На этом месте баба Шура проснулась. Было слушно, как на кухне льется вода. Чего она в такую рань вскочила? Небось опять всю ночь не спала. Рука небось ноет? Что с ней делать?.. За завтраком она хотела рассказать Соне свой сон, но потом передумала. Чего рассказывать? Дурацкий сон, глупый.
Шура-партейная
Леонид Лазарь
Бабе Шуре приснился сон. Цветной. Как пошли они с соседкой Софьей Абрамовной в магазин, а там — чего только нет! Они всего набрали, еле дотащили. Она-то сама одинокая — много ли ей надо? А у Сони дочь и внук, им всё время чего-то надо. Что набрали, она им всё и отдала. А они и рады, это вместо того, чтобы самим чем-нибудь бабке помочь.
Очень разозлилась тогда Шура! Так разозлилась, что даже проснулась.
Глупый сон, дурацкий.
Их, в квартире — три соседки: Софья Абрамовна, Шура-партейная и Шура просто. У Софьи Абромовны — две комнаты, маленькие и окна на улицу где трамвай ходит. У Шуры-партийной — комната одна, но большая, с окном во двор, и балкон. Просто Шура живет у дочери, и в квартире почти не бывает. У неё угловая комната, рядом с ванной, узкая и длинная. Шура-партейная называет ее комнату — колиндор.
— Моет она свой колиндор, не моет — не моё дело, а уборну и кухню должна убирать по графику, — говорила она.
— Но она здесь не бывает, — возражала Софья Абрамовна, что же она специально будет приезжать кухню мыть?
— А мне какое дело? Прописана — пусть моет! — спорила Шура-партейная. — Разбаловали народ, прописаны тут, живут там! Раньше такого не было. Поэтому и бардак! Живи, где прописан, и всё тут! Раньше ведь как, чуть кто чужой появился, участковый тут как тут: кто такой, попрошу предъявить документы? А сейчас? Придумали — шляться! А вдруг война! Как народ собирать? Вон, дочь твоя, и внук тоже, месяцами не поймешь где ошиваются, у них — чего, площади своей нет?
— Опять ворчишь? А утреннюю таблетку наверняка забыла принять. Вот запей, — поставила перед соседкой стакан с водой Софья Абрамовна. — Я же тебе говорила, очень важно эти таблетки, каждый день, принимать в одно и то же время. Ну и зачем ты каждый день заводишь один и тот же разговор? Ты же прекрасно знаешь, внук решил пожить у отца, и что здесь плохого? У его матери своя жизнь, она еще молодая, встречается, может, даст Бог, наладит свою жизнь…
— Наладит, как же, ей на пенсию скоро, а у ней, из-под платья, жопа видна. Я ей сказала, она только смеётся. Сказала бы ты штоль ей сама, Соня…
— Не выдумывай, ей до пенсии еще далеко, одевается по моде, а как же, работает в мужском коллективе, хочется нравится…
— Не смеши меня Соня, ей надо не возле наших алкашей крутиться, а среди своих кого искать. Из ваших! Из тех, какие ещё не уехали. Вот тот, носастый, помнишь, с которым она на твое шестидесятилетие приходила, мне очень тогда понравился. Солидный такой, с брюшком, и пьет умеренно — я специально наблюдала. Что ему не положишь — очень вкусно, большое спасибо, пожалуйста, больше не кладите, и так уже брюки не сходятся. Я таких юморных, очень люблю. Такой не ударит и к ребенку хорошо будет относится. Не то что урод, который после у ней был. Ну этот, который — сучок, всё пепел в герань стряхивал? А потом вовсе взял и весь бычок туда засунул! Гавнюк! Зато доктор наук, а у самого аппетит, как у бомжа. Мы с тобой за заказом два часа стояли. Только дрянь был заказ, то ли воруют по-черному, то ли действительно так всё в стране плохо? Помнишь? Раньше нас с твоим Яков Масеевичем, царство ему небесное, как ветеранов, кажный месяц заказом обеспечивали! И колбаска была, и сыр, и консерва всякая. К Новому году, обязательно рыбка, баночка икры! Куда все это делось? Разворовали страну. А чего не воровать? Раньше, что не так — партейный билет на стол и иди на все четыре стороны. Сейчас билеты по помойкам валяются, поэтому и никто, ничего не боится! Хапают, хапают! Когда