Они составляли седьмую часть всех еврейских добровольцев в Палестине. Предполагалось, что они заполнят конторские штаты, станут медсестрами, водителями, поварихами, но это были женщины ишува, причем те, кто добровольно пошли в армию… Равенство было их принципом, но… они были женщинами среди молодых мужчин.
Экспресс «Варшава — Тель-Авив»
Роман
Владимир Янкелевич
Продолжение. Начало
Книга третья: Нью-Йорк. Сентябрь 1938. Боб
Дождь льет, как из ведра, дворники автомобиля практически не справляются. Такое впечатление, что чаша терпения на небесах переполнилась, и начинается новый Всемирный потоп.
Полицейская машина медленно проезжает мимо парка Аллисон Понд. В машине двое патрульных. За рулем Боб. Его напарник Джо уплетает ужин, ему потоп-не потоп, важно поскорее домой. Жена его без ужина не отпускает в патрулирование. Еврейская жена, она по-другому не может.
Рация запрашивает их местонахождение.
— Мы на Пэнброк. Тут вроде драка собирается. Вывалились откуда-то человек 15. Дождь льет, а им все нипочем.
— Пусть разомнутся. Срочно в район доков. По докладам там стрельба. Доложите обстановку, направим поддержку.
В районе доков слышна мощная перестрелка. Создавалось впечатление новой Кастелламмарской войны[1].
Боб осторожно подъезжает к району стрельбы, незачем обнаруживать себя раньше времени.
— Что будем делать, сержант?
— А ничего особенного, Джек, главное не лезть впереди всех. Подождем ребят, а то с нашими стволами тут ловить нечего. Такое впечатление, что все банды Нью-Йорка решили выяснить отношения почему-то именно здесь, и именно во время нашего дежурства.
Джек, достал свой любимый винчестер, он управлялся им просто виртуозно. В такой ситуации, это очень полезное оружие. Своей зоной поражения винчестер может заменить с десяток пистолетов, но только на короткой дистанции.
Дорога впереди перекрыта сброшенным контейнером. За ним вроде тихо.
— Боб, чего они бесятся. Жить устали?
— Просто ребята переели бифштексов. От этого руки почти сами по себе потянутся к оружию. Это не Монтекки и Капулети. Эти пострашнее — семья Маранцано и семья Лучано. Вчера предупреждали об этом. Ты что, забыл? Меряются, у кого больше!
— А что больше?
— А все, важно чтобы больше, а что — неважно.
Пуля разбила боковое стекло автомобиля.
— Пора менять положение. Да и где обещанная поддержка? Мы что, вдвоем эту войну должны выиграть?
Стрельба усилилась. Боевики Маранцано и Лучано патронов не жалели, активно убивали друг друга, и, заодно, тех, кто мог случайно оказаться на линии огня. Боб начал объезжать их справа, чтобы только не оказываться в эпицентре боя, не повторить глупости, которую он сделал вчера, арестовав одного из убийц на виду у всей улицы.
Боб иногда думал, что чем больше бандиты будут убивать друг друга, тем чище будет город. Но их взаимные убийства не помогали. Уже прошла война, названная «Кастелламмарской», а город чище не становился. На смену убитым приходили пока еще живые. «Великая депрессия» делал свое дело, работы не было, а в «семье» есть какой-то шанс заработать.
Мимо пробегал очередной «герой». Кто-то невидимый из «Чикагского пианино[2]» дал по нему очередь, и это чуть не стоило Бобу жизни. Пули защелкали по контейнеру над головой.
«Герой» лежал на асфальте, и Боб решил рискнуть и разжиться томи-ганом. В его кольте М1911 оставалось только 4 патрона, да в запасной обойме еще 7. Особо не разгуляешься. С автоматом в руках можно будет чувствовать себя увереннее.
— Джек, прикрой меня!
Боб бросился к лежащему на земле автомату, поскользнулся и упал в лужу. Невидимый стрелок выстрелил по нему, но не смог попасть, и Джек поймал пулю, предназначавшуюся Бобу.
В это время в их сторону побежали трое боевиков. Боб уложил их из пистолета, а затем еще двоих.
