Значительно разросшаяся писарня работала практически самостоятельно, как хорошо отлаженный организм, и впервые за долгое время у господин Завирайло-Охлобана появилось время почитать. Он вытащил наугад несколько рукописей, сваленных в тележку для продаж, и уселся в своем кабинете…
Писарня господина Завирайло-Охлобана
Марина Ясинская
Окончание. Начало
Господин Завирайло-Охлобан довольно потирал руки — таких доходов писарня ещё никогда не видела!
Чтобы справиться с потоком заказов на ожившего мертвеца, владелец писарни придумал хитрую вещицу — подкладывал между двумя страницами тонкие вощёные листы, натёртые углём. Писарь водил пером по верхней странице, а через угольный листок отпечаток текста появлялся на нижней, и копирование шло в два раза быстрее. Угольная копия, конечно, была качеством хуже, и приходилось продавать её дешевле, но, что интересно, разбирали их даже скорее хороших.
За последнюю неделю в писарне заказали ещё три сотни копий Френки Штейна, и господин Завирайло-Охлобан был абсолютно счастлив. Однако он прекрасно понимал, что эксплуатировать историю про ожившего мертвеца до бесконечности не удастся. Это всё равно что театральной труппе показывать одно и то же представление. Как ни хорош спектакль, рано или поздно он надоест, и зритель запросит что-то новенькое.
Потому школярного гувернёра с юношескими прыщами, нахальными манерами и заявлением, что у него есть рукопись, владелец писарни принял с распростёртыми объятиями.
— Отлично, отлично, — приговаривал он, изучая истории про гениального сыскаря. Потом голодным взглядом уставился на сумку в руках у гувернёра: — А, может, у вас ещё что есть?
Гувернёр вдруг покраснел от смущения и, помявшись, достал из сумки вторую рукопись.
Пробежав глазами первые несколько страниц, покраснел уже господин Завирайло-Охлобан. Но не из-за смущения, а по иной причине. Вытер мигом вспотевший лоб и, натужно дыша, сообщил:
— Полагаю, и это нам подойдёт.
Мысли владельца писарни пустились в галоп.
«Надо как-то ещё ускорить копирование. Может, подкладывать две угольные страницы между тремя листами, и наказать копировщикам сильнее давить пером? Тогда будет сразу три копии. А копии нам очень нужны — на эту любопытную книгу спрос пойдёт на сотни, тут даже двумя дюжинами писцов не обойдёшься. И нужно придумать другое имя для автора. Броское, таинственное и заграничное. Например, «Запретный сад сераля», сочинил барон во Хамм…»
Громкое покашливание привело господина Завирайло-Охлобана в себя. Увлекшийся размышлениями, он с некоторым изумлением осознал, что перед ним по-прежнему сидит прыщавый гувернёр и чего-то ждёт.
— Ну, чего тебе ещё?
— Как насчёт роялти? — нагло осведомился юноша.
— А что это такое? — подозрительно нахмурился господин Завирайло-Охлобан. Почему-то он не был уверен, что ответ ему понравится.
И чем дольше разъяснял понятие «роялти» гувернёр, тем больше владелец писарни убеждался в правоте своего подозрения.
— Сорок процентов с первых ста копий и по двадцать пять со всех остальных, — уверенно закончил прыщавый гувернёр и добавил, словно почуяв сомнения господина Завирайло-Охлобана: — Или я забираю свои рукописи и несу частным писарям.
И владелец писарни сдался.
К громко возмущающимся вульгарным эротическим романам, жеманно называвшим себя дамскими, примкнули потрёпанные детективы и брутальные однотипные боевики. Вид у них был решительный и агрессивный.
Напряжение достигло той точки, когда взрыв стал неизбежностью. Хроники ожидал его с минуты на минуту.
И взрыв случился — от эпицентра волнений отделилась небольшая группа дамских романов в окружении детективов и боевиков и рванула на штурм двери, силой распихивая стоявших перед ними.
Послушно дожидавшиеся своей очереди книги, как и все воспитанные и интеллигентные существа, оказались полностью беспомощны перед хамством. Штурмовая группа прошла сквозь плотную очередь как стрела сквозь стог сена. Вломилась в дверь, ведущую в реальность — и исчезла.
Несколько долгих вечеров Маша беспокойно вышагивала по своей каморке, мучительно размышляя над тем, как же приманивать книги. Девушка пыталась повторять всё, что делала той ночью, когда у неё написалась история про мертвеца — садилась за стол, разжигала свечу и принималась копировать «Нюансы». Не помогало.