только подавятся? После Сталина, только и осталось, что сапоги — две пары, китель, и на книжке 800 рублей. А тут! В тот раз, тогда еще тушенку дали, импортную — один жир, мяса нет совсем, и свиной язык — две штуки. Какой у свиньи язык? Крошечный! Это же не корова! Так он, доктор наук этот, весь его к себе придвинул и давай шуровать. Зато профессор! Гляжу — второй к себе тянет. Внук твой только облизывается, ему самому язычка попробывать хочется. Я подсмотрела, когда этот профессор отвернулся и язык то от него отодвигаю — другим людям, что — не надо? Так он его назад: я, — говорит,— еще не закончил. Перед таким поставь свинью целиком, так он и её закончит! А твоя-то дура, как перед ним извивалась: попробуйте это, попробуйте то… Он и рад, пробует! Совести совсем нет. И водочки, не ждет когда поднесут, сам себя обслуживает. Знает ведь какое в стране положение, знает, что она сама ребенка воспитывает, что мать пенсионерка. Чего разошелся, паразит! А цветы видела какие принес? Три облезлых гладиолоса. Видно с кладбища унес, с могилки какой-нибудь. Пробовальщик! Хочешь пробывать, так пробуй винегред, у нас его целый таз! Так нет, кладет себе этого, как его — оливью! Да как умудряется, что всё больше колбасу из него выковыривает! Двое детей и оба брошенные. Еврей так никогда не поступит. Профессор херов. Видали мы таких профессоров! В 37-м у одного такого, с третьего этажа, жену взяли, так он на другой день уже какую-то фифу привел. Я в жилсекторе нашего ЖАКТа тогда состоялала и в партейном бюро, замом. Пришел — прошу оформить прописку, это моя родственница. Я ему: с какой это стати? Он: не могу жить один, нуждаюсь в уходе, так как являюсь академиком по какой-то там металлической части. Я на правлении докладываю, правление против, так он давай угрожать, мол не имеете права. Мы его Аню-жену, хорошо знали. Замечательная была женщина. Тихая, незаметная, как субботник — никогда не отказывалась. А чистюля какая. Лестничная клетка просто сверкала! Детей вот только у них не было. Вообщем, уперлись — не пропишем и всё! Она тоже на правление пришла, вся такая расфуфыренная-сука, ну мы, — говорит, — это еще посмотрим. И что ты думаешь, каждый день стали звонить. Отовсюду! В чем дело? Почему препятствуете? То военком звонит, то из Совета профсоюза, начальник по санпросвету, то с Министерства какого-то… Все отметились, под кем она лежала! А тут сам председатель треста столовых звонит — ускорьте пожалуйста решение вопроса. У вас как там правление, талонами в диетичесчкую столовую все обеспечены? Все — говорю обеспеченные, но прописывать не будем! Трубку бросила, а сама думаю, вот в жисть — не пропишу! И что ты думаешь? Через месяц его самого, этого академика, замели. Утром иду, смотрю–выводят красавца под белы рученьки. Так мы эту срань в два дня с фатеры вычистили!
Ну что, пошли? Ты куда такую сумку большую берешь? Нет же ничего, бери поменьше. Картохи мы с тобой на прошлой неделе взяли, яйца имеются — удачно мы тогда в Гастроном зашли! Крупы всякой надолго хватит. Хорошо я тебя тогда не послушалась: куда столько, куда столько? Зато теперь и рис, и пшено, и гречка имеются. Дай ка мне бутыль, возьму её на всякий случай, вдруг масло выкинут, разливное? Хорошо бы кукурузного, хотя подсолнечное тоже неплохо. Во время войны, помню, лежишь и мечтаешь — вот бы блюдечко подсолнечного, подсолить бы его, да хлебца туда бы макнуть. Раненые подходят: сестричка, иди посмотри, лейтенант у окна вроде уже и не дышит. Надо идти, а сил нет подняться. Хирург, молодой совсем, институт еще не кончил, в углу присел, прислонился к стене и тоже спит. Кругом стонут, плачут, кто-то уже и совсем затих, а ты лежишь и про еду думаешь. Дед наш, до войны, масло давил, вот поверь его запах и сегодня в мне сидит. Как думаешь, в Израиле подсолнухи растут?