Нужно было выбираться из этой передряги не только самому, но и вытащить напарника. Джек, совсем молодой парень, недавно женился. Нашлась же дуреха, согласившаяся на это.
Боб взвалил Джека на плечо, тот застонал.
— Стонать должен я, кроме тебя тащу еще и твой ужин, так что терпи.
Боб прижался к мокрой стене. Ночью, на ее фоне он был практически незаметен. Дело портили только сдуру заехавшие в опасную зону автомобили. Когда на плащ Боба попадал луч фары, то отблеск мог его выдать. Двигаться было опасно, но еще опаснее стоять на месте.
В это время пуля попала в бензобак их автомобиля. Взрыв и яркое пламя отвлекли стрелявших и дали возможность сменить позицию.
Боб начал медленно продвигаться вдоль стены к соседнему зданию. Вдруг он чуть не рассмеялся, неожиданно представил, как смотрится со стороны: на плече — раненый Джек, в одной руке томи-ган, в другой — кольт. В такую картинку даже в Голливуде не поверят.
На счастье, дверь была открыта. Боб случайно задел стену, Джек застонал.
Наконец они в коридоре. Тут по крайней мере не льет. Ни одна дверь не открылась, никто не реагировал ни на звонки, ни на стук в дверь. Боб взвалил напарника на плечо и поднялся этажом выше.
— Откройте! Полиция!
Реакции никакой. Боб уложил Джека рядом с дверью и ударом ноги вышиб дверь.
В квартире оказались две дрожащие от страха женщины.
— Полиция! Где у вас телефон?
Боб уложил Джека на диван и стал звонить в участок и скорую помощь.
— Ранен офицер полиции!
Помощь пообещали.
Женщины, как могли, перевязали Джека и приготовили кофе. И только сейчас Боб почувствовал, что ранен. Он посадил Джека рядом с собой, боялся, что тот задохнется, если потеряет сознание. Через некоторое время он отключился и сам.
Боб пришел в себя от того, что кто-то его тряс за плечо.
— Отпусти, Боб, его нужно срочно увозить.
Это говорил полицейский, приехавший за ними.
«Черт побери, нужно было ехать с Лео в Палестину». Это была последняя мысль перед потерей сознания.
Полицейский врач занялся Бобом.
— В нем одна пуля и две навылет прошли. Крови много потерял.
— Как шансы?
— Справится. Здоров, как чертов бык на ранчо моего отца. Танцы на улице вроде закончились?
— Закончились. Бери, понесли.
* * *
Прошло три дня. Боб еще с рукой на перевязи работает с бумагами.
— Боб, а гаубицей тебя повредить можно? Томми-гана вроде недостаточно?
Это Липски. Язык чесать его любимое развлечение.
— Боб, тебя капитан требует.
Капитан кого-то разносил по телефону. Боб ждал. Он стоял и думал, что тот, на другом конце провода возможно и виноват, но трубка телефона уж точно ни при чем…
Наконец разговор закончился.
— Садись, Боб, чего стоишь, не знаешь куда сесть? И вообще, как лейтенант, ты должен ко мне чаще заходить.
— Как сержант, сэр!
— Уже, как лейтенант. Там у входа тебя журналисты ждут, так что ты уходи через второй выход. Для полицейского фотография в газете может быть к концу карьеры. Есть примета такая, конечно, если заниматься не бумажной работой. Сейчас иди, приготовь что надо, с ребятами нужно отметить.
— А вы, капитан?
— Я обязательно приду. А сейчас иди, работы много.
* * *
Дома Боб чувствовал себя одиноко. Женитьба? Какая женитьба, ты не можешь знать свой завтрашний день, что ты можешь предложить женщине? То, что тебя похоронит государство? А ей это нужно?
Боб уселся на свой знавший лучшие времена диван, налил виски, и потянулся за альбомом с польскими фотографиями.
На одной из них он был сфотографирован на ринге после боя со спортсменом из Познани. Хорошо, что ребята попали в кадр. Где они сейчас, как они?
Лео возделывает свою любимую Палестину. Наверное, без звуков томми-ганов. А Марек вероятно уже в СССР…
Зарплата лейтенанта наверно позволит через пару лет съездить, повидаться. Это будет здорово. А сейчас нужно готовиться к пати.
