Но и на свободном от нахалстроя пространстве дела обстоят не лучше. Оно густо уставлено самыми разными средствами передвижения, — от мотоциклов и мопедов до грузовиков и автобусов. Но больше всего здесь старых иномарок. Попадаются и такие, которым впору стоять у роскошного отеля, а не на этом засранном берегу. Музыкальные пристрастия владельцев не отличаются разнообразием — из всех машин хрипит шансон.

ЗАМОР

Инна Рикун-Штейн

— Тьфу, гадость какая, —  плюётся Ростик.

Пальцы, губы, язык — всё у него фиолетовое. И майка в чернильных пятнах, как у первоклашки. У первоклашки былых времен.

— Гадость? — удивляется Алиса. — Ты, наверное, просто зелёную сорвал. Надо самые тёмные выбирать.

Она тянет вниз гибкую ветвь шелковицы, и переспелые ягоды отпадают от нее, как пресытившиеся кровью пиявки.

Алиса на лету подхватывает одну, кладёт в рот и тоже плюется.

Что за чудеса? Вот только что были слаще мёда, а теперь полынь-полынью. Алиса всматривается повнимательнее, — шелковица старая, развесистая, ягоды теряются в полумраке, — и смеётся.

— Ты солнышко разжевал. И я тоже. Оказывается, солнышки горькие.

Действительно, на некоторых ягодах сидят маленькие, красные в чёрную крапинку, насекомые.

— Папа, смотри, солнышки-молнышки, — подбегает к Ростику пятилетняя Верочка и разжимает потную ладошку, полную полураздавленных насекомых.

— Идём, ручки помоем, видишь, какие грязные, — стряхивает Ростик солнышек, оставляющих на коже оранжевые разводы.

— И у тебя грязные, — высовывает язычок Верочка. — Не хочу ручки мыть. Хочу солнышек собирать.

— Веруля-капризуля, — чмокает дочку Ростик и больше не настаивает.

Насекомых становится все больше и больше, девочка бросает их теперь в пластмассовую бутылку из-под минеральной воды.

— Нашествие солнышек, — объясняет гостям Алисин муж Гриша.

Гости — это Гришин друг детства Ростик, его жена Люся и дочка Верочка. Они приехали из Германии. Ростика Алиса знает давно, он наезжает в родной город регулярно, а вот семью привез впервые.

— Зачем нужно так много солнышек? — удивляется Люся.

— Ничего ты, мамочка, не понимаешь, — пожимает плечиками Верочка. — Солнышки — они красивые!

— Не только красивые, но и полезные, — говорит бывший сельский хлопчик Гриша. — Они тлю уничтожают. А тля — это вредитель, от них яблони гибнут.

— Хочу тлю собирать! — заявляет Верочка. — Буду солнышкам помогать.

— Не получится, — вздыхает Алиса. — У нас зимой все яблони пропали. Дядя Гриша их соломкой не укутал. Прискакали зайчики и кору с деревьев пообгрызали.

Тон у Алисы самый невинный, но Гриша бросает на нее испепеляющий взгляд.

«Ой, как страшно», — бросает ему ответный взгляд Алиса.

Услышав о зайчиках, Верочка требует немедленно предоставить ей хотя бы одного-единственного.

— Я с ним играть буду! Я его гладить буду! — топает ножками Веруля-капризуля.

— Нету здесь зайчиков, — уговаривает ее Люся, — убежали зайчики. Вон котика погладь, смотри какой котик хороший.

Солидный боевой кот Персик соответствующего окраса, который за свою долгую жизнь не позволил притронуться к себе ни одному двуногому, встаёт и удаляется. Он исполнен достоинства, и лишь едва заметное подёргивание хвоста выдает некоторую нервозность.

— Есть у нас, есть зайчики, — говорит Гриша, берет ребёнка за руку и ведёт через переулок к соседу-молдаванину Сорочану. Сорочан разводит кроликов.

В пятидесятые годы в село переехало несколько семей из Западной Украины, в девяностые появились переселенцы из Молдавии. Коренные жители сами себя называют почему-то деникинцами, но никто уже не помнит почему, да и самих деникинцев почти не осталось. Зато Сорочан прописал у себя двух торгующих на толчке китайцев. Деньги небольшие, но на дороге не валяются.

