Игорь Григорович: Приключения рыцаря Лакилота

Loading

Я из стали, из булата, добрых дел душа богата. Всем могу помочь везде, пригожусь в любой беде.

Приключения рыцаря Лакилота

Игорь Григорович

Доченьке Настеньке от папы

Перед сном моя газелька,
мушка, мышка, акварелька,
котик, рыбка, ручеек,
цвета синий лепесток,
в общем детонька моя
ухватилась за меня.
Сказку, папенька, ты ей
вынь, положь, да поскорей,
а не то не спать ни мне,
ни коту и ни жене.
Я зевнул, глаза открыл,
сказку быстро сочинил.

В шлеме, латах и копье
появился на земле
весь блестящий, как звезда,
гвоздик, серая игла.
Кто, когда его ковал,
как железным рыцарь стал,
то известно одному
ковалю-богатырю.

— Папа, рядом посиди
и секрет мне расскажи,
что известно одному
ковалю-богатырю.
Я рукой дитя погладил,
дальше сказочку наладил.

Мастер руки приложил,
из железа дротик свил,
сунул в печь стальную нить,
стал из горна в пламя дуть.
Жарким пламенем дыша
закалялася душа,
облачалось тело в латы,
гвоздь готовился в солдаты:
службу ратную нести,
беспорядок извести.

— Папа, что ты, гвоздик мал,
он и каши не едал.
Надо гвоздик накормить
да штаны рубашку сшить.

Я на критику вздохнул,
посопел, рукой махнул
и отправился опять
сказку дальше сочинять.

А потом его ковали,
били, молотком клепали, —
форму, значит, придавали, —
ножки, рученьки тачали,
в пламя снова погружали,
горном угли раздували.
В синем пламени дрожа
исчезала злая ржа,
что железо может съесть,
если в оном примесь есть.
В завершении всего,
чтобы силу влить в него,
раскаленный добела,
гвоздик приняла вода.
Враз окутался он паром,
обдался каленым варом,
заискрился, засверкал,
миг — и сильным, смелым стал.

-Папа, рыцарь наш герой
смелый, храбрый, удалой.
Будет он на свете жить,
будет он добру служить.
Нам бы имя дать ему —
удалому храбрецу.

— Жили в древни времена
рыцари-герои два:
храбрый смелый Дон Кихот,
славный парень Ланцелот.

— Лакилот, Лакилот!
Детям радость принесет!
Лакилот, Лакилот!
Счастье людям принесет!

Спорить я не стал с поправкой,
с милой, ласковой пиявкой.
Имя есть, и есть герой —
из воды его долой.
Положили просыхать,
ветром, значит, обдувать.
Чтоб готовился, как все,
быть полезным на земле.
Лакилот лежит, сверкает,
к новой жизни привыкает,
обстановку изучает,
потихоньку напевает:

Я из стали, из булата,
добрых дел душа богата.
Всем могу помочь везде,
пригожусь в любой беде.
Дин да дин, да динди дин —
над бедой я господин.

Песню наш герой запел,
значит, путь его приспел.
Приключенья Лаки ждут,
в добрый путь его зовут.

— Приключенья Лаки ждут!
Не уснуть мне, не уснуть,
буду слушать до утра…
— Ну а спать вам не пора?
— Что ты, мама, сказка тут,
не уснуть мне, не уснуть.
А у папы выходной…

— Ну, да ладно, бог с тобой.
Мама платьем прошуршала,
мама дочь поцеловала,
мужу улыбнулась звонко:
— Ох, и балуешь ребенка.
Не сидите допоздна…
— Папа, папа, в путь пора.
Я жену поцеловал,
а дочурку в сказку взял.

11
В небе синем облака,
как кисейная река,
ветра юного простор,
птицам воля и задор,
солнце в лодочке плывет,
мед янтарь на землю льет.
Ты ладони подставляй,
скарб небесный собирай,
чтобы свет тебе сиял,
чтоб ты добрым, мудрым стал.
Лаки небу очень рад,
и блестит его наряд:
латы, шлем, рапира-меч,-
хоть сейчас же под венец.

— Что за блеск, за лепота? —
тут сорока обмерла.
— Что за чудное виденье?
Будет в доме обновленье.
И сорока прыг тайком,
и сорока хвать бегом —
в дом на крышу понесла
удалого молодца.

По округе катит весть:
у сороки диво есть.
Та вещица не проста,
вся сверкает, как роса,
словно месяц серебрит…
Любопытство птиц манит.

Как на праздник, на парад
собрался сорочий ряд,-
ждали, охали, гадали,
так, что крышу затоптали.
Чур, явление настало —
у хозяйки покрывало,
что-то бережно несет
и хвостом метёт, трясёт.
Пала птичья тишина…
Вот хозяйка подошла,
положила, плат сняла,
постоял, отошла.