— Там всё растет.
— Вот бы твою, непутевую туда… Погодь, погодь, я сама тебе пальто подам. Рука то болит? Вот тебе и здравахранения, аптека на ювелирный стала похожа, лечись как хочешь. Воротник то у тебя, я смотрю, совсем уже вылез. Я помню, как мы с тобой эти польты пошили. К юбилею Ленина тогда талоны в ателье дали. В каком годе это было? Твой Яков Масеевич еще был жив, царствие ему небесное. Непутевая кажись тока в школу пошла. И шапки эти, кроликовые, помню, тоже к какому-то празднику тада талоны дали. Тоже облезла уже совсем. Зачем она тебе сегодня? Я платок накину, на улице не холодно. Я вот уже с тех пор два раза пальто поменяла, в 81-м взяла нейлоновое, импортное, дрянь оказалась, и семь лет только проносила–развалилось, а в прошлом годе, взяла, вот это, клетчатое. Помнишь, очереди какие были в сберкассы? Утром идешь в магазин цена одна, вечером идешь — уже другая. Что всю жизнь копила, токо на него и хватило. А ты все в одном ходишь, как-же, рублики надо собирать для непутевой. А сейчас и для внучика. А у них совести нет — только давай, возьмут и не посмотрят, что бабка в одной пальте 20 лет ходит. Ты меня, Соня, знаешь! Я меньше чем на двух работах никогда не работала и обеспечивать никого не собираюсь, поэтому и одежу справляю, сапоги — сама видела, одни наши, другие югославские, и на старость кое-что отложено, так что хоронить меня будете — расходов никаких, на всё хватит, и на оградку, и на поминки, и ещё останется…
— Ну что ты болтаешь Шура, ей богу! Я же только вчера тебя слушала, хрипов уже почти нет. И про детей, тоже, ты же знаешь, она работает, он учится…
— Работает! Ой не смеши меня, в институте своем жопой крутить — это что за работа? Зачем работать, когда бабку оббирать можно! Посмотри кругом! Все устраиваются, никто не попрашайничает. Вот Зинку нашу, помнишь? Ну которая комсомольцами в нашей полуклинике заведовала? Теперь на рынке, в раболатории сидит. Как увидит меня, всё: тёть Шур, заходите, заходите! Захожу, на стене объявление висит: «для анализа мясных продуктов необходимо сдать от 600 до 800 грамм продукции». Зачем спрашивается столько, когда и 50 граммов хватит? Теперь прикинь, мясной продукцией торгуют человек двадцать-тридцать! С каждого пусть по пол-кило! Это сколько будет? Она: ой тёть Шур, так устаю, так устаю, работаю без выходных! Я бы тоже, за 10 кило в день, без выходных работала! А ты говоришь! Конечно, по театрам и консерваториям шляться и мать оббирать куда приятнее.
Не хочешь Зинку, возьми Аню, что над нами теперь живет! Помоложе твоей будет и без образования, а голова соображает в правильной плипорции. Вышла замуж, пусть не за немолодого, зато обеспеченного. Как не встречу её — обе руки занятые, чего-то тащит. А то машина подъедет: он сам портфель несет, она за ним с двумя сумками, а шофер, сзади — коробку, или ящик какой волокёт!
— Замолчи Шура, не говори глупости! Ты прекрасно знаешь, что у меня всё есть: и шуба, и лиса, и жакет теплый…
— Ой не смеши, шуба у неё есть! Ею даже моль брезговает! А от лисы твоей одни глаза остались, и то, только потому, что они стеклянные.
Ну пошли, что ли? Сначала в палатку за хлебом, потом в «Субпродукты» зайдем, и в «Гастроном», посмотрим, мож чего выкинули. Селедки бы хорошо взять, толстой, с молокой. Помнишь, что в тот раз брали? Только теперь, если будет, надо штук восемь брать. По банкам разложить, лавровый листик, синий лучок колечками, перчик горошком, залить рассолом и на балкон, и ничего ей не будет. Как думаешь, в Израиле селедка есть?
— Конечно есть, там же три моря. Одно, «мертвое» называется, такое соленое, что даже утонуть невозможно.
