Александр Левинтов: Лекции о профессионализме. Продолжение

Loading

Я постоянно был в контрах с коллегами, считая, что язык можно преподавать только с любовью и уважением к нему, что лингвистическое оружие — самое сильное: оно разоружает армии. Коллеги же мои — не иммигранты, а эмигранты, уехавшие давным-давно с обидой и ненавистью к оставленной за бортом стране.

Лекции о профессионализме

Александр Левинтов

Продолжение. Начало

ПРАВИЛО СЕДЬМОЕ: подальше от начальства, поближе к кухне — это касается любой профессии

Как я стал учителем русского языка (с 54 лет)

Для того, чтобы получить место на государственной службе в США, необходимо сдать устный тест (интервью) по английскому языку на 2.0, что примерно соответствует международному тесту TOEFL на уровне 600 или знаниям выпускника high school. Разумеется, мой very fresh street-language никуда не годился даже на полтора, но интуитивно я построил верную стратегию интервью, почти сразу переведя стрелки на предельно абстрактные для моих тестеров темы: про ессеев, этические нормы раннего коммунизма и тому подобное. Половина слов — международные, когнаты, грамматика — не имеет значения, поскольку они еле догоняли смыслы неизвестных им слов (omiusianity, sintagma, transcendental и тому подобное) произносимых мною свободно и даже с апломбом. Я получил искомые 2.0.

Потом надо было сдавать тест по русскому языку, ведь я хотел устроиться в русскую школу Defense Language Institute. Я уже был популярным и даже модным журналистом в русскоязычных газетах и журналах на обоих берегах Америки, мои книги продавались во многих русских магазинах: тестеры, явно робея перед «акулой пера», поставили мне высший балл 5.0 (через несколько лет, работая в тестинге, я сам устанавливал критерии этого уровня: полипрофессиональная речь, понимание потока сознания типа монолога из «Затоваренной бочкотары», воспроизведение бреда сумасшедшего, использование низкочастотной лексики и самодельных оксюморонов).

Так я был принят на работу учителем русского языка, но в класс вошел только после двухнедельных сертификационных курсов. Слабо понимая лекции и наставления, я, тем не менее, успешно прошел этот курс, представив в качестве финального проекта спонтанно придуманную игру «Вот и коммунизм». Надо было незнакомым мне студентам, знающим русский на +0, за двадцать минут дать лексику по теме «Моя комната». Я роздал каждому план двухкомнатной или трехкомнатной квартиры в формате А4 («при коммунизме квартиры роздаются людям бесплатно»), нарезал из каталога магазина Home Depot всякой мебели мелкого масштаба, разложил эти картинки по мастям и под подписями «диван», «стол», «стул» и так далее, что требовалось по этой теме: «Ребята, у нас реальный коммунизм, меблируйтесь без денег!». Если у кого-то возникали трудности с произношением, я помогал. Через 20 минут они заклеили свои квартиры дармовой мебелью и уверенно называли предметы.

Потом я объяснил своим преподавателям и таким же новичкам, как я, из Кореи, Вьетнама, Ирана и других стран: язык осваивается а) в деятельности и б) играючи. Много позже выяснилось, что для американцев это было новостью.

Преподавание языков в этой школе технологизировано: все языки проходят по одной схеме: весь курс разбит на несколько модулей, каждый из которых позволяет достичь определенный уровень от 0 до 2 (каждый уровень имеет объективированные критерии). Внутри модуль разбит на несколько лекций, каждая из которых построена по одному шаблону: новая лексика — грамматика (если таковая есть) — фразеология — закрепляющие упражнения — текст для чтения — упражнения для слушания — диалоги (разговор) — дополнения.

Каждый день — квизы и контрольные, после каждого модуля — экзамены.

Преподавание ведется бригадным методом: шесть учителей на три группы студентов по десять человек в каждой (до финиша доходит обычно человек 12-18).

Несмотря на технологизацию, а, может, благодаря ей, учителя выявляют свою индивидуальность и свои человеческие качества в полной мере: легко сравнивать на одном и том же материале разное исполнение. И тут, конечно, «совок» всплывает с необычайной силой. К этому надо добавить, что большинство преподавателей, как и я, не являются лингвистами, а лингвисты — специалистами «русского как иностранного». Этих профессионалов на охоту берут неохотно, они не могут вписаться в команды явных дилетантов.

