Яков Ходорковский: Родительское собрание

Причем отвратительно гнусно звучала как ругань в адрес учеников, которых она не любила, так и похвала любимчикам. И все это прилюдно, с напором. Мне, как всегда, немного везло. У меня хоть было время собраться морально, чтобы не ответить ей так, как хотелось.

Яков Ходорковский

РОДИТЕЛЬСКОЕ СОБРАНИЕ

С работы мы вышли с Костей прилично поддатые и в прекрасном расположении духа. Закончился последний перед Новым Годом рабочий день с обязательным тогда праздничным застольем, и нам было хорошо. На углу Кировского и Братьев Васильевых решили зайти в гастроном, вдруг перед праздником выкинут что-нибудь вкусное и дефицитное. В мясном отделе увидели огромных и очень жирных замороженных китайских гусей и, после недолгого раздумья, решили взять. Взяли. Проводил Костю на его любимый трамвай и именно в этот момент с ужасом вспомнил, что мне надо сегодня идти в Славкину школу на родительское собрание. Идти хотелось, как на виселицу, а еще этот чертов гусь. Как я забыл о собрании, вот болван. Но делать нечего, надо идти. Ирина категорически отказалась ходить к Славке на собрания, сославшись на то, что ее нервы не выдерживают. Действительно, чтобы ходить на собрания к нашему «отличнику», надо было иметь нервы космонавта. Ничего не поделаешь, надо идти.

В классе было жарко. Я привычно занял свое место за партой на галерке рядом с Наташей Горшковой — мамой Славкиного закадычного друга Кольки, который учился может немножко лучше, чем мой выдвиженец, но по части всяческой шкоды они были просто близнецы. Очень люблю сохранившуюся с тех пор фотографию, им там лет 9-10. Сидят щекой к щеке два ангела, только крыльев не хватает. Но выдают этих ангелов огромные фингалы под глазами, причем фингалы расположены симметрично, ближе к слиянию щек. Значит драка или падение откуда-нибудь были непосредственно перед съемкой.

Собрание началось. Эти собрания, чтоб они сгорели, были, очевидно, самыми волнующими часами в жизни нашей классной руководительницы, заслуженной учительницы и редкой дряни Веры Ивановны. Это была дама уже далеко не первой свежести с круглым лицом и выщипанными бровями. Не знаю, как она преподавала свою математику, которую мой сын возненавидел с тех пор на всю жизнь, но во время родительских собраний Вера Ивановна наслаждалась. Это был ее звездный час. О какой-нибудь деликатности или уважении к взрослым людям, сидящим перед ней, она, вероятно, даже не догадывалась. Она являлась, чтобы показать с какими ужасными детьми ей, несчастной, приходится работать. Какие они тупые, невоспитанные и бездарные. Она шла не торопясь, по алфавиту, и каждому родителю излагала свою «правду» про их детей. Причем отвратительно гнусно звучала как ругань в адрес учеников, которых она не любила, так и похвала любимчикам. И все это прилюдно, с напором. Мне, как всегда, немного везло. У меня хоть было время собраться морально, чтобы не ответить ей так, как хотелось. Это потому, что моя фамилия начинается на букву Х, а до нее, как до Китая. Сижу, трезвею, потею. Одет я был для собрания классно. На мне было зимнее пальто, доставшееся по наследству от тестя. Двубортное, бежевое, с меховой подстежкой из кролика, раскрашенного под леопарда. На шее у меня был мохеровый шарф, а на голове, потом снял, конечно, огромная оленья ушанка. Короче, в Заполярье мне было бы комфортно.

Ну вот. За Вами пришли. Мерзкие глазки Вера Ивановны остановились на мне. Ее рожу украсила сладострастная улыбка и она начала: «Слава Ходорковский. Более неаккуратного, всегда грязного и несобранного ученика я за свою долгую преподавательскую жизнь не встречала …» В этот момент что-то на полу меня отвлекло от наслаждения услышанным. Я пригляделся и похолодел. Из-под меня по полу в сторону этой гадины по полу полз ручеек крови!!! Гусь, скотина, растаял. Мне конец. Выхода не было никакого. Я снял мохеровый шарф и, лучезарно улыбаясь продолжающей излагать хулу в адрес моего сына училке, начал шарфом вытирать пол, ловя на себе изумленные взгляды родителей.

Наконец Вера Ивановна замолчала, ожидая моей реакции, но ее не последовало. Пол к этому времени я уже вытер. Все, что я мог сказать в адрес гуся и Веры Ивановны, я уже сказал про себя, поэтому я еще раз улыбнулся ей. Хорошая, вероятно, была улыбка, потому что Вера Ивановна быстро от меня отвернулась и перешла к отличнице Хрумало. Я вытер пот со лба и затих в изнеможении.

Когда я пришел домой, Слава уже спал. Он всегда в дни родительских собраний почему-то ложился спать пораньше. Умный мальчик. Я разделся. Молча вручил пораженной моей хозяйственностью жене гуся и окровавленный мохеровый шарф и попросил меня ни о чем не спрашивать. Тихо умылся и поплелся спать. Норд, наш любимый кобель, посмотрел на меня внимательно и пошел со мной. Он понял, что мне нужна духовная поддержка.

В комнате пахло елкой, которую Славка с Ирой уже нарядили. Завтра Новый Год.