И все-таки: неужели вечный подданный державы по имени «Поэзия» Михаил Аркадьевич Светлов сегодняшним мальчишкам и девчонкам не интересен ну аб-со-лют-но?!
«Поэзия — моя держава…»
Михаил Светлов
(17 июня 1903–28 сентября 1964)
Лев Сидоровский
СТИХИ — как звезды. Они загораются и исчезают. Иногда вспыхивают ярким пламенем, но быстро гаснут, подчас светят долго, и лишь немногие — вечно. Стихи — как люди. Они рождаются, живут, умирают. И лишь редкие остаются бессмертными, хотя давно нет в живых их создателей, давно отошла в прошлое эпоха, их породившая…
Эту мысль я услышал три десятилетия назад близ Нарвских ворот, в 381-й школе, где существовал удивительный ребячий клуб «Гренада». Наверняка, дорогой читатель, тебе уже ясно, что название это мальчики и девочки взяли из знаменитого стихотворения Михаила Светлова, что поэзия в их жизни значила слишком многое и что строки, написанные Михаилом Аркадьевичем, они выделяли для себя особо. Призрачно белой ночью провожая меня до метро, эти славные мои попутчики все повторяли, повторяли:
Я не знаю, где граница
Между Севером и Югом,
Я не знаю, где граница
Меж товарищем и другом…
И еще:
Чтоб ты не страдала от пыли дорожной,
Чтоб ветер твой след не закрыл, —
Любимую, на руки взяв осторожно,
На облако я усадил…
А я в ответ напел им нашу, еще детскую, про «юного барабанщика»: «Мы шли под грохот канонады…», а потом — студенческую, тоже «от Светлова»:
Веселее, друзья, идите!
Первым делом — не унывать!
От студенческих общежитий
До бессмертья рукой подать!
Что ж, в пору моей юности, в годы послесталинской «оттепели», все мы были немножко мечтателями, и поэтому стихи Светлова нам оказались в самый раз…
* * *
ОН РОДИЛСЯ и вырос под небом Екатеринослава, который еще не окрестили Днепропетровском, в семье настолько бедной, что, когда газета впервые опубликовала стихи четырнадцатилетнего подростка, Миша на весь гонорар купил буханку белого хлеба. И все домашние наконец-то смогли отведать эту вкуснятину…
Вскоре ставший из Шейнкмана Светловым, он вместе с друзьями Михаилом Голодным и Александром Ясным (тоже придумали литературные псевдонимы, явно подражая Максиму Горькому и Демьяну Бедному) явился в Москву — на Первое Всероссийское совещание пролетарских писателей.
А 29 августа 1926 года его имя узнала вся страна: «Гренаду» со страницы «Комсомолки» те, кому номер газеты не достался, переписывали от руки… Через пару дней Маяковский на своем творческом вечере заявил:
«Говорят, что в «Гренаде» слабые рифмы. Но мне стихотворение понравилось так, что я, какие там рифмы, даже не заметил…»
И вот 1936-й. Война в Испании. «Во мне что-то от прорицателя», — сокрушался Светлов: ведь в «Гренаде» он словно предвидел испанскую трагедию! Да, за десять лет до этой первой схватки с фашизмом Светлов удивительно прозорливо сумел угадать порыв бойцов интербригадовцев и вложил их думы в уста украинского хлопца, рядового солдата революции, который, помня о «Гренадской волости», «хату покинул, пошел воевать, чтоб землю в Гренаде крестьянам отдать…» И пусть на самом деле далекий, таинственный город (в котором мне, к счастью, довелось побывать) зовется не ГрЕнада, а ГрАнада, это для значения великого стиха ничего уже не меняло… «Гренада» на испанском фронте быстро стала песней, которую под Гвадалахарой, услыхав от русских летчиков, тут же подхватили бойцы-интернационалисты из других стран. И скоро ее, переведенную на разные языки, запела вся Европа. Ну а среди профессиональных композиторов музыку на строки «Гренады» писали и Юрий Мейтус, и Микаэл Таривердиев, но все-таки самую лучшую мелодию в 1958-м сочинил Виктор Берковский, будущий знаменитый бард, а тогда — студент из Запорожья…
* * *
ОДНАЖДЫ, в 1935-м, к Светлову неожиданно нагрянул из Питера кинорежиссер Семен Тимошенко. Он делал картину «Три товарища», для которой требовалась песня про Каховку и девушку. «Я устал с дороги, — сказал режиссер, — посплю. Когда напишешь, разбуди». Поэт позднее поведал:
— Каховка — это моя земля. Правда, я в ней никогда не был, но моя юность неразрывна с Украиной. Я вспомнил горящую Украину, своих товарищей… Разбудил Тимошенко минут через сорок и начал читать: «Каховка, Каховка, родная винтовка… Горячая пуля, лети! Иркутск и Варшава, Орел и Каховка — этапы большого пути…» Тот сонным голосом: «Как же так быстро у тебя получилось? Всего сорок минут прошло!» Я сказал: «Ты плохо считаешь — прошло сорок минут плюс моя жизнь».
