Вдумайтесь — он родился в 1923 году. Застал НЭП. Начало бурного шахматного развития. Хорошо помнил Московский Международный турнир 1935 года. Как с другом детства Юрой Авербахом занимались, как играли в турнирах на стадионе юных пионеров, как кружили часами вокруг дома Ласкера, переехавшего в Москву на пару лет. Вспоминал, как в районе нынешней московской станции «Аэропорт», где тогда располагался аэропорт, сел самолет с фашистскими крестами — как потом оказалось, это был прилет Рибентропа для подписания пакта. Прошёл всю войну.

Шахматные этюды Эмиля Сутовского. Яков Нейштадт

Эмиль Сутовский

Человек смертен. Это обидно. Самые здоровые и жизнелюбивые доживают до ста, а вот дальше — крайне редко.

Якову Исаевичу Нейштадту было 99.5 — и он ушел, фактически ознаменовав окончание целой эпохи.

Вдумайтесь — он родился в 1923 году. Застал НЭП. Начало бурного шахматного развития. Хорошо помнил Московский Международный турнир 1935 года. Как с другом детства Юрой Авербахом занимались, как играли в турнирах на стадионе юных пионеров, как кружили часами вокруг дома Ласкера, переехавшего в Москву на пару лет. Вспоминал, как в районе нынешней московской станции «Аэропорт», где тогда располагался аэропорт, сел самолет с фашистскими крестами — как потом оказалось, это был прилет Рибентропа для подписания пакта. Прошёл всю войну. Пехота. Подо Ржевом не погиб, но был тяжело ранен. Вернулся в строй, и вновь еле выжил. Первые послевоенные годы — относительное послабление — с его происхождением успевает поступить на юрфак, после чего в 1947 лавочка для евреев закрывается. Шахматы шли наравне с учебой, и Нейштадт доходит до мастерского звания, играет в чемпионатах Москвы. Закончив институт, обнаруживает, что с его пятой графой устроиться в адвокатское бюро практически нереально — сталинский режим на последнем издыхании готовит дело врачей и кампанию против безродных космополитов. Начинает преподавать шахматы и находит свою стезю в качестве шахматного редактора. Бейлин, Юдович, Нейштадт — лучшие в своём деле, становятся у истоков послевоенного литературного шахматного бума в Союзе. Много пишет, и удачно. Настолько, что в 1956 году его посылают корреспондентом на турнир претендентов в Амстердам. Документы делают за пару дней — в стране оттепель. Нейштадт проводит полтора месяца в Голландии, фактически без какого-либо надзора — но даже мысли остаться на Западе не остается. Союз оживает. Шахматная жизнь бурлит. А то, что живут даже лучшие шахматные литераторы страны в коммуналке, так это нормально.

Нейштадт часто общается с лучшими шахматистами страны (читай:мира) — он знает их всех — для него это живые люди, большей частью более молодые. Со своими плюсами и минусами, порой грехами, о которых грядущие поколения и не знали. Он абсолютно обожает Таля — и через много лет скажет, что он знал только одного гения — Мишу. Яша (тогда еще Яша) в эпицентре всех событий: московская олимпиада-1956, приезд юного Фишера в 1957 (вы наверняка помните эту фотографию).

Создаются «Шахматы в СССР», где главредом Авербах, но как известно: шахматы в СССР, а редактор — за границей. Нейштадт ведет основную работу в журнале, а параллельно пишет книги — исторические, дебютные, для самого широкого круга. Редактура и написание книг — две его страсти. Последнюю свою книгу Яков Исаевич перередактировал и сдал в печать уже в 95+, побив все мыслимые рекорды. И как же он писал — легко, но так, что запоминалось на многие годы. А еще он помогал многим талантливым людям. Кому с изданием книги, кому устроиться в Москве.

