Сергей Эйгенсон: Лика

Loading

А тем временем Лидиного отца взяли на работу в Москву. Лида осталась хозяйкой двухкомнатной квартиры доучиваться в десятом-одиннадцатом классе. Понятно, что одинокой она оставалась недолго. Достаточно быстро ее талия округлилась, что вызвало некоторую сенсацию в школе.

Лика

Рассказ о старой (с 1959 года) приятельнице
(из серии «Рассказы по жизни»)

Сергей Эйгенсон

Продолжение. Начало

Дело было в 7-м классе. Моего отца перевели работать в новоучрежденный республиканский Совнархоз и мы переехали в другую часть города, за двадцать километров. Отец получил квартиру на главной городской улице, а мне нужно было идти в новую школу. Школа считалась образцовой, среди прочего в ней выходил, правда малым тиражом, свой журнал, заполненный сочинениями старших школьников, школьники же его и редактировали под руководством учителя литературы, набирали и печатали в типографии, где проходили уроки политехнизации. У меня там нашлось несколько знакомых по встречам на матолимпиадах мальчиков, но больше я никого и не знал.

А тут школьный вечер. Ну, я пошел, благо здание прямо у нас во дворе. Хотя с передвижением были кое-какие проблемы. Летом я сломал ногу и все еще ходил с костылем, правда, уже с одним — хватало. Пришел и стоял в стороне, опираясь на свою подпорку. Сейчас можно честно сказать, что был я с этим костыликом вылитым Грушницким. Выяснилось, однако, что я в этом виде имел некоторый успех. В том смысле, что одна дева из 9-го класса была впечатлена моим романтическим образом и какими-то рассуждениями, слетевшими с моего языка. Ну, трепаться-то я был крупный специалист.

Во всяком случае, эта девица сочинила по этому случаю стихи на английском языке, которым она, по общему школьному мнению, владела лучше, чем учительница. Что-то такое про «насмешливый гуманизм». Я почему знал: стихом своим она поделилась с лучшей подругой, а та, конечно, при первом удобном случае, представила их русский пересказ мне. Ну, не знаю, что там с гуманизмом, но я был, конечно польщен. И с этого момента завязалась моя дружба с обеими девушками, в которой еще участвовала моя одноклассница Шаура-Шурочка, в будущем довольно известная московско-парижская художница.

Времена были «оттепельные», мы все были любителями стихов, нового кино и вообще всего прогрессивного. Ходили вместе по улицам, болтали, демонстрируя перед друзьями свою просвещенность. Лида писала стихи и даже иногда печатала их в областной комсомольской газете. Я тогда очень гордился, что одно из этих стихотворений было посвящено инициалам, соответствовавшим моим. Шурочка писала картины маслом и гуашью. Земфира одинаково хорошо говорила по-русски, по английски и на родном языке титульного в республике народа, плюс неплохо объяснялась на языке соседней республики. Я, как мог, тоже тянулся за ними, тут меня несколько выручали начитанность и мои места на городских и республиканских матолимпиадах. Все это было достаточно целомудренно, хотя, конечно, мы более или менее понимали, что дружба мальчика и девочки может и конвертироваться в нечто иное.

Так прошло года полтора. Наши старшие подружки заканчивали 10-й класс и им оставалось доучиться в одиннадцатом. Они, к слову, были старше меня только на один год, потому, что я в 13 лет болел ревмокардитом и потом учился на класс моложе своих сверстников. Их одноклассникам я, помнится, нравился не очень и меня даже собирались «отметелить». Но как-то не сложилось, пронесло. Я, вообще-то, был пареньком хулиганистым, как-то пристававшего ко мне одноклассника, никак не поддававшегося предложениям отвязаться, выставил по пояс в окно мужского туалета, удерживая за ремень, и держал так минут пять, пока он окончательно все не осознал и не попросил пощады. Не то, чтобы я был выдающимся бойцом, но быстро приобрел славу отморозка, чуть что берущего в руку попавшийся на глаза камень и идущего в бой с этим, в общем, довольно эффективным оружием. Так что тройки по поведению за четверть были явлением для меня рядовым.

Так то я был мальчик довольно смирный и учился, по правде сказать не так плохо. Ну, и был активистом. Правда, не спортсменом, чего не было -того не было. Но в школьном журнале печатались мои статьи с разборами стихов и рассказов моих коллег по школе, в химическом кружке городского Дома Пионеров я был старостой, не говорю уж о школьном химкружке, где активничал по первой статье, занимал первые места на математических олимпиадах по республике, играл в школьном драмкружке иркутского генерал-губернатора в «Русских женщинах» и Стародума в «Недоросле».

