Эмма Шкурко

Дело Х.У. Заруди

Из письма Автора Редактору

«Здравствуйте, уважаемый Евгений!
С большим интересом прочитала статью Павла Поляна и Андрея Трейвиша о выдающемся географе И.М. Маергойзе. В тексте упомянута его брошюра о Киеве, написанная под псевдонимом Марченко. Эту книгу я нашла в архиве ФСБ в деле Хаима Ушеровича Заруди, мужа сестры Исаака Моисеевича Лейки (Елизаветы, доцента Башкирского государственного мединститута, у которой я училась). Возможно, материалы этого дела, могут быть интересны Вашим читателям и авторам книги о И.М.Майергойзе.
С уважением, Эмма.»

В послевоенные годы в Уфе были хорошо известны заведующий педагогическим кабинетом Уфимского института усовершенствования учителей Хаим Ушерович Заруди[1] и его жена — врач-терапевт, преподаватель мединститута добрая и очень энергичная Елизавета (Рива-Лея) Моисеевна Майергойз.

Заруди родился в 1902 году в местечке Погребище под Винницей в семье пекаря, окончил в 1918 году гимназию. После еврейского погрома переехал с родителями в Винницу, где начал работать директором вечерней школы рабочей молодежи, в 1922 году был направлен на учебу в Киевский университет, где одновременно учился на двух факультетах: педагогическом и юридичес­ком. Работал судьей, руководил школами. В 1932–34 годах учился в аспирантуре, до начала войны работал старшим преподавателем педагогики в Киевском пединституте, издал брошюру по педагогике на украинском языке.

Был знаком с еврейским поэтом Д. Бергельсоном, дружил и тесно сотрудничал с А.С. Макаренко, возил в его колонию своих студентов и приглашал колонистов к себе.

Именно Х.У.Заруди обратил внимание на бедного талантливого юношу Семена Гудзенко, помог ему развить поэтический дар. Да и сам Хаим Ушерович был незаурядной многогранной натурой: обладал завидным чувством юмора, за что его прозвали «хохмачом», играл на скрипке, прекрасно исполнял комические роли в спектаклях, которые в стиле модной тогда «Синей блузы» разыгрывались прямо на мостовой. Увидев однажды его игру, сам Михоэлс пригласил работать в свою труппу[2].

В 1942 году после ранения Хаим Ушерович переехал в Уфу, к эвакуированной семье. Здесь он работал в институте усовершенствования учителей, преподавал в пединституте, налаживал педагогическую работу в школах республики. В доме Заруди проводились интересные вечера, можно было обсудить животрепещущие темы. И вдруг — арест Хаима Ушеровича и чудовищные обвинения.

В отличие от других осужденных, обвинения которых были построены на отдельных высказываниях, Заруди предстает из материалов дела как человек, связанный с культурой еврейского народа и обеспокоенный его будущим. На формирование его мировоззрения в значительной степени повлияло то, что он рано столкнулся с проявлениями насилия против евреев (в 1919 г. в Виннице он стал свидетелем еврейского погрома, во время которого на его глазах избивали мать. — Э.Ш.).

Заруди признал, что допускал националистические суждения, «дошедшие впоследствии до грани антисоветских, которые неоднократно допускал в разговорах со своими собеседниками. Подобные рассуждения начали проявляться примерно с 1948 г…».

Далее он пишет о том, что побудило его к таким высказываниям.

Шикарный прием Голды Меир он считал ненужным и предполагал, что после этого евреям не будет доверия со стороны Советского правительства.

Был очень взволнован развернутой в Советском Союзе борьбой с космополитами и тем, что в числе разоблаченных в подавляющем большинстве оказались евреи, что могло вызвать недоверие к евреям вообще со стороны советского народа.

В 1950 г., обсуждая статью забытого сегодня писателя М. Бубеннова по поводу псевдонимов в литературе и искусстве, Заруди сказал, что тот косвенно имел в виду евреев, поскольку многие евреи писали свои произведения под псевдонимами. Его родственник, географ, доцент МГУ, написал статью, но ее долго не пропускали и предложили подписать украинской фамилией, после чего она была напечатана (речь идет о брошюре «Киев», опубликованной 1950 г. под псевдонимом И.М. Марченко, в которой при описании трагедии Бабьего Яра не указано, что здесь расстреляны евреи, вообще слова «еврей» в книжке нет. — Э.Ш.).