Долгое время я был на положении on call: самое незавидное положение, неустойчивое и безжалостное. Все имеют в день 3-4 контактных часа, on call — семь. Все работают в своих командах, on callа бросают в любую брешь и на любую амбразуру: выходишь из Readinga шестого модуля, а тебе говорят: «следующий час — в третьем модуле, новая грамматика». И пока идешь в аудиторию, вспоминаешь, какую лексику уже освоили в третьем модуле, с какой скоростью надо говорить с ними (моя фирменная заготовка), кого ты в этом классе знаешь, что напортачено в учебнике.

Надо сказать, что учебник написан давно и скверно, с огромным количеством ошибок и нелепостей, явно антисоветский, с давно устаревшими реалиями. Я постоянно был в контрах со своими коллегами, считая, что язык можно преподавать только с любовью и уважением к нему, что эту любовь надо демонстрировать студентам, что лингвистическое оружие — самое сильное: оно разоружает армии. Коллеги же мои — не иммигранты, а эмигранты, уехавшие давным-давно с мнимой или обоснованной обидой и ненавистью к оставленной за бортом стране.

Если говорить честно, то в институте я, общаясь со студентами, осваивал не только английский, но и русский языки — многое открывается в сравнении с иностранным языком. К тому же студенты задавали порой такие удивительные вопросы, что над этими головоломками долго ломаешь голову. По сути, по вопросам своих студентов я написал книгу «Шпионская школа», получившую лестные для меня отзывы преподавателей РКИ («русский как иностранный»).

Более всего мне нравилось давать первый урок: ни они ни слова по-русски, ни я нарочито ни звука по-английски. Каждое слово и даже звук приходится обыгрывать, импровизировать.

Курс длится 11 месяцев (10 модулей). Несколько курсов я прошел от начала до конца. Дважды (в середине курса и в конце) студенты оценивают своих учителей по 17 критериям, да еще с комментариями. У меня всегда были очень высокие оценки, выше и среднекомандной и каждого в команде. Снижение было стандартным: «плохое знание английского языка». Мой завкафедрой всегда удивлялся:

— Никогда не читал таких фантастических комментариев! Поздравляю!

Все дело в том, что в любом классе всегда царило веселье, театральность, импровизация и соревновательность. Ребята просто отдыхали на этих уроках.

В конце концов я, один из немногих, получил медаль «лучший учитель года». В тот же день я был уволен. Завкафедрой объяснил мне: «Проще уволить тебя одного, чем пять бездарных стерв, накатавших на тебя целый мешок доносов». Я поблагодарил его за искренность и ушел, довольный: пришла пора возвращаться в Москву, по семейным обстоятельствам. До сих пор мне порой звонят или пишут по Интернету письма мои коллеги, советуясь, как лучше сделать то или иное.

И я еще раз убедился: освоить любое дело можно только с интересом и любовью.

ПРАВИЛО ВОСЬМОЕ: профессии не мешают, а дополняют друг друга

Как я стал гидом (с 54 лет)

В Америке довольно быстро я остался один, холостяком. Возвращаться в Москву казалось невозможным: жилья-то нет. Зарабатывал я вполне прилично: в лучшие времена по 75 тысяч в год, при этом треть доходов — мимо налоговой. Работал и преподавателем (в нескольких учебных заведениях), и развозчиком пиццы, и журналистом, и писателем, писал статьи по географии, методологии и системным исследованиям, вел методологический семинар, открыл вяло текущий рекламный бизнес, но — мне не сидится на одном месте.

За неполных девять лет я объехал тридцать штатов, несколько раз проехал страну от океана до океана, каждый раз разными хайвэями.

Калифорнию исколесил всю, а ведь это огромная страна: с юга на север почти две тысячи километров, с запада на восток — до семисот.

Свои путешествия я описывал и публиковал эти записи в местных газетах. И потому меня стали нанимать в качестве водителя-гида для малых тургрупп, местных или из России. Иногда ко мне обращались турфирмы из Сан-Франциско и нанимали на разовые заказы.

Туры я разрабатывал сам — нестандартные по маршруту и уж, конечно, по содержанию. Вот некоторые из них:

— по грибным местам Монтерейского полуострова для группы в 20 человек из Сан-Диего;

— винарни Пасо-Роблес и дегустационное путешествие (для коллег-географов);

— путешествие к Джеку Лондону в Лунную долину и «Волчье логово»;

— русская Калифорния (для студентов);

— обжорный траверс;

— национальные парки Сьерра-Невады.