А в последней, четвертой четверти произошел со мной некоторый скандал, после которого я решил, что из этой образцовой школы пора сматываться. Дело было так, что на уроке литературы учительница Маргарита Николаевна начала излагать про известное постановление оргбюро ЦК ВКП (б) от августа 1946 года . Видимо, пришло время по программе. Пока речь шла о Зощенке, я слушал, хотя и думал о чем-то своем. А когда услышал хулу из учительницыных уст на обожаемую Анну Андреевну, что-то насчет «поэзии взбесившейся барыньки, мечущейся между будуаром и моленной», меня понесло. Я поднял руку и спросил: «Вы-то лично что-нибудь когда-нибудь Ахматовой читали или просто пересказываете то, что другой малограмотный человек изложил в докладе?» И, при полном молчании опешившей Маргариты начал читать громко наизусть стихи. И «Сжала руки под темной вуалью», и «Когда погребают эпоху надгробный псалом не звучит», и «Так беспомощно грудь холодела».

Ну, естественно, одноклассники в восторге от унижения Маргариты, которую и так никто не любил, а она, когда пришла в себя, потащила меня к директору и, рыдая, кричала, что кончила школу с золотой медалью, ВУЗ с красным дипломом и никто никогда ей ничего подобного за ее жизнь не говорил. Директор у нас был человек очень неглупый, бывший смершевец, он-то понимал, что на дворе не 46-й, а 61-й и еще неизвестно чем дело кончится.

В общем, как-то образовалось, хотя тройка в четверти за поведение у меня появилась снова. А тут экзамены за 8-й класс, я сдал на пятерки и документы из школы забрал, хотел поступать в радиотехникум, мечтая стать полярным радистом, Вой пурги в антенне, верная тульская винтовка и преданная лайка, белые медведи, сводки погоды и прочее по любимой книге Георгия Ушакова «По нехоженной земле». Слава Богу, отец сумел мне объяснить, что после техникума я буду не радистом на арктической зимовке, а верней всего начальником смены на радиозаводе. Так что я поразмыслив пошел со своими документами не в техникум, а в одну из трех последних в городе школ-десятилеток в двух кварталах от дома. Мои олимпиадные дипломы и некоторая известность по химкружку Дома Пионеров помогли и меня, несмотря на четверку по поведению за год, взяли в эту школу вместе с большой компанией выходцев из других школ, славных своими спортивными и прочими успехами.

Это получилось очень удачно, я до сих пор поддерживаю через океан контакты со своими друзьями из этой школы. Пока мог, каждый год летал на Родину, в том числе в родной город и встречался с одноклассниками. Но с предыдущей школой общение, конечно, понизилось. А тем временем Лидиного отца, до этого секретаря парткома того же Совнархоза, взяли на работу в Москву, в Народный Контроль Союза. Он, его жена и младшая дочь уехали в столицу, а Лида осталась хозяйкой двухкомнатной квартиры доучиваться в десятом-одиннадцатом классе. Понятно, что одинокой она оставалась недолго. Достаточно быстро ее талия округлилась, что вызвало некоторую сенсацию в школе. В связи с этим произошел скандал. На уроке английского учительница, женщина не то, чтобы очень большого ума и воспитанности, позволила себе сделать ей замечание с намеком на ее увеличенный живот. Лидия тут же сообщила ей, что «Вам-то это не грозит, на Вас никто не польстится даже по пьяному делу». Ну, истерика, после этого всего ученица переходит в вечернюю школу и идет работать, по-моему, на кабельный завод, а учительница остается оплеванной на рабочем месте.

Через некоторое время родился мальчик, а его мама оформила официально свой брак с очень милым долговязым парнем, аспирантом местного авиационного института Эриком Хайреддиновым. В это время мы встречались нечасто, тем более, что Шаура поступила в художественное училище и исчезла из нашего кругозора, а у Земфиры с Лидой был период некоторого охлаждения дружбы. Но все же знакомство поддерживали, Лида меня познакомила с Эриком и продемонстрировала своего Валерочку.

Дальше у меня свои приключения, у нее свои. Но осенью 62-го года мы снова стали встречаться в созданном недавно городском клубе «Физики и Лирики». Я был крайне активен и меня, единственного из школьников, включили в Совет клуба. А так там были молодые поэты, журналисты, научные работники из НИИ и ВУЗов. Мы проводили тематические вечера по сверхмодной тогда молодой поэзии, по песням Булата Окуджавы и т. д. Помнится, что зал городского лектория, где мы собирались, был всегда переполнен, люди сидели в проходах, на подоконниках, стояли в дверях. Помнится, что Лидка однажды меня «сдала», крикнув из зала, что я пишу комедию в стихах из пиратской жизни. Это была правда, но я был очень сконфужен, тем более, что комедию эту я так и не дописал. Ну, после «Гусарской баллады» такое было в тоне времени.

Лида тогда ходила с короткой черной челочкой, в свитере и грубошерстной юбке. Сказать по правде, она, конечно, подражала уроженке нашего города поэтессе Лире, уехавшей после Литинститута в Норильск, но попрежнему популярной среди городской молодой интеллигенции. А та подражала москвичке Белле, которая в свою очередь шла в кильватере Марины Ивановны. Ну, Мода, Стиль Времени сильней любого человека.