Хаим Ушерович также был очень взволнован и недоволен незаслуженным, по его мнению, перемещением, видных профессоров и представителей науки из числа евреев на работу в периферийные вузы и научные учреждения из крупных вузов Москвы, Ленинграда и других столичных городов, смещением многих ответственных руководителей советских учреждений здравоохранения из числа евреев с занимаемых постов. С доцентом кафедры «Новейшей истории» Башпединститута Кисельгофом, Заруди познакомился в марте 1952 г. Кисельгоф рассказал ему о том, что многих видных профессоров еврейской национальности убрали из Ленинградского института им. Герцена: «Что я пережил в Ленинграде в 1951 г., и не только я, но и профессор Вайнштейн, которого послали на работу в Ташкент и др.». Знакомый инженер цеха одного из уфимских заводов сказал наедине Заруди, что в прошлом он был директором завода, что евреям, руководящим заводами, не доверяют.

Он, известный в республике педагог, за последние годы «лишился внимания со стороны местных советских и партийных органов, а также окружающих лиц, его забыли как специалиста, никуда не приглашают, не советуются». Написанная им еще в 1947 году диссертация, которую он несколько раз посылал в Москву, в Академию педагогических наук, возвращалась обратно. Все это он расценивал как проявление недоверия.

Хаим Ушерович переживал, что

«до 1946 г. хорошо развивалась еврейская культура, имелась национальная литература, театр и даже филиал Академии наук, потом этому был положен конец, евреи не будут иметь национальную культуру. Еврейская интеллигенция принимала большое участие в развитии культуры в СССР, сейчас положение крайне изменилось, и евреи уже не имеют своей национальной печати, искусства и культуры».

Он был «обижен на еврейскую интеллигенцию, которая занимала руководящее положение в партийном и государственном аппарате — Я.М. Свердлов, Л.М. Каганович и др. погнались за властью. Они не стремились создать для еврейского народа свою автономию, свое еврейское государство».

Создание государства Израиль произвело на Х.У. Заруди сильное впечатление. Он понимал, что ухудшение отношений между Советским правительством и Израилем до некоторой степени должно сказаться и на отношении Советского правительства к еврейскому населению, проживающему в Советском Союзе.

Ему казалось, что Сталин неполно информирован, «он или не знает или делает вид, что не знает, во всяком случае, его молчание поощряет антисемитизм. Стоит партии и правительству обратить больше внимания на такой факт, как проявления антисемитизма будут пресечены».

Положение евреев, считал Хаим Ушерович, может измениться при следующих обстоятельствах:

«1. О положении евреев в СССР станет известно за границей через синагогу. В наших синагогах об этом знают. Узнают дипломаты Израиля, а через них демократические силы США. Они окажут давление на Советское правительство, и оно вынуждено будет изменить свое отношение;

2. Без евреев нельзя обойтись потому, что они способные, талантливые и одаренные люди, во всех областях играют ведущую роль. В Израиле через два года население будет два миллиона».

Из протокола судебного заседания от 8 января 1953 г.:

«Виновным себя не признал, никакой агитации не проводил. Обратил внимание на то, что основного свидетеля нет. Признал лишь, что вел разговоры об аресте Антифашистского комитета, об Израиле, о Меерсон. Советский Союз нам спас жизнь, а не Израиль с Америкой, мне это грустно. В том, что Израиль имеет перспективы развития, ничего антисоветского нет». Просил его оправдать.

Приговор: «…подвергнуть лишению свободы с отбытием наказания в ИТЛ сроком на восемь лет с последующим поражением в избирательных правах на три года. Все имущество конфисковать».

Этот приговор показался Судебной коллегии по уголовным делам чрезмерно мягким, дело Х.У. Заруди было передано на новое рассмотрение, и за три дня до смерти Сталина вынесен другой, чрезвычайно жестокий приговор — двадцать пять лет лишения свободы с поражением в правах на пять лет и конфискацией имущества.

В кассационной жалобе Заруди писал:

«Я работал 35 лет на фронте просвещения и имею около 50 научных трудов, никогда и нигде не допущу какого-либо извращения. В 1938 г. написал книгу о борьбе с различными националистическими извращениями. Все свидетели подговорены одним человеком, а все остальные явились подставными с его стороны, который сам не явился ни на первое, ни на второе заседание, чтобы не говорить мне в глаза, в этом деле много вымышленного им. Он организовал встречи со свидетелями, которых я не приглашал, я их видел 5–10 минут. Я — сын трудящихся, оба мои брата — коммунисты, жена — член партии».