По последнему маршруту я прокатил свою невесту, и она пришла в такое изумление, что через неделю мы поженились, не дождавшись истечения положенных 90 дней.

Работа гидом-водителем сделала меня самого привередливым туристом, гурманом, предпочитающим высококвалифицированных и несертифицированных (=некалиброванных) гидов, что подарило мне несколько восхитительных путешествий, прежде всего, в Израиль и Армению.

ПРАВИЛО ДЕВЯТОЕ: превращай свои увлечения в свои профессии

Как я чуть было не стал дальнобойщиком (в 60 лет)

Когда я опять стал безработным, на сей раз, кажется, серьезно, меня направили в «One Stop Carrier Center», по-нашему, на биржу труда.

Первое ощущение — попал в эпоху Великой Депрессии: вся площадь усеяна жаждущими поденной работы. 100% — мексы. Готовы на все. Первыми получают работу те, у кого легальное положение и есть водительские права. К обеду остается всего 2-3 бедолаги.

В самом офисе битком компьютеров, факсов, телефонов, ксероксов и инструкторов, которые бережно спихивают меня друг другу. Через пару недель одна милая и уставшая дама принесла толстенный список различных школ и курсов по профессиональной подготовке и переподготовке — выбирай, а мы оплачиваем!

Я выбрал автобусные курсы — мои друзья в Сан Франциско и Лос-Анджелесе приглашали в свои турагентства гидом-водителем.

Ближайшие курсы — в Салинасе, всего в 13 милях от дома. Туда и поехал:

— Вам необходимо получить разрешение от врача, рапорт из DMV (местной версии ГАИ), водительские права, SSN (в данном случае — как документ, разрешающий работать) и, — в меру беременная секретарша порылась в столе и памяти, — еще несколько бумажек. Занятия начинаются 26 марта в 15:00.

25 марта я привез всю эту груду. За некоторые пришлось заплатить:

— Курсы переносятся на 12 апреля.

11 апреля:

— Курсы переносятся на 26 апреля, почему бы вам не пройти курсы по вождению трака с трейлером? Вы получите права класса А и сможете водить любые машины.

25 апреля:

— Автобусные курсы отменены, почему бы вам не пройти курсы по вождению трака с трейлером? Вы получите права класса А и сможете водить любые машины.

— Спасибо, но мне нужен только автобус.

В центре занятости выяснилось, что другие автобусные курсы — в Окланде, в 125 милях от дома:

— почему бы вам не пройти курсы по вождению трака с трейлером? Вы получите права класса А и сможете водить любые машины, — мой консультант и салинские курсоводы явно спелись.

26 мая, скрепя сердце, я начал учиться водить трак.

Несколько белых, остальные — мексы. Занятия на двух языках — и ни одного русского из этих языков. Хорошо, что эти устные инструкции быстро иссякают.

Для начала нам выдают по толстенному тому с техническим описанием трака и условиями его эксплуатации. За пару часов надо одолеть четыре главы, почти полкниги. Еще час — на решение головоломок и ребусов по теме каждой главы. Конечно, все решаемо. Даже это. Но я все равно так и не понял ни масштабов многих деталей и узлов, ни их назначения, ни того, как и зачем они должны быть соединены.

На этом, всего за четыре часа, заканчивается первый учебный день, и мы понимаем, что восьмичасовые занятия — всего лишь страшилка для слабонервных и всякого постороннего начальства.

На следующий день талмуд закрыт, навсегда. О нем более никто не вспоминал, кроме меня, обнаружившего, что это — единственное, что стоило читать вообще, и без чего сдать письменные экзамены на права невозможно, почти невозможно… — я-то сдал.

Второй день также проходит в самоподготовке — нам раздали вопросники DMV по трем темам («Общие сведения». «Воздушные тормоза», «Комбинированный транспорт»): типичный multiple choose — из трех ответов только один правильный. Мы пытаемся угадать по-английски, мексы — по испанской версии. Я не понимаю вопросов ни на английском, ни на одном из известных мне языков — для этого надо понимать ситуацию и технические детали. Это все равно, как если бы Архимеду или его современнику пришлось сдавать экзамен по физике Ньютона в условиях невесомости.

К концу дня, то есть через три часа, я начинаю угадывать ответы — просто по первым словам вопросов.

Среда. С утра мы проходим медосмотр. Руководству курсов совершенно плевать, что эту зелененькую карточку за 70 долларов, выдаваемую на два года, я уже сдал им по их же требованию: посторонним врачам они не доверяют.