Спала птичья тишина.
Хор сорочий: кар-ура!
Оценил стальной предмет,
забазарил на весь свет.
И от завести у птиц
заиканья начались.
Это ж надо, кар! сказать,
лучше вещи не сыскать,
обойди хоть всю округу…
Даже зависть за подругу
наскочила на сорок:
всё одной?! ну, нет, дружок!
Вмиг сороки поднялись,
закружились, понеслись
стаей пестрой по полям,
по лугам да по холмам.
Вот на крыше никого…

— Папа, где искать его,
удалого молодца,
Лакилота храбреца?

— В небе, доченька, они
высоконько от земли.
Много птиц — одна «конфета»,
вот и мчится эстафета.

Лето, солнце, золь и зной,
вот и речка под горой,
плавно гору обтекает
и в долине пропадает.
Волны резвые танцуют,
берега реки целуют.
Все, что есть на берегу,
тащит речка на бегу:
шишки, глицу и кору,
ветки, листья, бересту —
и кораблики плывут,
и мечту с собой везут.

Лаки реченьку заметил,
корабли на ней приметил,
от сороки увернулся,
на кораблик приземлился…
А сороки все дрались,
а сороки вдаль неслись…

Ну, раздолье, благодать,
век бы так опочивать,
век бы слушать этот гай,
да взирать на божий рай.
Речка долою течет,
Лаки песенку поет:

Я плыву, плыву, плыву,
по воде скольжу, скольжу.
Весь из стали, из булата,
а плыву себе, как вата.
Дин да дин, да динди дин —
над водой я господин.

Речка все быстрей течет,
Лакилот себе поет.
Речка к лесу подплыла,
зашумела и пошла
с переката на порог —
крутит, вертит, аж продрог.

Ива ветку наклоняет,
за руку пловца цепляет,
вдоль течения скользит,
напрягается, свистит…
Лаки лодочку бросает
и на травку опадает.
Отдышался. Видит он
чащи темной бурелом.
Ветку к шляпке притыкает
и помалу ковыляет,
без дороги, напрямки…
Ох, уж эти мне пеньки.

Так промаялся всю ночь,
отгоняя страхи прочь,
а под утро, наконец,
на тропу набрел юнец.
Ух, устал, и спать пора,
полежим в траве пока,
дабы силы подкрепить,
сном себя восстановить.
Хоть из стали, из булата,
да умаялся дитята.

Я затих. Все в доме спит,
ночь в окошечко глядит.
Звезд на небе полон край.
Спи, дитятка, баю-бай.

111
На качелях мы сидим,
в небо синее глядим.
— Что наш рыцарь Лакилот,
чем он дышит, как живет?
Я сказал дитю в ответ:
— От него тебе привет.
Спит тихонько под кустом
и не просится в альбом.
— Так буди же поскорей,
отправляй за сто морей,
поверни его сюда,
пусть придет.
Вот мелюзга.

Я расслабил свой живот,
приоткрыл немного рот,
почесал на голове
и пошел к другой главе.

Ночь растаяла как дым,
Лакилот в лесу один,
сладко спит в траве густой,
обвернувшися росой.
Спит, не слышит ничего,
а вокруг него светло,
птицы утренней порой
поедают завтрак свой.

Пьет росу, нектар полей
сладкозвучный соловей.
Вот и жаворонка трель
раздается все сильней.
Ласточка пошла плясать,
малых деток насыщать.
Дятел звонко: тук да тук, —
и почистил ели сук.
Вся пернатая хорава
раскричалась как орава
голопузых щеголят,
что над лесом верещат…

Славно в утреннем раздолье,
побродить в росистом поле,
тишины испить криничной,
сквозь туман пройти имглистый,
зорьку раннюю встречать,
ее кудри расчесать,
с ветром юным пошалить,
все в картине отразить

Вот лесок, поля пшеницы,
вот дорожка сквозь иглицы,
дуб высокий в стороне,
деревенька вдалеке,
бела церковь на горе,
Дева в вечной синеве,
как заря на землю всходит…
Так художник кистью водит.
Примостил этюдник свой,
пишет утренний покой.
кистью легонько взмахнул,
ветку случай зацепил,
капли дождика пролил,
Лакилота разбудил.

Рыцарь видит полотно…
Чудный лик сразил его!
И от этого виденья
замерло сердцебиенье.
Лакилот преобразился,
в лик прекрасный он…

— Влюбился, правда, папа?
Ой, что дальше будет?
— Дальше…

Лакилот преобразился,
в лик прекрасный он воззрился,-
очи рыцаря сияют
и в творения вникают.
А художник мир вершит,
Лаки в стороне стоит,-
и не видят как по лесе
едет Лихо в «мерседесе»

В лес приехал на огляд
новоявленный магнат.
Он владения купил,
он за лесик уплатил,
он из щепочек и древ
соберет большой посев
толстопузого «у.е.».
И березке, и сосне,
дубу, елям, даже пням,
всем ползти в его карман.

