Иван открыл глаза, потом встал, отдернул тяжелые шторы. После захода солнца город сделался тоскливо-серым, но какое-то тающее волшебство в нем все же оставалось…
Четыре коротких рассказа
Александр А. Локшин
Ранний зимний вечер был необычайно хорош. Небо вдруг показалось из-за облаков, а верхушки зданий временно потеряли свою лютую мрачность и засветились волшебным огнем… Но рассказать об этом было некому. Один человек, которого Иван потерял давным-давно из виду, вдруг объявился и повел себя необыкновенно смешно, просто уморительно! Но об этом тоже было некому рассказать. Еще случилась невероятная вещь — вышла книга, в которой… нет, вы себе даже представить не можете, что там было, наконец, напечатано. Прямо позорище какое! И об этом тоже было некому рассказать.
Внезапно Иван почувствовал себя инопланетянином в этом жутковатом холодном городе. Ради чего он здесь? К чему он должен стремиться?
Это было очень неприятное ощущение, от которого не так просто было отделаться.
Вернувшись домой, Иван задернул шторы, лег на раскладушку и включил тусклый ночник.
Затем прикрыл глаза , но неплотно, так, чтобы слабый боковой свет пробивался сквозь еле прикрытые веки. Впрочем, нужно было очень точно рассчитать плотность прикрытия век.
Дальше начиналось нечто необъяснимое.
Полумрак рассеивался, и он каждый раз видел их снова — Семен Валерьича, Зою и всех, всех, всех…
— Здравствуй, Иван, — говорил ему тонким хриплым голосом Семен Валерьич, вставая из-за стола, — что-то давно тебя не было. Давай, рассказывай, как там у вас дела!
— Ванюша, милый, — лепетала Зоечка вне себя от радости, протягивая ему яблоко, — возьми, это тебе…
И веселый шум, гомон, беготня вокруг.
— Да что я буду вам рассказывать, — шутя отнекивался Иван, — вы и так, небось, все знаете!
— Ничего мы не знаем, давай говори!
-Ну, — говорил Иван, — так уж и быть. Не буду тянуть. Холодно там у нас , но красиво! Все бы ничего, но поговорить не с кем. Вот этот, помните, как его … , да, да, он самый, такое учудил! Нет, вы не смейтесь-то заранее, дайте досказать…
Но громкий смех от предвкушения еще не начатого рассказа было невозможно перебить. Впрочем, Иван особенно и не старался. Он знал, что через минуту все закончится. А что можно успеть рассказать за минуту?
Минута прошла.
Иван открыл глаза, потом встал, отдернул тяжелые шторы. После захода солнца город сделался тоскливо-серым, но какое-то тающее волшебство в нем все же оставалось.
“Вот, опять не успел у них спросить, как жить дальше, — раздражался Иван. — И каждый раз так. Вечно они смеются…”
И он начал ходить по комнате в густеющих сумерках, сжимая в руке яблоко, которое уже начало потихоньку исчезать.
ЛЮБОВЬ-1
Так как выпито было еще совсем мало, а за столом присутствовали незнакомые дамы, то разговор принял возвышенное направление.
Роман Ильич, не смущаясь присутствия жены, заговорил о странностях любви.
— В молодости, — сказал он, глядя почему-то в потолок, — я был очень влюбчив …
(Тут жена его, Марья Васильевна, чихнула).
— И всегда замечал я за собой, — продолжал, как ни в чем не бывало, Роман Ильич, — что любовь обязательно сопровождается ревностью…
(Тут дамы на другом конце стола переглянулись между собой и что-то сказали друг другу шепотом.)
— …И все-таки был у меня один случай, когда, невзирая на чрезвычайно сильное чувство, я ревности совсем не ощущал! Хотя имел к этому все основания!
Марья Васильевна, ученая дама, раскрасневшись, встала из-за стола и собралась было уйти в знак протеста, но потом передумала.
— Не уходи, Маш, потом ему все выскажешь! — воскликнул Сергей Юрьич, перехватывая инициативу в разговоре. — Да, это интересный случай , конечно… А я вот, когда был помоложе, настрадался… Я был влюблен до умопомрачения… И безо всякой надежды на взаимность!
