В общем, совсем не случайно, оказавшись в том краю весной 1984-го по совсем другому поводу (в качестве так называемого «сопровождающего» Ленинградского бюро путешествий доставил по небу с невского берега на каспийский сто туристов), я воспылал желанием с обоими братьями непременно встретиться. Однако Рустам был в отъезде. Зато Максуд принял гостя со всем восточным радушием.

«ТАИНСТВЕННОЕ ЗЕРНО ДУХОВНОСТИ!..»

11 мая 1935 года родился писатель, драматург, сценарист Максуд Ибрагимбеков, с которым я встретился почти сорок лет назад.

Лев Сидоровский

В МОЕЙ старой телефонной книжке есть такая запись:

«Братья Ибрагимбековы. Максуд Мамедович: 370000, Баку, Гаджибекова, 27, кв. 36. Тел. 98-48-95. Рустам Мамедович: 370006, Баку, Лермонтова, 3, кв. 54. Тел. 92-63-13».

Да, жили знаменитые братья в Баку, а их книги читала вся страна. И смотрели люди спектакли, по­ставленные по их пьесам, и радовались фильмам, снятым по их сценариям.

Ну, например, у старшего, Максуда, в самом тогда авторитетном столичном журнале «Новый мир» была опубликована повесть «И не было лучше брата», встреченная с горячим интересом. Впрочем, огромной популярностью пользовались и другие его творения: «За всё хорошее — смерть», «Кто поедет в Трускавец», «Пусть он останется с нами», «Прилетела сова», «История с благополучным концом», «Концерт для баритона с оркестром»… А ещё — пьесы: «Мезозойская история», «Мужчина для молодой женщины», «Дай мне время!» и прочие шли на сценах свыше пятидесяти театров — от столичного Малого до ленинградского ТЮЗа… А по его сценариям на разных студиях страны было снято двенадцать художественных и двадцать документальных фильмов.

Что же касается младшего, Рустама, то его пятнадцать пьес (назову лишь «Женщину за закрытой дверью», «Похороны в Калифорнии», «Дом на песке», «Похожий на льва») завоевали любовь театралов, пожалуй, на всём белом свете. А многие фильмы по его сценариям (их более сорока) стали нам очень любимы: ну, например, «Белое солнце пустыни» или «Храни меня, мой талисман»…

В общем, совсем не случайно, оказавшись в том краю весной 1984-го по совсем другому поводу (в качестве так называемого «сопровождающего» Ленинградского бюро путешествий доставил по небу с невского берега на каспийский сто туристов), я воспылал желанием с обоими братьями непременно встретиться. Однако Рустам был в отъезде. Зато Максуд принял гостя со всем восточным радушием.

 ***

РАСПАХНУВ дверь, крепко скроенный усатый хозяин квартиры полуобнял меня за плечи и на вопрос, надо ли снимать обувь, расхохотался: «Слушай, я ведь не в баню приглашаю!» Ну а в месте, предназначенном для беседы, я прямо-таки застыл, поражённый, во-первых, старинным оружием на ковре во всю стену и, во-вторых, — шикарно сервированным столом. Оказывается, в ожидании гостя был сделан телефонный звонок в соседний ресторан — и вот теперь передо мной красовались и дюшбара (как пояснил Ибрагимбеков, «наваристый бульон с маленькими пельмешками, обильно сдобренные специями и зеленью»), и кутабы («прелесть из тонкого, нежного теста в виде полумесяца»), и аджапсандал («рагу из баклажанов, томатов, сладкого перца, чеснока и лука»). А к чаю была ещё припасена, как добавил творец всего этого изобилия, «азербайджанская сладость номер один — пахлава!» Да-а-а, прежде, за всю свою журналистскую практику, с подобным хлебосольством встречаться мне не доводилось. В общем, сражённый наповал восточным гостеприимством, был вынужден отведать всю эту вкусноту, и лишь потом «принимающая сторона» милостиво позволила журналисту включить свой репортёрский магнитофон.

 ***

 ПРЕДВАРЯЯ разговор, я — «как представитель питерской именно молодёжной газеты» — выразил писателю своё восхищение: мол, как удивительно удаются ему истории о подростках, которые получаются невероятно трогательными и правдивыми!

Он улыбнулся:

 — Таким началом вы меня растрогали аж до слёз!

Я не унимался:

 — Вы говорите с детьми о вещах сложных и неоднозначных без морализаторства и, так сказать, «пропаганды», доверяя их смышлёности, чутью, восприимчивости к правде. А перечитывая совсем недавно сборник ваших повестей, не­вольно подумал, что главная тема писателя Максуда Ибра­гимбекова — это, по­жалуй, духов­ность молодого человека. Сог­ласны, Максуд Мамедович?

