал в Москву учиться, — услышали мы голос Жорика Беркимбаева со второй полки.

— Жорик, всё равно ты для них москаль, раз приехал к ним из Москвы… Ну, всё, предупредил вас. Теперь все с вещами на выход! — скомандовал куратор. А мы ему хором: «Есть, товарищ генерал!».

Дубно — это небольшой городок неподалеку от Ровно, областного центра. И он один из самых древних городов Западной Украины. Советская власть пришла в Дубно лишь в 1939 году. И как долго эта власть там ещё пробудет, никто из нас не знал. Да и никакого дела нам, советским студентам, до неё тогда не было. Наш поезд Москва-Ковель останавливался в Дубно всего лишь на пару минут, видимо, чтобы мы успели сойти с поезда. А жить в Дубно нам предстояло целый месяц…

И когда мы уже почти подъехали к станции, в вагоне явственно запахло кислыми яблоками из соседнего купе, где мужики, ехавшие торговать домашним вином в Дубно, его разлили вместо стаканов на пол. Санька принюхался и с умным видом сообщил: «Похоже антоновка…». Просто других сортов яблок он не знал, так как сам был с Мурманской области. Ну, какие там яблоки? Одна рыба да их икра.

За окном появились деревенские белёные хаты с бегающими по двору курами и дорога, где на переезде стояла телега с гнедой лошадкой и мужичком, сидевшем на облучке. Сзади к ним подъехал автокран «Ивановец» и своим «рогом» чуть не боднул лошадку. Мужичок на облучке долго матерился, правда, его слов мы не слышали, но догадались, применив логику. Мы долго ехали с ж/д вокзала на автобусе мимо таких же хат с курами и гусями во дворах, какие уже видели из окна поезда. Наконец наш автобус выбрался на центральные улицы с каменными домами дореволюционной постройки и с зелёными скверами, памятниками, будинками (домами) быта, прочими магазинчиками. Дубно — маленький городок, жизнь в котором когда-то кипела и бурлила. Даже сейчас, когда ходишь по его центру, то и дело на твоём пути попадаются отголоски той бывшей польской жизни — старинные двухэтажные здания с табличками на фасадах, на которых указано, что они являются памятниками архитектуры и охраняются государством.

Поселили нас всех в одной комнате — каземате в военном городке, куда мы приходили и уходили в любое время суток «навеселе». И эту весёлость мы в то время могли себе позволить, так как у нас в кармане ещё «водилась копеечка» (накануне выдали стипендию в 55 рэ), а магазины ломились от дешёвого креплёного вина, которое местные жители практически не покупали, считая его пойлом для алкашей и предпочитали своё — домашнее. Людьми мы были гражданскими, воинскую присягу на верность Отчизне ещё не принимали, вот и веселились. Юность ведь не повод для уныния… В чём заключалась эта технологическая практика, никто из нас толком не знал. Но то, что куратор зачёт нам всем поставит, знали точно!

«А где жила панночка Андрия?…»

Прошла неделя. Городок Дубно на редкость оказался интересным городком в историческом плане. Игорёк с Вадиком, которым хотелось всё знать, три раза обошли Дубенский замок-крепость, осмотрели Северный его бастион, где на остром носу похожего на нос ледокола, возвышалась «Девичья» башенка — Биатка, которая орлом парила над мелководной речушкой Иквой — любимым местом отдыха местных коров. Игорьку, как будущему конструктору пушек, конечно, понравились они, их было много внутри бастиона, но как он сказал, все они были допотопные. Они пытались представить, как Тарас Бульба хотел захватить город…

— Не, Вадик, такую крепость им было не взять, — сказал Игорёк с умным видом бывалого историка. — Просто я читал ещё в школе повесть «Тарас Бульба», осада крепости ничего не дала.

Они прошли по мосту, внизу под ним был большой крепостной ров, заросший травой и случайно натолкнулись на пивную бочку на колёсах, которую в народе прозвали «жёлтая корова». Её видимо только что привезли, народу ни души, возле бочки скучала продавщица, про которую можно сказать «на вид грозная, но добрая внутри», грузно сидела на табурете и ждала клиентов. Увидав Игорька с Вадиком, она закричала: «Му-Му! Му-жики, подходите на пивко холодненькое…».