И вот однажды, после очередного бесконечного дня обвиняющих взглядов господина Завирайло-Охлобана, так и вопрошающих «Ну, где она, новая история?», это просто случилось.
Когда девушка очнулась, она увидела, что перед ней лежит сразу несколько стопок листов с интригующими названиями: «Убийство в ночи», «Пропавший покойник» и «Скелет в шкафу».
Обрадованная Маша принялась знакомиться с плодами своего писарного приступа. «Убийство» она прочитала с интересом, «Покойника» — с некоторым недоумением, «Скелет» — с растерянностью. Хотя все три истории рассказывали о разных преступлениях, Маше все три показались удивительно похожими друг на друга.
Девушка долго раздумывала над тем, стоит ли нести хоть что-то из этих трёх рукописей в писарню. В итоге решила взять всё, а там уж пусть господин Завирайло-Охлобан решает.
В кабинет господина Завирайло-Охлобана попасть удалось не сразу — под дверью стояло с полторы дюжины лиц самого разного пошиба, нервно мнущих рукописи в руках.
«Просто удивительно, сколько людей стали внезапно страдать писарными приступами!» — подумала Маша.
Когда очередь дошла до неё, господин Завирайло-Охлобан только краем глаза глянул на заглавия и бросил рукописи расторопно подхватившему их секретарю.
— Для начала — сто копий каждой. Да, и под другим именем. Что-нибудь более соответствующее названиям. Скажем, Инесса Роковая.
— Вы что же — даже читать не станете? — удивилась Маша.
— Когда бы мне читать? — буркнул владелец писарни. — Ты видела, сколько народу ко мне прёт? И так — уже третью неделю! И все с рукописями! И какими! «Путешествия великана», «Тыща вёрст под водой», «Гордость и предвзятость», «Мир и война», «Звезданутые пришельцы»… Нет, милочка, у меня больше нет времени читать. Если я возьмусь читать, некому будет делать деньги… Всё, иди, пиши дальше, думаю, эти твои истории будут неплохо расходиться. И вот тебе, — спохватился господин Завирайло-Охлобан и, порывшись в ящике стола, достал небольшой кошелёк. — Держи, — протянул он деньги Маше.
— Здесь куда больше, чем зарплата копировщицы, — растерянно проговорила девушка.
— Больше, — согласился владелец писарни и, чувствуя себя умным и щедрым благотворителем, добавил: — Это называется «роялти».
После прорыва группы эротических дамских романов, дешёвых детективов и однотиппных боевиков перед дверью в реальность воцарился сдержанный хаос. Сдержанный — потому что некоторое время в очереди держалась видимость порядка, и в дверь проходили именно те, чей черёд подошёл. Хаос — потому что всё чаще и чаще некорые наглые книги прорывались без очереди.
Хроники только качал головой, глядя на этих грубиянов. Ни стиля, ни грации, ни понятий о правилах. Уважающей себя книге сначала полагается выбрать своего автора — настоящего и единственного. А эти? Прыг в первого попавшегося; похоже, им без разницы, лишь бы человек хоть самую малость владел грамотой — и вперёд, скорее писаться. И, что куда хуже — массово копироваться.
Увлекательные детективные истории про гениального сыскаря словно отрезало. Во время последних писарных приступов Станька писал лишь исключительно непристойные повествования, которые сотнями копировались в писарне господина Завирайло-Охлобана под именем барона во Хамма и расхватывались, словно горячие пирожки.
Появляющиеся из-под пера красочно-неприличные опусы обеспечивали стабильные роялти, но каждый раз, приходя в себя после приступа и с любопытством читая написанное, Станька в глубине души почему-то жалел, что к нему больше не приходят так понравившиеся ему истории про гениального сыскаря. И гадал, что бы ему такое сделать, чтобы снова их приманить.
— Э-эх, бестолочь! Ну, как есть бестолочь, — приговаривала жена Лексана Паныча, дочитывая очередную дешёвую угольную копию из писарни господина Завирайло-Охлобана. — Вон сколько сочинителей развелось, и все копируются. Небось, и денежки им за это капают. А ты? Пишешь, пишешь — и всё без толку! Допиши, что ли, уже хоть что-нибудь и пойди сдай в писарню, мож, и будет какой прок от твоего бумагомарания. Или уж брось и вернись в лекарню — на что нам жить-то?