А ведь эта самая жизнь Светлова состояла из сплошных парадоксов! Один из первых, очень одержимых комсомольцев, он из комсомола был исключен. Веря в высокие идеалы революции, заявления о вступлении в партию не подавал ни разу. Воспевая мечту о летящей к счастью молодой стране Советов, одновременно был гоним властями. Доброволец Гражданской, он преследовался за симпатии к троцкистам. В 1945-м дошел до Берлина, но в мирную пору всегда оставался «невыездным». Да, не удалось Михаилу Аркадьевичу узреть ту самую Гренаду, которую прославил на весь мир…
В дни войны он, фронтовой корреспондент, пронзительно написал про юного итальянца, погибшего на Восточном фронте:
Молодой уроженец Неаполя!
Что в России оставил ты на поле?
Почему ты не мог быть счастливым
Над родным знаменитым заливом?..
Я любил читать это со школьной сцены, особенно такие строчки:
Но ведь я не пришел с пистолетом
Отнимать итальянское лето,
Но ведь пули мои не свистели
Над священной землей Рафаэля!..
И очень грустно было произносить заключительные слова:
Никогда ты здесь не жил и не был!..
Но разбросано в снежных полях
Итальянское синее небо,
Застекленное в мёртвых глазах…
Увы, «итальянское синее небо» Михаил Аркадьевич не увидел тоже…
Всенародно знаменитый, он терпеть не мог какой-либо помпезности, всячески избегал президиумов (об одном поэте, который, заняв крупную должность, перестал писать стихи, заметил: «От него удивительно пахнет президиумом») и вообще старался быть в тени. Постоянно находясь в людской гущи (среди молодежи, студентов, коллег, поклонников), оставался очень одиноким. Все, что зарабатывал, раздавал, порой — до последней копейки… Однажды Иосиф Уткин ему сказал:
«Поэт — это тот, кому ничего не нужно и у кого ничего нельзя отнять».
Светлов возразил:
«Нет, поэт — это тот, кому нужен весь мир и кто хочет всё отдать людям».
Поэт-романтик, он никогда не был наивным, близоруким, восторженно оптимистичным. «Черноволосый Светлов с неистово синими глазами», как говорила о нем Ольга Берггольц, постепенно превращался в задумчивого человека с глазами печальными. Однако он еще верил в идеалы своей юности, верил в молодых людей, писал для них стихи добрые и возвышенные:
Как мальчики, мечтая о победах,
Умчались в неизвестные края
Два ангела на двух велосипедах —
Любовь моя и молодость моя…
Или:
Там, где небо встретилось с землёй,
Горизонт родился молодой.
Я бегу, желанием гоним.
Горизонт отходит. Я за ним…
И еще:
И, вспоминая молодость былую,
Я покидаю должность старика,
И юности румяная щека
Передо мной опять для поцелуя…
* * *
А КАК НЕ ВСПОМНИТЬ про светловское остроумие, о котором ходят легенды!..
Ну, например, когда отмечался его юбилей, было оглашено письмо отсутствующего Вениамина Каверина, в котором говорилось: «Я завидую не только таланту Светлова, но и его удивительной скромности. Он, как никто, умеет довольствоваться необходимым». Юбиляр возразил: «Мне не надо ничего необходимого, но я не могу без лишнего».