Пусть не злятся на меня,
нам без них никак нельзя:
без банкира, олигарха
нарастет на шее шкварка.

Барин дверцу приоткрыл
и свой лесик заценил.
Потоптался на подножке
и полез расправить ножки, —
по лесочку походить,
аппетитно закусить.
А за ним поспешно в ряд
самосвалы гул чадят.
Выползают упыри,
тащат пилы, топоры, —
рощу синюю тесать
и под корень все прибрать.

-Кто таков? что за мазня?
Ты, художник, подь сюда.
Разрешенье ты просил?
Тайно в лесик зачастил,
потоптал мне всю траву,
поцарапал вишь кору,
лес, деревья срисовал,
мне убыток ниспослал…
Что молчишь? За порчу сю
отымаю я мазню.
Без дозвола лес малюешь,
вор, меня ты этим губишь.
Убирайся с глаз, конвой!
эй, прогнать его долой.

Смолкло пенье в хороводе,
лес затих как к непогоде.
В миг художника прогнали,
а пейзаж к рукам прибрали.
Работяги запряглись,
за работу принялись.
Смолкло пенье в хороводе,
Лакилот расширил очи,
взором бегло все обвел,
оценил и… осмелел:
рощу синюю сию
не отдаст он дикарю.

1V
По траве густой крадется,
слышно как роса кладется,
осыпает латы, шлём
то иголкою, то мхом.
Партизан наш в камуфляже,
грудь в колючках, лицо в саже,
по-пластунски шмыг тайком
к грозным пилам под кустом.
Цепи быстренько рванул
и зубами их погнул.
А потом пришла пора
самосвалам со двора,-
то есть, с лесу попросить,
им колеса прокусить,
посрывать с моторов гайки,
перепортить реле, пайки,
в кране тросы распустить,
в общем, малость пошалить.
И пока хозяин леса
строил всякие словеса, —
как сподручней лес рубить,
синю рощу истребить…
Лакилот закончил дело —
все в машинах онемело.

— Ну, ты, папа, закрутил,
лесу тут наворотил,
спас и зелень и поля…
— Все, малыш, домой пора.

Утро косы расчесало,
дню калитку отворяло.
День с тобою мы гуляли,
к вечеру домой попали.
Ту калитку призакрыл
ветра темного порыв.
Туча к нам плывет большая,
будет буря громовая,
ветер с моря набежал,
гром сердитый повстречал,
покатил его в карете,
как в космической ракете.
Едут просто напрямки
гром и ветер — лихачи,
а за ними капель тьма —
с неба прыгнула вода,
разбежалась по земле…
Хорошо сидеть в тепле,
да в окошечко смотреть,
да на дождичек глазеть.

Вечер на дома садится,
ужин на столе томится…
Ба, опять, в который раз,
сказку надо продолжать.
— Лакилоту моему
я бульончика налью,
будет супчик он хлебать
и тихонько напевать.
Дочка по столу стучит,
да ногами семенит,
песню громко запевает,
маму, папу приглашает:

Я из стали, из булата,
добрых дел душа богата.
Всем могу помочь везде,
пригожусь в любой беде.
Дин да дин, да динди дин —
над бедой я господин.
Лес и травы и поля
все спасла рука моя.
Хоть из стали, из булата,
да добром душа богата.
Дин да дин, да динди дин —
над природой господин.

Папа, мама подпевают,
дружно в такты попадают,
запевает их дитя, —
Лакилоту в путь пора.

Жутко стало всем в лесу,
жмутся в кучку, ни гу-гу,
на хозяина глядят,
желваками шевелят.
А барон, поджавши брюхо,
ловит каждый шорох в ухо,
мелкой злостию кипит,
да на всех кричит, хрипит.

Молодчаги упыри
побросали топоры,
пешим ходом по домам —
не вернутся больше к нам.
А хозяин все дрожит
да глядит, глядит, глядит.

Что за сила, что за жуть?
И вокруг такая муть:
синей зеленью цветет
рощи белой хоровод,
птицы стали песни петь,
дивных трелей не жалеть.
Лакилот разинул рот,
а богатый обормот
Лакилота подцепил
и в барсетку поместил:
у хозяина одно
на уме — добро, добро.

V
Долго ехали, куда?
то дорога, господа.
Привезли, подмолодили
и в витрину положили, —
может вещь и ерунда,
да в копейке вся сумма.
Антикварное добро —
и ослиное руно.

Лакилот лежит, сверкает,
храбры песни распевает,
веселится удалец,
знать, всему придет конец.

Я из стали, из булата,
а лежу средь сребра, злата,
потому что, господа,
дорога одна душа.
Дин да дин, да динди дин —
гол бедняк и господин.