Не знаю до чего бы мы в этом клубе договорились в конце концов, но зимой современной литературой и искусством заинтересовался тогдашний Первый Секретарь и Предсовмина Никита Сергеевич Хрущев. Клуб наш закрылся, а меня чуть было не выперли из комсомола «за пропаганду модернизма и абстракционизма». Как тогда говорили: «В Москве рубят, а к нам щепки летят». Пронесло, однако. Но впечатление было яркое. В итоге я не пошел на истфак в МГУ либо Тартусский универ, как собирался, а подал документы в нефтяной институт, стоявший от моего дома в трех кварталах. Одной из мыслей было, что инженер при желании может прожить жизнь не облизав ни одной вышестоящей задницы, а гуманитарию это затруднительно.

Незадолго до 1 сентября Лида, Земфира и еще один парень, мой приятель из той же образцовой школы Слава приехали ко мне в ту «нефтяную» часть города, где мы опять жили после ухода отца из Совнархоза, и мы пошли гулять в громадную рощу на берегу реки недалеко от упомянутого Нефтяного института. Слушали соловьев, пели что-то, говорили о будущем. Земфира уже училась в местном университете, разумеется, на факультете романо-германской филологии, Славе еще предстояло заканчивать школу, а Лида уже сплавила дитя бабушке в Москву, по-моему, уже расходилась с Эриком и собиралась ехать в столицу поступать на истфак МГУ. Детство уже ушло, впереди была казавшаяся необъятной жизнь и от будущего мы все ждали чего-то феерического.

Какое-то время мы все четверо после этого жили в нашем городе. Мне это все, кроме прочего, запомнилось еще и крайне запутанными и нервными романами с Земфирой и, временами, с Лидией. Виноват, конечно, был я сам. Никак не мог решить для себя, что для меня действительно важно и неотменимо. В конце концов Лида все же переехала в столицу, а Земфира чуть было не женила меня на себе. Помешало не мое сопротивление, а, скорей, моя в данном деле инертность. На мое везение она скоротечно вышла за однокурсника.

О Лидии же доходили до меня не совсем определенные слухи. Что зовут ее теперь Ликой, как я сразу предположил, что по созвучию и в честь бунинской героини. Или, например, дошел такой анекдот. Училась она на филфаке МГУ еще до его отъезда с Моховой. Сидят они целым курсом в Большой Коммунистической аудитории — слушают «Историю КПСС». Доцентша-зверь, старая дева-сталинистка на зал смотрит, не спят ли? Там, если помните, такой амфитеатр — лектору всех видать. Видит — на самом верхнем ряду несколько студенток в одну точку сдвинулись и хихикают, что как бы теме об индустриализации Страны Советов не совсем соответствует. А это они, баловницы, отсиненную «Кама Сутру» рассматривают и позы обсуждают. Она им: «Что, — мол, — вас так развеселило?» — в смысле, что не стоит забывать про будущий экзамен и кто его будет принимать. Лика наша и отвечает:

— А вот мы, Марь Ванна, в связи с Вашей лекцией заспорили — как правильнее сказать? «Кадры решают всё» или «Техника решает всё»?

Ну, она так немного зажеманилась и говорит:

— Сейчас об этом вслух говорить не принято, но на самом деле тов. Сталин сказал, что «Кадры, овладевшие техникой, решают всё».

Девки в экстазе, а она никак не может понять, почему слова Вождя на них так сильно подействовали.

То есть, в наш город она еще приезжала, но это уже все было попозже и без меня. Она ходила в гости и ночевала уже у моего младшего брата и его тогдашней жены (о этом здесь).

Время, между тем, шло. Я учился в ВУЗе, баловался СТЭМом, ездил в стройотряд, познакомился со своей будущей женой, женился, получил диплом, уехал на два года офицером в Краснознаменный Дальневосточный округ. Родился сын. Наконец, вернулся, переехал в Москву и начал работать в НИИ. И вот тогда, не припомню, при каких конкретных обстоятельствах, снова встретился с Ликой.

Побывал у нее дома, познакомился с ее новым мужем Геной Полькиным. Хороший парень, родом с Алтая. Тоже окончил МГУ и работал в то время на Иновещании. В смысле рассказывал франкоговорящим африканцам о счастливой жизни советских людей. Хорошо еще было, если на передачу удавалось привести какого-нибудь студента из Лумумбария. Лика же в ту пору работала, сколько помню, в редакции журнала. «Пионер» либо «Вожатый». Занимали они две комнаты в доме напротив американского посольства. В том самом, из подворотни которого впоследствии какой-то идиот пальнул по посольству из «Мухи». Еще в одной комнате в их квартире жил полковник из Ведомства Щита и Меча. Но я его никогда не видел, может быть, потому, что не так уж часто и бывал. Ликин сын Валера продолжал жить на воспитании у деда с бабкой, впрочем, пару раз я его встречал у матери, однажды даже спел больному ребенку любимую песню моего Саши «Паровоз по рельсам мчится, На пути котенок спит…».