К ней подошли два юных следопыта замка.

— Тётенька, вы не знаете, где-то тут около этого замка жила полячка, возлюбленная Андрия, сына Тараса Бульбы из повести Николая Гоголя? — спросил Вадик продавщицу пива.

Та внимательно осмотрев двух клиентов, сразу поняла, что перед нею москали. Это было видно и по одежде и по их московскому говору.

— Вижу, шо вы не местные… Давайте хлопчики для начала я вам по кружечке пивка налью… У нас в городе все это место знают, — шустро начала свой рассказ продавщица, обрадовавшись первым клиентам. — Вот слухайте сюды,… Андрий, сын Тараса Бульбы, живя в Киеве, где он учился в бурсе, ну, в духовной семинарии, влюбился в красавицу-панночку, дочь польского воеводы города Дубно. Прошло два года, казаки Запорожской Сечи узнали, что поляки притесняют украинцев. Запорожцы решают дать отпор полякам и собирают против них войско. Казачье войско приходит из Сечи к нашему городу Дубно, он в то время был польский. Казаки окружают Дубно и морят жителей голодом. Внезапно Андрий Бульба узнает, что в Дубно находится его возлюбленная, польская панночка. Она жила здесь, где стоит сейчас эта пивная «корова», а вон тот замок…, — видя, что у нас пустые кружки, а у Игорька весь комбез в пивной пене продавщица говорит им: — Ну, что хлопчики, повторять будете…аль в казарму свою пойдёте?

— Да, ещё по кружечке, а вы нам доскажите эту историю.

— Хлопчики, возьмите книжку Гоголя, да сами почитайте…

— Нет, вы интереснее рассказываете, наверное, что-то сами выдумываете.

— Ладно, шо-то всё равно народу нету, слухайте сюды. И вот однажды ночью пробрался Андрий в её спальню. Увидев панночку, которая из ветреной девушки превратилась в красивую женщину, Андрий полюбил её ещё сильнее. Влюблённые поцеловались, и в этот момент в Дубно вступило польское войско. Андрий теряет голову от любви к панночке. Чтобы остаться с любимой, Андрий переходит на сторону поляков и предаёт Сечь. Вскоре между поляками и казаками происходит жестокое сражение за Дубно. В ходе боя Тарас видит своего сына, изменника Андрия, воюющего на стороне поляков и убивает его.

— А как звали панночку? — вдруг спросил Игорёк, глядя в пустую кружку.

— Хлопчики, сейчас какая вам разница… Ну, если вам так интересно, спросите у Гоголя, он вам скажет. Хлопчик,… да, да ты, в очках, на тебе тряпку, вытри пену с рабочей своей одёжи… Ну, ты прямо как маленький ребёнок, как — будто только-только от мамкиной титьки оторвался — весь, как в молоке… Всё идите уже отседова со своими расспросами… Работа у меня начинается. Не до вас мне сейчас…

К «корове» со всех сторон шли мужики, кто с бидоном, кто с трёхлитровой банкой, кто без всего. Все они хотели одного — свеженького и холодного Пыва, а на польскую панночку им было наплевать…

«На аэродром…»

Что мы делали на аэродроме? Вопрос, конечно, интересный, а ответ на него простой: помогали техникам-механикам навешивать автоматические авиационные пушки ГШ-23 на самолеты Су-24 (ведь мы были будущими конструкторами авиационных пушек), собирали тормозные парашюты, которые отстреливались после посадки и торможения Су-24. Парашюты были очень тяжёлые, мы их еле-еле вчетвером оттаскивали в капонир — это укрытие ангарного типа для самолётов. Прифронтовой бомбардировщик Су-24 был очень современным самолётом по тем временам, способный за 7 минут долететь до польской границы, огибая рельеф местности на высоте 100 метров. Сбить его практически было невозможно…

«Как пред грозой касатки низко
Скользят над ровностью поляны, —
Так в знак, что грозы боя близки,
— Взгляни, — парят аэропланы…».

(Стихотворение Валерия Брюсова «Аэропланы над Варшавой», написанное как — будто про наш самолёт Су-24.)