Вечер в ночку убегает,
на подушку приглашает.
— Милый папа, ляг со мной,
потеплей меня укрой,
дальше сказку поведи.
Что же будет впереди?

— Ах, глаза твои горят
и, как звездочки, блестят.
Сказку я тебе скажу,
все что будет, изложу.
Тихо ночь крадет печаль,
на окне ночная шаль.
Я на доченьку гляжу
и за сказкою слежу.

В электрическом сияньи,
в разноцветном одеяньи,
в света радужном сверканьи,
в драгоценном осияньи
вся из серебра и злата
предстает вещей палата —
антикварный магазин
сувениров и картин.

Как не взглянешь на предмет —
эксклюзивный раритет:
очень редкая вещица
вся от важности пыжится.
И в такое вот собранье,
для всеобщего вниманья,
средь патриций и матрон
помещен железа лом.

Побрякушки обалдели,
от обиды обомлели:
жемчуга в момент ссинели,
бриллианты постарели,
сребро-злато сзеленело,
в одночасье посерело.
Как в созвездие магнатов,
многостоящих каратов
угодил чугунный лом,
кости черной гегемон?

А наш рыцарь Лакилот
стойко песенку поет,
о добре своем пищит,
о душе живой твердит:

Я из стали, из булата,
а лежу средь сребра, злата,
потому что, господа,
дорога одна душа.
Дин да дин, да динди дин —
гол бедняк и господин.

Тут из общего неменья
выходя из цепененья,
как почетный атаман,
выступает талисман.
Бляха золотом смолит,
на груди алмаз сидит,
весь в виньетках и жабо
распирает спесь его.

Что за грозный атаман
древний знатный талисман?
Для каких таких желаний,
предсказаний и гаданий,
обольщений и утех
собрали его на грех?

Отдышался талисман
и поведал важно нам:
— Я из бездны создан был!..
Чтобы тот меня носил,
кто за пряники и жвачки,
да за всякие подачки
отречется от себя,
от душевного добра:
чтоб людям не помогать,
чтобы сыто, сладко спать,
чтобы был всегда богат,
не остался без наград,
чтоб здоровье — сон в пуху,
жизнь, как сахар на меду.

— Что-то, дядя, ты наврал,
видно зелья перебрал.
— Ты, железка, погоди,
слушай повесть, да молчи:
как из древних дней сюда
привела меня судьба.
— Я из бездны создан был!..
Многих видел, пережил;
многим я давал карьеру,
создавал им атмосфэру,
возносил их до небес,
ублажал их интэрэс…

Вот запел ты про добро,
про душевное светло,
что бедняк и господин
голы оба. Вот так клин, —
неужели можно взять
и обоих поравнять?

Лакилот открыл глаза:
что за странные слова,
как брелку то объяснить,
что возможно жизнь прожить,
без желанья всех надуть,
облапошить, обмануть;
без стремления к достатку,
что так ловко для порядку
преподносит нам добро, —
за добром скрывая зло.

Рыцарь мыслями собрался,
со словами побратался
и ответил старцу так:
— Знаешь, дядя, ты чудак;
долгий век ты скоротал,
а умишка не набрал.
Как же можно жизнь прожить,
о себе одном тужить,
славы, почестей хотеть,
да себе подобных есть.
Зарастет душа коростой…

— Уши всем заткнуть берестой.
А болванку я цепями,
а разбойника руками
да клюкой его, клюкой,
да ногой его, ногой.
— Вот тебе я жару дам,
по бокам твоим наддам.

V1
Атаман хватает шпагу,
наступает на беднягу,
тычет тростью в Лакилота,
да кричит, кричит: — Подмога!
Обереги, амулеты,
да со змейкою браслеты,
поднимайтесь, как сычи,
наставляйте-ка мечи —
будем молодца кромсать,
да веревками вязать.
За попрек и клевету
отдубасим нищету.

За беднягу так взялись,
так в азарте разошлись —
свиноклином наступают
и хватают, и толкают,
тянут в разные бока,
вяжут цепями бока.
Рвутся цепи золотые,
искры сыплются стальные.
Лакилот стоит пока, —
только много в злате зла.
Кольца в цепи завились
и змеею обвились,
ножки юноше связали
и рапиру отобрали.

Тут бы сказочке конец,
да взмолился молодец:
— Правда, любая моя,
за тебя страдаю я.
За добро, за честь, за милость
я опять попал в немилость.
Поспеши мне на подмогу,
защити скорей убогу.

Рыцарь молится усердно,
талисман речет надменно:
— Я из бездны создан был,
никому не голосил,
уповал лишь на себя,
на свое большое «Я».
Ты напрасно слово льешь,
с небесами речь ведешь.
Если сам все не возьмешь —
с небесами пропадешь.