Мой визави посерьёзнел:

 — Действительно, проблема духовности, а вернее — без­духовности некоторых моло­дых людей сейчас для меня, по­жалуй, первостепен­на. Ведь сплошь и рядом можно встретить юношу, кото­рый и образован, и хорошо одет, и — благодаря телевиде­нию — прекрасно обо всём осве­домлён, в общем, внешне вроде бы налицо все атрибуты культурного человека. Однако, если проанализировать, чего он хо­чет, если попытаться опреде­лить круг его интересов, то (не хочу клеветать на всех) карти­на порой получается унылая…

Я продолжил:

 — И в то же время, Максуд Мамедович, вы по­стоянно ищете совсем другие характеры. Рассказывая, напри­мер, о детях, радуетесь не­посредственности юного героя, подвижности молодой души, умению удивиться пустяку, за­думаться над ним… Невольно вспоминаю юного Таира из по­вести «За все хорошее — смерть»: какая в этом вроде бы физически слабом мальчи­ке сила духа, какая самоот­верженность!

 — Мне очень важно, — отозвался собеседник — чтобы читатель ощутил его интеллигентность (хотя, наверное, кому-то такое слово в отношении ребёнка может показаться странным). Что же определяет эту интеллигент­ность? Таир молчаливо при­знаёт свою телесную слабость, терпеливо сносит пренебрежи­тельное отношение сверстни­ков. Спасая голодных друзей от неминуемого отравления, он выбрасывает испорченные рыб­ные консервы и, когда вслед за этим наступает жестокая, несправедливая расправа, ис­пытывает по отношению к обидчику не ненависть, а не­доумение, даже жалость. Вот и получается, что интеллигент­ность Таира заключена вовсе не в мягкотелости, а в щедро отпущенной способности к по­ниманию, в терпимости… Нрав­ственная твёрдость этого ма­ленького человека намного вы­ше грубой силы его сверстни­ков — не случайно именно Таир оказался способным вы­вести ребят из подземелья…

 — Да, внешне слабый маль­чик, по сути, совершает под­виг. Ваш юный герой лишний раз подтверждает своими поступками справедливость исти­ны о том, что время подвигов отнюдь не миновало. Между тем, многие его сверстники сетуют на то, что родились слишком поздно, что лишь на фронтах Гражданской или Ве­ликой Отечественной войн можно было ярко проявить свой характер…

 — Думаю, что нынешним молодым повезло: огромное количество событий, которые происходят каждый год, каждый месяц, каждый день, делают нашу эпоху по своему уникальной. Мир бурлит — и, естественно, человек в этот процесс вовлекается…

 — Хорошо: эпоха — уникаль­на, а насколько ей отвечают нынешние молодые? Зачастую некоторые представители дру­гого, старшего, поколения го­товы обвинить семнадцатилет­них во всех грехах. Допустим, в том, что поют «не те» песни, танцуют «не те» танцы… Кстати, вам, Максуд Мамедович, ведь тоже почти «полтинник», и вы, наверное, тоже ску­чаете по старым танго?

 — Скучаю. Достаю старую пластинку, ставлю на проигры­ватель… Но мне также нуж­ны и Градский, и Битлы, и со­временные группы — в об­щем, получаю удовольствие и от Бетховена, и от Пендерецкого… Причём если бы даже современные ритмы мне кате­горически не нравились, никог­да бы не путал такие понятия, как духовность, бездуховность и музыкальные вкусы, ибо это вещи разные, параллельные.

 — Что же, Максуд Мамедович, вас привлекает в людях, так сказать, в первую очередь?

 — Мне нравятся сильные люди, способные быть лидера­ми. Кстати, лидерство, по мое­му глубокому убеждению, — свойство, прежде всего, биоло­гическое: человек может быть, что называется, семи пядей во лбу, но если он лишён талан­та быть лидером, то не станет им никогда. И, мне думается, очень важно, чтобы духовный уровень лидера всякий раз оказывался достаточно высо­ким, в противном случае — жди плачевного результата… Вспоминаю историю одного че­ловека. Родился и вырос он в селе. Приехал в Баку, посту­пил в институт. Учился хоро­шо. Получив диплом, остался в том же вузе. Со временем защитил диссертацию, возгла­вил кафедру… Но поскольку его знания, как оказалось, но­сили фактически характер фор­мальный, поскольку духовно он воспитан не был, то смот­рел на кафедру, как на «соб­ственный огород». И однажды попался на взятках… Если уж наш разговор невольно коснул­ся этой больной темы, добав­лю: никто не сможет искоре­нить взятки в институтах, если люди, которым принадлежит там власть, педагоги, не будут духовно чисты… Таинственное зерно духовности! Мы должны внимательно следить за тем, чтобы духовность становилась неукоснительным свойством че­ловеческой натуры, особенно если речь идёт о тех, кто только ещё вступает в жизнь…