Мы сидели на траве на задворках военного городка и ждали газик, который должен был отвезти нас на военный аэродром. Наши головы припекало июльское солнышко, от которого кому-то потихоньку начинало сносить башню. На нас были синие комбезы, которые выдают техническому персоналу, обслуживающему самолеты Су-24. Комбезы были уже не первой свежести, так как кто-то успел в них поразгружать вагоны с мукой, а кто-то поработать на местном мясокомбинате, таская иногда под ним через проходную колбасу. Мы сидели и как собаки обнюхивали друг друга.

— А Шурик, колбасу, наверно, таскал с мясокомбината ливерную? — кто-то из нас начинал подтрунивать, чтобы скоротать время.

— Обижаешь, братишка, полукопчёную… Да ты же сам её ел, — начинал заводиться Шурик и зачем-то понюхал свой комбез в районе брюха.

— Чего я там съел то, может пару кружков колбасы, а ты остальную колбасу, видимо, на рынке толкнул? — протирая очки, съязвил Игорёк.

Шурик от такого поклёпа только выпучил глаза и стал смотреть в сторону проходной, не едет ли газик. Он не хотел ворошить эту тему, так как один раз чуть не попался с этой колбасой на проходной мясокомбината. Что его спасло тогда, мы не знаем, наверное, чудо. А Игорёк не унимался и начал цепляться к Колюне Карпову:

— А ты, Колян, что весь в муке, пирожки что ли стряпал?

Колян оглядел свой комбез, вроде чистый, но на плече красовался едва уловимый белесый цвет от мешковины.

— Вот, сучонок, в очках даже разглядел, — подумал про себя Колян и тихо так ответил:

— Тебе Игорёк не в Бауманку надо было идти, учиться, где от тебя и так толку мало, а в следаки. Ходил бы нюхал и след брал…

Колян действительно неделю назад разгружал вагон с мукой. Игорёк обиделся и с надеждой посмотрел на ворота, не едет ли газик. Но тут «в бой вступила тяжёлая артиллерия», всем известный в узких кругах остряк— балагур, Вадик Кусков:

— А ты, что Игорёша расхорохорился больше всех, цепляешься ко всем, как прошлогодний репей. Посмотри на свой комбез, он в пятнах, но это не масляные пятна, у них другое происхождение…

Все посмотрели на сконфуженного Игорька, он нюхал свои пятна на комбезе.

— Что ты их обнюхиваешь, это пивные пятна, видишь, ещё пена не высохла. Три дня назад мы с тобой пили пиво из «коровушки», что стояла недалеко от городка и кричала нам: «Му-Му! Мужики, подходите на пивко холодненькое…».

Игорёк, конечно, помнил ту «пивную корову» и как они с Вадиком пили пиво, а продавщица рассказывала им про Тараса Бульбу. Все посмотрели сначала на комбез Игорька, а потом на ворота, откуда выруливал газик. Офицер, сидевший рядом с нами, встрепенулся от спячки и громко гаркнул: «Ей, хватит квакать, как лягушата, все в машину бегом марш!». Сели без слов, а какие тут могут быть слова после такой умной команды. Сели и поехали на аэродром.

«На аэродроме»

До военного аэродрома от казармы на газике добрались быстро, благополучно миновали КПП и остановились около капонира, где стоял пришвартованный бомбардировщик Су-24. Нехотя вылезли из газика и сели у ворот капонира, стали наблюдать, как взлетают эти красавцы. Вадик, прищурив глаза от яркого солнца, вдруг ни с того, ни с чего, но, якобы, в тему запел, как Ваха Кикабидзе:

«Полчаса до взлёта, полчаса до взлёта,
Мы почти у взлётной полосы.
И бегут быстрее всех часов на свете
Мои электронные часы.
По аэродрому, по аэродрому
СУ двадцать четвертый пробежал, как по судьбе,
И осталась в небе светлая полоска,
Чистая, как память о тебе».

Мы посмотрели на Вадика, а Колян с ухмылкой на лице спросил:

— Вадик, ты, наверное, в детстве мечтал быть лётчиком, а стал ракетчиком, тоже не плохо. Сейчас пойдём навешивать НАРы (неуправляемые авиационные ракеты) на Су-шки.