Правда — вымысел и ложь,
разве с нею проживешь.
Вот послушай ты меня
крепковластного царя.
Если б я на свете жил,
да за правдою ходил,
всем раздаривал добро —
что имел бы из того.
Чтобы я одел, обул,
из чего бы суп варил?
А теперь я всем богат…

— Ну, ты, дядя, бюрократ,
ловко вывел аттестат, —
переделал честь на блат,
свет на тьму и тьму на свет,
нет на да и да на нет.

Правда любая, приди,
да из плена изведи!
Хоть из стали, из булата,
да добром душа богата.
Дин да дин, да динди дин —
правда — вот мой господин.

Ловко цепями обвит
и ведом на скорый суд
нарушитель тишины
гвоздь, поборник бедноты.
Царь указ оголосил —
люд колена преклонил:

— Я из бездны создан был!
Вот печать в указ отбил:
за упорство, прямоту,
за служение добру
отправляем Лакилота
мы в острожные работы, —
назначаем вбить в стену!

— Слава, славонька царю
и судье и главарю!
Слава, славонька царю!
Лбом стучим поводырю.

Лакилота в стену вбили,
праздник пышный закрутили,
песни петь пошли, плясать,
да друг друга поздравлять.

Талисман один лишь бдит,
все алмазом шевелит.
Призывает он вериги:
— Поищите средь прислуги,
средь пустых картин полазьте,
да на стеночку приладьте
незатейливый мазок,
рисования кусок.
Враз вериги побежали,
царско слово исполняли —
гвоздь прикрыли полотном,
живописии куском.

Талисман жабо поправил,
грудь алмазную расправил,
своих подданных поздравил,
к награждению представил:
тех медалькой, тех венком,
а себя златым крестом.
Повелел писать буклет,
огласить на белый свет:
Я из бездны возрожден!
Кто не с нами — тех на слом.

V11
Лакилот ни жив, ни мертв,
крепко к стеночке приперт, —
веселиться нет причины,
коль тебя по шляпку вбили.
Рыцарь все ж не унывает,
храбру песенку слагает,
на проказницу судьбу
не копит в душе злобу.

Дин да дин, да динди дин —
выбор у меня один:
праву правду величать,
да в обиду не впадать;
сохранять в душе добро,
не пускать на сердце зло.
Дин да дин, да динди дин —
правда — вот мой господин.

Песня — спутница таланта
подкрепляет арестанта,
силу рыцарю дает,
веру в сердце стережет.
Если долго не певал,
знать надежду потерял,
в горе, в радости запел —
глядь, надежду приобрел.
Дин да дин, да динди дин —
пой — и будешь господин.

— Славный рыцарь, милый друг,-
нежный голос молвил вдруг,-
— Я прошу у вас прощенья
за плохое обращенье,
но то воля не моя,
а желание царя.
Ведь меня без спросу взяли
да на гвоздик нанизали,
чтоб закрыло полотно
зла деяния пятно.
Только злым и невдомёк,
что для доброго все впрок.

Вас я в гости приглашаю
в путешествие по краю,
что художник сочинил
на картине отразил.
Вы ко мне придете в гости?

— Рад безмерно этой чести.
Враз в картину он проник,
видит девы светлой лик;
перед дамой предстает,
низко ей поклон кладет,
белу рученьку целует
и немножечко пасует.

Дама рыцарю в ответ
представляет менуэт:
этак ноженькою вбок,
да головку чуть набок,
да руками повела
и присела,— чай краса!
— Славный рыцарь, милый друг,
проведем с тобой досуг.
Я имею власть и силу
взять тебя собой в картину,
миг застывший оживить
и пейзаж преобразить.

Вот герои на холме
в предрассветной тишине,
на долину взор бросают
вид, окрестность озирают.

В лунных капельках роса,
как студеная вода,
отражает неба блики,
звезд рассеянные лики.
Ночь на отдых поспешает,
в сини темной пропадает.
А в лазоревый рассвет,
как принцесса на банкет,
в белом платье и фате,
с алой розою в руке,
входит юная заря,
пробуждение даря.

И ударили в трезвон,
поднимая перезвон,
благовеста купола,
звон заутренний лия.
Колокольный дивный звон
смыл усталой ночи сон,
в сердце радость пробудил
да на труд благословил.
И за утренней звездою
предрассветною порою,
вышли люди на поля
жать пшеничные хлеба.

V111
— Цветик аленький ты мой,
что измазан ротик твой?
— Это, папа, акварель,
я рисую рожь полей.
Вот наш рыцарь Лакилот
по тропиночке идет,
рядом образ светлой дамы
в красно-синем сарафане.
И идут они вдвоем
к белой церкви над холмом.
Слышишь, рыцарь запевает,
дама спутнику играет,
в небе солнышко сияет
да на ржи златой сверкает.

