Я достал кинокамеру и, спрятавшись за деревом, издалека телеобъективом снимал разгон празднования. Увы, эта пленка не сохранилась. Я показал фильм дома, пошутив, что ее надо продать ЦРУ. Ночью мой законопослушный папа разрезал пленку ножницами на мелкие кусочки, предотвратив тем самым мою «измену Родине».
Ю М О Р И Н А — 78
Посвящается моему другу и однокласснику Борису Урину, с которым мы вместе писали рассказы и сценарии в школе и, надеюсь, еще напишем вместе!
Итак, решено — мы летим в Одессу на «Юморину». Мы — это мой друг и одноклассник Боря Урин и я.
Откуда-то мы слышали, что в Одессе 1 апреля весело проходит «Юморина» с большим количеством мероприятий: карнавальным шествием, парадом старых автомобилей, конкурсом карикатуристов и юмористических фотографий, концертами, различными конкурсами прямо на улицах.
Но мы не знали, что в 1976 году «Юморину», испугавшись массовости праздника, запретили, и она на долгие годы переместилась в подполье. «Юморина» полуофициально проводилась в одесских институтах, школах, клубах, где проходили КВНы, конкурсы и концерты юмористов, но все уличные мероприятия были запрещены.
Мы об этом не знали и думали, что на «Юморине» в Одессе очень интересно и весело, хотели все увидеть своими глазами.
Проблема была в одном — нам негде было остановиться в Одессе. Гостиницы, учитывая возможный приезд многих гостей, могли быть переполнены.
Папа подумал и сказал:
— В Одессе живут наши родственники тетя Поля и дядя Юзя Кац. Живут они на улице Мясоедовской, дом 20. Номер квартиры я не помню, но там все знают тетю Полю и дядю Юзю, это известная в Одессе семья, в молодости дядя Юзя был шорником и сделал сбрую коню Мишки Япончика. Затем работал в ЧК, затем, как все, был арестован. Они вас пустят пожить к себе.
Прилетев в Одессу, мы не сразу отправились на Мясоедовскую, у нас еще была надежда остановиться в гостинице. Я клал в паспорт красную десятирублевую купюру, но, видимо, для одесских гостиниц это было очень мало — нам везде говорили, что мест нет.
Где-то в киоске мы купили карту Одессы со списком улиц, но Мясоедовской на карте не было. Мы не знали, что улица переименована в честь Шолом Алейхема, который жил когда-то на этой улице.
Начинало темнеть. Мы проходили мимо здания УВД. Сержант запускал в ворота подъезжающие милицейские машины. Мы спросили у него, как теперь называется улица Мясоедовская?
— Сейчас узнаю, — сказал сержант и ушел в здание.
На въезде пока скопилось несколько машин, сержант вышел из здания:
— Все узнал, улица называется Шолом Алейхема. Шолом — это от шлема. Запомните? — сказал он и похлопал рукой по своей фуражке.
— Вы можете доехать туда две остановки на трамвае, потом три остановки на тролейбусе, а можете доехать две остановки на тролейбусе. А потом три остановки на трамвае, — продолжил он.
Вдруг совершенно посторонний приходящий мимо парень остановился и сказал, обращаясь к сержанту:
— Им нужна Мясоедовская? Им лучше пойти пешком по вот этой улице. Идти всего минут двадцать. Я знаю, я туда полгода к девушке ходил, — после чего они стали спорить, как нам лучше добраться до Мясоедовской, не обращая внимания на нас.
Мы постояли, немного послушали спор, и медленно пошли пешком по указанной улице. Когда мы отошли уже метров на пятнадцять, сержант вдруг крикнул нам вслед:
— А что вы ищете на Мясоедовской?
— Родственников, хотим у них переночевать.
— Ну, если не найдете, возвращайтесь, договорюсь, чтобы вы переночевали в КПЗ.
Мы поблагодарили за гостеприимство и пошли по указанной дороге, но через двадцать минут, как и через сорок, улицы Шолом Алейхема не было. Людей на улицах было мало, потому я обрадовался, увидев идущего человека с портфелем.