В комнате побольше были книжные полки во всю стену. Ну, меня этим не удивишь, но истинной жемчужиной их библиотеки были голубые обложки ВСЕХ номеров «Нового Мира» за время редакторства Твардовского. Настоящее богатство.

Образ их жизни заметно отличался от нашего с женой мелкобуржуазного стиля. С почти ежевечерними прогулками с дитем по бульвару, ежеутренней картошкой с купленными в овощном солеными маслятами и ежемесячным откладыванием денег на летнюю дачу. Помню, пришел как-то и был встречен просьбой о помощи. То есть, мы взяли два рюкзака, я побольше, Лика поменьше и отправились в соседний квартал, примерно туда, где я много позже получал визы в греческом консульстве. Отнесли пустые бутылки, сдали их и на полученные деньги накупили пива.

Нет, я никак не был противник того, чтобы посидеть с друзьями за стаканом «хищенки», сиречь разведенного казенного спирта, и поговорить «за жизнь». Но происходило это, как правило, либо на рабочем месте после окончания дневных трудов, либо, что чаще, на берегу у вытащенной из воды байдарки. А все визиты к Лике и Гене связаны в памяти с поддачей. Кроме как вариант с Валерой у них в гостях. Ну, богема! У меня и позже бывали в знакомых журналисты с их приходом на работу «в час утра». Я не осуждаю, упаси меня Боже! Но разница была и есть.

Как раз в ту пору в столицу приехал мой школьный приятель Слава, тот, с которым мы вместе слушали соловьев. Он уже вышел из местного универа и работал в НИИ, мечтая о диссертации. Первое, что он от меня потребовал было: «Веди меня к Лиде». Ну и понятно. В старое время она была явным центром нашей компании с ее нестандартным поведением и стихами. Я было попытался Славку отговорить, сказал, что она отчасти изменилась за последние годы, но он был непреклонен. Ну, пошли. Лика в этот вечер «гудела». Она написала за какую-то колхозницу брошюру «Как я собрала небывалый урожай хлопка». Ей гонорар, таджичке слава, а ихнему ЦК лишняя строчка в отчете Наверх. Несколько под воздействием паров на приезжего она как-то мало обратила внимание, зато стала «доставать» меня. Громогласно заявляла, что ждет от меня ребенка.

— Ты знаешь, Славик, что я жду от (называлась моя фамилия) ребенка!

Ну, что я мог на это сказать?

— Хрен дождешься!

Такое впечатление, что мой приятель был несколько ошарашен и слегка разочарован, а ведь я его предупреждал. Во всяком случае больше к ней в гости он не просился.

Я не один, конечно, у них бывал из старых знакомых. Вот еще рассказ. Его автор — сын когдатошнего ответственного секретаря редакции нашей республиканской комсомольской газеты, с которым меня в давние времена знакомила Лида. Он и сам достаточно известный в нынешней России журналист из оппозиционных.

Из знакомых этого дома более всего запомнился Олег. Невысокий плотный парень, немного чем-то похожий на известного артиста и автогонщика Фоменко. Лика мне сразу же после того, как нас познакомила, рассказала на ухо байку об его разводе. Дело было так, что редакция послала его в длительную командировку по нескольким поволжским городам. Недели через три он вернулся домой. Выпили с женой за радость встречи, довольно крепко выпили и легли спать. А ночью Олег проснулся и сквозь сон спросил: «Слушай, а где у вас тут туалет?» Некоторая обида и в итоге разошлись.

Мы с ним как-то сразу друг другу оказались симпатичны. Всегда передавали взаимные приветы. А однажды он меня здорово выручил. Мой младший брат заканчивал заочно факультет журналистики Уральского госуниверситета в Свердловске, ему нужна была стажировка в какой-то большой газете. Вот я его и пристроил к Олегу в «Комсомольскую правду». Ну, это в их мире Фирма! Предмет гордости (см. здесь).

С Олегом и Ликой связана еще одна совершенно безумная история. Вмазал он как-то и во вмазанном состоянии его занесло к ней в гости. Она на него смотрела с вполне понятным у трезвого человека при взгляде на пьяного отвращением. Почему это ты вполне во взвешенном состоянии, а я, как дура, без единого грамма на грудь?! А он поговорил-поговорил, да и уснул у нее в мягком кресле. Утром ей нужно срочно куда-то идти. Почистила зубы и выскочила за дверь, не забыв ее закрыть на ключ.

Проездила весь день по разным московским местам, а вечером закатилась к подруге на дачу, совершенно забыв про оставленного в кресле приятеля. А тот утром проснулся, обнаружил, что ни Лики с Геной, ни их соседа в доме нет. Ключ французский, так что открыть изнутри, а потом захлопнуть невозможно. Стал ждать хозяйку, потом позвонил в редакцию и сообщил, что задерживается. Его утешили, сказали, что можно без него обойтись до завтра. Но завтра до полудня надо быть обязательно, важное совещание. Посидел еще в кресле, что-то почитал. И понял, что очень хочется что-нибудь съесть. Поискал на кухне и обнаружил в морозилке кусок чего-то белого, очень похожего на сало. Отрезал кусочек и обнаружил, что это мороженая сайда. Кто-то, наверное, попробовал бы вот это пожарить. Я, например. Но наш персонаж был не очень по части готовки, так что сидел остаток дня тоскуя в том же кресле. Этаж седьмой, так что через окно тоже не выбраться.

