В ИСКУССТВО он пришёл по комсомольской путевке, став студентом художествен­но-промышленного техникума при Академии художеств. Учился усердно — и в ауди­тории, и в студии, и в залах Эрмитажа, где мастерски ко­пировал Рафаэля, Тициана, Ру­бенса…

ОН ВОЗРОЖДАЛ КРАСОТУ…

Слово о замечательном художнике-реставраторе Анатолии Владимировиче Трескине.

Лев Сидоровский

КОГДА-ТО, в 1714-м, дорогой читатель, Пётр Великий основал на невском берегу знаменитую Кунсткамеру, которая стала в России первым публичным музеем. А сейчас здесь их, чьи коллекции ежегодно привлекают миллионы посетителей, более двухсот. Приходя сюда, мы восхищаемся бесценными сокровищами и ещё испытыва­ем огромную признательность к людям, которые в суровые дни Великой Отечественной это чудо спасли, а потом — возро­дили к жизни. Одним из таких был художник-реставратор Анатолий Владимирович Трескин.

 ***

ПОЗНАКОМИЛИСЬ мы в самом начале 80-х. Несмотря на весьма солидный возраст, каждое утро, ровно в восемь, он принима­лся за дело. Помню комнату, прев­ращённую в мастерскую: всюду — листы оргалита, на которых многофигурные компози­ции. Именно так когда-то Пьетро Гонзаго и Жак-Баттист Скотти расписали фасад Ро­зового павильона в Павлов­ском парке. В пожаре войны павильон погиб, даже фундамент был разобран на блиндаж, а те­перь, сорок лет спустя, на моих глазах происходило воз­рождение шедевра. Одним из волшебников, занятых этим, стал Трес­кин.

Смею заверить, что слово «волшебник» здесь вполне к месту. Вероятно, дорогой читатель, ты уже не раз бывал в Павлов­ском дворце-музее, который, словно птица Феникс из пеп­ла, вновь восстал во всем своём великолепии. Потрясён­ные гости записывают в книге отзывов:

«Восхищаемся искусством наших предков и ещё больше искусством наших совре­менных реставраторов. Тита­нический труд!..»

«Не перевелись на великой Руси таланты! Ведь, чтобы вос­становить такую жемчужину, нужно иметь прекрасные ру­ки. умную голову и возвы­шенную душу…»

«Тов. Трескин! Спасибо вам за ваш великий труд… Береги­те, пожалуйста, своё здоровье, живите дольше. Вы очень, очень нужны нам…»

Надо ли говорить, как по­добные слова были худож­нику дороги…

 ***

В ИСКУССТВО он пришёл по комсомольской путевке, став студентом художествен­но-промышленного техникума при Академии художеств. Учился усердно — и в ауди­тории, и в студии, и в залах Эрмитажа, где мастерски ко­пировал Рафаэля, Тициана, Ру­бенса… Профессор Дмитрий Иосифович Киплик советовал своим воспитанникам внимательно изучать приёмы вели­ких мастеров прошлого, и Анатолий преуспел в этом на­столько, что вскоре ему вме­сте с маститым педагогом и двумя однокурсниками дове­рили восстановить старинный плафон в Консерватории. С гордостью показал мне пожелтевший лист бумаги за подписью самого Глазунова, исполнявшего тогда обязанности ректора Консервато­рии, где говорится, что «отве­дённую реставрационную ра­боту студент Трескин осуще­ствил успешно». Пройдут годы — и однажды Анатолий Вла­димирович вновь войдёт в этот зал, чтобы опять возро­дить этот великолепный пла­фон кисти Рябушкина, погиб­ший в дни блокады…

Но это случится, повторяю, позже. А пока что молодой художник старался успеть сразу всё: и увлечённо осваи­вал искусство мозаики; и ре­ставрировал плафон зритель­ного зала в Малом оперном театре; и близ Фонтанки расписывал поме­щения бывшего Аничкова дворца, который с 1937-го принадлежал юным пионерам; и ещё создавал на холсте свою «Пушкиниану»…

 ***

КОГДА НА ЗЕМЛЮ Пушки­на пришла война, художник убедился, что карандаш и кисть — это тоже оружие, причём грозное. Он слу­жил на полуострове Ханко, в том самом знаменитом гарнизоне, кото­рый держал здесь 165-днев­ную оборону. Рисовал на аэродромах лётчиков, толь­ко что вышедших из боя. Рисовал героев-десантников на островах, только что отбитых у врага. Сразу же, по горя­чим следам, появились полот­на «Взятие острова Эльмхольм», «Десант балтийцев», другие картины, но, к сожа­лению, при эвакуации с Хан­ко взять с собой удалось очень немногое…

Потом — напряжённая ра­бота в блокадном городе: картины, портреты, плакаты, листовки… В День Победы на гимнастерке старшего лейте­нанта Трескина рядом с медалью защитника Ленинграда красовался орден Красной Звез­ды… После этого дня он стал возвращать к жизни то, что фашизм так отчаянно стремился стереть с лица зем­ли…

 ***

ДЕМОБИЛИЗОВАВШИСЬ, поднялся на строитель­ные леса, установленные в Эр­митаже. Один зал, другой… И однажды ему ска­зали: «Будете восстанавли­вать плафон Иорданской лест­ницы…». Новость ошеломила: вернуть блеск и торжест­венность главной, парад­ной лестнице Зимнего — есть ли для реставратора задача почётнее! Худож­ник пристально всматри­вался в черноту разворочен­ного потолка: оттуда, с же­лезных листов, медленно сы­пались остатки некогда вели­колепного декоративного уб­ранства. Всю роспись надо было создавать заново…