Но до встречи с друзьями оказалось не два года, а девять лет.
Книга четвертая: 1939 год. Лео
Глава 1. 1939 год. Негба. Лео
В кибуце «Гиват Ганим» для меня сразу нашлась подходящая работа, я стал начальником охраны. Когда темнело, дежурные занимали сторожевые посты и вслушивались в ночь. Все было хорошо, ночи приносили тишину и прохладу. Но расслабиться охране я не давал, тишина — она обманчива.
Основания для беспокойства были. Англичане в основном подавили арабские волнения, но было понятно, что это временно.
Ишув готовился, активно строил новые укрепленные кибуцы. Они создавали «факты на местности» и опорные точки будущей обороны, размещенные достаточно продумано. Создавалась непрерывная цепь еврейских поселений. Это была работа на будущее.
Кибуцы строили по принципу «Стена и башня». Это был двор, защищенный двойной деревянной стеной. В пространство между наружной и внутренней стенами засыпался гравий. С внешней стороны стена была защищена колючей проволокой. В центре двора или у стены сооружалась сторожевая вышка, снабженная электрогенератором и мощным прожектором. Жилые помещения располагались по углам двора.
Британцы запрещали строительство новых еврейских поселений, но по действующему здесь турецкому законодательству завершенные здания и объекты сносить не позволялось. Приходилось строить кибуц за одну ночь от заката до рассвета. Для этого разрешения не требовалось.
Перед костопольскими друзьями была поставлена задача — построить самый южный, на то время, кибуц Негба. Он должен был стать «ключом к Негеву».
Кибуц, как и положено, родился за одну ночь. Это произошло 12 июля 1939 г. Сборные блоки, секции стен, окна и вышки изготовили и сложили в ближайшем селении, привезли электрогенераторы и прочее оборудование. Поздно вечером в полной темноте, окольными путями, чтобы не столкнуться с английскими патрулями, грузовики двинулись в путь. Туда же приехали сотни добровольцев-строителей из полудюжины соседних кибуцев.
Они установили блоки на месте нового поселения, окружили участок колючей проволокой. Группы по трое мужчин вбивали в землю железные колы для ограждения, женщины раскатывали сорокапудовые мотки колючей проволоки. Семь рядов проволоки с перекрещением между каждыми двумя рядами — это была тяжелейшая работа. Женщины менялись, то работая клещами, то надрывались, перетаскивали мотки колючей проволоки на новое место.
К утру строительство, в том числе двойная стена, заполненная землей и камнями, и сторожевая башня, были построены. Уложились в 5-6 часов. Рассвет застал пасторальную картину — на холме сидела молодежь и, как деликатесы лучшей кухни мира, уплетала праздничную трапезу из бутербродов.
Потом строители уехали, а в новом укрепленном поселении осталась группа из 35 человек, ставших его жителями. Освоением примыкающего участка они занялись немедленно.
Мне, как полицейскому, имеющему легальное оружие, было поручено патрулировать окрестности. На коне с кавалерийским карабином за спиной я выглядел достаточно воинственно и вполне мог напугать любого враждебно настроенного араба.
Днем к ограждению кибуца приблизилась группа арабов. Они просто не верили своим глазам.
Я подъехал к ним. Они спросили:
— Откуда вы здесь?
— Мы давно тут…
— Вас тут не было!
— Может чудо?
Арабы постояли, помолчали. Их пригласили на кофе. После кофе расстались почти друзьями.
Англичане в чудеса не верили. К воротам подошли английский сержант и двое жандармов… Сержант был в ярости, лицо багровое, глаза налиты кровью:
— Что это значит? Что вы тут делаете?
Это опять моя работа.
— Разве не видно? Мы тут живем.
— Как так! Вчера я проходил мимо и не заметил никакого поселения! Когда вы его построили?