— Вот я и говорю, евреи — они хитрые, наверное так специально придумали, поймал селедку, а она уже соленая. А тут тебе: и моря, и леса, и океаны, а жрать ничего. А там, я сама по телевизору видела, идешь по улице, а на деревьях пельсины, и никто их не трогает. Вот я и говорю, непутевую бы туда, и внук бы там, в ихний институт пошел бы учиться. Он толковый, в деда Яшу пошел — царствие ему небесное. Но! Главное ведь, Соня, что? Что ни случись, а они там среди своих, а это — большое дело. Там бы жизнь свою точно устроили. Там обеспеченных поболе, чем тут. И тебя бы потом к себе забрали…
— А как же ты? С кем ругаться будешь?
— С кем? А то не скем? Куда ни глянь — кругом одни паразиты! Ты Соня знаешь, это я так, для порядка, ворчу. Не выговорюсь — всю ночь ворочаться буду, а то ещё и прыщами пойду. Думаешь я не переживаю? Она у тебя девка хорошая, добрая и незлобная. На моих глазах ведь выросла. Как дочка мне. Вот только не везет ей. Муж попался не то ни сё, и ухажеры, тоже, все какие-то не рыба, и не мясо. Здесь что ее ждет? Подумай сама — ничего хорошего! Ну пошли потихоньку. Лифт опять на работает, какой уже год ремонтируют? Все запчасти небось разворовали?
Гляди! Солнце то какое! Говорила же тебе надевай платок! Никогда меня не слушаешься.
— Ветер сильный, Шура, и холодный, зря ты шапку не надела, продует, опять будешь ночами кашлять. Я что-то не помню, ты лекарства сегодня брала?
— Да брала, брала, только толку что? Вот в Израиле, думаю, врачи хорошо обеспечены, поэтому и лечат хорошо. Уехали бы вы тогда, после собрания, в Израиль, Яков Масеевич и сегодня был бы ещё жив. Собрание про врачей-вредителей. Тогда много уезжали. С первого подъезда, Бочковские уехали? Все семь человек. Так себе были люди, спекулянты. Он взятки брал в своем техникуме, она в рыбном отделе. Как не придешь трески взять мороженной или ещё чего, так она тебе льда навернет больше чем самой рыбы! А уехали! Значит и таких берут. Помнишь? Скандал тогда большой был, меня в райком вызывали.
— Помню! Как же не помнить как ты выступала: каленым железом надо гнать таких вредителей из нашего социалистического общества!
— Ты, Соня, не права! Да, кричала! Я ведь тогда не разобралась сразу. Это я буржуазию с вредителями гнать хотела. А я что одна тогда такая была? Тогда все хотели гнать. Только и разговоров везде было: не ходите к евреям лечиться, берегите детей, в больницах местов нету, морги забиты…
Столько лет прошло, а помню, как будто вчера это было. Меня, ты знаешь, как орденоноску, всегда в президиум, на самое почетное место сажали, а тут еще и попросили выступить. Да я сама хотела, это же надо–думаю,— хотели вывести из строя Жданова, Щербакова, Конева и других товарищей! И сомнений не было! Ведь все газеты только про это! Инструктор райкомовский, молодой такой, зачитывает на собрании: «заключение медицинских экспертов и признания арестованных полностью подтвердили их вину». Как же тут не верить, если сами признались? Тут как раз мне слово предоставляют. Я вскочила, аж вся дрожу: товарищи, нельзя терпеть в своих рядах врагов, они могут притворяться, а в нужный момент выскочут, как сказал товарищь лектор — потому как они все есть купленые американской буржуазией. Каленой железой — говрю,— надо выжигать их из нашего социалистического общества. Сажусь. Хлопают. Но как-то жидко, не как обычно. Ничего не пойму, в чем дело, ведь о врагах народа речь идет?
Тут выступает наш главный — Иван Андреевич, говорит: врагам и заговорщикам не место в нашем государстве, хорошо — говорит,— что в нашем коллективе их не имеется…
Инструктор этот: минуточку, минуточку, как же не имеется, теряем бдительность товарищи, вот я смотрю список, у вас тут: некто Лифшиц — терапевт…
А я с ним рядом сижу. Спрашиваю — какая такая Лифшиц?
Он читает: Лифшиц Софья Абрамовна.
Я переспрашиваю — Соня что ль! Эта она и есть враг народа? Когда же ей вредить, если она на полторы ставки! Целый день здесь крутится, а потом быстрее домой. Мы её получше вас знаем. Какая она буржуазия, если живет в коммуналке, у мужа на войне ноги отмороженные и маленький ребенок?