Но на наш вопрос, как найти улицу Шолом Алейхема, он закричал:
- Я не знаю, я — не знаю! Я вообще иду с трамвая, — и кинулся куда-то в темноту.
Далее какой-то человек, гулявший с собакой, сказал нам:
— До улицы Шолом Алейхема вы можете доехать три остановки на трамвае или две остановки на тролейбусе. А какой номер вам нужен? Двадцатый? Видите, машина поворачивает? Это и есть двадцатый дом с другой стороны.
В общем, мы наконец-то попали во двор дома, где жили тетя Поля и дяля Юзя. Это был обычный старый одесский дом, двухэтажный с аркой. Во дворе была целая «воронья слободка» — кроме квартир там были какие-то флигельки, пристройки, сараи.
С трудом мы нашли квартиру родственников. Двери открыл дядя Юзя, он ничего не сказал и молча показал мне на дверь комнаты, как потом оказалось, он очень плохо слышал.
В комнате сидела тетя Поля и парила ноги в тазике с горчицей. Я начал объяснять ей, что я ее родственник из Харькова, приехал с другом в Одессу на «Юморину» и хотел бы у них переночевать. Потом я добавил, что мой папа Наум передает ей привет.
Никакой реакции тети Поли не последовало. Потом я понял, что в ее возрасте всех младших родственников она считала детьми, потому не могла сообразить, откуда у «ребенка» Наума может быть довольно большой сын?
— Как твоя фамилия? — вдруг сказала тетя Поля.
— Тарадай, — ответил я.
— Ты — Пинчика внук? — спросила тетя Поля и, не дожидаясь моего ответа, громко крикнула дяде Юзе. — Это внук Пинчика из Харькова.
— Очень хорошо, — сказал дядя Юзя. — Как дед?
Я удивился, что дядя Юзя не знает, что деда давно уже нет в живых, и ответил:
— Дед уже больше 10 лет, как умер.
— Это хорошо, что до сих пор работает, — сказал дядя Юзя. — Я тоже, несмотря на возраст, работаю.
— Садись ко мне ближе на диван, — сказала тетя Поля. — Расскажи, как поживает твоя бабушка? Как наши родственники в Киеве? Как Боря?
Я ответил, что дядя Боря в Киеве недавно умер. Тетя Поля опять закричала дяде Юзе:
— Помнишь Борю из Киева? В 1941 году, когда мы ехали в эвакуацию, встретили его по дороге! Такой молодой, красивый! Ты представляешь, умер!
Я пытался сказать, что на момент смерти дяде Боре было около 80 лет, но меня не слушали.
— А как поживают наши родственники в Днепропетровске? — спросила тетя Поля, на что я честно признался, что никого из родственников в Днепропетровске не знаю.
— Ты точно Тарадай? — с подозрением спросила тетя Поля, на что я сказал, что могу показать паспорт и студенческий билет, но тетя Поля дальше эту тему не продолжала.
— А я тут приболела, — сказала она. — Врачи много лекарств прописали, очень дорогих, импортных. Но я по старинке лечусь еще горчичными ножными ваннами и больше помогает.
— Почитай мне инструкцию дорогого лекарства, — продолжила тетя Поля и протянула мне ее.
Я стал читать, но через какое-то время мне показалось, что она меня не слушает. Я остановился.
— Читай, читай дальше, — сказала тетя Поля. — Там написано, что если появятся головные боли, надо прекратить прием и обратиться к врачу.
— А с кем ты приехал? — спросила тетя Поля.
— Это мой близкий друг, мы вместе учились в школе.
— Он — еврей?
— Да.
— Тогда твой друг — наш друг!
Утром тетя Поля стала готовить нам завтрак. Дяди Юзи дома уже не было, он ушел на работу.
Мы тоже хотели быстрее пойти посмотреть, как проходит «Юморина», но тетя Поля без завтрака нас не отпускала.