В медпункт на другой окраине Салинаса я приехал к самому открытию и был первым. Вся процедура диспансеризации заняла полтора часа. Я получаю свою зеленую бумажку, уже вторую и потому любую из них могу выбросить. В этих размышлениях приезжаю к десяти утра в школу, которая, кстати, гордо называется «Институт вождения траков». Мои одноклассники медленно подтягиваются — к обеду, наконец, все в сборе. Нам объявляют, что на этом сегодняшние занятия закончены, но завтра — очень важная лекция, которую будет читать офицер DMV — явка строго обязательна.

Офицером оказалась мексиканка, необыкновенно говорливая, настолько, что задать ей вопрос практически невозможно — она уже говорит по-испански. И в перерывах к ней не подойдешь: как только он наступает, она хватает свою трубу и начинает заговаривать своего мужа и прочих семейных и домашних.

Эта лекция честно идет шесть часов.

Мы узнаем, как заполнять книгу, замещающую американцам путевой лист. Тут это — целая наука и поэма, с расписанием дел с точностью до 15 минут и кучей регламентаций: не дай Бог что-то забыть или недописать, штрафы — и у офицерши и без того огромные глаза становятся в два раза больше.

Мы смотрим кино из жизни дальнобойщиков (потом я видел этот фильм еще раз — все то же самое, ничего нового). А еще мы учимся читать карту и вычислять расстояния по дорогам. Пока офицер объясняет другим, что значат разные цифры вдоль дорог, я выполняю учебное задание — расчет расстояния от Санта Марии до Реддинга.

— А теперь начнем, — офицерша начинает складывать в столбик 13 и 4 мили.

— Всего 624 мили, Марьиванна, — встреваю я.

Марьиванна смотрит в ответ, там столько же, она смотрит на меня с обиженным видом «Гоги, ты знал!». Оказывается, я совершенно напрасно съэкономил ей целый час ползанья по карте и расчетов в столбик. Слава Аллаху, у нее в запасе оказался свод законов — малоформатный, но увесистый томик в полтора фунта. Его мы изучили за съэкономленный час.

С утра в пятницу мы сдаем тесты в DMV. Я немного волнуюсь и потому при подходе к зданию цепляюсь ногой за ползучий и упругий кипарисовый стланник. Подъем с карачек занял несколько минут, Обе ладони разодраны вдрызг, но ноги и колени, моя слабость, целы, вроде бы.

Самый большой тест — «Общие сведения», 50 вопросов. Можно сделать восемь ошибок. Я делаю шесть. Следующий — «Тормоза», 15 вопросов, допустимо не более трех ошибок — делаю одну. Следующий — «Комбинации», 20 вопросов, не более шести ошибок. Мне попадается версия, которой я в глаза не видел. Отвечаю наугад, не видя смысла ни в одной ситуации. Семь ошибок.

Этот тест я сдал только с третьей попытки, в конце второй недели, сгоряча сдал еще какой-то, оказывается, обязательный тест (так и не понял, о чем он, но в лимит ошибок уложился) и получил разрешение на вождение трака, но это — через неделю.

Расстроенный, появляюсь в школе. На сегодня занятия закончены, с понедельника начинается практика. И не по вечерам, а с утра. Так заканчивается первая из четырех неделя обучения, на оборванной и незаконченной ноте письменных тестов.

Понедельник.

Нас трое. Инструктор Пабло (вообще-то он не Пабло, но пусть будет Пабло, а то б я его назвал Педро), унылый афро-американский негр, то ли за 60, то ли пьет много, ну, и я. Как зовут второго студента, я не расслышал и с третьего раза, но очень похоже на Духа и потому я смело называю его Дух и он реагирует на это имя. Дух учится уже незнамо какую неделю и все никак не может сдать «Тормоза».

Он и многое чего другое не может.

Например, провести инспекцию трака в кабине. Пабло подсказывает ему каждое слово, но такая методика никак не продвигает Духа. Потом за баранку сажусь я. Эффект абсолютно такой же. Не то, что последовательность звуков — каждый отдельный звук дается с трудом. Пытка длится полчаса. Потом мы делаем внешнюю инспекцию. Дух тычет пальцем в какие-то вещи, опять не туда, называет их, но неправильно, Пабло повторяет правильную версию, и мы медленно обходим здоровенный грузовик. Я начинаю смутно припоминать, что в той первой толстой книге и на экзаменах были эти слова, теперь даже немного знакомые. Я только не представлял себе масштабов и назначения этих деталей: то, что казалось большим и важным, оказывалось фигней или, по-нашему, крепежным болтом, а то, что мыслилось небольшой защелкой, воплощалось теперь в здоровенный наклонный блин, удерживающий трейлер на траке. Дух заканчивает свою экскурсию вокруг никуда, теперь — я. Из всех слов я запомнил лишь заклинание, говоримое после каждой детали или узла: «воркс файн!». Это я произношу с фальшивым энтузиазмом. Дух и Пабло довольны слышать мой оптимистический «воркс файн», мне же даже в голову не приходит запомнить, что тут «воркс файн», это выше моего интеллекта на те самые шесть футов.