Безнадёжно пленённый образами двух разноцветных глаз, толстых чёрных котов и плащей с кровавым подбоем, Лексан Паныч только с досадой отмахивался от причитаний жены и лишь иногда отзывался:
— Ты не понимаешь, я должен найти только самые правильные образы! Одно неверное слово — и всё испорчено. А она мне этого не простит.
— Она — это кто? — спрашивала жена.
— Моя книга, — с благоговением в голосе отвечал лекарь-амуролог и снова окунал перо в чернильницу.
Желающие познакомиться с сочинительницей ожившего мертвеца Марианой Остич наведывались с писарню изредка, интересующиеся Инессой Роковой — регулярно, а уж возбуждённые дамочки, жаждущие узнать хоть что-нибудь про таинственного барона во Хамма, просто-таки осаждали писарню, и, в отсутствие сведений, сами выдумывали биографию загадочного заграничного сочинителя.
Такая популярность немного пугала Машу, льстила вынужденному пребывать инкогнито Станьке («Рожей ты не вышел на барона во Хамма», — откровенно пояснил ему владелец писарни, запрещая раскрывать личину таинственного барона) и немало раздражала господина Завирайло-Охлобана. Да, копирование книг стало приносить очень солидную прибыль, но теперь владельцу писарни денег было мало. Хотелось немного той славы, что доставалась прыщавому гувернёру или скромной Мариане. Хотелось заразиться писарной лихорадкой и тоже стать сочинителем.
Господин Завирайло-Охлобан не признался бы в этом ни единой живой душе, но он даже шаманил ночами, надеясь приманить к себе какую-нибудь книжонку. И будь она даже самой плохонькой, уж он-то сумел бы создать ей ажиотаж, ведь он, как-никак, владелец писарни, у него есть возможности.
Но книги к нему почему-то никак не шли.
Маша очнулась над очередной стопкой рукописей и просмотрела названия. «В гостях у каннибала», «Пропавшее наследство», «Украденный бриллиант».
Девушка быстро пробежала их глазами и поморщилась от отвращения. Опять одно и то же! Рукописи — словно копии своих предшественников, отличается лишь несколько деталей.
Повинуясь внезапному порыву, Маша схватила все три пачки листов и бросила их в камин. Хватит! Если она и понесёт в писарню какие-то истории, то не такие!
Хроники с обречённостью смирившегося с несправедливостью жизни наблюдал за тем, как очередная группа хамоватых детективов и вульгарных эротических романов, жеманно называвших себя дамскими, рванула к двери, снося на своём пути стоявшие в очереди книги.
Но в этот раз что-то пошло не так. Несколько дамских романов уже ввалились в дверь, как вдруг сразу несколько детективов резко затормозили и рванули назад, создавая в проходе самую настоящую кучу-малу.
В образовавшейся сумятице некоторое время ожесточённо толкались друг с другом недавние союзники, рвущиеся вперёд дамские романы и сдающие назад детективы. В итоге пробка рассосалась.
А некоторое время спустя по очереди разнеслось ошеломляющее известие: детективы сдали назад, потому что автор, которого они атакуют, начал их сжигать!
Услышав это, Хроники немедленно преисполнился благодарности и уважения к неизвестному автору.
— Мариана, я уже две недели от тебя ничего не видел, — обвиняюще заявил господин Завирайло-Охлобан, когда девушка зашла за положенными ей роялти.
Маша пожала плечами:
— Не приманивается.
— Жаль, — протянул владелец писарни, — Эти твои преступные истории очень хорошо покупаются. Как напишется новая — приноси.
— Обязательно, — соврала Маша.
На щедрые роялти, что приносил ему барон во Хамм, Станька снял роскошные мебилированные нумера в самом респектабельном отеле города. Он стал одеваться в лучших ателье, питаться в дорогих тавернах и разъезжать в модных каретах. И хотя, на его взгляд, прыщей у него не убавилось, видимо, он всё-таки изменился внешне, и в лучшую сторону — иначе чем объяснить то, что на Станьку стали обращать внимание молодые девушки?
Бывшему гувернёру очень нравилась его новая жизнь. Станька надеялся, что с ней никогда не придётся расставаться, а потому хотел лишь одного — чтобы эти непристойные книги, приносящие королевские роялти, продолжали к нему являться.
О том, что когда-то он испытывал сожаление, не находя после писарных приступов на своём столе увлекательные детективные истории про гениального сыскаря, Станька почти забыл.