В пять часов, когда вредное ультрафиолетовое излучение уже не так интенсивно, компания отправляется на лиман. Гриша несёт два марселевых покрывала, Люся — огромную надувную акулу, Алиса — кулёк с базарными персиками, а Ростик — Верочку.

Не слишком крутой глиняный разбитый машинами спуск кажется Алисе утомительным, к тому же легковушки так и шастают вверх-вниз и надо прижиматься к обочине.

Когда-то рядом с дорогой вилась тропинка, но местным некогда прохлаждаться на лимане, а неместные теперь все сплошь ударяют по бездорожью автопробегом. Вот тропинка и заросла.

Раньше дорога вела прямо к лиману, сейчас же она заворачивает вправо и стелется вдоль металлических вагончиков и слепленных из чего попало хибар.

— Понастроили, — бурчит Алиса, — скоро и к воде не подойдёшь!

Но и на свободном от нахалстроя пространстве дела обстоят не лучше. Оно густо уставлено самыми разными средствами передвижения, — от мотоциклов и мопедов до грузовиков и автобусов. Но больше всего здесь старых иномарок. Попадаются и такие, которым впору стоять у роскошного отеля, а не на этом засранном берегу. Музыкальные пристрастия владельцев не отличаются разнообразием — из всех машин хрипит шансон.

Берег загажен основательно, народ оздоровляется прямо среди куч мусора, всюду валяются объедки, бутылки из-под пива, водки и прохладительных напитков. Водку пьют самую дешевую, жажду утоляют отнюдь не минералкой, и даже не коками с пепсями, а какими-то жуткими суррогатами. Ветер подхватывает полиэтиленовые пакеты и разносит не только по пляжу, но и по кручам, развешивает по кустам и деревьям.

— Что это? — брезгливо морщится Ростик. — Раньше у вас такого не было.

— Зато лиман у нас экологически чистый, — выдавливает из себя Гриша.

— Мы так удачно живем, — не слушает его Ростик, — почти на границе со Швейцарией, и Италия от нас близко, и Голландия. Мы на машине пол-Европы объездили, везде в кемпах останавливаемся, так если ты после себя мусор не уберёшь, тебя в черный список занесут и больше в этот кемп не пустят. А штраф домой пришлют. И попробуй не уплати!

Чтобы не сгореть от стыда, Алиса напяливает широкополую шляпу с голубыми розами. Шляпа отнюдь не из итальянской соломки, она сплетена из каких-то искусственных нитей, да и розы не шелковые.

— Однажды в Италии, — не может остановиться Ростик, — мы на пляже костер разожгли, уж очень Светочка просила, я ребенку ни в чем отказать не могу, так сразу же карабинеры набежали, мы их час убалтывали, еле отвязались.

«Что за Светочка?» — недоумевает Алиса. Но горящие повсюду костры, валящий от них дым и запах палёного мяса не дают додумать мысль до конца.

Гриша и Ростик идут купаться, Верочка плещется на мелководье, Люся загорает, подставив солнцу аппетитные ягодицы.

Далеко не она одна на пляже в стрингах, вполне сельского вида девчата демонстрируют желающим свои попки, многие опоясали чресла разноцветными парео.

«В этом вопросе культура сюда уже дошла», — думает Алиса.

Её ирония горька на вкус, как разжёванные солнышки.

Она, не спеша, с остановками, заходит в воду, потом взвизгивает и плюхается в теплый красноватый бульон. Головы Гриши и Ростика чернеют чуть ли не на середине лимана, Алиса и не думает к ним плыть и медленно, по-лягушачьи гребёт вдоль берега.

Головы становятся все ближе, она подплывает к мужу и хватается за его загорелое скользкое плечо. Они давно женаты, но прикосновение волнует её, как прежде, и когда муж становится на дно, она обхватывает его ноги своими и смеётся.

Ростик катает Верочку на акуле, Гриша курит, а Люся и Алиса болтают о своем, о девичьем.

— Я знаю, Ростик на заводе работает. А ты чем занимаешься? Дома сидишь или работаешь?

— Работаю, — почему-то неохотно отвечает Люся.