По поводу своей сутулости шутил: «Что такое знак вопроса? Это состарившийся восклицательный»…
Он же: «У меня не телосложение, а теловычитание. Красивый я получаюсь только на шаржах»…
Прогуливаясь по морскому пляжу и обозревая распростертые на песке фигуры загорающих пожилых людей, заметил: «ТЕЛА давно минувших дней…»
На фронте начальник политотдела армии укорял Светлова за то, что тот без спроса начальства оказался на передовой: «Говорят, был такой огонь, что нельзя было голову поднять». Светлов уточнил: «Голову поднять было можно, но — отдельно от туловища»…
В Союзе писателей обсуждали молодого поэта, злоупотреблявшего спиртным. Поэт оправдывался: «Что ж тут такого? Пушкин пил. И Лермонтов пил. И Бетховен. И Моцарт…» Кто-то поинтересовался: «А что пил Моцарт?» Светлов ухмыльнулся: «А что ему Сальери наливал, то и пил!»
Студент Литинститута, защищая дипломную работу, читал «морские стихи». Ему оппонировал Светлов: «От моря можно брать ясность, синеву, грозность… Но зачем брать воду?»
В ЦДЛ, на конференции по вопросам языка и переводов, в президиуме восседали писатели Юрий Либединский и Лев Озеров. Войдя в зал, Светлов мигом сориентировался: «Шли на конференцию, а попали на “Лебединое озеро”».
Встретив писателя, который носил массивные золотые часы с таким же тяжеленным браслетом, предложил: «Старик, а не пропить ли нам секундную стрелку?»
Однажды высказал такую мысль: «Занимать деньги надо только у пессимистов. Они заранее знают, что их не отдадут».
Или другое его изречение: «Когда я умру, на доме, где прописан, повесят мемориальную доску: “ЗДЕСЬ ЖИЛ И НЕ РАБОТАЛ ПОЭТ МИХАИЛ СВЕТЛОВ”».
А лично мне, когда слушаю иных записных анекдотчиков, непременно вспоминается такой его афоризм: «Анекдот — это юмор взаймы»!
* * *
ПОКИДАЛ он белый свет совсем не старым (шестьдесят один — разве возраст?), и очень-очень тяжело. Но все равно продолжал шутить: «Старость — это время, когда половина мочи уходит на анализы…» В больнице, отвечая на приветствие посетителя («Здравствуй, Миша! Неужели я вижу живого классика?»), грустно улыбнулся: «Почти живого…» В другой раз, когда его пришел навестить актер Семён Гушанский, Светлов указал на бутылку «Боржоми»: «Ну вот, Семёнушка, и я скоро буду так…» «Как?» — не понял Гушанский. — «Прочти, что на этикетке написано». А написано было: «Хранить в темном и прохладном месте, в лежачем положении»… За день до кончины улыбнулся юной гостье, которая с трудом сдерживала слезы: «Старуха, переодень лицо…»
Тогда же он написал:
И пускай рядами фонарей
Ночь несёт дежурство над больницей, —
Ну-ка, утро, наступай скорей,
Стань, моё окно, моей бойницей!
Но утро для Михаила Аркадьевича уже не наступило…
* * *
ДИРЕКТОР 381-й школы Анна Анатольевна Копунова по телефону сказала мне, что клуба «Гренада» у них давным-давно не существует и что вообще к стихам нынешние ученики не расположены… Увы… Значит, вовсе не им адресовал Поэт такую вот запись:
«Я оставляю вам в наследство сберегательные книжки моих стихотворений, на счету у которых не осталось ни копейки денег. Но зато вам всегда будет что почитать на ночь…»
И еще, наверное, останутся они глухи и к вот такому его признанию:
Нет! Жизнь моя не стала ржавой,
Не оскудело бытиё…
Поэзия — моя держава,
Я вечный подданный её!
И все-таки: неужели вечный подданный державы по имени «Поэзия» Михаил Аркадьевич Светлов сегодняшним мальчишкам и девчонкам не интересен ну аб-со-лют-но?!