Когда Лика вернулась на следующий день около одиннадцати и открыла дверь, мимо нее проскочил на сверхсветовой скорости взъерошенный Олег, а обои в ее комнатах были покрыты многократно повторенной надписью «Лика. Ты — сука!»

Кстати, я недавно набрал на Гугле его имя и фамилию. Пишут про него, как про великого фельетониста, нового Власия Дорошевича либо Кольцова (например, здесь). Черт, я и не знал, что такой великий мастер своего дела. Читал что-то, но без такого уж восторга. Ну, у меня на голове шишка восхищения, видимо, вообще почти отсутствует.

Конечно, они не только бухали. Геннадию надо было трудиться над переманиванием черных африканских племен на кремлевскую сторону. Не получилось в конце концов, так, если разобраться, и ни у кого не получилось. А Лика писала очерки. Я очень гордился тем, что смог маленько помочь в ее тогда по моему мнению главной работе.

Дело было так, что она очень интересовалась общежитиями автозавода им. Ленинского Комсомола. По-простому — «Москвича». Но не знала — как туда появиться, кем представиться. Поделилась со мной. А как раз в это время секретарем Люблинского райкома комсомола работал мой хороший знакомый по родному городу нефтяник и пинг-понгист Женя. Он переехал в столицу вместе с семьей своего тестя, переведенного на работу в министерство. Делал Женя хорошую карьеру и в 90-х стал одним из министров лужковской мэрии и организатором внутрикремлевского (!) турнира по большому теннису.

Я ему позвонил, что вот-де журналистка из нашего города. Лика приехала к нему в райком и он пристроил ее в виде инкогнито жить в одном из заводских общежитий. Была в результате написана очень, на мой взгляд, хорошая работа. Не могу ничего особенного сказать о литстиле, помнится, что совсем неплохо. Но дело в том, что она написала о тех девчонках из провинции — Саранска, Йошкар-Олы, Ряжска, Городца, которые приезжали в Москву, работали на конвейерах, делали эти самые злополучные «Москвичи» и жили так годами и десятилетиями. Без семей, без хозяйства, без знакомств среди коренных москвичей, да и вообще без собственности и каких-то надежд. Вышел материал, под названием «Этажи АЗЛК», если не ошибаюсь, в журнале «Знамя».

Ни о чем подобном наша прэсса тогда и не упоминала. Хотя тема существовала, я сам встречал все это в общежитиях завода «Синтезспирт» в родном городе и в вагончиках монтажников на строительстве газопровода Бухара-Урал. Следующим за Ликиным материалом на эту тему, который я увидел в виде ксерокопии перед самой Перестройкой или уже в ее начале, была статья Заславской и Рывкиной о новом советском пролетариате, населении заводских общаг, у которого нет никакой собственности — ни автомашины, ни мебели, ни книг, ни каких-нибудь ковров -только койка в общежитии и много если дешевая гитара либо гармошка. Там уже впрямую поднималась тема о том, что такие люди, ничего не имеющие и ничем не дорожащие, могут быть источником общественной опасности на крутых поворотах Истории. Но до этих социологов вопрос поднимала, по-моему, только Лика. А нынче иногда в ТВ и газетах заходит разговор о жизни в окончательно догнивающих остатках таких общежитий в моногородках.

Если не ошибаюсь, именно после этого очерка ее приняли в какое-то сообщество молодых сочинителей при Центральном Доме Литераторов на ул. Герцена и выдали по этому случаю удостоверение, которым она очень гордилась. Но об этом удостоверении мы еще вспомним дальше.

А так — всякое бывало. Вот от журнала «Вожатый» Лика ездила по стране фронтовым корреспондентом на игру «Зарница». Было такое ежегодное мероприятие, на мой взгляд, просто раздутая до всесоюзных масштабов наша детская дворовая игра в войну. У нас были автоматы из дранки — у них деревянные муляжи, а у тех, кто с красными галстуками стоял в карауле у Вечных Огней в честь ВОВ по областным городам — так даже продырявленные настоящие пистолеты-пулеметы Шпагина. В общем, Соввласть явно впадала в детство, совмещенное со старческой деменцией. Влиял еще и явный пиетет к Победе и фронтовикам у нашего тогдашнего многозвездного вождя. Конечно, война была самым честным и достойным уважения этапом в его длинной жизни.

