Яков Ратманский: Санька

Мы тогда даже представить не могли, что ребенок не только бегал по комнате с этой дурацкой песенкой, но еще и подслушивал наши разговоры.

Яков Ратманский

САНЬКА

Приближалась последняя сессия перед защитой диплома. Мы кучковались небольшими группами и зубрили всё, что можно вызубрить. В один из таких дней у нас дома собралось человек пять или шесть. Помню, что зубрили физику, орали громко, до сих пор не понимаю зачем. Под ногами крутился Санька, бегал по комнате, иногда останавливался, рассматривал нас, ненормальных, своими умными глазенками, внимательно слушал и убегал, напевая песенку на непонятном языке. Ему было тогда чуть больше трёх лет. Феноменальная память собирала кучу ненужной информации, и когда появлялась возможность, он, как знаменитый попугай Кеша, выдавал всё, что слышал по телевизору или копировал нас. Мог, например, слово в слово пересказать репортаж футбольного матча, проходившего неделю тому назад.

— …Отличный пас!.. выходит один на один с вратарём! Удар!!.. Ай-я-я-яй!

Однажды он с выражением выдал полный текст рекламы вентиляторного завода с номером телефона.

Помню, пришла какая-то родственница, пощипала его, аппетитного, и спросила, теребя за щеки:

— Отчего ты такой умненький?

Санька постучал кулачком по своему темечку и уверенно произнёс:

— Тухес!

Перепутал малость. Мы все захлебнулись от смеха.

В перерыве между зубрёжкой я, пытаясь разобрать хоть слово из его песни, спросил:

— Что ты непонятное поёшь?

— Ты разве не знаешь? Это же Мамурлану пинч уна гин.

— Что? — оторопели мы все. — Где ты это слышал?

Санька побежал к магнитофону, привычно вставил большую бобину и нажал кнопку. Магнитофон запел: «Мамурлану пинч уна гин». Какие-то иностранцы, подыгрывая себе на банджо, четко выговаривали эти слова. Мы умирали со смеху, когда Санька пропел всю эту чушь до конца. Не знаю, кто принес нам эту бобину, но Санька знал её всю наизусть.

— Не понимаю, как ты запоминаешь? Там ведь есть записи на французском, английском, итальянском.

Санька смотрел на меня, явно не понимая вопроса. Для него существовал всего один язык, только слова у песен разные. Нам бы такую память, хотя бы на время экзаменов!

Мы тогда даже представить не могли, что ребенок не только бегал по комнате с этой дурацкой песенкой, но еще и подслушивал наши разговоры.

В воскресенье мы всей семьёй отправились на пляж. На левый берег Днепра, где находился пляж, ходил паром. Его называли «Лапоть» из-за абсолютного сходства с домашней тапкой. Огромная палуба со скамейками по бортам походила на подошву, а невысокая рубка, откуда капитан управлял судном — на место для пальцев ноги. Мы купили билеты и уселись на скамейке. Санька устроился на корме.

Кораблик задрожал, матрос сбросил швартовые с кнехта, как говорят матросы, «отдал концы». Вода забурлила, и мы отчалили от пирса. Вдруг Санька закричал:

— Папа, папа!

Я испугался и бросился к нему. Все пассажиры повернули головы в его сторону.

— Что случилось? Ты ударился?

— Посмотри, какая турбулентность! — сказал он, показывая пальцем на бурлящую воду за кормой.

Все, кто это слышал, раскрыли рты и уставились на ребёнка. Я тоже, потому что не мог вспомнить, произносил ли когда-нибудь что-то подобное. Санька оглядел всех, пожал плечами и спросил:

— Вы что, никогда не видели, как ламинарное течение переходит в турбулентное?

Инженерный диплом, в итоге, выдали мне, что совершенно несправедливо.