Заруди просил пересмотреть свое дело и отменить приговор.

Определением судебной коллегии по уголовным делам от 26 марта 1953 г. приговор оставлен в силе. 18 апреля 1953 г. Заруди этапирован в ИТЛ общего режима Министерства юстиции СССР в г. Салават. Здесь был разнорабочим и каменщиком. «По просьбе заключенных, любивших и уважавших его за доброту, сочувствие и чуткое отношение, за то, что он удовлетворял их жажду знаний, отец был переведен в библиотеку» [3].

В октябре 1953 г. приговор был изменен на десять лет лишения свободы с поражением в правах на пять лет. На свободу он вышел только на следующий год. В 1956–1961 гг. Заруди неоднократно обращался с жалобами в прокуратуру, Председателю КГБ, в комитет партконтроля при ЦК КПСС, в которых просил во всем разобраться и снять с него необоснованные обвинения.

Он добился восстановления в партии. Работал в институте усовершенствования учителей, тринадцать лет заведовал кафедрой педагогики в Стерлитамакском пединституте, много ездил по Башкирии, публиковал в газетах статьи об эстетическом воспитании школьников.

Умер в 1982 году, несколько месяцев не дожив до своего 80-летия.

* * *

В деле Заруди, как и еще в шести делах в качестве основного свидетеля проходил один и тот же человек, направлявший высказывания потенциальных жертв в нужное органам русло. Фигура его весьма любопытна и по-своему трагична.

Это был еврей, майор Советской Армии (откуда уволен в 1952 г. как не внушающий политического доверия), с боевым прошлым, отмеченным орденом Красной Звезды, преподаватель политэкономии, референт. Не будучи близким знакомым ни одного из обвиняемых, он умело «раскручивал» их на откровенные разговоры, а потом «сдавал». Было ему в это время 42–44 года. В 1937 г. он был исключен из партии как троцкист, имел сестру в Америке. Он рассказывал, что помогал евреям и сосланным в Уфу троцкистам, ибо «евреи должны помогать друг другу». Был ли этот человек внедрен в свое время в ряды троцкистов или его заставили стать провокатором, припугнув прошлыми связям, неизвестно.

Он находил индивидуальный подход к каждому. Начинал чаще всего с просьб, довольно бесцеремонных. одного попросил изготовить для него на резиновом заводе сапоги для рыбалки, другого — незаконным образом сделать аттестат зрелости для своего друга, его жену  — достать в библиотеке изъятые и запрещенные книги. Трус и его жена отказались. Третьего шантажировал, требуя дать положительные рецензии.

Майор приглашал к себе домой или напрашивался в гости к своим потенциальным жертвам, приводил с собой малознакомых им людей, угощал их, провоцировал на откровенность и своим сочувствием наводил на мысль о преследовании евреев. При этом всегда являлся инициатором таких разговоров. Майор рассказал, как напали ребятишки на мальчика-еврея, как один гражданин зашел к соседке и избил ее. А потом, во время следствия, выступал как свидетель. На судебное заседание обычно не приходил, ссылаясь на болезнь.

В 1961 г. Заруди обратился с заявлением в прокуратуру БАССР, где писал, что основной свидетель, организатор ряда других дел, высказался, мол «крепко я посадил Заруди». Он также «посадил семь офицеров, семь из интеллигенции и оклеветал десятки людей», он говорил свидетелям, «если вы не разоблачите Заруди, вас посадят». Такое поведение этого человека он объяснял тем, что бывший троцкист свое благополучие строил на провокациях и подрыве авторитета интеллигенции, лучших работников умственного труда. Кроме того, Заруди дал резко отрицательные отзывы о его лекциях. Впоследствии майор был уволен из Дома Армии, где работал преподавателем.

Из ответа на запрос заведующего парткабинетом Башкирского обкома КПСС: «По делу Заруди допрашивался в качестве свидетеля человек, который его оклеветал и посадил в тюрьму». По утверждению Заруди, в 1956 г. Черниковский горком КПСС разбирал персональное дело этого свидетеля и ему был объявлен выговор за клевету на научных работников уфимского нефтяного института.

В справке за февраль 1957 г. указано, что основной свидетель по делу Заруди и др. «состоял секретным сотрудником МВД БАССР[4], исключен из числа секретных сотрудников в феврале 1954 г. за невозможность дальнейшего использования как расшифровавшийся»[5]. Имя этого человека знали многие уфимцы и рассказывали о нем своим детям.