Он: вы же сами сказали — каленым железом…
— Ты тогда из зала выскочила, мол — делайте что хотите, и не знаешь, что дальше было. Я то сижу и чувствую — кровь в голову ударила. Встала и говорю ему — вы, уважаемый, говорите, да не заговаривайтесь, я — говорю,— в партии, больше чем ты на этом свете! Говорю — вот я сейчас возьму этот графин да тюкну тебя по им башке! И ничего мне за это не будет! Я член райкома и дважды контуженная с общим поражением организма…
Он на всякий случай отодвинулся: Вы же сами сказали…
— Сами, не сами — говорю,— сказали тебе — нету у нас вредителей! Так в райкоме и доложи. Тут уж все захлопали уже как следует, а Иван Андреевич говорит Клаве из регистратуры, она тогда протокол вела: запиши — по решению коллектива, вредителей в коллективе не обнаружено! Переходим товариши ко второму вопросу: советско-югославский конфликт…
— Да слышала я Шура, как же, мне потом десять человек это пересказывали. И как тебя через неделю из членов райкома турнули, тоже помню…
— Срать я на них хотела! Когда потом выяснилось, что враньё все это, они сами ко мне пришли, мол — ошибка вышла, давай назад в члены! Так можешь не сумневаться, я им все сказала, что об них думаю!
Осторожней, острожней, видишь скользко здесь. А в Израиле круглый год тепло, ни польт, ни шапок не надо. И фрукты тоже. Мне кажется, если пельсины с ананасами целый год кушать, то и не умрешь никогда. Умеют евреи устраиваться, хорошее место себе выбрали. Токо арабов зачем ксплатирувают? По телевизору показывали их дома на слом пускают. Жили бы дружно, зачем воевать? У них там и мяса, и птицы всякой небось полно. Чего воевать, когда всего всем хватает? Евреи свинину не едят, она арабам достаётся. Они кур уважают. У нас в класе мальчишка был, Игорь, мать его грамотная очень была, бухгалтером на птицефабрике работала. Чистенький такой ходил, штаны клетчатые под коленкой на пуговку застегиваются, тенниска шелковая и учился хорошо. У всех хлеба кусок с маслом и сахарным песком, редко когда колбаска, а у него всегда куриная ножка в пакете. Так его все дразнили: Изя любит кугочку? Все дразнили, и я дразнила, а чего–сама не знаю. Вот он то сейчас точно в Израиле, какой-нибудь там ученый известный, а может магазин какой держит, одёжный там, или деликатесный…
А тут? Смотри сама, вроде всего должно быть полно, а где оно всё? Оттого и люди злые. Ты ведь Соня много чего не знаешь. Он тебе лыбится, а отвернется так так всю рожу от ненависти переворачивает. При тебе ничего не скажет, а уйдешь — желчью исходит. Откуда это в людях? Я порой сама себе дивлюсь, всё думаю, а у меня это откуда? Все евреи с языка не сходят. Но ты меня знаешь, если я сболтну иногда, но не со злобы, а так. А тут как-то стою в сберкассе, передо мной две женщины, только и слышно: евреи, евреи, евреи, евреи… Я спрашиваю, а что они, евреи, вам в борщ насрали? Одна говорит: как же, сестры сын на медаль шел, а дали ее дочке директора. А он что еврей, спрашиваю? Она говорит, точно не знаю, но думаю — да, они везде пролезут.
Ну ладно, пошли дальше, давай ка, держись за меня, а то снова завалишься, тащи потом тебя в травмопункт. А там рожи — видала какие? Пока деньги не увидят — пальцем не пошевельнут. Давай, потихоньку, не торопись, всё равно, вот увидишь — даром идем, кругом шаром покати…
Ну что? Говорила я тебе! Такую страну просрали, вот и разбирайся теперь — кто тут вредители? Ну погодите, суки. Придет время, восстановят Партию, появится новый Сталин и порядок наведет…
А ночью, снова, приснился Шуре-партейной сон. Только почему-то не цветной, а черно-белый. Как будто попали они с Соней в какой-то магазин, а там! Мало того что — что только хочешь, так еще и со скидкой в 30%. Колбасы всякой сортов двадцать, сыров — не меньше, рыба горячего и холодного копчения, одной селедки 12 видов. Пальцем продавцу указываешь, а он: вам почистить? Через пять минут все почищено и по баночкам разложено.