Я тихонечко присел,
на рисунок посмотрел,
взял веселый карандаш
и подправил антураж.
Так покойно мы сидим
и картину мастерим,
дочка песенку поет,
я за дочкой вторю вслед:

— Дин да дин, да динди дин —
труд — вот лучший господин.
Я из стали, из булата
и трудом душа богата.
Если в счастье хочешь жить,
то трудиться не ленись.
Дин да дин, да динди дин —
труд есть лучший господин.

— Папа милый, посмотри,
что-то черное по ржи
словно воронье крадется,
знать, погонечка несется.
Как? откуда? вот беда —
омочил я рукава,
краску черную пролил
и в картину напустил.
— Что-то будет впереди!?
— Тихо, доченька, сиди.
Сказку я поправлю вскоре, —
это горюшко — не горе.

После сладкого безделья,
карнавального веселья,
антикварный люд уснул,
во всю моченьку всхрапнул.
Но не спится главарю,
талисманному царю.
На картину взор бросает…
Чудный свет он замечает:
даль, поля, белесый храм —
и в душе родился план.
Царь решается навек
узаконить темный век:
перекрасить в черный цвет
ненавистный белый свет.

Царь приказ заголосил —
сонных слуг с постели сбил.
Посылает рать свою
на идейную войну.
— Я из бездны создан был,
черный мрак меня родил!
Объявляю посему
свету белому войну.
Я из бездны сотворен!..
Мрак — отныне ваш барон.

— Слава, славонька царю!
Мрак покроет белизну.
Слава, славонька царю,
величаем бездны тьму.

Войско царское стоит,
от усердия дрожит,
рвутся вороны в поход…
Царь отмашку дал: вперед!
По полям в намет пошла
бед предвестник — саранча.
Дан приказ и командирам,
амулетам и веригам:
даму, рыцаря схватить
и в темницу заточить;
оберегам их стеречь,
в подземелии беречь.
Если выйдет посему —
превратится день во тьму.

1X
— Вот бы рыцарю коня —
он сразился бы тогда!..
— Это враз мы нарисуем,
пред бедою не пасуем.

Дочка карандаш берет,
ручкой пухленькой ведет, —
зелень травную рисует,
где лошадочка пирует.
Я ж лошадочку гоню —
нужный облик ей дарю:
морду, шею, грудь, спину —
в общем, лошадь создаю.
Дочка стала помогать:
хвост и гриву рисовать,
ноги стройные тачать,
чтобы коник мог скакать.
Дружно справились с бедой —
конь резвится удалой.
Рыцарь даму подсадил
на коня и сам вскочил.

Резво коник поскакал,
под копыта пыль подмял.
По тропинке в гору мчится…
Воронье над ним кружится,
сильны когти выпускает,
налетает, угрожает.
Лакилот под дуб въезжает,
сук увесистый ломает,
над собой его крутит
да ворон крушит, крушит.
Коник в гору наддает,
саранча по следу прет,
конь копыта в ход пускает,
саранчу долой сбивает.
Конём дама управляет,
к белой церкви направляет.

Вот и церковь на холме
в лучезарной белизне.
Перед церковью стена,
камня прочного скала.
Конь в ворота проскочил —
Лакилот врата закрыл,
сук дубовый примостил
да запор соорудил.
За стеною благодать,
саранчи злой не видать,
ветер лица овевает,
пыль дорожную сдувает.
Пошел коник погулять,
зелень травную щипать.

Рыцарь, дама отдохнули,
к церкви шаг свой повернули.
Входят под благую сень,
слышат звона нежну звень.
На алтарь резной взглянули
и колена преклонили.
— Правда любая, приди,
от беды лихой спаси.
На тебя мы уповаем
и к тебе одной взываем.
В этот грозный черный час
помоги, спаси ты нас!
Нет тебя родней на свете,
мы твои от века дети!

Вокруг храма маета,
в войске царском суета, —
на стену не могут влезть,
совершить достойну месть.
Амулеты и вериги,
зла лихие командиры,
посылают за царем,
талисманным главарем.
Царь предстал. Разинув рот,
речь победную дает:
— Я из бездны сотворен,
оберегом схоронен.
Силы тьмы я призываю
на свет белый напускаю.
Ручку этак простирает
и … от звона замирает.

— Ура! Звенят колокола!
От звона исчезает тьма.
Папуля! миленький! Победа!
Ура! Избавились от вреда.
Ура, ура, ура, ура!
Сияет солнышко с утра!

Дочка песенку ведет
и танцует и поет:
Я из стали, из булата,
добрых дел душа богата.
Если попаду в беду,
то к молитве припаду.
Дин да дин, да динди дин —
я с молитвой господин.

Дочка радостно визжит,
у меня в ушах звенит.
Слышу детский нежный звон —
благовестика трезвон.
— Дальше, папа, речь веди,
Лаки ты освободи,
из стены его возьми,
на свободу отпусти.
— Я и сам желаю знать,
что еще нам ожидать.