В семидесятые Нейштадт становится чуть ли не старейшиной цеха. Появилось новое поколение, но никто не пишет лучше его. Это изрядно раздражает Александра Рошаля — человека совсем другой формации. У Рошаля бойкое перо, но его главное карьерное качество — умение строить карьеру и дружить с нужными людьми, приводит к конфликту с Нейштадтом, и когда с авансцены уходит жесткий, но справедливый (характеристика Якова Исаевича) Батуринский, придворные интриги приводят к тому, что Нейштадт — уже немолодой, но еще полный сил, оказывается отстраненным от реальных больших дел и событий. Восьмидесятые годы — это годы, когда Я.И мог сделать еще очень многое, но не смог. Тем удивительнее, что он не потерял задора, и перебравшись в совсем уже пожилом возрасте в Израиль, продолжал активно писать, создавать, изучать архивы.

Мы познакомились, когда ему было 92. Савва Дудаков, мой покойный добрый друг, давно уговаривал меня позвонить Нейштадту. Мне всё было неудобно. Человеку за 90, легенда, и совсем с других времён. Он небось и не знает, кто я такой… Если б не Савва, так бы и не решился.

«Позвони, бл…! Увидишь, вам обоим будет интересно. Тебе даже номер не надо запоминать. 64 — шахматы, 37 — сам понимаешь, 412 — битва при Грюневальде, ЕТМ!» Савва был экспрессивен и убедителен. Правда, потом оказалось, что битва чуть раньше, но дело было сделано!

И я позвонил. И оказался совершенно очарован звонким голосом, чувством юмора, цепкой памятью. Никаких 92. Никаких старческих интонаций. Я говорил с молодым, очень интересным человеком. Дориан Грей. Только не внешне, а внутренне. Он всё знал и за всем следил. Мы буквально не могли наговориться. При этом, извините за нескромность, оба не могли поверить в возраст собеседника. Откуда вы об этом знаете, спрашивал Яков Исаевич, когда шла речь о каком-то редком событии послевоенной поры или какой-то фамилии, почему-то отложившейся в моей памяти. Как вы всё это помните, удивлялся я.

И потом семь лет регулярных звонков. Каждый месяц. Лет до 96, Яков Исаевич был совершенно невероятным. После смерти жены стал потихоньку сдавать, а потом неудачно упал и так толком не восстановился, оказавшись заточенным в четырех стенах.

Впрочем, когда я навестил его в последний раз в 2021 году, он хоть и перестал выходить из дому, но настоял на том, чтоб собственноручно порезать бутерброды и приготовить закуску к столу. В прошлом году мы уже было договорились о моем визите, но в последний момент Яков Исаевич сказал, что чувствует себя не в форме, и мы так больше и не увиделись. Лучше я вам пришлю еще парочку своих книг — сказал он в тот раз и прислал!

С ним было невероятно интересно. Я даже не представляю, каким он был в 30, 50, 70, если вот таким я его знал на склоне лет.

Последний яркий момент в нашем общении, это переосмысление нынешней войны. Прошлой весной он начал разговор с того, что сил совсем нет, и старый стал. Потом заговорили о войне. Вы знаете, сказал мне, Яков Исаевич, а украинцы — молодцы. Я от них не ожидал. Удивили. Яков Исаевич, способность удивляться — это явный признак молодости, говорю. А он мне: да-да, обязательно напишите об этом в моем некрологе!

Вот такое было чувство юмора у человека, который осознавал, что его земной путь подходит к концу. Пафосно и банально говорить о том, что человек жив, пока его помнят. Нет. Не жив.

Но миллионы — я еще раз подчеркну — миллионы детей и любителей шахмат трёх поколений учились на его книгах или просто узнавали новое, погружаясь в волшебный мир. И давайте скажем огромное спасибо Якову Исаевичу за это.

И да, увы, вроде столько создал, столько рассказал миру. А вот ушел — и образовалась невосполнимая пустота.

И вроде надо радоваться, что столько успел, что так долго прожил. И понятно, что бессмертных нет. А все равно грустно и обидно. И всё кажется, что недоговорили.

Спасибо за всё.