Одним словом, раскручивались эти игры в войнушку по всей стране, а моя приятельница ездила по ним «военным корреспондентом», такой своебразной пародией на Симонова. Помещала потом очерки в своем журнале. Под своими статьями она ставила как псевдоним фамилию известного эсеровского деятеля, успевшего поработать наркомом земледелия дважды — в 1918 году от левых социалистов-революционеров и в 30-х от ВКП (б). Ну, а потом его, конечно расстреляли. Лика уверяла, что это ее дедушка, но я слегка сомневался. Отец-то ее на фронте был, сколько знаю, политруком, что для зятя врага народа очень маловероятно. Впрочем, она себя обозначала еще и как чеченку, присовокупляя, что отец ее принес с фронта из Грозного в вещмешке. Ну — богатое воображение, поэтическая натура!

А в 1973-м году было с большой помпой отмечено тридцатилетие Сталинградской битвы, в отечественной версии Главного События Второй Мировой войны. Начальство собрало ветеранов этого сражения, усадило на теплоход и отправило по маршруту Москва-Канал-Волга вниз к Волгограду. А Лика с ними корреспондентом. Путешествие было уже, конечно, не речным, Волга к тому времени давно уже превратилась в цепочку застоявшихся водохранилищ. Но фронтовикам это было все едино. В ту пору им было лет по пятьдесят-шестьдесят, вполне еще в соку, кто выжил. А тут Родина о них внезапно вспомнила, посадили на круиз, да еще и выдали по некоторой сумме в виде премии за победу над Паулюсом. Понятно, что буфет на теплоходе кипел, как родник, но не то, чтобы с минеральной водой.

А сравнительно юная корреспондентка пользовалась полным успехом, оказывалась в центре каждого стола и стаканы за нее поднимались с искренним удовольствием. Она и сама, конечно, пригубляла посуду. И однажды в несколько взвешенном состоянии облокотилась о поручень около кормы. И улетела в воду. Слава Богу, что теплоход в это время был на стоянке, так что попасть под винты ей не пришлось. Да и глубина после пары судорожных гребков оказалась по шейку. Ну, вымокла, так средство от простуды известно и тут же под рукой. Но Гена долго после этого говорил, что случайно не стал вдовцом последней жертвы Сталинградской битвы.

Но вскоре с самим Геннадием случилась очень неудачная ситуация, связанная, опять же, с бухалкой. Что-то они с женой поругались, он хлопнул дверью и ушел. Где-то пил, ну, потребности организма вошли с некоторое противоречие с малочисленностью в городе общественных туалетов. Он и поднялся на чердак в одном из домов, благо подъезды тогда еще не были под охраной кодовых замков. Дело житейское, но на его беду, милиция как раз в этот вечер проводила рейд по проверке подвалов и чердаков. Наткнулись на него в самой момент истины. А он вместо пасть в ноги и откупиться еще стал спорить. Переночевал в «обезьяннике». Это бы еще и ничего, но пошла телега на Иновещание. Какое отношение такой случай имеет к пропаганде на Африку лично мне не понятно, но остался он в итоге без работы. Боец идеологического фронта должен быть быть безупречен в личной жизни! — как-то так. Собрался он по месту происхождения в Алтайский край. Больше мы с ним не встречались. Да и Лика совсем исчезла из поля моего зрения.

Жизнь текла, я собрался и уехал на Севера, в нефтяную столицу Нижневартовск, сменил узкую специализацию, став из нефтехимика специалистом по подготовке нефти на промыслах и, более конкретно, по нефтяному газу. Получил квартиру, привез семью. Живем. Работаем, по осени собираем грибы и ягоды, солим на зиму рыбу и капусту, привожу я из командировок по полному абалаковскому рюкзаку московской еды. Сынок растет, каждое лето его вывозим к морю. Иногда к Черному, но более к Балтийскому, в Палангу, в латвийские Саулкрасты и больше всего в Пярну. Да я еще все время катаюсь в командировки: Краснодар, Тюмень, Москва, Куйбышев. Или по Западной Сибири от месторождения к месторождению, от факел к факелу с приборами для измерения расхода газа. Когда летом посуху, а когда зимой и по уши в снегу.

Вот так уехал однажды недели на три, а по возвращению жена меня спешит обрадовать, что в наш город приехала моя старая приятельница, уехав с БАМа, где она провела несколько лет. Я, вообще-то, в Москве их не знакомил. Не был уверен, что этот богемный дом так уж понравится моей подруге. А тут полный восторг и всевозможное покровительство. Во всяком случае, я увидел приезжую в своей старой куртке, а потом, ближе к зиме в старой синтетической шубке моей мадам. Я, признаться, несколько сомневался в прочности ихней дружбы, но пока что — Майский день, Именины сердца! Вообще-то приезд Лики и ее последнего мужа Валеры (мне как-то помнится, что его звали Валерой, или Витей?) именно в наш город был очень разумным поступком, хотя я не уверен, что она об этом много размышляла. Дело в том, что ее отец, Василий Мефодьевич, инспектор либо даже старший инспектор Комитета Народного Контроля Союза курировал наш район. Не по моим делам с ресурсами газа, а по строительству и промышленности. Он приезжал, мы с ним даже встречались и как-то поговорили на общие темы. Понятно, что с трудоустройством у Лидии Васильевны проблем не было. Она стала работать по началу у одного из моих приятелей, что-то типа по ПиАру. Должна была писать брошюру, воспевающую ихнюю деятельность. Потом перебралась в Центральную Научно-Исследовательскую Лабораторию — ЦНИЛ при объединении нефтяников примерно на такую же работу.