С улицы кто-то закричал:
— Поля, ты пойдешь на рынок?
— Нет, — ответила тетя Поля. — У меня гости из Харькова. Мне их надо покормить.
Во время завтрака тетя Поля достала альбом с фотографиями. Сын тети Поли и дяди Юзи был военным, полковником на генеральской должности. В альбоме были только его фотографии — курсант, лейтенант в Средней Азии, капитан — на Урале, майор — в Сибири, подполковник — в Белоруссии, полковник — на Дальнем Востоке. Было видно, как они гордятся своим сыном.
Наконец-то нам удалось покинуть гостеприимную тетю Полю и отправиться искать «Юморину». Нигде не были видны праздничные мероприятия или подготовка к ним.
У какого-то парня, идущего нам навстречу, мы спросили, где проводится «Юморина»?
— Какая Вам «Юморина» нужна? — ответил он. — Сейчас положу дымовую шашку в руку Дюку и подожгу. Вот Вам и вся «Юморина».
Короче, мы поняли, что идти надо к Дюку. Там действительно собирались люди.
Через какое-то время довольно большая толпа пошла по городу. По пути к ней присоединялись люди.
Было весело, в толпе была какая-то атмосфера праздника. Пройдя по городу, все вернулись к памятнику Дюку.
Я снимал кинокамерой, Боря где-то фотографировал моим фотоаппаратом. Ко мне подошел какой-то мужчина и сказал:
- Вызвали милицию, будут забирать. В первую очередь заберут тех, кто с кинокамерами, затем тех, кто с фотоаппаратами, так что лучше спрячь.
Я нашел Борю, мы спрятали аппаратуру и отошли в сторону от толпы. Площадь действительно окружалась милицией, к ней подъезжали милицейские машины. Затем к Дюку подошел человек в милицейской форме и с мегафоном и сказал:
- Всем разойтись! Кто в пять минут не разойдется, уедет с нами.
Не дожидаясь пока люди разойдутся сами, милиционеры стали забирать людей с фото и киноаппаратурой. Человек с явно профессиональным фотоаппаратом пытался объяснить, что он фотокорреспондент какой-то местной газеты.
— В отделении разберемся, — сказал милиционер, запихивая его в автомобиль.
Я достал кинокамеру и, спрятавшись за деревом, издалека телеобъективом снимал разгон празднования. Увы, эта пленка не сохранилась. Я показал фильм дома, пошутив, что ее надо продать ЦРУ. Ночью мой законопослушный папа разрезал пленку ножницами на мелкие кусочки, предотвратив тем самым мою «измену Родине».
Через некоторое время около памятника Дюку не было почти никого, может, только в стороне стояла небольшая группа ребят нашего возраста. Удивленный Боря вдруг сказал мне:
— Посмотри, один из этих ребят — Игорь Пинтусевич по кличке Плинтус из Харькова.
Я Плинтуса тогда не знал, но мы пошли с ним поговорить. Оказалось, он тоже приехал в Одессу на «Юморину» и со своими одесскими друзьями Игорем и Сашей участвовал в этом шествии.
Мы были незамедлительно приглашены обмыть знакомство и отметить праздник в некий «Бар для некурящих», где также нельзя было «Приносить и распивать спиртные напитки», но нам тут же принесли пепельницы и стаканы для портвейна, купленного по дороге.
После бара мы все вместе отправились на «Привоз», где неожиданно увидели «работу» дяди Юзи — он торговал там семечками. Еще нам очень понравилось название магазина на рынке — «Оконное стекло с прирезкой».
Дальше мы зашли на Выставку студенческого юмора в Одесский университет, где вдоволь насмеялись:
Затем мы отправились в гости к другу моей бабули профессору Аркадию Исаевичу Эрвицу.
Когда-то он, студент медицинского института, ухаживал за моей бабулей, которая училась в Одесской консерватории. Провожал ее к родителям в Житомир на каникулы, приведя на платформу целый оркестр. Но им не суждено было быть вместе, судьба распорядилась по-другому, дед уже ехал в Житомир в командировку, но всю жизнь они дружили и переписывались.
