Леонид Шейнин: Четыре смерти (Эпоха Петра I)

Loading

Приложил ли Пётр свою руку ко всем этим смертям или к некоторым из них, остаётся не доказанным. Доказанным можно считать, что он мало считался с нормами морали, если видел в них помеху проводимой им государственной политике.

Четыре смерти (Эпоха Петра I)

Леонид Шейнин

Политика выхода к морю, и порождённая ею оппозиция. Продолжая политику московских царей, Пётр вплотную занялся выходом России к судоходному морю. Выполнение этой задачи он сделал своим приоритетом. Сначала он обратился к Чёрному морю, плавать по которому Турция не допускала никого, кроме её собственных судов; однако прорыва в этом направлении у Петра не получилось. В 1711 году ему пришлось отдать Турции завоёванный перед этим Азов, а также некоторые крепости в низовьях Днепра. После этого он переключился на Балтийское море, и здесь добился успеха. У шведов был отнято течение Невы, в устье которой Пётр заложил Петербург, построил Петропавловскую и Кронштадтскую крепости. Пётр завоевал портовые города в тогдашней Эстляндии (Эстонии) и Лифляндии (Латвии): Ревель (Таллинн), Нарву, Ригу, а в Финляндии — Выборг. На базе этих портов и вновь построенного Петербургского порта ему удалось создать Морские ворота России. Уже после смерти Петра некоторые иностранцы называли Петербург «Окном в Европу», однако это ироническое название (дошедшее до наших дней как модное выражение) не отвечало действительности. Как портовый город, Петербург отодвинул на задний план другой порт, которым располагала Россия — Архангельский на Белом море.[1]

К судоходному морю Пётр стремился не столько ради культурных сношений с Западной Европой, сколько для развития экспортной торговли, приносившей России столь нужное ей серебро. Белый металл должен был обслуживать как оптовую, так и розничную торговлю. Но своего серебра у России в то время не было. И во внутренней, и во внешней (оптовой) торговле приходилось прибегать к обмену товаров. Это сдерживало операции на товарных рынках и плохо отзывалось на развитии производства. Пётр много сделал для решения этой проблемы, но преодолеть недостатка денег не смог. В 1811 году в своей записке «О новой и старой России…» Н.М. Карамзин обрисовал сложившуюся в России при Петре и после него хозяйственную обстановку такими словами :

«Редкость денег препятствовала успехам торговли внутри государства. Из самых отдалённых губерний возили в столицу сухим путём хлеб и другие дешёвые вещи, ибо не могли продавать их на месте. В Петербурге, в Архангельске сыпалось золото и серебро; в Симбирске, в Пензе, в Воронеже — едва показывалось. Наконец Екатерина II изданием ассигнаций сперва изумила, но скоро облегчила народ во всех платежах и торговых сделках».

Но и в екатерининские времена землемеры, выполнявшие Генеральное межевание, в своих «Экономических примечаниях» к обмежёванным дачам нередко отмечали, что у местного населения не хватает денег. Такие записи относились к тому факту, что без денег это население не могло ни купить, ни продать, то есть вынуждалось вести натуральное хозяйство.

Однако лишь немногие современники Петра понимали необходимость государственного содействия, как тогда говорили, «купечеству», или «коммерции». В европейских странах эту политику называли Кольбертизмом[2], а с конца XVIII века — Меркантилизмом. (Этот термин запустил Адам Смит.) Из тех же, кто понимал, далеко не все были согласны на неслыханные тяготы, которые Пётр накладывал на страну. За выход к Балтике надо было воевать с первоклассной военной державой, какой была Швеция (война продолжалась 21 год), строить Петербург, прокладывать к нему водные пути с помощью каналов, создавать военно-морской флот и многое другое. Если Пётр желал добиться поставленной перед собой цели, то он должен был править, не считаясь с жалобами и протестами и подавляя сопротивление железной рукой. Как заметил Пушкин, указы петровского времени «как будто писаны кнутом».