Жена лекаря-амуролога дождалась, когда тот отлучится в уборную, и прокралась к столу в его кабинете. Всё, хватит, так больше продолжаться не может! Уже несколько месяцев её муж только и делает, что пишет, словно одержимый. Она устала надеяться, что Лексан Паныч со дня на день отнесёт свою историю в писарню господина Завирайло-Охлобану, и сотни угольных копий разойдутся по городу, а её соседки будут с уважением провожать её взглядами и шептаться меж собой с тайной завистью: «Жена сочинителя».
Собрав все исписанные листы, что были на столе, жена Лексана Паныча бросила их в горящий камин и с удовольствием наблюдала за тем, как огонь жадно поедает бумагу.
Может, хоть теперь её супруг вернётся в лекарню принимать пациентов, и в доме снова появятся деньги.
Довольная содеянным, жена бывшего алкоголика, несостоявшегося сочинителя и, вероятно, вскоре снова практикующего лекаря-амуролога вышла из кабинета мужа.
Давно зреющее возмущение беспардонной наглостью тех книг, что пёрли без очереди, назрело и прорвалось. Последней каплей послужил очередной прорыв нескольких боевиков и дамских романов.
— Твари мы дрожащие или право имеем? — возопил кто-то из классиков, и это словно послужило сигналом. Воспитанные, благопристойные, уважающие себя книги вмиг позабыли о своих манерах и, словно обезумевшие, разом рванули к двери.
Мощный поток сметал на своём пути все жанры и все виды, уносил и тех, кто давно присмотрел себе автора, и тех, кто его ещё не нашёл, и без сожаления давил сопротивляющихся и нерасторопных.
Хроники быстро сообразил, что он должен сделать, чтобы выжить — отдаться на власть потока. Его подхватило, закрутило и понесло, стремительно и неконтролируемо — никакой возможности выбраться.
Хроники несло вперёд, к заветной двери, и он молился лишь о том, чтобы его не выкинуло в реальность слишком резко, иначе он рискует просто не успеть вселиться в своего автора.
Значительно разросшаяся писарня работала практически самостоятельно, как хорошо отлаженный организм, и впервые за долгое время у господин Завирайло-Охлобана появилось время почитать. Он вытащил наугад несколько рукописей, сваленных в тележку для продаж, и уселся в своем кабинете.
«Завоеватели звездных цитаделей» ему понравились, «Облава на цыплят» показалась приличной, но когда очередь дошла до «Проступка и возмездия», господин Завирайло-Охлобан потребовал к себе секретаря, а мгновение спустя трудящиеся в поте лица копировщики услышали возмущённый вопль владельца писарни:
— Мы и это копируем?
— Да, — едва слышно прошептал секретарь.
— И что — это покупают?
— Покупают. Правда, не так хорошо, как другое.
— Раз не так, то и нечего на него ресурсы тратить!
— Но…
— Что — но? — нетерпеливо спросил господин Завирайло-Охлобан.
— Это же классика, — неуверенно отозвался секретарь. — Это же — о вечном…
— О вечном! — фыркнул владелец писарни. — Я не на вечном деньги делаю. — Бросил секретарю рукопись «Проступка и возмездия» и приказал: — Больше не копировать!
Придя в себя после очередного писарного приступа, Маша обречённо взглянула на рукопись. «Мануэло» — гласило название. Неужели — опять неотличимая от дюжины других преступная история? Неужели опять — жечь?
Нет, на этот раз всё оказалось иначе. Маша с увлечением прочитала о девушке-цыганке с удивительным голосом, выступавшей в лучших музыкальных салонах, и о непростой истории её любви. Удовлетворённо улыбнулась и понесла рукопись в писарню.
Господин Завирайло-Охлобан удивил её тем, что на этот раз взялся рукопись читать.
— А то приносят тут всякую муть, — пояснил он, поймав недоумённый взгляд девушки. — Приходится проверять.
Дочитав, сморщил свой солидный нос и недовольно спросил:
— А что, преступных историй нет?
— Нет, — твёрдо ответила Маша.
— Ну, ладно, сойдёт, — дал добро владелец писарни, и девушка с облегчением вздохнула: впервые после истории про ожившего мертвеца ей не будет стыдно за то, что копируется под её именем.
То, чего Хроники боялся больше всего, случилось — поток книг нёсся с такой скоростью и силой, что увлечённого им Хроники приложило о косяк двери между мирами, и он на миг потерял сознание.
А когда очнулся, обнаружил, что он уже в реальности.