— Откуда я знаю? Когда я пришел, здесь уже были люди…
Полицейские осмотрелись. Заканчивали строить курятник, девушки в шортах разогревали суп на костре, маленькая ферма, казалось, стояла уже давно, люди работали спокойно…
Я улыбнулся, нужно было налаживать отношения:
— Ладно. Заходите, выпейте с нами кофе. Может, и коньяк найдется…
На лице полицейского появилась улыбка. Что и говорить, коньяк — штука полезная.
Глава 2. 1939 год. Английский солдат
1 сентября в Европе началась война.
Англичане то создавали еврейские боевые отряды, то расформировывали. Военное руководство поддерживало их создание, административное было резко против, а ветер перемен дул то в одну, то в другую сторону.
Руководство ишува открыло бюро записи добровольцев в английскую армию. Я был там одним из первых. В течение недели добровольцев стало более 100 тысяч. Сто тысяч, готовых воевать, мужчин и женщин — треть всего еврейского населения Эрец-Исраэль.
Каждому пришлось решать, выбирать свой путь, кому копить оружие в кибуцах и готовиться к войне, кому — в английскую армию. Для меня выбор был не сложен, я сразу выбрал армию, тогда, в 1939 иной силы против фашистов не было.
Англичане не хотели вооружать и обучать еврейских добровольцев, они предполагали, что это потом станет для них проблемой. Не хотели они и создания еврейских подразделений под британскими знаменами.
Потом британцы решили, что нашли выход. Он им виделся в создании смешанных еврейско-арабских частей, причем не боевых, а вспомогательных, с равным представительством евреев и арабов.
Но тут они просчитались. Соблюдать пропорциональность в наборе невозможно, если нет пропорциональности в мотивации. Евреи шли в английскую армию, чтобы воевать с немцами и получить серьезную военную подготовку на будущее. У арабов таких целей не было, они шли в английские войска неохотно и всегда были в меньшинстве.
Ситуация стала меняться в начале 1940 года, когда премьер-министром стал Уинстон Черчилль. Сторонником сионизма он не был, но стечение чрезвычайных обстоятельств заставляло его изыскивать резервы везде, где только можно. Таким резервом стали еврейские добровольцы.
В январе 1942 года Роммель атаковал позиции 8-й английской армии в Северной Африке. Британцы были практически разбиты, началось паническое отступление. В английском посольстве в Каире уже жгли секретные документы.
Сложившаяся ситуация полностью изменила отношение англичан к еврейским добровольцам. Настал «медовый месяц» в отношениях между английской армией и ишувом, правда, до создания еврейской бригады было еще далеко.
Меня зачислили солдатом 2 роты Royal East Kent Regiment, одного из старейших британских полков с почти четырехсотлетней историей. История и дала им название «Buffs», из-за некогда традиционной одежды из буйволиной кожи. Кожаной одежды уже не было, а название осталось.
Мы проходили военную подготовку в Сарафанде, в огромном лагере с госпиталем, казармами и складами, внутренней тюрьмой для маапилим — незаконных эмигрантов…
А военный лагерь «Сарафанд»… Место было то еще, по собственной воле я туда бы точно никогда не пришел.
Столовой служил деревянный барак с решетчатой дверью, завешенной чем-то вроде марли для защиты от мух. Мухам об этом не сообщили, они были везде и во всем. Когда на стол ставили масло, то примерно через час оно выглядело блюдцем с желтой краской, в котором мухи устраивали соревнование по плаванию. Когда кто-то входил в столовую, все сразу же нервно смотрели на дверь. Нужно было убедиться, что дверь закрыта плотно, и мухи не получают подкрепления.
Когда новичок неплотно закрывал дверь, то кто-то немедленно бросался к двери закрыть ее, а потом раздавался дружный крик:
— Тебя что, в поле родили, ты, мудак?
А если он закрывал дверь правильно, то ждали, пока новичок не спросит про масло. Тогда ему немедленно предлагали две или три тарелки, в которых мухи все еще боролись за жизнь.
В свободные дни играли в футбол. Новички были видны сразу, на фоне черных и коричневых тел ветеранов, они выделялись белизной, но ненадолго. Вскоре они становились розовыми, а к вечеру уже не знали, как улечься в постели, чтобы не болела сгоревшая кожа.