Нельзя сказать, что корни Петровского абсолютизма вскрыты в исторической науке. П.Н. Милюков, один из видных исследователей петровского времени, выразился о строительстве Петербурга более, чем холодно: «Личное дело Петра, осуществлённое им вопреки препятствиям природы и сопротивлению окружающих».[3] В 1916 году французский посол в Петрограде записал слова русского критика в адрес Петра : «В продолжение тридцати лет он пребывал в состоянии войны против своего народа; он воевал со всеми нашими национальными привычками и обычаями. Он всё поставил верх дном».[4] Несколько позже поэт Максимилиан Волошин выразил эту же мысль такими словами: «Пётр — первый большевик». В 1882 г. один из биографов Петра А.Г. Брикнер о политическом режиме Петровского времени высказался так: «Правительство не допускало ни малейшего возражения». Он же отметил, что «Победа над вооружённой оппозицией была куплена потоками крови и ненавистью народа».[5]

Во многих случаях для государственной машины важны были не столько доказательства оппозиционности заподозренных лиц, сколько меры профилактики. Государственная польза ставилась выше правил морали и государственной этики, хотя такое предпочтение (естественно) не афишировалось. Для достижения своих государственных целей Пётр был не особенно разборчив в средствах. Возможно, его менталитет серьёзно пострадал ещё в отрочестве от общения «с конюхами». Ведь вырастал он в селе Преображенском, в отрыве от Кремля, где он мог пользоваться знаниями и примерами поведения государственных деятелей старших поколений.

Мрачные стороны Петровской эпохи пользовались и пользуются слабым вниманием историков не только в силу понятного уважения к его личности и к его деяниям, но и по той причине, что о тайных мероприятиях Петра можно судить во многом предположительно.[6] Тем не менее, обходить их неразумно, ибо без них представление о тогдашней государственности было бы неполным. В частности, это касается нескольких загадочных смертей, которые могли быть «на пользу Петра».

Царевич Алексей Петрович. Царевич погиб в июне 1718 года, будучи в заключении в Петербурге в Петропавловской крепости. Незадолго до его смерти расширенное присутствие Сената с участием генералов и гвардейских офицеров приговорило царевича к смерти по обвинению в государственной измене. По официальному сообщению он умер, не в силах вынести тяжести приговора. Некоторые историки считают, что смерть наступила в результате пыток (получил в общей сложности 25 ударов кнутом).

Существует и третья версия. По приглушённым слухам (частное письмо Румянцова Титову) он был задушен в своей камере тем же Румянцовым и ещё тремя офицерами по приказу Петра.[7] Однако исследовавший эту версию проф. Устрялов отверг подлинность письма на том основании, что в нём перепутаны даты и события. Хотя письмо датируется июлем 1718 года, в нём упоминается о казнях, которые произошли только в сентябре.

К этой «накладке» можно добавить ещё такое соображение. Трудно поверить, что в частном письме Титову Румянцов открыл ему государственную тайну, да ещё такую, которая расходилась с официальным сообщением. Не о двух же головах этот Румянцов ! Тем не менее, автор письма не пострадал и продолжал делать карьеру.[8]

Версия об удушении царевича руками Румянцова и других заслуживает внимания хотя бы той причине, что Румянцов был доверенным лицом Петра, причём лицом, хорошо информированным. Многое становится понятным, если принять, что за «письмом Румянцова» стоял сам Пётр, который с помощью этого документа хотел оправдать себя в глазах тогдашнего общества.

Во времена Петра такой приём назывался «пустить эха»; на современном языке он означает организованную в государственных видах утечку информации. Алексею Петровичу приписали, что находясь в бегах в Австрии, он планировал свергнуть отца с помощью австрийских штыков. Несерьёзность этого обвинения видна хотя бы из того, что у Австрии в то время не было общей границы с Россией. Однако эта фантазия присутствовала в приговоре Сената и была включена в «письмо Румянцова», поэтому в глазах мало сведущих людей она могла приобрести определённый вес.

Своему сыну Пётр устроил государственные похороны, ничего общего не имевшие с похоронами государственного преступника. На первый взгляд, этот поступок Петра непоследователен. С одной стороны, он «нажал» на Сенат, добившись смертного приговора для сына; в то же время мёртвого сына он похоронил как члена царской семьи. Но в его непоследовательности была своя логика. Петра не устраивало держать сына в заточении неопределённо долгое время, ибо тот был знаменем оппозиции и возглавил бы её, если бы положение Петра пошатнулось. Не мог Пётр доверить ему и будущий трон, ибо Алексей Петрович был заведомым разрушителем дел своего отца. Однако казнить его как государственного преступника он тоже не хотел, чтобы окончательно не оттолкнуть от себя недовольных. «Естественная» смерть царевича была для Петра наилучшим вариантом. Государственные же похороны он использовал как примирительный жест в сторону оппозиции. Одновременно Пётр страховал себя от возможного появления Лже-Царевичей, легенды вокруг которых возникли бы тем легче, чем в большей тайне совершалась бы процедура похорон.

Из «письма Румянцова Титову» об обстоятельствах смерти царевича видно, что последний не собирался умирать. Он, как мог, сопротивлялся своим убийцам, и вёл себя как человек, ожидавший не казни, а освобождения. И было за что. Ведь на следствии он назвал всех тех лиц, которые способствовали его бегству в Австрию.

