В юности Леви-Строссу приходилось слышать, что он «грязный еврей». И вот человек, оторванный от своих национальных корней, считавший себя настоящим французом, усвоил «с младых ногтей» это странное ощущение насильственной отчужденности от какой-либо культурной почвы.
Музыкант в науке
Век Клода Леви-Стросса
Юрий Шейман
Альберт Эйнштейн вдохновлялся романами Ф. Достоевского и игрой на скрипке. Великий этнограф XX в., антрополог и структуралист К. Леви-Стросс обожал Вагнера и Стравинского, считал их своими предшественниками, а язык музыки — идеальным средством выражения народного духа.
Жизнь дается всем, а удается немногим. К. Леви-Строссу жизнь не просто удалась. Он прожил целый век (с гаком), во многом обозначил и подытожил его. Смерть К. Леви-Стросса в Париже 30 октября 2009 г. на 101-м году жизни поразила многих, кто знал это имя, как может поразить гибель бога, мифического героя или смена эпох. Родившийся в 1908 г. в Брюсселе и проживший бóльшую часть жизни в Париже, сын художника, внук раввина, правнук композитора Исаака Штрауса, доживший до мифологического возраста Клод Леви-Стросс, кажется, самой судьбой предназначался на роль необыкновенного человека. Он стал знаменитым ученым и путешественником. Считается, что биография мыслителя заключена в истории его идей, во внутренней жизни, но судьба крепко-накрепко связала имя Леви-Стросса с историей XX в., историей еврейского народа и вместе с тем нарекла Индейцем нашего века. Он странствовал в дебрях Амазонки, жил среди затерянных, исчезающих индейских племен, описывая реалии их быта и мифологию, написал об этом ставшую бестселлером полуэссеистическую книгу «Печальные тропики», наполненную теплым человеческим чувством и личным содержанием. Такой вот Миклухо-Маклай или Поль Гоген нашего времени.
В юности Леви-Строссу приходилось слышать, что он «грязный еврей». И вот человек, оторванный от своих национальных корней, считавший себя настоящим французом, усвоил «с младых ногтей» это странное ощущение насильственной отчужденности от какой-либо культурной почвы. Именно тогда, возможно, развилась в нем способность смотреть на мир и на себя самого как бы со стороны, релятивизируя категории родной культуры.
Жизнь кабинетного ученого не давалась Клоду Леви-Строссу. И дело не только в экспедиционной деятельности. Попав в побежденной немецкими нацистами Франции под действие расовых законов, он в 1940 г. эмигрирует в Америку, тем самым избежав лагеря и вероятной гибели. После войны занят на дипломатической службе, но в конце концов возвращается на родину и в науку. Леви-Стросс был награжден Большим крестом ордена Почетного легиона, удостоен многих других наград, премий, академических званий, обрел мировое признание, особенно после выхода в свет в 1958 г. книги «Структурная антропология», ставшей своего рода библией для структуралистов.
Леви-Стросса часто называют создателем структурного метода исследований в гуманитарной области знания. Это не совсем так. Структурализм сначала возник в лингвистике, и задолго до Леви-Стросса. Его принципы сформулировал Ф. де Соссюр, развил Ельмслев. Знакомство с русскими структуралистами Пражского лингвистического кружка Р. Якобсоном и Н. Трубецким оказало большое влияние на Леви-Стросса, и он перенес методы, сложившиеся в изучении фонологической системы языков, на исследование первобытного мышления. Мифология дикаря описывается путем выявления так называемых бинарных оппозиций типа: сырое — вареное, твердое — мягкое, сухое — влажное, небо — земля, пустое — полное, живое — мертвое, природа — культура, мед — табак, мать — отец, друг — враг, герой — жертва и т. д. Как в китайской культуре генеральное разделение образов мира на Инь и Ян проходит по всем этажам мироздания, так и в любой культуре в силу универсальных особенностей устройства человеческого языка присутствует диктат подобных метафор. Они и образуют особую структуру мышления, определяющую формы поведения, ритуалы, обряды, сюжеты фольклора и т. д. Мифы, переходя с одного уровня бытия на другой, как бы перекодируют исходный концепт. Снятие противоречия осуществляется за счет нахождения медиатора — компонента, который принадлежит и к тому, и к другому миру. Так, например, ворон или койот становятся у некоторых народов сакральными животными в силу того, что питаются падалью и, таким образом, принадлежат как к миру живых, так и к миру мертвых. Собственно, в завершенном виде ментальность дикаря представляет собой уже не структуру, а своеобразный «бриколаж» (термин, введенный Леви-Строссом для обозначения окольных путей сознания, уподобляющихся отскоку шара в биллиардной игре), образующийся в результате диалогической трансформации мифов.
