Эту историю иэ своей жизни рассказал мне Александр Янович Грунт, ведущий научный сотрудник Института истории, в котором и я работал. Ему было уже больше 60 лет, а внешне он походил на Хэмингуэя.

Через колено

(быль)

Генрих Иоффе

Говорят,через колно только ломают. А я другую историю расскажу.

Сашка Грунт, как раньше говорили, жил на ять. Еще бы! Парню 17 лет, силенка в каждом мускуле играла. Спортсмен. Особенно классно «стучал» в футбол. С обеих ног — что с правой, что с левой — точно в верхние углы ворот бил, в «девятки». Тренер самого «Спартака» Борис Матвеич на него «глаз положил», по ныешнему — «на драфт поставил». Живи-не тужи…

Вот стадион от сашкиного дома был далековат. На трамвае ехать — не меньшес полчаса. И до остановки идти — минут десять. Сашка всегда выходил «с запасом», а в тот черный день чуть припозднился. Когда повернул за угол, увидел, что трамвай уже отходит и набирал скорость. Ерунда! Не первый раз. Сашка легко нагнал последний вагон и прыгнул в открытую дверь. Позднее он вспоминал: с каким-то странным удивлением вдруг ощутил, что трамвайных ручек в его ладонях нет, а ступни не ощутили твердь железной подножки. Потом он услышал противный, резкий, как-будто ржавый скрип трамвайных тормозов и женский крик, переходящий в визг. И все сразу исчезло, пропало.

Сашка очнулся через три дня и сначала не понял где он. Посмотрел на руки: они были в бинтах… Пощупал голову: то же. Он сунул руки под одеяло и стал ощупывать свое тело. Плечи, живот, бедра, колени… А дальше руки как-будто сорвались и легли на простынь. Сашка отшвырнул одеяло и в ужасе увидел две плотно перебинтованные культи. Ног не было.

Дверь в палате была открыта и Сашкин вой, похожий на волчий в лесной тьме, потряс всех, кто находился в длинном больничном коридоре. Вой этот вырывался из стиснутых сашкиных зубов и прибежавшим сестрам приходилось с силой разжимать их, чтобы влить Сашке лекарство. Минут через 15-20 он затих, но весь как бы остолбенел. Глаза его остекленели и смотрели вверх, на потолок, в какую-то одну точку. Так продолжалось несколько дней.

Сашку разрешили навестить Женьке Ныркову — капитану команды,в хоторой он раньше испонял правого инсайда. Не таясь, Женька вытер слезы, положил на столик конфеты, пакеты с фруктами, сказал:

— Я сразу про главное. Начальник клуба велел передать: как поправишься, возьмет тебя помошннком тренера в команде. Ты как?

Сашка молчал. Остекляневшие глаза его по-прежнему неотрывно глядели наверх, в одну точку.

Приход Женьки был, наверное, ошибкой. Вечером у Сашки случился припадок. Он скатился с кровати, валялся по полу, рвал бинты. Перепуганная коридорная медсестра бросилась в кабинет главного врача Семена Николаевича. Он вышел. То ли тяжело бежал, то ли спешно шел по коридору. В палате сел на край кровати, на которую уже уложили Сашку, положил ему руку на лоб, тихо произнес:

— У меня, брат, один сын погиб на гражданке, другой пришел полным инвалидом. Видишь как оно в жизни бывает… Не озорничай!

Он поднялся и чуть сгорбившись медленно пошел к себе.

После того, что случилось с Сашкой, Семен Николаевич распорядился, чтобы некоторое время в сашкиной палате вечером и ночью сидела сестра. Ее приход Сашка не заметил: как обычно, лежал на спине, глядя в потолок. Она вошла тихо, присела на стул, приставленный к кровати и, улыбнувшись, сказала:

— А меня с вами побыть прислали. Вас как зовут?

Сашка повернулся в ее сторону и вяло ответил:

— Александр.

— А по отчеству?

— Янович.

— Значит, Александр Янович. Красиво. А я — Зинаида или просто Зина.

Двигая локтями, Сашка сел, опираясь на подушки и взглянул на Зину. Полы ее белого больничного халата разошлись и синяя юбочка слегка приоткрыла затянутое в золотистый чулок колено. Сашка почуствовал, как что-то вдруг екнуло в его сердце и машинально схватил это колено рукой, сжимая его сильнее и сильнее. Зина не отбросила сашкиной руки. Так они молча сидели несколько минут. Потом она встала, сказав:

— Ну, Александр Янович, вам пора принимать лекарства.

Зина дежурила еще несколько раз, а потом перестала приходить. Сказали,что ее перевели в другое отделение.

Но именно с ее появлением началось сашкино возрождение. Его «бессмысленно-потолочный» взгляд исчез.Теперь он все чаще и чаще смотрел в окно, за которым бушевала весна. Женька Нырков и другие ребята из команды притащили в палату спортивные гири и Сашка, сидя на краю кровати, по-многу раз в день «выжимал» их, тренируя руки, плечи, спину. Мускулы его заметно наливались силой. И пришел день, когда ему принесли готовые протезы:

— Ну, Александр Македонский, — сказал лечащий врач, — пора тебе в поход. Надо тебе мир завоевывать.

Сашка поднялся с кровати, взял в руки подаренные ему красиво инкрустированные палки.

— Поддержать тебя для первого раза? — спросил кто-то.

— Не надо, я сам, — твердо сказал Сашка.

Он сделал шаг, второй и… грохнулся на мягкий ковер, вскрикнув от боли. Его подняли, посадили на стул:

— Видно, рановато начали, — пробормотал напуганный врач.

Сашка молчал. Желваки играли у него под скулами.

— Нет, — сказал он, — начнем снова.

Он встал, взял за руки двух стоявших рядом врачей, глубоко выдохнув, резко произнес:

— Пошли!

***

Эту историю иэ своей жизни рассказал мне Александр Янович Грунт, ведущий научный сотрудник Института истории, в котором и я работал. Ему было уже больше 60 лет, а внешне он походил на Хэмингуэя. Мы звали его «Яныч». И часто собирались у «Яныча» поговорить «за жизнь» у него дома на Сивцевом Вражке, где нас гостеприимно встречала его жена Линда Леопольдовна.

Как-то раз я спросил Яныча:

— А впоследствии Вам приходилось встречать вашу спасительницу Зину?

— Нет, — ответил Александр Янович, — никогда. А вот фотографию ее я раздобыл и свято храню.

И он показал старую фотокарточку. На нас из 1935 года улыбаясь, смотрела круглолицая, курносая девушка со слегка раскосыми глазами.