Навешивать их никому не хотелось, так как они были довольно тяжёлые. Другое дело навешивать лапшу друг другу на уши, эта работа была как раз по нам. Тут как раз появился какой-то умный офицер и громко гаркнул:

— Эй, чего там расквакались, как жабята на болоте! Шагом марш на взлётное поле, собирать парашюты.

— О, из лягушат мы уже доросли до жабят, подумали мы и рванули на поле, где на посадку уже заходил Су-24, пугая нас своим рёвом и скоростью.

Вот он коснулся своими колесами полосы и выпустил парашют торможения, чтобы сократить себе путь пробега, а нам испортить настроение. Из норы выполз заспанный, испуганный хорёк и начал орать на весь аэродром:

— Э-ээ, придурки куда вы лезете! Вон-нн с полосы-ыы..!

Этим лоснящимся хорьком был техник по обслуживанию самолетов старшина Сидорчук. Сам тот ещё придурок и выполз он из капонира, около которого мы и сидели. Капонир это такая нора, куда прячут самолёт от вражеских глаз и от наших шаловливых рук. Но этого хорька мы не слышали, рёв Су-24 рвал наши перепонки.

— Пацаны, ложись! — кричал уже я, но меня тоже никто не слышал, я себя то не слышал и от страха не понимал, что я вообще делаю на взлётной полосе.

Мы, как ненормальные, бежали за самолетом, пытаясь, якобы, его догнать, но он резко отделил от себя белый парашют, который, как огромное облако, полетел на нас и разом накрыл всю нашу честную компанию, мы даже чихнуть не успели. Барахтаясь внутри этого облака, кто-то чихал, наглотавшись то ли пыли, то ли газов от самолёта или газов от испуга соседа. Нет, паники не было, только Колян запутался в стропах и валялся внутри «облака», как стреноженный конь. Из-под парашюта выползли все на четвереньках. Вадик, нервно смеясь, орал:

— С боевым крещением, жабята-аа…

Его плохо кто слышал, то ли уши заложило после рёва самолета, то ли кто-то в комбез от страха наложил, сейчас проверим. Пахло какой-то гарью, которая не давала сосредоточиться нашему обонянию. Стали собирать парашют, а никто толком не знает, как это делать. Нас ведь не учили этому. Скомкав как попало это «облако» до размеров тучки-тюка, потащили его подальше от полосы, так как в небе появился другой Су-24, спешащий на посадку, а мы спешили побыстрей убраться от него. Вадику вновь вернулся слух после «облачной» контузии, он тянул тюк парашюта, как бурлак лямку, и орал:

«Раньше лямка до крови
Стирала мне грудь,
Наждаком шлифовала мне кости….
Я иду, утопая в поту,
Задыхаясь от собственной злости.
Я тащу парашют, стропы режут в кровь руки.
Еле, еле плетусь, спотыкаюсь,
И себе говорю: «Не сдавайся, держись!»
От бессилья за воздух хватаюсь…».

Сзади, толкая тюк— парашют, как бульдозер, плёлся Колян, обливаясь градом пота и прося у Бога дождя, он пел:

«И на аэродроме утопая в пыли,
Мы ломаем и ноги, и спину,
Надрываем здесь грудь и чтоб легче тянуть
Мы поём про родную дубину.
Эх, дубинушка, ухнем,
Эх, зелёная, сама пойдет,
Подёрнем, подёрнем, да ухнем…».

Парашют оказался довольно тяжёлым. Перетаскав за два часа, таким образом, пять парашютов и, надорвав себе пупки, мы валялись «без ног» около капонира, обливаясь потом. Ну, в этот раз комбезы у всех будут пахнуть одинаково. У ворот КПП появился газик, и умный офицер дружелюбно гаркнул:

— Эй, студенты-практиканты, бегом марш в машину.

Бежать уже ни у кого не было сил, опираясь друг на друга, как после тяжелого боя, мы поковыляли к газику.

В военном городке у ворот КПП нас поджидал наш куратор Валерий Николаевич. Он стоял, как отец родной и издали нам махал рукой. Игорёк даже чуть не прослезился. Подойдя поближе к нему, куратор сказал:

— Да, ребятушки, понаслышан про ваши подвиги…

Мы вначале перепугались, думали, что опять натворили что-то, но, видя его улыбку, успокоились.