Царь Иван (Иоанн) Алексеевич, единокровный старший брат и официальный соправитель Петра. Отличался плохим здоровьем, управлением страны никогда не занимался и на него не претендовал. Умер он в Москве в 1696 году, когда Пётр готовился к повторному походу на турецкий Азов. Современники отмечают внезапность смерти Ивана. Ещё накануне он посещал церковь, и у него не было заметно признаков ухудшения здоровья. В похоронах брата Пётр не участвовал; по официальной версии у него в то время болела нога. После смерти брата Пётр не только фактически, но и формально стал единодержавным правителем Московского государства. Иван был предан забвению, и его имя никогда не повторялось среди потомков Петра.

Сам Иван не был конкурентом своему брату, однако им могли воспользоваться недруги Петра, Предыдущий поход Петра на Азов в 1695 г. закончился нудачей; Азов устоял. При этом московское войско понесло ощутимые потери, а стрельцы были убеждены, что их нарочно «расходуют» чтобы уничтожить как военную и политическую силу. В случае, если бы поход 1696 года окончился неудачей, противники Петра могли противопоставить ему Ивана и отстранить Петра от власти.

И.И. Голиков, один из первых биографов Петра, многократно называл Петра «наипредусмотрительнейшим» и «во всё вникающим» государем. В свете плохо объяснимой смерти царя Ивана эти похвалы, если их прилагать к внутри династическим отношениям петровского времени, звучат двусмысленно.

Царевна Софья Алексеевна, старшая сестра обоих царевичей, а затем царей, Ивана и Петра. В годы их малолетства назвалась Правительницей, фактически управляла государством с 1682 по 1689 годы, и явно желала утвердиться на троне, невзирая на подросших братьев. В 1689 г. Петру удалось отстранить её от власти и заключить в Новодевичий монастырь (ныне — в пределах Москвы). После подавления в 1698 г. мятежа четырёх стрелецких полков, шедших с Литовской границы к Москве, следствие дозналось, что стрельцы хотели возвести на престол Софью вместо пребывавшего за грацией Петра. По свидетельству Корба, секретаря австрийского посольства в Москве, Пётр, когда он прискакал в Москву, хотел казнить Софью; при этом он ссылался на пример казни шотландской королевы Марии Стюарт по приказу английской королевы Елизаветы. От этого намерения его отговорил Франц Лефорт. Тем не менее, Софья была взята под стражу.

Она умерла в том же монастыре в 1704 году, имея 47 лет отроду. По меркам того времени она была уже пожилой женщиной, и смерть могла наступить от естественных причин. Тем не менее, некоторые немецкие историки высказали предположение, что она была отравлена по приказу Петра. С объективной точки зрения, пребывание Софьи вблизи Москвы было нежелательным для Петра. В 1703 году началось строительство Петербурга, требовавшее присутствие Петра; в Москве он бывал наездами и контролировать обстановку в городе ему было трудно. Если бы в Москве произошли волнения, то Софья оказалась бы центром притяжения для всех, недовольных Петром. Смерть Софьи была ему на пользу.

Курляндский герцог Фридрих-Вильгельм. Несмотря на молодость (ему было 17 лет), он стал женихом, а затем мужем племянницы Петра — Анны Иоанновны (будущей российской императрицы). В 1710 году в ходе переговоров с Петром герцог потребовал за невестой 300 тысяч рублей приданого (по некоторым сведениям, несколько меньше). Мотивировал он это тем, что в ходе военных действий со шведами русские войска разорили нейтральную Курляндию (ныне Курземе — западная часть Латвии). Достойно удивления, что Пётр согласился с этим требованием, ведь он остро нуждался в деньгах. Весь государственный бюджет России по приходу составлял тогда 3,3 млн, а по расходам 3, 8 млн. рублей.[9] Сразу после свадьбы, которая происходила в Петербурге, герцог с женой отправился к себе в Курляндию, но по дороге занемог и умер. Есть свидетельство, что перед отъездом Пётр неумеренно поил герцога вином. Править вместо него в Курляндию поехала внезапно овдовевшая Анна. Пётр приставил к ней своё доверенное лицо Бестужева, которому было приказано из казённых (Курляндских) доходов выдавать Анне на проживание, а остальные деньги вручать воевавшим в тех краях русским генералам по ордерам Петра.