Через некоторое время в лагере появились и женские воинские подразделения. Само присутствие женщин делало лагерь не то, чтобы симпатичнее, но как-то приемлемее. Их набирали для пополнения Женского вспомогательного территориального корпуса «Auxiliary Territorial Service — ATS» и Женского вспомогательного корпуса ВВС «Women’s Auxiliary AirForce — WAAF».
Женщин было немало. Возможно, им надоела однообразная работа в кибуце, а, может, заговорила авантюрная жилка. Но это и неважно. Они составляли седьмую часть всех еврейских добровольцев в Палестине, и четверть среди женщин в форме на всем Ближнем Востоке. Предполагалось, что они заполнят конторские штаты, станут медсестрами, водителями, поварихами, но это были женщины ишува, причем те, кто добровольно пошли в армию. Равенство было их принципом, они хотели быть разведчиками, парашютистами, связными в немецком тылу.
Для женщин-парашютистов в Сарафанде проводилась только начальная подготовка, завершалась она на базе в Каире. В Сарафанде они вместе с солдатами изучали различные виды стрелкового оружия, противотанковые средства и взрывчатые вещества, стреляли из пулеметов Брен, и часто их результаты были лучшими. Но они были женщинами среди молодых мужчин.
Продолжение
___
[1] Кастелламмарская война — кровавый конфликт за контроль над италоамериканской мафией между сторонниками Джо Массерия и Сальваторе Маранцано. Войну назвали так, потому что Маранцано был родом из Кастелламмаре-дель-Гольфо.
[2] Так был назван «Томми-ган» — автомат Томпсона, излюбленное оружие мафии, полиции и военных.
Давно уже читаю исключительно документальную, историческую литературу,
а потому приступала к прочтению «Экспресса» с определенной долей предубеждения. Но, к своему удивлению, с первых же строк чтения романа главным сопутствующим ощущением при его прочтении был интерес. Более того, ловила себя на том, что не хотелось расставаться с очередной главой, не узнав, а что там, за поворотом?
Что же касается уместного ли «вкрапления» автора в текст, вместо того, чтобы предоставить рассказ от первого лица одному из героев, то, я не вижу в этом приеме нечто, мешающее восприятию сюжета. И я могу объяснить свою точку зрения тем, что повествование ведется не только от имени одного героя. Их там несколько. А потому переход с повествования автора на прямую речь одного из героев в данном сюжете не мешает ни прочтению, ни восприятию. А это главное.
Больше всего меня, любительницу документалистики, впечатлила кропотливая, скрупулезная работа Янкелевича по изучению и освещению исторических фактов той эпохи, порой до такой степени детализированных до тончайших ньюансов, что вызывает глубокое доверие и к автору, и к прочитанному. Работа, несомненно, глубокая с большими вложением частицы себя автором. И это дорогого стоит.
Что же до «шлифовки» отдельных частей, то, несомненно, они будут.
Нельзя также сбрасывать со счетов, что нас, читалей, каждый со своим вкусом и мировоззрением, много, а автор один, и он тоже имеет право на свою индивидуальность.
Спасибо, Владимир! Много интересных подробностей про халуцим. Например, не знал, что в «хома умигдаль (стена и башня) предусматривалась двойная стена. В музее халуцим около Ган хаШлоша — ограждение довольно хлипкое. Там говорили, что по османским законам нельзя было сносить самовольные постройки, если была уже крыша. Поэтому первым делом ставили столбы и на них возводили крышу. А стены в домах возводили потом. Не знал, что в английских войсках среди еврейских добровольцев было много женщин. Хотя Хана Сенеш — это классика, но думал, что она — исключение. Оказывается, что «ты что? родился в поле?» предшествовало известному теперь «нолад баОтобус» (родился в автобусе). Я вообще-то любитель документальной литературы, а не беллетристики. Но Вас интересно читать, благодаря воспроизведению исторических деталей. Успеха!