Он жил в центре Одессы в старинном доме. Квартира была какой-то странной планировки — она состояла из очень большой квадратной гостинной, по всем стенам которой стояли книжные шкафы, и множества небольших комнат, в которых жил сам Аркадий Исаевич, его дочь и внучка (наверное, с семьями). Библиотека была великолепной. В ней было, в том числе, множество зарубежных изданий, которые привозил Аркадию Исаевичу сын или внук, ходивший в заграничные рейсы, кажется, помощником капитана корабля.
Аркадий Исаевич познакомил нас с дочкой и внучкой. Мы рассказали, что приехали в Одессу на «Юморину», но уличных мероприятий в этом году не проводят, а попасть куда-то на концерты в институты или клубы невозможно.
Тут внучка Аркадия Исаевича Аня сказала, что с этим сможет нам помочь — она ведет праздничную программу в Водном институте и нас проведет. К такому-то времени мы должны подойти к Водному институту и спросить Аню Фараонову (за точность фамилии не ручаюсь).
В Водный институт мы отправились на тролейбусе. В этот день должен был состояться матч кубка СССР «Черноморец» — «Динамо» (Киев), поэтому тролейбусы были забиты до отказа. Люди ехали на стадион на подножках и цеплялись на тролейбус сзади. Федерация футбола СССР пошутила над одесситами, назначив игру на 1 апреля 1978 года.
Мы не знали, где нам выходить из тролейбуса. Меня прижало к очень толстой женщине в возрасте, которая занимала сразу два сидения и при этом немного выступала в проход. Я очень вежливо поинтересовался у нее, где нам надо выходить, чтобы попасть к Водному институту?
Женщина молчала и даже бровью не повела.
Можно было спросить у других людей, благо их было очень много. Но меня заело. Я очень громко поинтересовался у нее, где нам надо выходить, чтобы попасть к Водному институту?
Женщина продолжала молчать и даже не пошевелилась.
Меня заело еще больше. Я довольно ощутимо постучал ее по плечу и очень громко поинтересовался у нее, где нам надо выходить, чтобы попасть к Водному институту?
Женщина медленно повернула ко мне лицо, подняла на меня глаза и сказала:
— Ты что не видишь, я — думаю!?
Около Водного института стояла толпа людей, которые надеялись попасть на празднование «Юморины». Двери в здание были закрыты, люди по пригласительным билетам уже были запущены, а стоявшие на улице понимали, что им не попасть на праздник.
Но нас пригласила ведущая Аня Фараонова! Поэтому я постучал в центральные стеклянные двери, а когда за ними появился мужик, напоминающий швейцара, закричал ему:
— Пустите нас! Нас пригласила Аня Фараонова!
Однако он дверь не открыл, а через стекло сказал нам, что Аня поссорилась с руководством и отказалась вести «Юморину». Поэтому стойте и ждите, может, она приедет.
Через какое-то время к зданию подкатили «Жигули», из них выскочила Аня и бросилась к нам:
— Привет, ребята! Я разругалась с начальством и не буду вести «Юморину», пусть ищут, кого хотят. Но Вас я провести не смогу, мое слово тут уже ничего не значит, извините, — сказал она, вскочила в машину и укатила.
Мы мгновенно перешли в категорию людей, которые знали, что на праздник им не попасть, но на что-то надеялись. По толпе пронесся слух, что если подняться по пожарной лестнице во дворе, можно проникнуть внутрь здания.
Мы попробовали, но в окне уже стояли бдительные дружинники.
В Водный институт мы так и не попали, вечер закончили в каком-то клубе в центре города, куда нам удалось прорваться.
Пребывание в Одессе было недолгим, но за эти пару дней мы ее полюбили. А главное — мы побывали на «Юморине», которая была, хотя ее запрещали!
Весело о весёлом!