Изучал в архиве акварели Иоганна Фреденрейха и Васи­лия Садовникова. Сам тща­тельно обмерял площадь, ко­торую предстояло расписы­вать. Готовил эскизы. Наконец проект одобрили. Что даль­ше? Дальше надо было при­вести в порядок закопчённый, разрушенный потолок. Затем сделать рисунок в натураль­ную величину на картоне, кон­туры перенести наверх, на загрунтованный холст, и по­том по этому «следу» воз­рождать живопись…      ;

Несколько месяцев, изо дня в день, — на лесах. Запроки­нув голову, с поднятыми ру­ками — представь, дорогой читатель, как даже чисто физически это не­имоверно трудно. Невольно обратил внимание на то, что Анатолий Владимирович — в сапогах: не очень-то привыч­ная для художника обувь. И услышал:

 — В сапогах удобно: ноги не отекают. Когда целые дни на лесах — это очень важно. Бывало, даже молодые колле­ги, которые сапогами прене­брегали, во время работы па­дали в обморок, а я — ни разу. Привычка сохранилась на всю жизнь…

На открытии Иорданской лестницы директор музея академик Иосиф Абгарович Орбели сказал:

 — Имена всех, кто работал здесь, впишут в историю Эр­митажа…

А Трескина и его помощни­ков уже ждали Аванзал и другие залы Эрмитажа — Концертный, Петровский, два Голландских, Военная галерея 1812 года… Их ждали постра­давшие от войны великолеп­ные строения, вошедшие в историю зодчества, — дом Лаваля, Строгановский и Юсуповский дворцы, Мариинка… Их ждали Русский музей, нов­городские фрески, «Катальная горка» в бывшем Ораниенбауме, «Верхняя ванна» в Царскосельском парке… Наконец, их ждал Павловск…

 ***

КОГДА-ТО Луначарский так отозвался о Павловском дворце: «Изысканный выбор художественных произведе­ний, составляющих его обста­новку, в связи с замечатель­ной отделкой его зал делает из Павловска памятник, рав­ных которому мало можно найти в Европе…» Фашисты превратили это чудо, сотво­ренное гением Камерона, Бренны, Воронихина, Росси, в руины. Казалось, утерянного не вернуть никогда. И всё же нашлись люди, которые по­верили в обратное. Спустя годы человек, возглавлявший тогда Павловский дворец-му­зей, свидетельствовал: «Трес — кин сумел увидеть в этой ко­поти и руинах, в зияющих провалах исчезнувших пере­крытий будущую красоту жи­вописи, музу, которая воца­рится в прекрасных помеще­ниях Аполлона…»

Как ему было трудно и как он был счастлив в тe дни, ме­сяцы, годы… Следуя сейчас по Кавалерскому залу, дорогой читатель, вспом­ни, что здесь всё заново — живопись, лепка, скульптура… Вступив под своды дворцовой церкви, подумай о том, что ни «Чуда святого Савла», ни других картин тогда не су­ществовало… Войдя в библи­отеку Росси, подивись тому, как тонко наш современник смог проникнуть в тайны по­черка давнего автора… В Об­щем кабинете художник «рас­шифровал» плафон с изобра­жением девяти муз и Апол­лона, в Спальне воспроизвёл живописные цветочные гир­лянды, когда-то написанные Скотти, в Третьем проходном кабинете раскрыл секрет ста­ринного голубого стекла… Его кисть вдохнула жизнь в двад­цать восемь возрождённых залов! Подсчитано, если все эскизы, картины, эталоны, картоны, выполненные здесь, вытянуть в одну линию, то получится лента шириной в метр, а длиной в десять ки­лометров! Но особенно ис­следовательский и художниче­ский талант Трескина, его творческая смелость проявились в Тронном зале: ведь здесь он решился написать плафон, который полтора ве­ка назад был лишь замыслен. Замыслен, но не осуществлён. Да, тогда Пьетро Гонзаго успел сделать только один не­большой эскиз, на основе ко­торого Анатолий Владимиро­вич создал гигантскую карти­ну площадью в четыреста квадратных метров! Помнишь: лёгкая колоннада устремляет­ся вверх, к голубому небу, как бы вырываясь за стены зала… Кисть художника раз­двинула пространство, и, вос­хищенные, мы не в силах отор­вать от этого глаз… Недаром подвиг Трескина по воссозда­нию Павловского дворца-му­зея был увенчан Государственной премией РСФСР и золотой ме­далью Академии художеств России.

 ***

СКОЛЬКО молодых ма­стеров выросло под его вни­мательным взглядом: Олег Харламов, Александр Морошкин, Александр Буренин, Ген­надий Ольшевский, Василий Зверев… А тогда, в 80-х, считай, каждый день забегали к учите­лю Михаил Васильев, Сергей Пешков, Леонид Караваев… Помню, вместе с Васильевым переби­рал я стопку документов: По­чётная грамота, подписанная адмиралом Владимиром Филипповичем Трибуцом; книга поэта Михаила Александровича Дудина с дарственными стро­ками автора: «Анатолию Владимировичу по ста­рой гангутской памяти»; письмо из Павловска к дню рождения: «Вашим ма­стерством восхищаются люди многих стран, ежедневно при­езжающие во дворец…» В тот день ему исполнилось семьдесят девять.

А спустя всего два года этого великого и скромнейшего труженика не стало…