Я вспомнил:

 — Вот Джалил-муаллим из повести «И не было лучшего брата», чей непростой характер вы исследовали столь скрупулёзно. Ведь, вроде бы, чистый, порядочный человек, а, между тем, сколько беды при­носит окружающим…

 — Да, не подлец. Наоборот — абсолютно искрение желает добра всем и при этом начи­нает всем «стричь уши», пото­му что ему кажется, что уши должны быть «квадратными». Тоже, кстати, лидер — вот в чём опасность! И самое страш­ное: у Джалила обязательно появляются единомышленники, даже среди тех. кому он эти самые «уши» постриг.

 — Вы знали такого в жизни?

 — Увы, и не одного. Эти люди лишены способности со­переживать и понимать. А есть ещё худший вариант: те, кто не хочет понять, — настолько уверены в своей непогрешимо­сти…

 — Чувствуется, Максуд Ма­медович: за тем, что вы пише­те, стоит личная жизнь. Не про­сто житейский опыт, а какие-то совершенно конкретные си­туации из собственной биогра­фии: конкретные люди, встре­чи, конфликты… Это ощущение справедливо?

 — И да, и нет. Потому что, конечно, личный опыт творче­ского человека в его «продук­ции» присутствует обязатель­но, но — в слишком уж видо­изменённом варианте. Я бы сравнил это соотношение с явью и снами. Да, творчество, без сомнения, оперирует теми конкретными знаниями, встре­чами, конфликтами, которые накопил человек, и, тем не ме­нее, по какому-то складу мыш­ления всё это здорово видо­изменяется…

 — Наверное, прежде всего вам, как писателю, напоминает о себе военное детство?

 — Пожалуй, так. Хотя мне кажется неверным, когда гово­рят отдельно о детстве, от­дельно — о юности, отдельно — о зрелости. Так бывает у стрекоз или лягушек: стадия личинки, стадия головастика… А у человека — всё едино. И уж коли ребёнок получает доб­ро и ласку, то это неминуемо превращается в его капитал и потом, спустя годы, приносит результат. Даром не проходит ничто…

 — Вспомните, пожалуйста, когда впервые ощутили тягу к писательскому ремеслу…

 — Не помню, когда это по­чувствовал, но мне кажется, что всё возникло от любви к чтению. Более того, я вооб­ще убеждён: человек, кото­рый понимает, какое это гро­мадное счастье — хорошая книга, рано или поздно осо­знает, какое счастье — самому что-то сделать в этой области, как-то высказаться о жизни. Да, человек, не любивший по-настоящему чтение, писателем быть не может — в этом, как мне кажется, весь секрет.

 — Каким же книгам, прочи­танным в ту давнюю пору, обязаны вы этой любовью?

 — Мне нравились авторы, совершенно не похожие друг на друга: и братья Гримм, и Чуковский, и Дюма, и Дик­кенс… Эти книги остались лю­бимыми до сих пор. Однако, когда, случается, их перечиты­ваю, зачастую, увы, напоми­наю сам себе человека, кото­рый, съев вкусный пирог, на­чинает вдруг выяснять: каким было тесто, какой — начинка… То есть многое идёт уже «от ума», а не от сердца…

 — Интересно, как возникает сюжет той или иной повести! Были ли у вас в жизни уже готовые примеры или даже сюжеты?

 — Примеры — были, но не сюжеты… Лет десять назад в одной горной северокавказ­ской деревушке я вдруг уви­дел новенький «мерседес». Причём автомобиль хоть и новый, но собран он был ещё в середине тридцатых годов, на одном из заводов фашист­ской Германии. Оказывается, машину вместе с разным ору­жием нашли местные ребятиш­ки в бункере, оставшемся с войны. Так «мерседес» дал толчок для повести «За всё хорошее — смерть». А вообще-то сам не могу понять, как эти сюжеты возникают, да и стараюсь поменьше рассуж­дать о писательском ремесле — может, потому, что учился не на филфаке, а — совсем на­оборот — в политехническом, и мне гораздо легче расска­зать вам, как построить дом, нежели — как выстроить сю­жет…

 — Вы в прошлом — строи­тель, брат — физик: это что, фамильная черта — резко ме­нять жизненный выбор?