Смерть герцога оказалась вдвойне выгодна для Петра. Во-первых, отпадало обязательство Петра передавать ему 300 тыс. рублей приданого. Во-вторых, казённые доходы Курляндии во многом оказались в его распоряжении. Смерть герцога Курляндского оставила за собой некоторый след в процедуре следующего династического брака. При сватовстве к другой племяннице Петра — Екатерине, её жених герцог Мекленбургский не поехал за ней в Петербург, а потребовал, чтобы невесту привезли к нему в Германию.

К смерти герцога Курляндского, по времени и по схожести обстоятельств, примыкает смерть ещё одного иностранца — прусского посла в России Кайзерлинга. Как и герцог, он покидал Россию, но в дороге занемог и умер. Случилось это в 1711 году после его женитьбе в Москве на бывшей фаворитке Петра Анне Монс. Разрешения на этот брак Кайзерлинг добивался с 1704 года, и за это время претерпевал унижения от Петра (и от его окружения), который давал понять Кайзерлингу, что этот брак для него в высшей степени нежелателен. М.И. Семевский пишет, что Пётр «был зол» на Анну за то, что она отказалась выходить за него замуж. Но вряд ли Пётр имел какие-то «государственные претензии» к Кайзерлингу. Скорее, его беспокоило, что с Кайзерлингом должна была покинуть Россию и Анна Монс, которая знала немало интимных подробностей о Петре и о его окружении, и которая своими рассказами могла нанести ущерб престижу России за рубежом. [10]

Вскоре умерла и сама Анна Монс. Её смерть последовала от малопонятной болезни в 1714 году, когда она собиралась замуж за нового жениха — пленного шведа Миллера, перешедшего на русскую службу. М.И. Семевский приводит факты, которые говорят о том, что её не оставляло «Око государево». Когда она умерла, в Преображенском приказе, тогдашнем органе госбезопасности, была допрошена служанка Монсов по поводу того, о чём Анна Монс вела разговоры со своим женихом. Этот же орган власти предпринимал шаги к увольнению Миллера со службы.

Приложил ли Пётр свою руку ко всем этим смертям или к некоторым из них, остаётся не доказанным. Доказанным можно считать, что он мало считался с нормами морали, если видел в них помеху проводимой им государственной политике.

 


[1] См. Шейнин Л.Б. Петербург и Российский меркантилизм. Эпоха Петра I. М., 1997.

[2] По имени министра короля Людовика XIV Кольбера (1619-1683).

[3] Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона. Т. XXIII А, с 494 .

[4] Морис Палеолог. Дневник посла. М., 2002, с. 494. Приведённые в тексте слова принадлежали Николаю Безаку.

[5] См. Брикнер А.Г. История Петра Великого. СПб, 1882.

[6] Например, М.И. Семевский, осветивший в своё время некоторые тёмные стороны Петра в его отношениях с Анной Монс, не стал ставить всех точек над И, предоставив сделать это читателям. В его сборниках: «Очерки и рассказы из русской истории XVIII века» ( 2 изд., Т. 1-3, СПб, 1883-1884) можно найти и другие неприглядные истории из жизни тогдашнего высшего общества и работы государственного аппарата.

[7] Это письмо опубликовано Н.Г. Устряловым в 6-м томе его труда «История царствования Петра Великого» . Спб., 1863.

[8] А.И. Румянцов был отцом известного генерал-фельдмаршала П. А. Румянцева — Задунайского и дедом Н.П. Румянцева, с именем которого связано основание в Москве библиотеки, ныне ставшей главной библиотекой страны и носящей имя Ленина.

[9] Милюков П. Н. Государственное хозяйство России в первой четверти XVIII столетия и реформы Петра Великого. СПб, 1892, с. 236. Милюков отмечал отчаянное финансовое положение России к 1710 году.

[10] Чувствительность власти к своему имиджу за рубежом может показаться несущественным фактором государственной политики. Однако такое представление было бы ошибочным. Можно сослаться на факты, относящиеся к 1920-1921 годам, когда вопросы выезда из России за рубеж известных людей рассматривались Политбюро — высшим (хотя и не официальным) государственным органом того времени. Так, после смерти П.А. Кропоткина Политбюро выдало разрешение на выезд из РСФСР его вдове. Дважды рассматривался вопрос о выезде на границу для лечения поэта Блока (пока он не умер). Во всех случаях принималось во внимание, способно ли выехавшее за рубеж лицо своими рассказами нанести ущерб престижу РСФСР.

Print Friendly, PDF & Email

Один комментарий к “Леонид Шейнин: Четыре смерти (Эпоха Петра I)

  1. «Государь тебя ещё так пожалует, как ты даже помыслить себе не можешь». — Из наработанных формул Толстого, которыми он кормил царевича Алексея, уговаривая его покинуть Австрию (куда удрал Алексей Петрович) и вернуться в Россию.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.