Х
То не чистый перезвон,
колокольный ясный звон,
то старушечка вибрация
язва, мол, сигнализация.
Вор ту дверцу подломил
да старушку разбудил.
Ох, трещала! ох, гула!
отключили — обмерла,
страху-жути навела.
И от страха, торопенья,
от трясучки, от волнения
вор смог только и всего
взять картины полотно,
что висело у двери,
с ним и гвоздик со стены

Вот хозяина приказ:
зарешетить дверной лаз,
взять в решетку потолок,
стены, окна и полок.
Пусть-ка сунутся сюда —
и охраны в три ряда.

Антикварное ретро,
раритетное добро
утащили на склады,
поместили там под замки.
И картины поснимали,
в кладовые запихали.
А алмазного царя —
талисмана главаря —
с ним и выводок придворных,
ценну знать камней отборных,
положили в «дипломат»,
чтоб доставить в верный банк.

На цепочке «дипломат»,
он наручником зажат.
Сам хозяин стережет,
вещь бесценную везет.
А его сопровождают
да в охране помогают
сто отборнейших мужчин,
твердолобейших детин.

«Мерседес» летит стрелой,
вслед — охранников конвой,
по булыжной мостовой
нарушая правил строй.
Сам хозяин поспешает,
дел по горло ожидает,
на зеленый, желтый свет
да на красный — спасу нет.
Вот они уж подъезжают,
все дорогу уступают, —
знать, достойнейший барон
раз мигалкою снабжен.
«Мерседес» в ворота двинул,
к тайной двери нос придвинул.

В банке жуть и маета,
ждут хозяина с утра.
Пол надраили до лоска,
не жалели щеток, воска.
Вот хозяин подкатили,
дверцу им уж отворили.
В благолепии стоят
банкослужащие вряд.
Сам хозяин ножкой топ,
по ступенечкам шлёп, шлёп,
поскользнулся на виду —
«дипломатом» об плиту.

Лопнул дивный «дипломат»,
камни, злато вон летят,
в мрамор падают, звенят,
от отчаянья визжат.
А бесценный талисман —
бездны грозный атаман —
на хозяина бренчит
да алмазом пол чертит.
— Я из бездны создан был…
Тут решетки водослив…
Талисман туда летит,
глубь подземная кипит…
Талисман из бездны был —
вот туда он и отбыл.
Кто из бездны сотворен,
будет в бездну возвращен.

— Ну а рыцарь, наш герой?
— Да постой же ты, постой.
Дай немножко отдышаться,
тишиной полюбоваться.
Поиграем лучше в мяч,
перед сном поскачем всласть.
В мяч до сумерек играли,
пыль по коврику гоняли.
Мама вечером пришла,
и «порядок» навела.
Все поели, спать легли.
Засопела ночь в тиши.

X1
Вижу дочкины глаза
в них вопросов череда.
-Папа, рыцарь наш в плену,
до утра я не усну,
если мы им не поможем.
— В путь, малыш, мы это сможем.

В думы мрачны погружен,
вор картиной удручен…
Ну, мазня! Вот лес, вот поле,
вот пшеница на приволье,
бела церковь в вышине,
дама в светлом на заре.
Что такого, что за новь?
Ведь сюжет-то сбит, не нов.
Почему же я сижу
да с картиной речь веду?
Сердце у меня горит,
совесть тихо говорит:
что за жизнь-то у тебя,
ты воруешь день от дня,
ни семьи, ни дома нет.
От тебя так много бед,
горя много ты принес,
лебедой твой сад зарос.
Сад душа зарос, зачах,
сам живешь ты на ножах,
что тебя-то ожидает,
ведь душа твоя страдает.

Вор не спит, не ест ни дня —
нет покоя маята.
Что тут делать?
Как тут быть?
Может печку затопить?

Ночь как дым, в душе темно,
сон как омут, мрачно дно,
думы сердце обжигают,
сон беднягу обнимает.
Вдруг картина оживает,
пелена с глаз опадает,
и пред вором в стражи час
появляется палач.
У него рапира-меч,
хочет вора он засечь…
Вор от страха встрепенулся,
в ворона оборотился,
поскакал, что мочи есть,
и не глядя прямо в печь.

Печка — русская душа —
для услады нам дана.
В холода не замерзать,
а уютно сладко спать;
чтоб готовить всласть еду:
щи да кашу на жару;
чтобы зимнею порой,
когда вьюга за стеной,
деткам сказки сочинять,
о добре и зле вещать.

Ну а печка у вора
нынче очень холодна,
сажей черною разит,
воздух серою коптит.
Стала печка замерзать,
потихоньку пропадать.

Ворон-вор в печи сидит
да на рыцаря шипит.
Клювом воздух бьёт что силы,
ждёт спасенья как с могилы —
лучше в черной саже жить,
чем прощения просить.