 — Мне кажется: если почув­ствовал внутренний зов, надо ему подчиниться. Иначе жить нельзя.

 — Вы старше Рустама на че­тыре года и, вероятно, были для брата лидером?

 — Ну, конечно! (Смеётся). Физически же был сильнее… А вообще-то у нас всё про­исходило поэтапно: я посту­пил в технический вуз — он поступил в технический вуз, я был чемпионом по боксу — он был чемпионом по боксу, я занимался греблей на каноэ — он занимался греблей на каноэ, я стал писать — он стал писать, я пошёл в кинемато­граф — он пошёл в кинема­тограф, теперь — секретарь Союза кинематографистов Азербайджана…

 — По-моему, вместе вы на­писали совсем немного?

 — Да, лишь пьесу «Кто при­дёт в полночь?» и либретто балета «Тысяча и одна ночь».

 — Способны «дарить» друг другу сюжеты?

 — Ни я, ни Рустам просто не приняли бы такого подар­ка.

 — Замечали за собой чув­ство ревности к брату, если у него — успех?

 — Какая ревность: я Руста­ма люблю больше жизни!.. Обязательно посмотрите его новую картину «Перед закры­той дверью» — эта вещь мно­го сильнее, чем «Допрос»…

 — Хотелось бы заглянуть в вашу творческую лабораторию. Например, ведёте записные книжки?

 — Веду. Заношу туда раз­ные наблюдения, но почему-то, когда начинаю работать, чаще всего этих записей не нахожу. Однако пропаже не огорчаюсь, ибо давно уже убедился в том, что главное в памяти сохраняется и так.

 — Ваши тексты очень афористичны.

 — По-моему, работа писателя как раз в том и заключается, чтобы «по ходу» написать нечто, претендующее на название афоризма. Или — простую незамысловатую строку, которая кому-то надолго запомнится. Или — придумать сюжет с интересными героями, которых кто-то полюбит или возненавидит. В этом и заключается в конечном итоге труд и счастье писателя…

 — Вы «сова» или «жаворо­нок»?

 — Типичнейшая «сова»: луч­ше всего мне работается с по­ловины третьего ночи…

 — Что пишется труднее — повесть, пьеса, сценарий?

 — Со сценариями и пьеса­ми, пожалуй, легче. Зато из двенадцати страниц прозы в результате получается одна — такой вот отход…

 — Принимаете участие в по­становке своих фильмов?

 — Очень редко — лишь тог­да, когда режиссёр хочет со мной посоветоваться. Сам же соваться с советами после то­го, как доверил человеку сце­нарий, считаю неэтичным.

 — Какие же из «своих» ки­нолент принесли наибольшее удовлетворение?

 — «В один прекрасный день», «Кто поедет в Трускавец» и «Пусть он останется с нами»…

 — Последний из названных фильмов меня прямо-таки пронзил: какое там проникновение в мир маленького героя, какие точность и ненавязчивость акцентов, чуть ироничная интонация, прелесть необязательных деталей и наблюдений! Это — как у Светлова: «Без необходимого я уж как-нибудь проживу, а вот без лишнего…»… А какая из «собственных» театральных поста­новок вам ближе?

 — Лишь две принял сразу и целиком: «Мезозойскую ис­торию» в Малом театре и «За всё хорошее — смерть», от­лично осуществлённую в Ле­нинградском ТЮЗе Зиновием Корогодским… Кстати, в горо­де на Неве у меня много хо­роших друзей, особенно — среди   кинематографистов: Илья Авербах, Юрий Клепи­ков, Владимир Григорьев, Фрижетта Гукасян…

 — Невольно обратил внима­ние на вашу коллекцию: шпа­ги, сабли, эспадроны, писто­леты…

 — Не знаю ничего красивее, чем старинное оружие. Впро­чем, это увлечение скорее ди­зайнера, а не коллекционера.

 — Знаю, что вы и сами, как мушкетёр, за свои произведения способны драться…

 — Да, приходилось… Например, после того, как «Новый мир» опубликовал «И не было лучше брата», в нескольких бакинских газетах известные критики вдруг мгновенно раскрыли «аморальную», а следовательно, и «антисоветскую сущность» вышеупомянутого произведения и его автора. Попутно лягнули «Новый мир». А секретарь ЦК Компартии Азербайджана, некий Кулиев, тут же во все главные центральные издательства и редакции журналов разослал письма с запретом на все мои произведения — в том числе и будущие. В общем, кислород мне перекрыли, денег нет… Пришлось обращаться за помощью к Гейдару Алиеву. В той очень длинной телеграмме я среди прочего сообщил, что секретарь ЦК Кулиев — «человек малокультурный и интеллектуально неразвитый». И вы знаете — помогло!