Во вторник с утра мы втроем едем опять в DMV: Дух сдает свои «Тормоза», я — «Комбинации». Опять неудача. Но в очереди мы знакомимся с русской девушкой Лизой. Пабло очарован, но у него жена и дочка, поэтому он изредка и с трагическим пафосом вспоминает о них. Он просит научить его русскому языку. За два часа он осваивает «красивая Лиза», «лево», «пряво», «приамо» и «наздак!» Я его понимаю, и его чувства, и его русский.

Но надо учиться водить трак.

Дух садится за руль, я снаружи глотаю пыль, а Пабло орет на бедного Духа. Упражнение очень просто: надо проехать между тремя парами красных пластиковых вешек сначала вперед, потом назад, делая в нужных местах стопы. У Духа вперед получается неплохо, а назад — непременно с загогулиной.

Через полчаса за руль сажусь я. Странно, но и у меня получается только вперед, а назад — загогулина. Пабло орет «лево», «пряво», «приамо» и «наздак!» без всякого разбору, но в сердцах, я тоже завожусь и в ответ кричу «красивая Лиза!», но мастодонт меня не слушается. К тому же часто глохнет мотор: я никогда раньше не ездил на машинах с ручной трансмиссией.

В конце урока я пытаюсь повторить за Пабло параллельную парковку, но так бездарно, что Дух смывается в неизвестном направлении, а Пабло с безнадежной усталостью говорит: «на сегодня хватит». Этот день я провел без покрышки. Моя лысина отсвечивает нездоровым малиновым цветом, башка болит до тошноты.

В среду с утра мы едем заправлять трак на другой конец города, заодно заезжаем купить сигарет, но это уже совсем в другом месте. Чувствуется, что Пабло никуда не спешит — мы тем более.

Вновь инспекция внутри кабины, такая же безуспешная. Через полчаса мы выезжаем из ворот школы, расположенной на северной окраине города и едем на восточную окраину, чисто мексиканскую, без единого пятнышка других этносов. Заходим в супермаркет. Дух и Пабло заправляются какой-то жратвой — я хоть и голоден, но видеть эти толстенные куски хлеба со всякой дрянью не могу.

Наконец, мы выезжаем из города на шоссе, идущее вдоль хребта, отгораживающего Салинас от восточных пустынь. Кругом — поля и довольно оживленное движение. Дух садится за руль и довольно удачно правит машиной. Я сижу рядом и пытаюсь понять его движения, как пытался до того понять смысл движений Пабло. Мы даем трехмильный круг, никого не убив и ничего не развалив. Пабло шустро и профессионально загоняет трак на школьный двор. До завтра!

Четверг проходит по сценарию среды, один в один.

В пятницу я прихожу в школу с полученным наконец-то в DMV разрешением на вождение трака. Дух исчез. Мы думали — на один день, но он исчез навсегда. После инспекционной разминки (с тем же результатом) мы едем за город, на восточную окраину.

Теперь за руль сажусь я.

Уже когда мы тронулись и поехали, я узнал от Пабло, что в машине — десять передач вперед и две — заднего хода, но одну из них использовать нельзя. К тому же — сцепление. Я не знаю, как оно действует, и Пабло все время кричит «клачь!» и «донт клачь», но я делаю и то и другое совершенно невпопад. Моя левая задняя привыкла отдыхать во время езды, а не клачить. Здоровенный трак подпрыгивает от моих усилий, в зеркала заднего обзора ничего не видно, кроме гор на горизонте, где какая передача я еще не знаю, а что показывают приборы — не понимаю. Иногда Пабло забывает кричать «клачь!» и«донт клачь», ревя вдруг «донт акселерейт!» или «акселерейт!». Еще он научился кричать «словли!». Но я и так еду очень словли, тихо по-нашему. Впереди перекресток. Я кричу Пабло:

— Тормозить?