— Значит, немецкий выучила? Вот молодец! А кем?

Гриша давится дымом. Люся кричит: «Осторожнее, ребенка перевернешь!» и бросается в воду.

— Ты что, ненормальная? — рычит Гриша.

Алиса таращит на мужа свои прекрасные карие очи.

— Что я такого сказала? — жалобно спрашивает она.

Пока друг детства веселится с семьей в воде, Гриша сообщает, что Люся Ростику вовсе даже не жена.

— И Верочка ему не дочка?

— Как не дочка? Дочка.

Ростик с Люсей, взявшись за руки, выскакивают из воды и падают на соседнюю подстилку. Расспросы приходится прекратить.

Еще пять минут назад игривый смех не-жены показался бы Алисе очень милым, теперь он её раздражает.

— Мамочка, папочка, идите сюда! — зовет родителей Верочка. — Смотрите, рыбки!

Ростик и Люся идут смотреть рыбок, Гриша и Алиса не трогаются с места. Стайки мальков всегда шныряют в теплой прибрежной воде, этим их не удивишь.

Но удивиться все-таки приходится. Вслед за мальками-ясельниками подплывает к берегу детсадовская малышня, затем детишки постарше, затем подростки. Изумлённые отдыхающие бросаются к воде, самый догадливый из них начинает собирать рыбешек покрупнее, и вот уже, охваченные азартом, по берегу бродят люди с вёдрами и кульками.

Вода как будто закипает, несчастные рыбы, пытаясь глотнуть воздуха, выскакивают и с брызгами падают обратно.

— Замор, — удивляется Гриша. — Странно. И жары особой не было.

Обычно заморы случаются, когда неделями стоит нестерпимый зной. Поднимается тогда из глубин не такого уж глубокого лимана сероводород, и рыба гибнет тоннами.

— Крупняк пошёл, — говорит Гриша. — Выбрасывай свою мелкотню.

Алиса опрокидывает шляпу, из которой сыплется мелкотня, и ходит за мужем, подставляя ее под крупняк. Шляпа наполняется мгновенно, уже и по берегу ходить не надо, рыбы так много, что только нагинайся.

Заразившись всеобщим помешательством, Гриша и Ростик выхватывают из воды скользкую трепещущую рыбу и бросают на подстилки. Люся связывает шлейки и собирает улов в превращенную из сарафана торбу.

Мелководье кишит рыбой, здесь и самые разные бычки: чёрные, что водятся под камнями, песочники, зеленчак (нет только давно выловленного кнута), и какие-то вертикально-плоские зелёные рыбки, и даже горизонтально-плоские мелкие глосики.

Народ не может сдержать восхищения, и мат-перемат несётся над лиманом. Самое популярное, самое родное и близкое слово вылетает изо ртов пузатых дядек, пышногрудых матрон, загорелых до черноты хлопцев и прелестных юных дев. Даже покинутый всеми в пылу подвалившей шары трёхлетка истошно ревет, размазывает сопли и вопит «блядь».

Мужчины вдвоем еле втаскивают торбу на гору, и, хотя чистят все вместе, управляются только часа через два. Люся боится чистить живую, Алиса хмыкает и бесстрашно вспарывает животы продолжающим и после этого извиваться бычкам.

— Не надо жабры вытаскивать, так быстрее будет, — советует Гриша. — Моя мама никогда не вытаскивала.

— А моя — вытаскивала, — заявляет Алиса, демонстративно засовывает большой и указательный пальцы в голову крупного бычка, хватает колючие цепкие жабры и с усилием вырывает.

Посреди двора, как неживой, валяется обожравшийся Персик.

Бóльшую часть улова запихивают в морозилку, меньшую жарят на старой чугунной сковороде.

— Вилкой прижимай, вилкой, — стоит у Алисы над головой Гриша.

— Та сама знаю, — огрызается Алиса и пытается прижать вилкой выгибающегося дугой бычка. — Такое свежье иначе не пожаришь. И вообще, я устала.

— Да, только что выловленный бычок всегда на сковородке танцует, — миролюбиво соглашается Гриша и забирает у жены вилку.