(Да, дорогой читатель, я слышал про это и другие похождения моего визави — в борьбе «за правду!» Особенно понравилось, как однажды, рассвирепев на ВАПП (это Всесоюзное агентство по авторским правам отбирало у писателей свыше девяноста процентов от каждого валютного гонорара за произведения, изданные за рубежом), Максуд стал демонстративно платить партийные взносы и с… карточных выигрышей. Причём перепуганный парторг Союза писателей эти крамольные взносы — в соответствии с буквой устава партии — был вынужден принимать. Впрочем, сам писатель признался, что делал это исключительно ради увеселения души.

 — Сегодня, после нашей бе­седы, тоже сядете за руко­пись?

 — Сегодня я отдыхаю, а ещё несколько дней назад эта бе­седа, вероятнее всего, вряд ли бы со­стоялась . Вообще послед­ние два года буквально не вы­лезал из кабинета — и вот те­перь написаны роман, две по­вести и сценарий, который как раз сегодня утверждён на ки­ностудии. Фильм «История с благополучным концом» будет ставить режиссер Юлий Гус­ман — помните, лет десять назад он возглавлял на всесо­юзном телеэкране бакинскую команду КВН?

 ***

ПОМНЮ ли я Юлия Гусмана? Ещё бы! Причём мне довелось узнать его лично как раз после их тогдашнего триумфа. В августе 1970-го мы с ним оказались вместе в поезде, следующем из Москвы в Будапешт, и я вознамерился взять у знаменитого капитана бакинцев для газеты весёлое интервью. Однако весьма избалованный Юлик за сутки своими капризами меня просто-напросто извёл… Впрочем, дорогой читатель, он меня умудрился донять и теперь, во время этой беседы, поскольку беспрестанно звонил «другу Максуду» с требованием немедленно явиться на какой-то «домашний банкет». И сколько «друг Максуд» ни объяснял, что у него берёт интервью журналист из Ленинграда, Гусман всё равно не унимался. В общем, пришлось нам разговор, увы, сворачивать и тот чёртов «домашний банкет», где тамада Юлик, естественно, оказался главным действующим лицом, вместе посетить…

А потом, уже далеко за полночь, они меня всей шумной компанией до отеля сопровождали. И, уже доведя до дверей, бросались с рыданием ко мне на грудь: мол, расставания не переживут. И вели обратно. Но тут я вспоминал, что в шесть утра должен отправлять своих туристов в дальнюю поездку — и они снова меня «со слезами» провожали. Так повторилось, по-моему, раз пять. Причём во время этих бесконечных «туда-обратно» и Юлик, и Максуд были очаровательны: юмор из обоих прямо-таки бил фонтаном.

 ***

ВОТ некоторые из известных перлов Максуда.

Однажды в ответ на сообщение председателя Союза писателей, что «выборы прошли прекрасно, в Правление избраны сорок человек», Максуд поинтересовался: «А писатели среди них есть?».

«Умереть проще всего, но ты на это не надейся».

«Оркестр считался хорошим: его часто приглашали играть на похоронах уважаемых людей».

«В каком бы тяжёлом положении ты не оказался, всегда найдутся люди, которые будут тебе завидовать».

«Творчество — удовольствие, за которое почему-то тебе платят вместо того, чтобы брать с тебя».

«Нет, я не утверждаю, что в Баку мне нравится всё. Вчера купил пиво, отнёс на анализ. В лаборатории сказали, что у моей лошади воспаление почечной лоханки».

 ***

С ТОГО вечера, когда я познакомился с Максудом, минуло тридцать восемь лет. Он много ещё чего сумел придумать, сочинить, сотворить…

Этот великий азербайджанский литератор, который превосходно писал по-русски; этот мудрец, обладавший особым зрением и чувством самоиронии; этот никогда не унывавший эпикуреец; этот председатель Национального комитета мира, депутат парламента Азербайджанской республики, председатель Дворянского собрания, почётный сенатор штата Луизиана (США), президент общества «Азербайджан — Россия», Посол мира, и прочее, и прочее, и прочее, этот вообще очаровательный человек, чьё полное имя — Максуд Мамед Ибрагим оглы Ибрагимбеков, увы, 22 марта 2016 года свой земной путь завершил. И упокоился на Первой Аллее Почётного захоронения. Там же рядышком — брат Рустам, которого не стало совсем недавно: в 2022-м, 11 марта.