— Только на четвертой передаче!

— А я на какой?

— На десятой!

— Я могу сразу с десятой на четвертую?

— Нет!

— Но я не успею!

— Переходи на девятую, надо успеть!

— Я забыл, где девятая!

— Впереди полиция, сбавь газ!

— А, может, все-таки, по тормозам?

— Ты уже на пятой, тормози!

Я все-таки делаю поворот, остановив движение в обе стороны надолго и в сильном изумлении. Когда Пабло приходит в себя, я спрашиваю его:

— Почём этот трак?

— Сто пятьдесят тысяч.

— У меня таких денег нет.

— У меня жена и дочка.

— И еще Красивая Лиза. Куда дальше ехать?

— Съезжай и тормози.

Мы едем домой и мирно беседуем. Оказывается, Пабло получает за свою работу сущие гроши. На такое не проживешь, а загреметь на тот свет с водителями как я — раз плюнуть. Очень опасная работа, почти как в Голливуде.

Ночью я пишу рассказ «Бешеный» — фантастический триллер о разумном траке. Рассказ заканчивается благополучно, а мне предстоит учиться еще две недели, и концовка этой пьесы пока неясна, впрочем, непонятен даже ее жанр.

Опять понедельник.

Дух действительно испарился. Жаль человека, а пуще — себя: теперь все только на мне — и трак, и Пабло, и вся школа. За выходные я все-таки одолел заклинание инспекции внутри кабины. А для правой руки придумал специальное упражнение по управлению передачей и, продергавшись две ночи в конвульсиях, к понедельнишному утру рука могла уверенно переходить с передачи на передачу, правда, только в воздухе. Заодно само собой сочинилось стихотворение «Восточный Салинас», очень эмоциональная вещь получилась, хотя и неровная.

Мы не спешим — утро, прохладно, жара еще не настала, а какое вождение по холодку? Нам трудности подавай!

К одиннадцати мы садимся в кабину. Не бойко, но и небезнадежно излагаю заклятье инспекции. Самым убедительным образом получается «воркс файн!», даже самому в это верится.

После недолгой пытки на маневрах туда-сюда выезжаем в поле, на трассу мужества. Я пересаживаюсь на водительское место. Пабло покрикивает: «Клачь! Шестая! Газ! Донт клачь!», я перехожу с одной передачи на другую и бодро отвечаю: «красивая Лиза!» Полное взаимопонимание. Мы делаем три трехмильных круга, и я ни разу не опрокинул нашего малыша в кювет, хотя и старался и даже был близок к успеху. Пока скорость держится в районе 50 миль, мы чувствуем себя уверенно, но стоит перейти на нижние уровни — и начинаются вихляния, ужимки и прыжки. Пустой трейлер явно хулиганит и норовит занять собой всю дорогу. Ангелы смерти на всякий случай отлетели к горам, чтоб не быть раздавленными, и наблюдают гонку с безопасной высоты.

Уставшие, но довольные и счастливые, мы вернулись в школу. Довольные, уставшие и счастливые, но мы вернулись в школу живыми.

Во вторник — пикник на обочине по случаю получения очередной зарплаты: гриль из котлет и сосисек. Милая традиция. Славно оттопыриваемся до обеда, и только потом — на трассу мужества.

В среду, сразу после гонки за смертью, я приезжаю в школу на решительной ноте.

— Пабло, через неделю я должен сдавать вождение в DMV, это правда?

— Да.

— Из трех типов маневров я плохо делаю только «туда-сюда», параллельную парковку пробовал только раз, а «аллею» даже не пробовал.

— Да.

— По хайвэю я еще, может быть, проеду, но в городе, если я поеду, надо закрыть движение и эвакуировать всех жителей.

— Это точно.

— Провести инспекцию в кабине я, наверно, смогу, но внешняя инспекция — не мой конек. Я знаю только «воркс файн», но что «воркс файн», я не знаю.

— Что ты хочешь сказать?

— Если честно, успею ли я пройти все это за оставшиеся дни?

— Если честно, то нет.

— Спасибо, Пабло, я всегда знал, что ты честный парень.

— Красивая Лиза. Если честно, тебе и не надо сдавать этот тест.

— Почему?

— Даже если ты получишь драйвер лайсенз класса А, ты не сможешь водить автобус. Надо сдать еще один письменный тест и тест на вождение автобуса, а не трака.

— Значит, меня обманули?

— Я тебе ничего не говорил, если честно.