С другой стороны, идейной пуповиной Леви-Стросс связан с Фрейдом и Юнгом, интерпретируя коллективное бессознательное в рамках архетипов аналитической психологии и мифологизируя мораль современного человека в духе фрейдистского понимания Эдипова комплекса: происхождение человечества трактуется им как результат первобытного инцеста, оставившего свой отпечаток в архаическом мышлении.
Клод Леви-Стросс — апологет древних культур и критик современного человечества. Моментом «грехопадения» вслед за Жан-Жаком Руссо он считал изобретение письма, противопоставленного живой устной речи, отчуждающего язык от человека. Буква не звук, не фонема, а элемент мертвенной регистрации. Древние культуры, близкие к природе, уважительно к ней относящиеся, сменяются «нескромной» цивилизацией, человечество унифицируется и возрастает в геометрической прогрессии, порождая проблемы, из которых Леви-Стросс не видел выхода. В отличие от Хантнгтона современную эпоху он определял не как столкновение цивилизаций, а как кризис перенаселенности планеты, что для него было и кризисом смысла. Леви-Стросс отказывался видеть структуру, а, стало быть, и смысл в истории. Отсюда его пессимизм и тяготение в конце жизни к буддизму.
Можно спорить о применимости или неприменимости структурного метода к исследованию мифов, обрядов, систем родства и т. д. Но проблема многих концепций XX в. — в том, что они, выходя за скромные рамки своей области науки, зачастую начинали претендовать на роль философии, универсального эзотерического знания и т. п. Соответственно мэтр учения натягивал на себя облачение служителя культа и начинал вещать наподобие авгура, медиума, жреца. Конечно, здесь проявляется легко объяснимая увлеченность ученого, но характерно, как легко отыскивается готовая внимать речам новоявленного оракула аудитория.
Леви-Стросс менее других повинен в грехе сакрализации своей концепции, но и он не полностью избежал этого соблазна. И вот здесь объект его исследований — мифология — пересекается со свойствами мышления самого исследователя. Дело в том, что мифологическое мышление сверхлогично, тотально. Если в мире грибов встречаются грибы хорошие и ядовитые, значит непременно то же самое должно быть и в мире людей. Женщина в период месячных очищений способна осквернить всю вселенную и потому обязана выполнять особые предписания, например ни в коем случае не касаться ногами земли и т. д. Подобные метафоры терроризизируют человеческое сознание. Прямолинейный перенос отношений с одного уровня бытия на другой — главнейшее свойство мифологического мышления. Когда идеи естественного отбора переносятся на социальную жизнь, они порождают фашизм. В принципе верная философская и физическая идея детерминизма, перенесенная на жизнь людей, приводит к законодательному ограничению свободы и прав человека. Здесь в качестве интеллектуального противоядия необходим элемент иронии, релятивизма, способности мысли к рефлексии, осознанию своих границ, столь несвойственный фундаменталистским культурам. Недаром Сартр, споря с Леви-Строссом, утверждал, что человеческое проявляется именно в способности выходить за рамки застывших схем. К. Леви-Стросс чувствовал это и сам, пережив «деконструкцию» своего учения, проделанную Жаком Деррида, пережив самого Деррида и вообще свое время. В конце концов, кто больше него сделал для самопознания человека, которое единственно и ведет к свободе?! Печально, конечно, пережить своих современников, даже самою свою теорию, но это ведь естественная плата за долголетие, и Леви-Стросс сумел-таки заглянуть за черту, не обнаружив там никакого смысла. Таков грустный каданс симфонии его жизни.
«ворон или койот становятся у некоторых народов сакральными животными в силу того, что питаются падалью и…»
——
Поскольку я утилитарист и прагматик, то выскажу мысль, что неглупые люди объявляли священными животных-санитаров. Как это делали, например египтяне в отношении крокодилов (очищали от падали водную среду) и среди птиц — в отношении ибисов.
Всё остальное -дурные фантазии кабинетных мудрецов.
ворон или койот становятся у некоторых народов сакральными животными в силу того, что питаются падалью
————
Животные и птицы-санитары. Понятно, что их надо охранять.
Как в Древнем Египте охраняли крокодилов (санитары водной среды) и ибисов (санитары сухопутья)
lbsheynin@mail,ru
Менее всего Леви-Стросса можно назвать «кабинетным мудрецом».
«Жизнь дается всем, а удается немногим». Хорошая сентенция. Она дает повод вспомнить о Л.Леви-Брюле, «полутезки» (Вяч.Вс.Иванов) К.Леви-Строса. Он был не менее выдающимся ученым, они даже темы разрабатывали одинаковые. Но кто скажет, почему научная судьба у Леви-Брюля «не удалась»?