И не в своём единственном, предназначенном ему судьбой авторе, а в безграмотном золотаре, словарный запас которого едва ли достигал сотни слов, половина из которых — нецензурные.
Грандиозные события великих империй, высокие башни неприступных крепостей, бесчисленные штандарты огромных армий, сложные интриги и зловещие козни, яркие подвиги и подлые предательства погибали, не получив ни малейшего шанса попасть на бумагу.
Если бы Хроники-не-рождённых-миров мог завыть как волк, он бы непременно взвыл. Но у него не было горла — у Хроники были только слова. Слова, которые некому было записать.
И бесконечное отчаяние погибающей книги вырвалось наружу недоумённым восклицанием насквозь пропахшего канализацией золотаря:
— Ядрёный вошь, какого хна?
Жена лекаря-амуролога ожидала от супруга возмущений и криков, но в кабинете царила тишина, и она, не выдержав, на цыпочках подошла к двери и немного её приоткрыла.
Лексан Паныч сидел за столом и сосредоточенно водил пером по странице. На углу стола лежала нетронутая стопка исписанных листов.
— Не может быть! — воскликнула поражённая супруга. — Я же сожгла твою рукопись!
Лексан Паныч поднял на жену пылающий неукротимым пожаром взгляд и тихо, но очень торжественно сказал:
— Она не горит.
Очаровательная, изящная, ироничная и мудрая проза. Просто наслаждение читать такие фантазии. Искренне восхищена работой автора.
Чудесная, восхитительная проза. Да, в «Авторы года».
«Разрешаю в печать и в свет»
С.
В принципе, понятно, как г-жа Ясинская написала такое чудо. Но, интересно, как она нашла своего Завирайло-Охлобана?
Великолепно!
С.Ч.: В принципе, понятно, как г-жа Ясинская написала такое чудо. Но, интересно, как она нашла своего Завирайло-Охлобана?
Великолепно!
———
M.б., легче найти Завирайло-ОхлобанОВ, чем сотворить такое чудо? Однако, чижило, наверное, М.С., — Зав.-Охло-банов много.
Или — в принципе -уменьшилось их к-во и кат-во ?
Докладаю:
Приказ, вашество, выполнен месяц назад:
Сергей Чевычелов
9 Сентябрь 2016 at 13:27
Рекомендую Марину Ясинскую в лонг-лист конкурса «Автор года» в раздел «Проза».
Поддержан комментариями блогеров:
а) Григорий Быстрицкий
9 Сентябрь 2016 at 12:56
Изящно и мудро, что далеко не всегда сочетается…
б) и кого мы видим, кого мы лицезреем ! :
Игорь Юдович 9 Сентябрь 2016 at 9:20
Как много в этом слове для сердца нерусского слилось.
Как много в нем отозвалось. Замечательно.
в) После таких отКЛИКОВ (про доброжелательные ком-ии ФП, Сэма
и других не буду, спать хоцца) не смог не добавить:
Рекомендую М.Ясинскую в лонг-лист конкурса «Автор года» в раздел
«Дебютаныы». Вместе с наха-наха 🙂
Заметьте, не одну, а — с наха-наха.
А Вы что подумали?
А как у нас с Мариной Ясинской в списке на Автора года в разделе Проза? Нету еще? Непорядок, надо вставить. Обязательно. И доложить немедленно!
«Рукописи — словно копии своих предшественников,
отличается лишь несколько деталей…»
Напугали Вы, Марина читателей Мастерской. Хорошо ли это?
Ещё одна-две детали . . и . . . сами знаете, што.
Чего только ни делали с Михаилом Афанасьевичем – и в преступном сговоре с Конторой обвиняли, и все скрытые прошлые и будущие смыслы его творчества Д.Быков завлекательно излагал, но вот так, чтобы рассмотреть Великий роман, погрузив его в поток сегодняшней масс-литературы, не припомню.
Сонет о перетекании текстов в головы авторов
Тому, кто был однажды предпочтен,
Летящей музы выбором капризным,
Скорбеть не надо — мол, покинут он —
И рассыпать вослед ей укоризны.
А надо благодарным быть Судьбе
За почему-то долгое мгновенье,
За Музы быстрокрылой посещенье,
Что по ошибке выпало тебе.
С ним можно жить, с мелодиями в лад,
Что дудочки приносит козопасов.
Как козопасы весело гудят!
Их песенок не иссякает склад,
Поскольку пополняем из запасов,
Тебе открывшихся мгновения назад.
***