— Красивая Лиза! Теперь у меня выбор: бросить эти курсы немедленно или тянуть резину до конца. Что ты посоветуешь?

— Не знаю. Я бы бросил.

— Спасибо. Пока.

— Пока.

С утра я поехал в DMV и выяснил, что мне, действительно, для получения прав класса Б никакой трак с его ручной трансмиссией не нужен, а надо сдавать еще один письменный тест, даже два, а также три водительских теста — на автобусе.

С этой новостью я еду в «One Stop Carrier Center». Мой консультант встает на уши и умоляет продолжать учебу: их центр вложил пять тысяч в нее.

Я еду в институт и заявляю об уходе, спокойно и величественно, а в душе во мне Галич поет: «говорю им так тихо спокойненько: “ваши сто мне как насморк покойнику”».

Пабло, видно по глазам, понимает, что его ждет выволочка от начальства, но он горд, что спас город от моего вождения.

Через два дня меня вернули на основную работу.

С тех пор я обхожу траки на хорошей скорости и никогда не подрезаю.

ПРАВИЛО ДЕСЯТОЕ: да, мы можем освоить любую профессию, но зачем рисковать чужими жизнями?

Лекция 4. Типология профессий будущего

Понятие «профессионал» произошло, по-видимому, от лат. profiteor — «заявлять о себе». Это очень любопытно: первые профессиональные цеха возникли еще при Нуме, сыне Ромула и потому профессиональные ремесленники, с одной стороны, искали корпоративной защиты процесса воспроизводства ремесла, а, с другой, заявляли о своей ремесленной самостоятельности. При этом надо иметь в виду, что Цицерон (и, следовательно, все до него и в его времена) считал наемный (=профессиональный) труд унизительным для свободного человека, который должен иметь общественно полезное (желательно, но не обязательно) занятие, а средства существования проистекают не из труда, а по статусу свободного человека. Унизительное положение профессионалов тянулось вплоть до формирование рыночной экономики (17 в.), когда труд стал самым дорогим товаром и сформировалась, под влиянием исторических обстоятельств и идей Мартина Лютера, протестантская этика, основополагающим принципом которой стало понятие Beruf (английская калька — calling, русская калька — призвание; Beruf означает одновременно и профессию и отклик на зов Бога: rufen — звать, berufen — отзываться).

Ремесленникам было запрещено самим реализовывать свою продукцию дальше порога своего дома, а в бургратах (муниципиях) городов Ганзейского союза им принадлежало всего два места, купцам и торговцам — остальные 98 [3].

1. Для многих до сих пор профессиональный труд — труд, на доходы от которого можно жить [3]. Сегодня этого, однако, уже недостаточно. Вот, что пишет авторитетный психолог профессионализма А. Маркова: «Читая лекции и проводя занятия в различных аудиториях, автор этой книги неоднократно убеждалась в том, что люди из разных сфер и слоев общества, представители всех взрослых возрастов стремятся узнать, что такое профессионализм, как оценить уровень своего профессионализма, как стать профессионалом, как наметить и реализовать сценарий своей будущей профессиональной жизни. Интерес к этим вопросам не случаен. Он вызван тем, что наступает, как хочется многим надеяться, время профессионалов, когда все, что по-настоящему профессионально, дорого ценится (и в моральном, и в материальном плане), когда в обществе складывается своеобразный культ профессионализма.» [4] По мнению А. Марковой, профессионал по понятию а) рефлексирует свою трудовую деятельность и б) соблюдает профессиональные нормы труда. Тезис о рефлексии очень важен: в ретроспективной рефлексии профессионал может передать свое мастерство другому (образовательная функция профессионализма), в проспективной рефлексии — перепроектировать свою сферу деятельности. И в том и в другом случае профессионал — ключевая фигура процесса социо-культурного воспроизводства.

Совсем иначе трактует понятие и понимает ситуацию В. Глазычев: «Если профессионализм как оболочка деятельности действительно исчерпал свои ресурсы, то широко распространенные в последние десятилетия суждения о кризисе образования, о непрерывном образовании и т.п., освобождаясь от ограниченного характера мнений, наново приобретают структурный характер. Если профессионализм и впрямь вытесняется иной организованностью деятельности, то это с неизбежностью означает структурную перестройку и множества классификаций» [1]

2. По нашему мнению, понятие «профессионал» претерпит уже в самом ближайшем будущем коренные изменения — исчезнет как единичное и превратится в семейство родственных понятий. Понятно, что и освоение каждого типа профессионала будет разным, не только образовательными средствами, как это происходит по большей части сейчас. Вот наиболее очевидные, уже сегодня просматриваемые типы профессионалов

Традиционный тип — мастер (=освоивший знания и умения): невозможно стать музыкантом, не пройдя долгий ученический путь, не освоив школу игры. Большинство творческих занятий требует профессионального мастерства, достигаемого долгими годами учения и упражнений. Это также впрямую относится и к спорту.