Соня, на всякий случай, его спрашивает: А рубли то берете?
Он говорит: А как же! Рубль для нас самая подходящая валюта.
Набрали они всего, стоят и думают — куда попали? Не поймешь. То ли в Израиль, то ли это товарищ Сталин вернулся и навел порядок?
На этом месте баба Шура проснулась. Было слушно, как на кухне льется вода. Запахло кашей. Чего она в такую рань вскочила? Небось опять всю ночь не спала. Рука небось ноет? Что с ней делать?
За завтраком она хотела рассказать Соне свой сон, но потом передумала. Чего рассказывать? Дурацкий сон, глупый.
Инна Ослон 8 сентября 2019 at 16:46 | Permalink
Автору хорошо удалось показать, что у Шуры, в общем-то доброй женщины, в голове.
=============
Inna Belenkaya8 сентября 2019 at 12:48 | Permalink
Очень симпатичная у вас коммуналка получилась. И Шура-партейная — тоже. И картинки с натуры тут на месте, все очень узнаваемо.
=============
Игорь Ю.8 сентября 2019 at 5:54 | Permalink
Ну, накрутил т. Автор! Я все ждал, что еще и воспоминания о Гражданской войне последуют, но обошлось. Только так и не понял, почему не уезжают?
==============
Григорий Быстрицкий 8 сентября 2019 at 15:16
======================
/Удались. И доктор Лифшиц и особенно Шура. Концовка с собранием замечательна, а про магазин не понял. Разве что придумал из-за фразы: «То ли в Израиль, то ли это товарищ Сталин вернулся и навел порядок?»/
========
===============
Ах Гриша, Гриша!
Нет более глупого занятия, чем объяснять, что ты хотел сказать. Но раз ты спросил–попробую.
Не верю я, что ты ничего не понял. Видно так тебе удобней. Ну и ладно, каждый сам решает, где, что и как ему делать. Только имел я в виду, описывая эту квартиру, (жаль, если не донёс) всю нашу жизнь, власть нашу и весь наш народ, который всю жизнь обманывали. Всегда! И во всем! У самих «обе руки занятые, чего-то тащит. А то машина подъедет: он сам портфель несет, она за ним с двумя сумками, а шофер, сзади — коробку, или ящик какой волокёт!», а нам к юбилею Ленина талоны в ателье (и то, только передовикам), польты пошить и ветеранам, к Новому году – рыбку и баночку икры!
Всю жизнь учили бдительности, искать и бороться с врагами! И наша героиня боролась! – вот в жисть — не пропишу!.В 37-м у одного такого, с третьего этажа, жену взяли. Утром иду, смотрю–выводят красавца под белы рученьки. Так мы эту срань в два дня с фатеры вычистили!
Вот это главное! Не прописали срань. Победила справедливость. А за что жену взяли, потом его самого – это не важно, там знают, за что и кого надо брать. И то, что в эту квартиру, уже без их согласия, въехал очередной Оперуполномоченный из тех, каких в нашем отечестве, увы, было пруд пруди – это значит, так нужно. И что после него, которого самого к стенке вскоре поставили (после успешного завершения Большого террора и замены ежовцев на бериевцев) вместо Оперуполномоченного въехал Особоуполномоченный, показательно расправившийся с предыдущим жильцом, тоже нормально. Тов. Сталин знает, что делает! Когда же, через 2 года, выселяляли жену этого расстрелянного Особоуполномоченного, с двумя малолетними детьми, то на собрании зачитывали и возмущались его просьбой о пощаде: «исполнители приговоров востребованы юстициями всех стран, я трудился по 10 часов в день, без спецодежды и доплат за переработку, так как знал–моя работа необходимо нужна нашей партии и Советской власти».
Шура знает, как нужно правильно жить: «Живи, где прописан, и всё тут! Раньше ведь как, чуть кто чужой появился, участковый тут как тут: кто такой, попрошу предъявить документы? А сейчас? Придумали — шляться! А вдруг война! Как народ собирать?»