Спасибо Лев, что вспомнили светлого человека . И преамбула замечательная.
https://zen.yandex.ru/media/nikab/grenada—istoriia-odnoi-pesni-5deef563a1bb8704f99a5d83
О М.А. Светлове и его Гренаде — — «…И я, как борзая, помчался по редакциям. Везде одно и то же… Я отправился к Иосифу Уткину. Он тогда заведовал «Литературной страницей» в «Комсомольской правде». Он тоже сказал: «Ничего!», но стихи напечатал»… «Гренада» произвела эффект разорвавшейся бомбы. Им впечатлился Маяковский – выучил наизусть, читал на своем вечере в «Политехническом» и первым посулил молодому поэту большую славу…»
— — Вот и на этом сайте, где имеются «Истории любимых фильмов и книг, биографии великих людей, кулинарные секреты, лайфхаки, волшебные сказки и удивительные истории от веселой сказочницы Ники Батхен»; весёлая сказочница НИКА тоже считает, что «самую популярную «Гренаду» написал все же Берковский. А исполнение Камбуровой, ее хрустальный, пронзительный голос, до сих пор не удалось превзойти…» — — Что касается пронзительного голоса и актёрского мастерства Камбуровой — 100%, но мне по душе больше- новая версию песни, которую «сработал Таривердиев – у композитора сложился целый цикл на стихи Светлова… Слушайте, смотрите, думайте, вспоминайте. Есть песни, которым суждено бессмертие, и «Гренада» одна из них…»
«Оттого ли жизнь моя отдана
Дням беспамятства и борьбы,
Мне, не имевшему родины,
Прошлое легче забыть» М. Светлов, «… девушка моего наречья»
***
«Сын не носит моего имени,
И другое у него лицо,
И того, кто бил меня и громил меня,
Он зовет своим близнецом» М. Светлов «Песня отца»
————-
Хорошо! Люблю Светлова. По-моему, в душе русского поэта Михаила Светлова (любовно и достойно представленного автором) всегда жил Мотл Аронович Шейнкман, чьи стихи 20-х годов (того же времени и «Гренада») полны еврейских чувств, еврейского метания и болезненного отхода от корней. У Леонида Кациса есть статья «Михаил Светлов» и подборка ранних стихов поэта, проникнутых «неизбывной мукой» психологической и эмоциональной раздвоенности. Вот знаковое (по-моему):
ТЕПЛУШКА
Стоит только зрачки закрыть –
Образ деда всплывает древний,
Днем выходит он зверье душить.
По ночам – боится деревьев.
Стоит только зрачки расширить.
И в расширенных –
образ внука,
Над огнем, над машинной ширью,
Он кнутом подымает руку.
Между внуком и между дедом,
Где-то между, не знаю где,
Я в разбитой теплушке еду.
Еду ночь.
И еду день.
Потому я и редок смехом,
В том моя неизбывная мука,
Что от деда далеко отъехал
И навряд ли доеду до внука.
Но становится теплушка доброй,
Но в груди моей радость иная,
Если деда звериный образ,
Если внука железный образ
Мне буденовка заслоняет.
Но в захлебывающейся песне
Задыхающихся колес
Научился я в теплушке тесной
Чувствовать свой высокий рост.
Понимаю – в чем мое дело,
Узнаю – куда я еду:
Пролегло мое длинное тело
Перешейком меж внуком
и дедом.
Уважаемому господину Сидоровскому большое спасибо, шана това и успехов.
Разрешите напомнить ещё одно замечательное стихотворение, моё любимое — «Живые герои».
Строки:
«…Я сам лучше кинусь
Под паровоз,
Чем брошу на рельсы героя»
считаю Заветом Светлова. Неветшающим.
Байка:
Последние годы М.А.Светлов бедствовал. Друзья придумали — приглашать М.А. в гости к состоятельным людям, как свадебного генерала. На одной из таких встреч Михаил Аркадьевич, оглядев стол ломящийся от дефицитных разносолов, произнёс:
— А нельзя ли немного деньгами?