Дамы с интересом посмотрели на Сергей Юрьича, словно сомневаясь — возможно ли такое?
— …И вот, представьте, изобрел способ, как от этого своего чувства совершенно избавиться!
— Знаю я этот способ! Это безнравственно! — раздался возмущенный дамский голос, потонувший, впрочем, в общем гаме.
— Пусть теперь Иван Иваныч что-нибудь расскажет, — предложил кто-то, видимо, в шутку.
— Пусть расскажет, пусть расскажет! — закричали все хором, совсем засмущав неказистого Иван Иваныча.
-Про любовь, про любовь! — кричали мужчины и дамы.
Напор разгоряченной публики был столь силен, что Иван Иваныч сдался.
— Я, как видите, человек неказистый и успеха у дам не имею, — начал он , оглядев собравшихся сквозь круглые свои очки. (Тут раздался чей-то смешок.) — И страдал от этого в молодости, конечно, потом и страдать перестал… Но был у меня в жизни эпизод, так сказать, необъяснимый… Казалось мне, что на работе я был близок к открытию — потом никакого открытия, конечно, не получилось… И вот несколько дней я ходил, как будто заряженный электричеством! Это было совершенно необыкновенное состояние. Я ехал в метро, предвкушая, что скажу в лаборатории начальству, и от меня как будто распространялись во все стороны электрические волны… А в соседнем вагоне сидела очень милая девушка, которая внезапно начала внимательно на меня смотреть сквозь двойное стекло и махать мне рукой… Так, как будто мы были с ней давно знакомы и даже более того…
— Более того — это как? — поинтересовалась Марья Васильевна.
— Это — как если бы я ей нравился…
— И ты , Иваныч, ее упустил?
-Да, упустил…
“Эх, раззява!” — закричали сразу все, повскакали из-за стола и стали бросаться в Ивана Ивановича подушками.
— Успокойтесь, друзья! — подвела итог проницательная Марья Васильевна. — Никого он не упустил. Он все сочинил! Кто-нибудь из вас видел человека, заряженного электричеством?
— Признаюсь, сочинил, — скромно ответил Иван Иваныч, стряхивая с пиджака небольшую шаровую молнию.
ЗАВТРАК НА ТРАВЕ
Мы уселись на траве, пиво поставили в тенек, чтоб не перегрелось… Ну, Юлечка, конечно, захотела себя во всей красе показать и говорит:
— Вот вы, Валерий Иваныч, очень даже неправы. Человек очень даже меняется! Утром, например, человек — такой, а вечером — совершенно другой!
Я говорю:
— Юль, ну дай ты Валерию Иванычу сказать. Что ты, честное слово, всегда вперед всех лезешь!
Валерий Иваныч отвечает:
— Нет, Юль, это внешнее. А так — человек не меняется, почти не меняется… Вот, смотри, — видишь старик с палкой идет. Ты думаешь, во сне он себя кем видит? Правильно! Юношей, а то и ребенком…
Мы с Юлькой примолкли, сидим, того старика жалеем.
А Валерий продолжает:
— Но все-таки иногда человек меняется. После потрясений. И чаще в плохую сторону, а не в хорошую…
Тут Юлечка опять вперед всех выскакивает и говорит:
— Это почему это в плохую чаще, чем в хорошую? Вот я , например, так не считаю!
Я говорю:
— Валерий Иваныч! Вы ее не слушайте! Она сама не знает, что говорит. Ей лишь бы умным людям противоречить…
Он посмотрел на нас тогда сквозь очки:
— Тут действует какой-то закон природы… Еще, может, не до конца открытый… Вот, давайте, я вам одну историю про себя расскажу. Короче, был у меня в детстве приятель во дворе. Звали его Боря. Но не друг, просто приятель Боря…
Ну, Юлька снова его подковыривает:
— Почему это не друг? А приятель, это что — не друг?