— Валерий Николаевич, сегодня можно выпить по 100 грамм аэродромных? — смущённо спросил Шурик Михайлов, как будто каждый раз спрашивал, когда нам хотелось выпить. Ну, да ладно, спросил и спросил.

— Можно, только осторожно и без баловства, — по-отечески напутствовал он нас на пьянку.

Мы пошли в свою казарму, там было непривычно тихо после рёва и гула на аэродроме. Через пять минут Шурик захрапел и, наверное, видел свои 100 грамм уже во сне. Умаялся сегодня — чертёнок.

«Мизер на берегу речки Иква, напротив старого замка»

Мишка встал в это воскресное утро в приподнятом настроении, видимо, его весёлость за ночь никуда не делась, и он хотел приподнять «на попа» несколько раз свою любимую гирю — пудовку. Но, глянув на ребят, которые ещё спали и на убогую армейскую обстановку, вспомнил, что он находится в казарме авиационной воинской части, которая дислоцирована в городке Дубно Ровенской области, а его «пудовка» пылится сейчас в лефортовской общаге в Москве под его кроватью. Шла 4-я неделя эксплуатационной практики, которая в МВТУ им. Баумана проходит после 5 курса летом. На стене висел плакат с надписью «Могучие крылья советской страны — для мира и счастья, а не для войны». Мишка уже 10-й раз его прочитал, взял экспандер, который висел на спинке кровати Шурика Рыбина, и стал яростно его тягать, он не мог без утренней физзарядки начать свой день. Натягавшись экспандером, Мишка стал думать, какое бы ещё упражнение ему выполнить.

Когда-то на 3-м курсе он ходил в подпольную секцию каратэ-до, где научился кое— каким ударам руками и ногами, поэтому решил их вспомнить и размять свои ноги. Его мозг ему же говорил: «Миша, не надо этого делать, лучше поприседай спокойно или наклоны вперед поделай». Мишка мозг свой не послушал и провёл ногой удар «мае-гери», но чего-то там не рассчитал, логарифмическую любимую линейку ведь тоже в общаге оставил, и со всей силы шарахнул ногой по спинке кровати Шурика Михайлова. Любимая гитара Шурика Михайлова от испуга жалобно звякнула, мол, кончай Мишутка дебоширить. Мишка взвыл от боли, перепугав сонное царство казармы. Проснулись все и смотрели, как Мишка растирает руками ушибленное место.

— Вот сам не спишь, дурью маешься и другим спать не даёшь, — сказал миролюбиво наш комсорг Женька Павлов, и стал натягивать синий комбез. Женькиному примеру последовали и остальные пацаны. Во время этих сборов я впервые услышал две знаменитых пословицы: «Там, где начинается авиация, заканчивается порядок». «Когда Бог устанавливал на земле порядок, авиация была в воздухе».

— Чем сегодня займемся? — спросил Вадик Кусков, потягиваясь от лени, лучше бы подтянулся хоть пару раз на турнике на спортплощадке. Выбор чем заняться в этом провинциальном городке был невелик: пойти в летний сад, где из аттракционов только карусель, «лодочка», деревянная танцплощадка и летний кинотеатр. Но в этот сад мы давно уже не ходим — так как поцапались на танцплощадке с местными пацанами. Да, из-за девчонок, которые сами к нам липли в «белом танце», а в итоге влипли мы… Короче, невзлюбили нас «дубновские» пацаны.

Можно было ещё пойти в единственный городской бар, но утром он ещё закрыт, а вечером нас туда могут не пустить, т.к. дня два назад мы там побили много посуды, за которую ещё не расплатились. Но обязательно расплатимся, вот-вот со дня на день ждём денежный перевод из дома Сереги Егорова. У него через три дня День рождения, надеемся в этом баре и отпраздновать. Нет, фужеры больше бить не будем, пить будем тихо. Можно было бы сходить на шабашку на местный мясокомбинат, но туда нам путь заказан. Почему? Да Шурика Михайлова поймали на проходной злые вохровцы с палкой колбасы, которую он спрятал в штаны. Поймали одного, а наказали всех. Мы на него не в обиде, колбасу-то он спёр для нас всех. Ну, куда ещё можно пойти утром? Только на речку, позагорать, да в преферанс сразиться. Нет, не на деньги, их ни у кого не осталось. Да, сыграем на интерес. Какой интерес? Кто проиграет — пойдёт купаться вместе с коровами в эту вонючую речку. Прикольно, да?