Гордый сильный человек
не опустится вовек
признавать себя неправым:
слабым, немощным, слюнявым,-
ибо это страшный срам —
стать овцой на корм волкам.
Если гордый — значит Волк,-
в этом жизнь,
и в этом толк!

Лаки в ножны меч вложил,
отступил и загрустил.
Гордость — это как проказа:
сырость, плесень и образа.
Чтобы плесень победить,
надо свечку засветить.

Лаки к Деве поспешил,
Лаки Деву насмешил.
Дева Лаки говорит:
— Добрый гордость укротит!
Скушай лучше пирожок,
разлюбезный мой дружок.
Если хочешь мудрым быть,
Книгу научись любить.
Слово — посильней меча,
в Слове мощь на все века.

Даль, пшеничные поля,
церковь, белая заря.
Лаки с Книгою сидит,
меч под деревом зарыт,
Дева к чаю стол готовит,
ветер в колокол трезвонит:
— Заходи и млад и стар,
пей живительный отвар!
Звонко льётся дивный звон…
Кто услышал — тот спасен!

Вот и утренний рассвет.
Среди тьмы луча просвет —
нежный тихий перезвон —
колокольный вечный звон,
колокольный вечный стон:
на поклон, поклон, поклон.

Вор решился, что терять,
надо жизнь определять,-
и на звон идет, бредет,
на алтарь душу несет.

X11
Чередою дни прошли,
годы в вечность проросли:
дом, семья, любовь, уют,
честь и честность, радость, труд.

Вот рабочий человек,
что с копейки прожил век,
не богат, но чист душой,
а в глазах покой, покой.

Дети папу уважают,
дети маму величают,
в наставлении живут,
мир, добро другим дают.

На стене висит картина:
Дама, рыцарь, паутина,
даль пшеница и поля,
церковь, белая заря.

Ребятишки подрастают,
наставления читают,
что отец их написал,
дабы кто с них не пропал.
Наставления — слова
как пророчила душа.

Если сделаешь добро,
то посеешь серебро.

На обиду не ответил —
золотой себе отвесил.

Если хочешь в мире жить —
дружбу научись ценить:
не имей ты сто рублей,
а имей ты сто друзей.

Если кто к тебе пришел
и на ближнего наплел —
с тем ты лучше не дружи,
а тихонько отойди.

Если друга приобрел,
то алмаз себе нашел;
если друга потерял —
нищим и убогим стал.

Если ты кого ударил,
то тебя твой ум оставил.

Коли бранные слова —
обнищает та душа.

Хочешь человеком быть,
то трудиться не ленись.

На другого не смотри,
за собою проследи.

Научись все исполнять,
свой характер закалять.

Ну а вырастишь большой,
город выстроим большой,
сад посадим молодой
ясной вешнею порой.
В том саду расти пойдет
огнецвета семицвет…
А коль скоро будем вместе
возводить на этом месте
город славный, сад взрастим —
дружбой мы себя скрепим,
и исчезнут навсегда
горе, ненависть, беда.

Я замолк. В полночный час
не веду уже рассказ.
И ребенок крепко спит,
сладенько во сне сопит.
Засыпаю и сквозь сон
слышу песни перезвон.

Я из стали, из булата,
добрых дел душа богата.
Город выстроен большой,
сад посажен молодой.
Дин да дин, да динди дин —
радость — лучший господин.

Спит ковыль, цветет лоза,
подрастает егоза.
Снятся ей иные сны:
баю, баюшки… расти.

Снятся мудрые леса
да на пахоте роса.
Видит неба полный свод,
звезд счастливый хоровод.
Лакилот ведет коня:
покатаю, мол, тебя,
в небе синем прокачу
и луною оботру.

Будем в звездах путь искать,
солнца косы завивать.
Будем город золотой
строить вешнею порой.
И резвиться в зорях ясных,
отгоняя все ненастья.
Молнии руками брать,
в океан-буян бросать.
Корабли все сосчитаем,
в дальний путь попровожаем,
сбережем на водной глади,
приготовим всем оладьи.

Лакилот зовет в поход,
времени не властен ход.
Все, что было лишь во сне,
он покажет на заре.
Засверкает неба край,
отворится небокрай,
и появится на свет
огнецвета семицвет.
Лепесток его сорвешь
и желанное вернешь.

Будешь век ты в счастье жить,
ближних и врагов любить,
будешь строить жизнь сполна…
Спи, желанное дитя!
И в глубоких снах своих
чистых, ясных, озорных
будешь слышать, как поет
славный рыцарь Лакилот.

Я из стали, из булата,
добрых дел душа богата.
Позови меня — приду,
радость, счастье принесу.
Дин да дин, да динди дин —
вера есть мой господин.

Print Friendly, PDF & Email

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.