Он спокойно так отвечает:
— Это существенно для дальнейшего. Боря выделялся из всей дворовой шатии тем, что был нормальным парнем. Понимаете? Нормальные люди ведь редко встречаются, но зато чаще других сходят с ума…
Тут у нас вообще челюсти отвисли, а он:
— Я не понимаю, чему тут удивляться. Нормальный человек, это значит — чувствительный, нетерпимый к несправедливости. Вот, случилось у него дома какое-то несчастье, и у парня поехала крыша… Потом мы долго не виделись. Встретились случайно, он занял у меня денег — ну, без отдачи, естественно — и говорит тогда: “Вот, спасибо, ты дал мне сколько-то там рублей. Теперь у меня плохие мысли пропали.” А я думаю — какие такие плохие мысли? Короче, стал он регулярно заходить и деньги одалживать. Я ему деньги-то даю, но в дом не пускаю. Понимаете? И чувствую себя последней сволочью. Ему же жить негде. Какой-то хрен из каких-то там структур оттяпал у него комнату, пока он в психушке лежал. Он пристроился жить где-то в монастыре, за городом…
Тут мы с Юлькой говорим:
— Вы, Валерий Иваныч, все-таки не обязаны… К тому же вы не один тогда жили…
Он отвечает:
— Ну что я вам могу сказать? Не обязан, не обязан… Мне Светка с шестого этажа тоже говорит: “Зачем вы его приваживаете?” А я ей объяснил тогда: “Если я не буду ему ничего давать, он отсюда не уедет.“ Ему ведь деньги на проезд нужны были , чтоб до своего монастыря добраться. И вот так он и ездил много лет, зимой и летом, зимой и летом, раз в три дня…
Юлька говорит:
— Ну ничего себе! Это же утомительно. Что ему там, в монастыре, не сиделось?
А Валерий в ответ:
— Юль, ну посуди сама! Это же естественно! Рыба плывет на нерест туда, где она вывелась, птица перелетная делает то же самое практически, а человек чем хуже?
А она ему:
— Но все-таки, Валерий Иваныч, зачем вы нам это рассказываете, мы уже поняли. У вашего друга Бори поехала крыша, и он изменился. Так, что ли?
Валерий говорит:
— Да нет, он-то как раз не изменился. Просто сбрендил немного, вот и все. Вот слушайте дальше. Ездил он, ездил, и тут вдруг грянули дикие морозы. Вот он , если приедет, я не могу его пустить вместе с его “плохими мыслями”, а не пустить тоже не могу. Я буквально не знал, как мне быть с самим собой. Понимаете?
Но он не приехал. И больше вообще никогда не приехал. А я вот изменился.
ЛЮБОВЬ-2
Разница в возрасте у нас — конечно, велика. Вы могли бы подумать, что любовь наша несколько дефективна именно по этой причине. Но, уверяю вас, дело совершенно не в этом. Короче говоря , мы любим друг друга , так сказать, вполнакала. Она никогда не встречает меня, когда я возвращаюсь домой усталый после работы… И я тоже не особенно внимателен к ней… Бываю даже несдержан и груб, если ночью она начинает приставать ко мне со своими немыслимыми требованиями…
Но, как я уже сказал, дело не в моем возрасте (тем более, что физически я чувствую себя прекрасно), а том, что сердце мое было разбито, даже, вернее сказать, выжжено предыдущей любовью…
После того как Та, которую я любил больше жизни, умерла, мне стало поистине все безразлично…
И вот в один из прекрасных летних дней , наполненных этим полу-безразличием, когда я сидел, погруженный в свои логарифмичнские расчеты, моя половинчатая любовь бросилась вниз с балкона.
В тот момент я услышал только легкий шум, которому не придал абсолютно никакого значения, но потом все-таки забеспокоился. Я обошел все наши комнаты, заглянул в самые укромные уголки и, нигде не найдя ее, только тогда понял, что случилось.
Стараясь не поддаваться панике, я выбежал на улицу, где по странному стечению обстоятельств не увидел ни одной живой души . Еще заметил я, что трава под балконом не была даже примята; это меня также сильно смутило…-
Я вернулся домой и снова буквально обшарил всю квартиру, заглянул за все шторы, за которыми она любила прятаться от меня, когда бывала в хорошем настроении, но тщетно…
Я впал в какую-то прострацию и просидел, не двигаясь, несколько часов. Когда стемнело, я, вооружившись фонарем, снова отправился на поиски.
Мне повстречался один мой приятель, человек преклонного возраста, которому я один раз оказал некую услугу.