Ну, можно ночью в сад за грушами залезть. Правда, лазили недавно, кроме порванных штанов и ссадин на руках и ногах, ничего не принесли. У меня до сих пор царапины от веток на ногах. А Шурик Михайлов до сих пор в драных трениках на спортплощадку ходит играть в волейбол с солдатами. Убыточное это дело — лазить по чужим садам… И вот мы на берегу речушки, разделись, сняв комбезы. Раздали карты, началась игра в преф в «Сочинку». Пока игроки рассматривали свои карты, Жорик, который не играл в преф, рассказал анекдот: «Решили офицеры расписать пульку, послали денщика за поручиком Ржевским. Вскоре денщик возвращается и говорит: «Господин поручик с дамой! Просил передать, что если сможет, то будет через час, а если не сможет, то будет через пять минут…».

Вова Голицын, в нашей группе его звали Поручик, держал в руках пиковую даму, но никто об этом не знал. Поручик усмехнулся, и сказал:

— Жорик, ну чё ты все время под руку каркаешь, крылья что ли тебе подрезать…

Напротив нас за речкой возвышался старинный Дубновский замок, и он не мог пожаловаться на невнимание к себе. В нём бывали Петр I, шведский король Карл XII, Иван Мазепа, Александр Суворов, Михаил Кутузов, Оноре де Бальзак, Адам Мицкевич, Ярослав Гашек и Тадеуш Костюшко. Этот древний замок стал частью истории нескольких народов. Многие века ни одно крупное событие на территории Восточной Европы не обходило стороной замок в Дубно. В 1921-1939 гг. Дубно входило в состав Польши.

— Вадик, чей это замок? Ты же с Игорьком ходил его осматривать…, — спросил я, когда сидел на прикупе.

— Жека, отстань, а! Не видишь что ли, я играю восьмерную? — нервно кричал Вадик. — Ну, вот без одной. Так сколько мне в гору? — спрашивал Вадик Серегу Егорова, который что — то писал на листочке. Подошла корова, но не близко к нам и, подняв хвост, пустила мощную струю. Вскочил Поручик с колодой карт, он был на сдаче, и побежал к корове с воплями:

— А ну, пошла вон-нн…

Корова пошла к речке, а Поручик вернулся к игре, сдал карты и сидел на прикупе.

— Жень, ты чё? Мы четвёртую неделю здесь живём, скоро в Москву уже возвращаться, к военным лагерям готовиться, а ты не знаешь, чё за замок там стоит за речкой. Тебя случайно не контузило парашютом на аэродроме, когда «сушка» (Су-24) его отстрелила. И ты, не помнишь, как Валерий Николаевич ещё перед отправкой на практику рассказывал нам обо всех достопримечательностях Дубно и говорил, чтобы мы не путали его с ядерным центром Дубна…, — начал было объяснять Поручик, но его перебил Серега Егоров, сказав:

— Ребята, смотрите, наши взлетели, — задрав к небу свою голову.

Там летели три «24-Су-шки» на малой высоте.

— Куда это они полетели? — спросил Поручик, теребя свои карты, наигрывая себе игру, и не смотря в небо.

— Наверное, к пшекам (полякам) полетели за пивом, — сострил Вадик.

— Поручик, ты будешь играть?!

Поручик аккуратно натянул все карты, сделал глаза, как у енота и тихо сказал: «У-упал»…

— Куда он упал? Вон они все три «Су-шки» стаей летят в небе, счас НУРСа по нам пустят, — сказал Вадик, и было непонятно, то ли он шутит, то ли говорит всерьёз.

НУРС — это ракета серьезная класса «Воздух-земля», шарахнет — пол Дубно не будет.

— Упал! — ещё раз сказал Поручик. А потом добавил: — Для бестолковых — играю мизер!