Вот Вы пишете: «Знакомство с русскими структуралистами Пражского лингвистического кружка Р. Якобсоном и Н. Трубецким оказало большое влияние на Леви-Стросса, и он перенес методы, сложившиеся в изучении фонологической системы языков, на исследование первобытного мышления. Мифология дикаря описывается путем выявления так называемых бинарных оппозиций типа: сырое — вареное, твердое — мягкое, сухое — влажное, небо — земля, пустое — полное, живое — мертвое, природа — культура, мед — табак, мать — отец, друг — враг, герой — жертва и т. д.»
Непонятно, зачем надо было переносить фонологические методы на исследование первобытного мышления?
Ведь принцип бинарных оппозиций соотносится с законом coincidentia oppositorum, что означает слияние, совпадение противоположностей. В свою очередь этот закон связывается с именем Николая Кузанского(1401-1464), немецкого мыслителя XV века. Идеи о совпадении противоположностей положены в основу его постулатов о тождестве знания и незнания, о совпадении максимума и минимума, о вечном движении и т.д.
Сoincidentia oppositorum является ключевым не только в учении Николая из Кузы. Он приобрел весомое значение во всей истории европейской мысли.
Этот принцип, как писал М.Элиаде, известный ученый мифолог и религиовед, «лежит в основе построения и мифологической картины мира, которая представляет собой два противоположных плана. Поэтому, как правило, все мифы дуалистичны, а действующие в них божества имеют двойственную природу. Бог – это жизнь и смерть, свет и мрак, голод и насыщение. Великие богини одновременно являются божествами плодородия и разрушения, рождения и смерти. Вследствие такого представления о двуединстве божественной реальности нет ничего противоестественного в том, что в мировосприятии первобытного человека небытие становится бытием, зло совпадает с добром, профанное совпадает со священным, множественное с единичным».
Дальше вы пишете, что «идейной пуповиной Леви-Стросс связан с Фрейдом и Юнгом, интерпретируя коллективное бессознательное в рамках архетипов аналитической психологии и мифологизируя мораль современного человека в духе фрейдистского понимания Эдипова комплекса: происхождение человечества трактуется им как результат первобытного инцеста, оставившего свой отпечаток в архаическом мышлении».
Я не буду сейчас писать здесь о нелестной аттестации, которую дал Леви-Строс Фрейду. Но нельзя не отметить, что Юнг, говоря о об архетипах, писал (отдавая должное своему предшественнику), что архетипы по существу соответствуют понятию коллективных представлений в психологии примитивов, введенному Леви-Брюлем.
Конечно, у Леви-Строса много заслуг как ученого. Но что интересно. Почему-то его теория не имеет дальнейшего развития (или мне не встречалось таких работ?) А вот Леви-Брюль, всеми обруганный за свою концепцию пралогического мышления и потому психически сломленный, упоминается и не редко, а его принцип «мистической партиципации», или сопричастия как основы отношений между существами и предметами, тоже получил научное признание. И более того.
Например, А. Пелипенко рассматривает понятие мистической партиципации не только применительно к архаическим обществам. Он дает этому понятию расширительное толкование, видя в партиципации универсальное свойство психики, органически присущее человеку.
А в общем, спасибо за такую неожиданную статью, побольше бы таких статей.
Уважаемая Инна!
Вы пишете: «Непонятно, зачем надо было переносить фонологические методы на исследование первобытного мышления?»
Леви-Стросс был структуралистом, это значит, что он разделял взгляд на язык как на систему. Впервые фундаментальные методы исследования структуры языка разрабатывались на материале фонологии, а затем уже переносились на другие уровни языка. Достаточно вспомнить выдающегося лингвиста М.В. Панова, пытавшегося исследовать синтаксис методами фонологии. Я уже не говорю об Игоре Мельчуке или Юрии Апресяне, исследовавших системы грамматики и семантики естественных языков. Леви-Стросс рассматривал архаические системы родства и мифологических представлений как своеобразные языки и потому применял методы, опробованные изначально в лингвистике. Что тут непонятного?
Я ничего не имею против Леви-Брюля и тем более Николая Кузанского. Я нигде не противопоставляю «полутезок» Леви-Брюля и Леви-Стросса. Но Леви-Брюль — это всё-таки другая эпоха, и он иссследовал мышление первобытного человечества с точки зрения социологии и логики, а не лингвистики. Во многом он был прав, но чем «провинился» перед ним Леви-Стросс?
Если Вы просто хотели дополнить мою заметку, спасибо! Это было очень интересно.
С большим вниманием читаю Ваши статьи. Еще раз спасибо!
Ваш Ю. Шейман
Интересно, очень интересно! Но местами довольно сложно для моего технического мышления.
Виктор, приходите — обсудим.