Но к концу жизни, Гриша, в отличии от тебя, даже«дважды контуженная с общим поражением организма» Шура всё поняла. Обманывали обманывают и всегда будут обманывать! Как выявляли вредителей (пятую колонну), так всегда и будут выявлять, объявляя вторым вопросом и причины советско-югославского (украинского….) конфликта… Сопоставь всё с последней четвертью века.
Поняв в каком обсурде жила, живет и дальше будет жить страна, Шура-партейная, начинает объснять беспартейной Соне: «Ты ведь Соня много чего не знаешь. Он тебе лыбится, а отвернется так так всю рожу от ненависти переворачивает. При тебе ничего не скажет, а уйдешь — желчью исходит. Вот бы твою, непутевую туда (в Израиль), ей среди своих кого искать, кто еще не уехал. Здесь что ее ждет? Подумай сама — ничего хорошего!…» Пусть едут в страну, где пельсины растут на улице и их никто не трогает и селедку ловят уже соленую»
И на что особенно, старается обратить внимание жизненно-мудрая Шура-партейная: «Но! Главное ведь, Соня, что? Что ни случись, а они там среди своих, а это — большое дело»
Что касается фото, то кликни Гриша на черно-белое фото, оно увеличится. И запомнив лица Шуры-партейной и Софьи Абрамовны, перечитай еще раз. Как будто (я надеюсь) кино посмотришь, как мне кажется, только так они и могли разговаривать.
Могу и ошибаться, может просто не донес то, что пытаюсь объяснить.
Час от часу не легче… Я-то при чем? Наворотил кучу имен, а свалил всю вину за (Могу и ошибаться, может просто не донес то, что пытаюсь объяснить) на меня.
Ничего я у тебя не спрашивал, знак вопроса в цитате твой. От глупых занятий по толкованию чего я хотел сказать, я тебя освобождаю. Ничего я не хотел сказать, кроме того, что уже сказал. А то что ты остальным постфактум объяснил свои глубокие задумки — дело автора.
Автору хорошо удалось показать, что у Шуры, в общем-то доброй женщины, в голове.
“Все отметились, под кем она лежала! … Говорила я тебе! Такую страну просрали, вот и разбирайся теперь — кто тут вредители? Ну погодите суки Придет время, восстановят Партию, появится новый Сталин и порядок наведет…
А ночью, снова, приснился Шуре-партейной сон. ..Как будто попали они с Соней в какой-то магазин, а там!… Соня, на всякий случай, его спрашивает: А рубли то берете?
Он говорит: А как же! Рубль для нас самая подходящая валюта.
Набрали они всего, стоят и думают — куда попали? Не поймешь. То ли в Израиль, то ли это товарищ Сталин вернулся и навел порядок? На этом месте баба Шура проснулась.
За завтраком она хотела рассказать Соне свой сон, но потом передумала. Чего рассказывать? Дурацкий сон, глупый….”
::::::::::::::::::::::::::::::::::::::::
Эта двистительно сон глуповастый, во самое время автор Л.Л. с бабой Шурой проснулися.
Теперича они в ИзраИль поедут. Сталин-то отец наш родной не вернулися и не предвидиться и в 21-ом веке другие сталины из мыльницы выходют. Культурные и выбритые одеколоном Арамис обрызганные в костюмчиках ой-ой-ой каких. Однако явреи многие их обожають, вспоминають крымские калхозы и целину бирабиджанськую вспоминають.
П.С. А написал афтор-то лудший могет быть юморной рассказ сезону по стилю. А по содержанию – шпионский, все перепутано. Однако многим пондравится могЁт: Innе B и Анне, Соне и Ване, Айсбергу и Вайсбергу, Кацнельсону-Фирберсону…
И В.Ф.’у-удальцу понравиться, много ошибок находится в абзацах. И завыдовать будут не бес таго.
🙂
Удались. И доктор Лифшиц и особенно Шура. Концовка с собранием замечательна, а про магазин не понял. Разве что придумал из-за фразы: «То ли в Израиль, то ли это товарищ Сталин вернулся и навел порядок?»
Очень симпатичная у вас коммуналка получилась. И Шура-партейная — тоже. И картинки с натуры тут на месте, все очень узнаваемо.
Ну, накрутил т. Автор! Я все ждал, что еще и воспоминания о Гражданской войне последуют, но обошлось. Только так и не понял, почему не уезжают?