Михаил Поляк
8 ноября 2020 at 15:58 |
———————————————————
Спасибо, Владимир! Много интересных подробностей про халуцим. Например, не знал, что в «хома умигдаль (стена и башня) предусматривалась двойная стена. В музее халуцим около Ган хаШлоша — ограждение довольно хлипкое. Там говорили, что по османским законам нельзя было сносить самовольные постройки, если была уже крыша. Поэтому первым делом ставили столбы и на них возводили крышу. А стены в домах возводили потом. Не знал, что в английских войсках среди еврейских добровольцев было много женщин. Хотя Хана Сенеш — это классика, но думал, что она — исключение. Оказывается, что «ты что? родился в поле?» предшествовало известному теперь «нолад баОтобус» (родился в автобусе). Я вообще-то любитель документальной литературы, а не беллетристики. Но Вас интересно читать, благодаря воспроизведению исторических деталей. Успеха!
———————————————————
Наиболее наглядно кибуц «хома умигдаль» можно увидеть в музее под открытым небом в кибуце Негба. Директор музея Меир Миндель. Он мне очень помог своими воспоминаниями.
Вселяет надежду… Такие времена пережили — даст Б-г, и нынешние цорес переживем…
Спасибо!!! Круто Вы всё изучили… Такие еврейские «Три товарища».
Gelfman
7 ноября 2020 at 18:34 |
—————————————————-
Спасибо!!! Круто Вы всё изучили… Такие еврейские «Три товарища».
——————————————————
Эти три товарища, по крайней мере на данный момент, раздружились. Марк знает, что самый справедливый строй — СССР, ему с Лео и Бобом не по пути, Боб вообще игнорировал сионистские устремления Лео. Когда Лео вместе с Даяном и Вингейтом воюет за свою землю, Боб гоняет нью-йоркских бандитов. Пока так.
Понятно… Все тогдашние варианты. Как надпись на былинном камне: «Налево пойдешь – коня потеряешь, направо пойдешь – жизнь потеряешь, прямо пойдешь – жив будешь, да себя позабудешь». Но я как читатель надеюсь на лучшее.
Понял, почему «зависал». Это всё таки связано не с моим восприятием, а скорее с этакой сменой (иногда неожиданной) рассказчика, но… это дело автора.
Zvi Ben-Dov
7 ноября 2020 at 17:06 |
———————————————-
Понял, почему «зависал». Это всё таки связано не с моим восприятием, а скорее с этакой сменой (иногда неожиданной) рассказчика, но… это дело автора.
===========================
Рассказчик объявляется в названии главы.
Не совсем так. Боб, например, не рассказчик и Лео то рассказчик, то нет. Мне это мешает, но это ваше дело.
Zvi Ben-Dov
7 ноября 2020 at 18:16 |
———————————-
Не совсем так. Боб, например, не рассказчик и Лео то рассказчик, то нет. Мне это мешает, но это ваше дело.
====================
В самом начале романа написано, что Лео передает журналисту некие тетради. Есть вещи, которые он знал, участвовал и сам написал. А то, как Боб гонял бандитов в полиции он не знал, не мог знать. Это тетрадь Боба. Можно было подробно расписать, как Лео просил Боба припомнить и записать что-то, или еще как-то разъяснять… Но текст в таком случае становился нечитабельным. Наверно правильнее было бы фрагмент про Боба написать от первого лица. Но что сделано, то сделано.
Каждый из друзей должен рассказывать свою историю от первого лица — иначе это «чтение мыслей» автором. Так тоже можно, но не в данном случае.
Есть ещё кое что… Даже в рассказ от имени Лео иногда «влезает» автор, глядя как бы со стороны и «заменяя Лео» (см. часть про трёх товарищей). Можно, конечно, и это объяснить, но ведь всё должно быть понятно без объяснений.
И почему то, что сделано нельзя переделать? Даже Толстой, говорят, вручную переписал Война и мир восемь раз, а отдельные эпизоды писатель переписывал более 26 раз (из Википедии). Равняйтесь на лучших 🙂
Zvi Ben-Dov
8 ноября 2020 at 0:14 |
==================================
И почему то, что сделано нельзя переделать?
———————————————————-
Переделать можно, но уже при подготовке к изданию книги, если в книге будет смысл.
Если захотите, чтобы роман читался на одном дыхании (вне всякой зависимости от того будет ли «бумажный» вариант) — доведёте.
Кстати, это не такая уж большая доводка.