Поселились они с Валерой в малометражной квартирке в восьмиэтажном доме для специалистов у нас во дворе. Мы у них были несколько раз. Роскошью эта хата не блистала, но Лика, как мне кажется, на всю жизнь сохранила «антимещанские» идеалы оттепельных времен, когда полированную мебель полагалось рубить дедовской чапаевской шашкой. Вообще, она была, конечно, человеком не без недостатков, но корысти в ней не было совсем. Если есть деньги -то надо их прокутить с друзьями. Такое вот отношение, немного в духе героев Фазиля Искандера. Валера же… ну, про него и сказать особенно нечего. Какой-то он был заторможенный, более в кильватере за женой. Во всяком случае, два первых мужа моей приятельницы нравились мне побольше. Как-то более в них ощущался интеллект.

Но чаще бывала она у нас. Моя благоверная ее прикармливала, напяливала на нее какие-то шарфы, и вообще утеплители, которых у той не было, несмотря на то, что в Нижневартовск она приехала не из Сухуми, а из Тынды. Ну, я ж говорю — несколько не от мира сего.

Однажды в наш город к матери приезжал подросший Валерочка. Ликиного у него не было абсолютно ничего. Чувствовалось, что его воспитали бабка и дед. О дедушке своем, выше упоминавшемся Василии Мефодьевиче он мог говорить только в духе докладов, посвященных юбилею трудовой деятельности и сняв шапку. Я правду сказать, считал того, как и всех его коллег по Народному Контролю, заслуженными деятелями броуновского движения, но по правде сказать, того же мнения я был о членах Политбюро, руководстве правительства, Госплана и министерств, в общем, вообще о Советской Власти. Да уж и видно было, что она дышит на ладан. А Валерочка производил устойчивое впечатление юноши, настроенного на карьеру любыми путями и любой ценой. Не в пример матери.

Как то летом произошло одно из тех, можно сказать, что комических событий, которые все время возникали на ее жизненном пути. Бывают такие люди, к примеру, мой московский, потом нижневартовский и снова московский приятель Гарик, которые, как громоотвод, притягивают к себе электроразряды. Тут отмечала моя старая знакомая свое сорокалетие. Положение у нее в ЦНИЛе было достаточно привилегированное (помните о Василии Мефодьевиче?), так что она устроила на работе пир с избранными людьми конторы. После этого было ясно, что домой она может и не дойти, так что директор отправил ее до подъезда на своем УАЗике. Юбилярша пришла домой и обнаружила, что куда-то делось то самое удостоверение молодого дарования при московском ЦДЛ. Сразу вас успокою, что наутро оно нашлось за сапогами и ботинками в углу прихожей. Но она-то этого не знала и начала судорожно искать. С моей бы точки зрения быть молодым талантом при удостоверении с фото и печатью в сорок лет уже немного и неудобно, но тут и свободный проход в знаменитый ресторан, где «однажды ел тушенку и увидел Евтушенку», и еще какие-то возможности, мне просто неведомые.

Шофер? Но он уже уехал. В голову Лики пришла сильная идея подключить к этим поискам городскую Власть. Так что в час ночи у нас звонок в дверь. Я выхожу в трусах — Лика в какой-то странной шапке-ушанке, что по лету как будто и не к сезону. Не знаю ли я домашний телефон нашего предгорсовета Ивана Ященко? Тот, действительно, жил в нашем доме и, сказать по правде, мне бы Ваню и не было жалко, но я его номер, действительно, не знал. Я объясняю, но убедить собеседницу не могу. Тут мне в голову пришла не совсем, конечно, высокоморальная идея перевести огонь на другую цель. Я говорю: «Наверное, Витя знает». Это наш общий приятель, ее сослуживец по ЦНИЛу, он живет в одном квартале от меня. Ей это, видимо, понравилось и она исчезла.

Наутро я узнал от Виктора что было дальше. Уже в два ночи наша приятельница появилась у Вити. К двери подошла его жена Нина, но не открыла, а через дверь спросила, что, мол нужно.

— Мне нужен Ваш муж.

— Зачем?

— Он знает телефон Ященко.

Ну, Нина — дама суровая. Она не открывая объяснила собеседнице, кто та такая, не особенно подбирая выражения.

Днем я иду по главной улице города, конечно улице Ленина. А навстречу мне шагает директор ЦНИЛа, крепкий, невысокий, спортивного сложения и широколицый улыбающийся корееец Володя. Я с простой души ему говорю:

— Вова, вы, говорят, вчера юбилей отмечали.