«Су-шки» скрылись за горизонтом, оставив в небе три белых полосы. Все радостно заорали:

— Мы не против!! Играй!! — предвидя, что Поручику пришла хана. Мизер перебить можно было только десятерной без прикупа. А это, ребята, ну, совсем нереально. Проще с Луны попасть из рогатки в мишень на Земле, чем сыграть десятерную в преф без прикупа. Тут пословица «Знал бы прикуп, жил бы в Сочи» не работает. Поручик взял прикуп и изменился в лице, это заметили все, видимо, в прикупе было два туза. Как говорится: «Туз — он и в Африке туз, а два туза это просто чудеса».

Поручик скинул две ненужные карты, а мы стали готовиться цеплять ему «паровоз». Поручик сходил первой картой, и все «игроки легли». Нет не на траву, а разложили свои карты и стали кумекать, как Поручику цепануть «паровоз». В итоге Поручик получил 4 взятки, и влез в такую гору, откуда он больше не спустился. Вадик всё острил:

— Мизер, как трамвай — один ушёл, придёт другой. Мизера ходят парами. Фиг вам, это всё прибаутки. Мизер больше никому не пришёл. Игра была сыграна и по уговору, Поручик спустился к речке, где лежали сонные коровы и своими хвостами отгоняли от себя оводов, слепней и другую тварь. Поручик лег рядом с ними в вонючую речку и начал кричать:

— Ну, твари, загадили всю речушку, негде искупаться!

На другом берегу речушки величаво стоял средневековый каменный замок князя Константина Острожского.

— Поручик, хватит уже сидеть в этой вонючке. Вылезай, разведка ОБС донесла, что «пивную корову» привезли к кафе «Лаванда», — кричал Серега Егоров.

— Ну, это совсем другое дело, — на ходу подтягивая семейники, кричал Поручик.

И мы гуськом в синих комбезах бодрым шагом пошли к «Лаванде», напевая:

«Лаванда, горная лаванда,
бочка пива, синие цветы.
Лаванда, горная лаванда,
сколько дней не пили ПИВА, помним мы и ты…».

Да, день для нас начинался совсем даже неплохо…

Вместо эпилога

CУ-24 сконструировал Павел Осипович Сухой — выдающийся советский авиаконструктор, один из основателей отечественной школы реактивной и сверхзвуковой авиации. Являлся дважды Героем Социалистического Труда (1957 и 1965 годы), лауреатом Сталинской (1943 год), Ленинской (1968 год) и Государственной премий (1975 год). Его самолёты опережали время. В 1914 году он поступает в Московский университет на математический факультет. А через год в Императорское Высшее техническое училище (будущее МВТУ им. Баумана). На тот момент это был единственный вуз в Российской империи, в котором изучались технические и теоретические проблемы воздухоплавания. Здесь он стал членом кружка воздухоплавания, руководил которым профессор Николай Жуковский. Уже тогда Павел Сухой прекрасно понимал, чем он хотел бы заниматься в своей жизни. На самолете Су-24 в прицельно-навигационном комплексе им была применена цифровая вычислительная машина, реализован режим полёта на низкой высоте с облётом препятствий, что увеличило боевую эффективность всего авиационного комплекса. Павел Сухой скончался в 1975 году, а мы в 1976 году поступили на 1 курс МВТУ им. Баумана.

А насчёт Польши… Мы ещё пройдём парадным шагом по Варшаве, как это сделал наш полководец Александр Суворов.

9 ноября 1794 года в 9 часов утра войска Суворова торжественно вступили в Варшаву, где магистрат вручил полководцу ключи от города, а также табакерку с бриллиантами и надписью на польском языке: «Варшава своему избавителю, дня 4 ноября 1794». В итоге Станислав Август Понятовский, последний король польский и великий князь литовский, отрёкся от польского престола и последние годы провёл в русской столице. Польское государство было ликвидировано в ходе Третьего раздела Речи Посполитой. Австрия и Пруссия разделили оставшиеся коренные польские земли. Россия получила земли западной части Белой Руси, Вильно и Курляндию. А город Дубно вошёл в состав Российской империи. Польское государство перестало существовать в результате управленческих ошибок собственной элиты. По сути, Речь Посполитая покончила жизнь самоубийством. Видимо, сегодняшняя Польша хочет такой же участи и тогда наши «Су-шки» Су-57 пятого поколения полетят скоро на Варшаву…