Алиса идет накрывать на стол, компания, наконец, рассаживается и начинает поглощать крученных-перекрученных, но таких сладких бычков.

— Вкуснятина, — хрустит зажаренным хвостиком Ростик.

— Ещё хочу, — требует Верочка, которой Люся не успевает отделять от хребетика белую мякоть.

На огонёк заглядывает деникинец дед Митя.

— Сероводороду з моря напустили, пресноводная рыба геть передохла, и колхоз наш рыболовецкий разом з ней. Теперь одного бычка на вудку тягають. Рыбаки! — презрительно фыркает дед и косится на гуманитарную помощь из Германии — бутылку коньяка.

Деду наливают полгранчака и он, интеллигентно оттопырив мизинец, засасывает благородный напиток.

— Ну как самогонка, хорошая? — спрашивает Ростик.

— Та яка ж це самогонка? — с добрым ленинским прищуром отбривает хитрожопого Ростика дед Митя. — Шо я, коньяка не пробовал? Мне Абрашка ещё и не такой привозил. А как по мне, то краще того вина, шо Киля моя ставила, нету в целом свете. Она его, само собой, на продаж держала, меня до нього не допускала, только я коловоротом в бочке дырочку прокручу, чопиком забью и точу собі потихеньку. Вона бочки перевіряє, — порядок в танковых частях! — а потом така неприятность — одна пуста! Килина мене ганяє, та хіба я дамся?

В темноте за забором тарахтит мотоцикл Сорочана.

— За рыбой поперся, — комментирует последний деникинец и откланивается.

— Эй, дед, ширинку застегни, — кричит ему вслед мстительный Ростик.

— Покойник в хате — двері не зачиняють, — делится народной мудростью дед и растворяется во тьме.

— Про какого Абрашку он говорил? — любопытствует Люся.

— Про зятя своего, — поясняет Гриша.

— Его дочка вышла замуж за еврея?

— Та не, за южноафриканца.

— За негра? — ужасается Люся.

— Почему за негра? Он белее нас с вами. Его Абрахам зовут. Он из буров, — вклинивается Алиса, ловит недоумённый Люсин взгляд и спрашивает:

— Ты что, «Капитан Сорви-голова» не читала?

— Ребенку давно спать пора, — вскакивает Люся и уводит Верочку в дом.

Через минуту ребенок выскакивает на порог и топочет голенькими ножками:

— Папа, папа пусть меня спатки укладывает!

Супруги остаются одни, Алису так и распирает от вопросов, но Гриша её опережает:

— Читала, не читала, ты чего к человеку прицепилась? В последнее время ты стала просто невыносимой. И не смотри на меня своими коровьими глазами.

Коровьими? Ах, так!

— А твоя мама всю жизнь корову на перевёрнутом ведре доила! Уж на что твой папаша был мастер на все руки, а скамеечку жене сделать не догадался. Так и умерла без скамеечки.

— Умеешь ты, Алиска, выбрать место побольнее и в него ужалить.

— Не понимаю, как Ростик мог с этой Люсей к нам приехать? У него в Германии жена законная имеется. Ведь он ей изменяет!

— Не вижу в этом ничего страшного.

Алиса смотрит на мужа коровьими глазами. Мерцающее мириадами звёзд июльское небо падает ей на голову. Мир её рушится. Она больше никогда не сможет верить своему Грише так, как верила до сих пор. Безусловно и безоговорочно.

Утром все вместе идут на лиман. Вдоль кромки воды лежит толстый слой разлагающейся рыбы. В красной от планктона воде брюхом кверху плавают дохлые бычки. Смердит сероводородом.

— Сероводородные ванны очень даже полезные для организма, — сообщает им из воды Сорочан. — От, скирду клал и решил обмыться.

— Насобирали вчера бычков? — интересуется Алиса.

— Сильно поздно приехал, все крупные от берега отошли. А в Пшонянове, говорят, пеленгас выбросило, а в Марьяновке — от такую глоссу, — делает он руки колесом.

— Значит, вы без рыбы остались? — сочувствует Алиса.

— Зачем без рыбы? Полное корыто засолил.

Нанижет Сорочан круто посоленную мелочь на проволоку, повесит на солнце, и будет у него сушеный бычок до пива.