Дилетант — достигший мастерства собственными усилиями и талантами (до сих пор львиная доля инноваций, открытий, изобретений, прорывов в развитии принадлежит именно дилетантам, а не профессионалам, которые не только знают, что делать, но и еще лучше — чего делать нельзя, в отличие от дилетанта).

Авантюрист — также опирается на собственный талант, но еще и на удачу, поэтому достигает результата (успеха или неуспеха) с ходу. Будучи авантюристом по духу, я в своей жизни с ходу брался за незнакомое дело: преподавал русский как иностранный, в службе доверия оказывал психологическую поддержку впавшим в отчаяние и в предсуицидальное состояние, не зная английского и только-только получив водительские права, брался за развозку пиццы — и все это заканчивалось благополучно и даже с успехом. Чаще же авантюристы нужны там и тогда, когда неясно, чего делать нельзя и куда нельзя двигаться. Авантюристы — очень нужные человечеству анти-маяки.

Специалист be nice — всего сорок лет назад Р. Аккофф, различая профессионала (лояльного своей профессии) и специалиста (лояльного своей организации), ставил первого неизмеримо выше второго. Ныне специалист be nice — чуть не ключевая фигура, формирующая в организации и корпорации дух благоприятствования, безопасности вплоть до беспечности.

Полипрофессионал — в настоящее время все более востребованная позиция, особенно при решении сложных задач и в полупрофессиональных исследованиях.

Мультипрофессионал — полипрофессионал, быстро осваивающий новые профессии подобно полиглоту, осваивающему новые языки просто за счет знания нескольких.

Межпрофессионал — менеджер, умеющий налаживать межпрофессиональные коммуникации, не будучи профессионалом ни в одной коммуницирующих профессий.

Надпрофессионал — профессионал в сфере формирования новых профессий или, по Й. Шумпетеру, предприниматель в профессиональной сфере

Профессионал в сфере жизнедеятельности — жизнедеятельность быстро профессионализируется. В ряде стран уже требуется профессиональный сертификат на родительство: профессиональный пенсионер, профессиональный ребенок, профессиональный больной, профессиональный банковский и кредитный клиент, профессиональный пассажир, турист, болельщик, кинозритель — все это дело ближайшего будущего или уже сегодняшней ситуации [5].

Профессионал эфемерных сфер — есть профессионально оформленные сферы эфемерных деятельностей. К ним относятся: гербалайфщик, торговец и скупщик ваучеров, активист молодежных движений — от комсомольских вожаков до гауляйтеров «Наших» и подобных им, театральные клакеры, наперсточники, пиарщики губернаторских выборных компаний (не путать с пиарщиками президентских выборных компаний) и т.д.

3. Можно выделить несколько базовых типов освоения профессий:

— профессиональное образование полного цикла (многоступенчатое)

— примитивное профессиональное образование (тренинг)

— самообразование

— ученичество в деятельности (в тандеме с наставником)

— самоученичество в деятельности (без наставника)

— жизненный опыт

Каждый выделенный тип профессионала может быть освоен несколькими видами освоения, а именно:

проф. образование тренинг самообразование ученичество самоученичество жизненный опыт
Профессионал х
Дилетант х
Авантюрист х
Специалист х х х х х
Полипрофессионал х х х х х
Мультипрофессионал х х х х х х
Межпрофессионал х х х
Надпрофессионал х х
Профессионал в сфере жизнедеятельности х х х х х
Профессионал эфемерных сфер х х х х х

Использованная литература

  1. В. Л. Глазычев — Финал эпохи профессионалов.
  2. А. Левинтов — Как я осваивал профессии. Фонд Корпоративного университета группы Волкова, январь, 2009.
  3. А. Левинтов — Профессионал: трагедия массового героя. июнь 2003.
  4. А. Л. Маркова — Психология профессионализма. М., Международный фонд «Знание», 1996.
  5. С. Прокопьев — Клизмой по профессионализму.
Окончание
Print Friendly, PDF & Email

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.