— Что ты здесь делаешь? — окликнул он меня, удивившись моему странному занятию. (Я просвечивал фонарем густые можжевеловые кусты, растущие перед окнами первого этажа.)
Я объяснил.
— Как она выглядит? — спросил он, очевидно, желая мне помочь.
Я коротко описал ее внешний вид, не забыв упомянуть ее выдающуюся красоту.
— Час тому назад я видел ее около гаражей, клянусь тебе! — воскликнул он.
Я бросился к гаражам, и в тусклом вечернем свете мне показалось, что она там стоит, прижавшись к кирпичной стене…
— Мышка, Мышка! Иди ко мне! — закричал я, вне себя от захлестнувших меня чувств.
Но Мышка (или не Мышка?) кинулась от меня прочь и вбежала в хозяйственный двор большого корейского ресторана, расположенного неподалеку.
Преодолев некоторое смущение, я последовал за ней, пытаясь поймать ее лучом своего фонаря.
Дальше произошло нечто удивительное.
В неверном фонарном свете я увидел, что их стало две. Совершенно одинаковых или почти совершенно одинаковых… Они сидели под чьим-то серебристым кадиллаком и обе жмурились. Но кто из них была моя Мышка — стало мне, к сожалениию, непонятно.
— Мышка, Мышка… — продолжал я зазывать неуверенным голосом, светя фонариком под днище машины.
Тут из черного хода ресторана показался метрдотель в строгом костюме с галстуком-бабочкой. Послушав некоторое время мои вопли, он, наконец, заметил на безукоризненном русском языке:
— Что вы здесь, господин, иметь хотите? Это не есть мышка. Это есть кошка. Они есть кушать рыба. Продавать нет. Полиция вызывать?
Пристыженный, я удалился. Я, оказывается, не мог отличить свою собственную Мышку от посторонних полу-помойных ресторанных кошек.
Целую неделю потом я еще блуждал по двору с фонарем, и завсегдатаи дворовых лавочек полностью уверились в том, что я — сумасшедший (а они об этом давно предупреждали).
И все-таки спустя неделю я нашел свою Мышь. Голодную и несчастную, в подвале. Еле-еле мне удалось ее выцарапать оттуда. Приходила она в себя после ужаса подвальной недели довольно долго. Но в конце концов успокоилась, стала проситься на руки…
И мы снова зажили почти как раньше. Читатель, наверно, ждет, что теперь у нас с Мышью все хорошо? Но это не совсем так. Сердце мое по-прежнему обуглено и не может любить так, как прежде.
Очень тепло, печально и искренне.
Юрию Ноткину — спасибо!
Спасибо — Алексу Биргеру и Дмитрию Гаранину за благожелательное отношение!
Александр А. Локшин
ЯБЛОКО
Иван открыл глаза, потом встал, отдернул тяжелые шторы.
После захода солнца город сделался тоскливо-серым, но какое-то тающее волшебство в нем все же оставалось.
“Вот, опять не успел у них спросить, как жить дальше, — раздражался Иван. — И каждый раз так. Вечно они смеются…”
И он начал ходить по комнате в густеющих сумерках, сжимая в руке яблоко, которое уже начало потихоньку исчезать.
ЛЮБОВЬ-1
Так как выпито было еще совсем мало, а за столом присутствовали незнакомые дамы, то разговор принял возвышенное направление.
Роман Ильич, не смущаясь присутствия жены, заговорил о странностях любви.
— В молодости, — сказал он, глядя почему-то в потолок, — я был очень влюбчив …
(Тут жена его, Марья Васильевна, чихнула)…
— Успокойтесь, друзья! — подвела итог проницательная Марья Васильевна. — Никого он не упустил. Он все сочинил!
Кто-нибудь из вас видел человека, заряженного электричеством?
— Признаюсь, сочинил, — скромно ответил Иван Иваныч, стряхивая с пиджака небольшую шаровую молнию.
:::::::::::::::::::;
ЗАВТРАК НА ТРАВЕ — — оставлю на завтра . . .Такие рассказы читать надо не торопясь. Спасибо Вам, А.Л., замечательные истории.
Вполне душераздирающие рассказы про маленьких людей.