И вдруг вижу, как мой собеседник подпрыгивает на месте где-то на метр.

— Эта! сука! где-то сумела добыть телефон председателя горсовета и всю ночь звонила то мне, то ему. Требовала, чтобы мы ей нашли какую-то ее ксиву. Ну, а утром уже он мне позвонил и слов не выбирал!

И ведь понятно, что при всем своем гневе он ей ничего не сделает. При таком-то папе.

Как-то после этой истории она ушла из круга моей информации. Тем более, что успела поссориться с моей женой, не помню уж в связи с чем, но достаточно серьезно, с некоторым скандалом. Ну, и перестала приходить. А у меня начались такие времена на работе в связи с моими цифрами по количеству горящего на факелах газа, что и не передохнешь. То меня увольняют с работы, то комиссия из Миннефтепрома вынуждена со мной соглашаться, то у меня поручение от обкома партии по проведению измерений по всему региону. А там Перестройка, я участвую в учредительной конференции Демплатформы, организую в городе партклуб, меня выбирают председателем Совета Трудового Коллектива нашей конторы. В общем, «хватай мешки — вокзал отходит». А Лика с мужем, сколько я знал, уехали в Москву.

Для очистки совести скажу, что может быть и намного более романтический взгляд на пребывание Лики в нашем нефтяном городе. Вот ссылка на текст моего хорошего многолетнего знакомого Игоря Кириллова. Тут, как увидите, все более пафосно и духовно. Ну, я уже отмечал, что у меня на голове эти шишки — романтики, восторга и вообще воспарения развиты крайне слабо. Я, наверное, отбыл свой период духовной приподнятости еще в 60-х.

Во времена повышенной гласности и полной демократизации у меня появились новые друзья из редакции районной газеты «Ленинское знамя», где я печатал статьи об защите окружающей среды, о программе Демплатформы, а какое-то время даже вел на общественных началах рубрику «Рецепты Анжелы» с рекомендациями о том, что можно приготовить из продуктов, еще встречавшихся в магазинах. Одна из журналисток, милая толстушка Наташа, рассказала мне о своей дружбе с уехавшей Ликой и в том числе о тоже совершенной безумной приключившейся с ней истории. Будто бы так, что сидели они у Наташи в ее квартирке в 5-м микрорайоне, ну, выпили, конечно. Гостья вдруг засобиралась домой. А на следующий день с дрожью в голосе сообщила, что недалеко от Натиного дома она в темноте свалилась в снежную яму. Там обнаружился некоторый гражданин, упавший туда же раньше нее. Он сразу объяснил, что выбраться не удастся. Он уже пробовал. Потом предложил, что он встанет товарке по несчастью на плечи, вылезет и потом поможет выбраться ей. Так они и сделали. Однако коллега по несчастью выбравшись отряхнул снег и быстро пошагал, наверное, к себе домой. А Лика осталась в яме и вытащили ее уже много позже какие-то припоздавшие прохожие…

На этом всякое веселье заканчивается, потому, что следующим сообщением, дошедшим до меня из Москвы, было то, что Лика умерла. Запущенный рак легких. Умерла, как мне сказали, быстро, мало мучилась, но умерла. Ну, что тут скажешь? На нее, конечно, похоже, что она регулярные проверки никогда и не делала. Ну, много кто умер. Земфиры тоже уже нет.

Вот, кроме анекдотов и вспомнить, в общем, почти нечего. А ведь была очень талантливая девочка. Стихи, надежды… Но тут пожалуй ничего и не добавишь к словам Некрасова: «Не предавайтесь особой унылости. Случай предвиденный, чуть не желательный…». Ну, а лучше всего о людях, талант которых губят невезуха и богемный образ жизни писал, конечно, Мюрже: «Богема — это испытательная пора в жизни всякого художника; это предисловие к Академии, к больнице и к моргу».

Requiescat in pace.

Продолжение серии «Рассказы по жизни»

От редакции: Читайте также о Лике (Лидии) Белоусовой воспоминания Иосифа Гальперина «Лапа»

Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Сергей Эйгенсон: Лика

  1. Удивительно ярко написано — и это касается и героини, и автора.

  2. Хотел да позабыл упомянуть, что и мне встретилась такая Лика. Наверно, у многих мужиков была своя Лика. Мою зовут, скажем, Лара, она здесь, в Америке. Геолог по специальности. Живет с пятым, по-моему, мужем, американцем, в одном из южных штатов. Кстати, коллега уважаемого автора, ещё год назад работала в очень крупной нефтяной компании на серьезной должности. Так что не исключено, что Вы, Сергей, как-то пересекались. Всем — здоровья.

  3. Хорошо излагаете, коллега. Как-то вызываете резонанс, что ли, я ведь тоже по образу мыслей этакий «шестидесятник». Но вот на северо-восток не мотнулся — кишка тонка. Получаю удовольствие Ваших рассказов. Успехов!

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.