Ефим Векслер: Свинарник

Так или иначе страх меня, маменькиного сынка, никогда не видевшего крыс так близко, пронзил насквозь. Я соскочил со стола, закричал что-то дурным голосом, сорвал с ноги сапог и запустил в них. Сапог пролетел мимо, крысы удивлённо посмотрели на меня, медленно спрыгнули вниз и с достоинством удалились.

Ефим Векслер

СВИНАРНИК

Как-то стояли мы на очередной вечерней поверке.

Перед нами сержант Квасов — личность прелюбопытнейшая. Родом из Бурятии, образование — восемь классов. Маленькие, близко поставленные, ничего не выражающие глаза смотрят бесцветно из под круглых очочков в жёлтой оправе. Суть его натуры — физиологическое презрение ко всему, что хотя бы чуть-чуть выше его уровня. Можно представить себе, какое удовольствие для него было — властвовать над целым взводом из двадцати пяти взрослых, умных мужиков, только что окончивших разные институты.

Мысли свои вообще, а с особым кайфом по отношению к нам выражал сержант Квасов исключительно с помощью нецензурной лексики. Не помню за что он распекал нас на этот раз. Скорее всего просто так, чтобы поизмываться. Мы все слушали отрешённо, думали о своём. Чтобы понять, что вдруг меня задело, приведу очередную его фразу без купюр.

— Я вам матку вырву без наркоза и мандулей вставлю!

Видимо он не знал, что упомянутый им орган бывет только у женщин. А о том, что такое «вставить мандулей» можно было только догадываться. Но звучало обидно. И так меня в этот момент всё достало, что я вдруг неожиданно для себя произнёс роковые слова.

— Товарищ сержант! Не разговаривайте с нами пожалуйста так грубо!

Позже, анализируя своё выступление, я понял, что допустил по меньшей мере две принципиальные ошибки. Первое, что вообще не сдержал себя. И второе — уж больно по-интеллигентски я к нему обратился. В гражданской жизни, моя жена подсмеивалась надо мной, когда я, пытаясь противостоять грубияну в электричке, сказал ему : «Заткнитесь пожалуйста!»

Первая реакция сержанта была неожиданно сдержанной. Он не стал орать или ругаться матом, а только спросил мою фамилию, ухмыльнулся, услышав её, велел встать в строй, да черкнул что-то в своём блокнотике. Только двумя днями позже я понял, насколько изощрённым способом он решил мне ответить. На очередной вечерней поверке он зачитывал список солдат, отправляемых в наряд на кухню. Это было привычным делом, мы уже успели почти сродниться с выскребанием огромных котлов, чисткой тонн картошки и многим другим. В этот же раз я услышал свою фамилию, а после неё неожиданное слово — свинарник.

О свинарнике, находившемся при нашей части, мне практически ничего не было известно. Работали там только солдаты родом из сельской местности, не понаслышке знакомые и с самими «очаровательными» животными и с технологией ухода за ними. Посылать на свинарник меня — городского человека, нигде кроме телевизора живых свиней не видавшего, было нонсенсом. Я ощутил на себе сочувственные взгляды товарищей, но изменить судьбу уже не мог. Итак — свинарник!

Погода в этот день стояла не очень комфортная, на улице — около двадцати градусов мороза, в самом свинарнике, как потом выяснилось, не намного теплее.

У свинарника меня встретил сержант из хозчасти.

— Привет, гусёнок! Работа простая! Выгребаешь за свиньями всё, что они сделают, собираешь в чан, а его вываливаешь вот в эту кучу. Потом их надо покормить, потом опять убирать и так далее»

— А когда же поспать?

Мой наивный вопрос удивил сержанта.

— Попробуй, если у тебя получится!

Чуть позже я понял, что означала хитреца в его голосе. А пока кивнул головой, сделал шаг вперед и распахнув дверь вошёл в свинарник. В нос мне ударила такая тяжёлая волна смрада, что захотелось выдохнуть и больше никогда не вдыхать. Навстречу мне попался солдат, которого я сменял.

— Чо, воняет? Принюхаешься!

— А как ты тут спал?

— Ну если сможешь заснуть — ложись прямо между ними (свиньями), так теплее!

Так ответил он на полном серьёзе и улыбнулся. Мне поплохело. Перспектива провести в этом помещении сутки, притом, что мне уже сразу стало дурно, не вдохновляла. Лишь внутренний голос, иногда приходивший на помощь, шепнул: «Попробуй перетерпеть!»

Свиней в деревянных клетях было несколько десятков разных размеров и оттенков. В небольшом тамбуре стоял старый раздолбанный стол.

— Может быть на этом столе мне удастся прикемарить?

И началось! Лопатой я нагребал свиные экскременты в ведро, выносил на улицу и высыпал содержимое ведра в большой чан. Я торопился, поскольку решил для себя, что, как только всё вычищу, смогу хотя бы пару минут отдохнуть, покурить, а может (чем чёрт не шутит) и чуток подремать. От торопливости я не подумал о том, сколько может весить полный чан с дерьмом.

Я попытался его поднять, но первая попытка не увенчалась успехом. За спиной маячил сержант. На лице его обозначилась противная кривая усмешка.

— Чо, гусёнок, слабо?

«Не слабо!» — подумал я, присел как штангист и оторвал чан от земли. Затем, тяжело дыша, на шатающихся ногах двинулся к огромной, метра два высотой, куче дерьма, в которую намеревался этот чан опорожнить. Дойдя до подножия горы, начал медленно наклонять чан, но тут услышал окрик сержанта.

— Эй, гусёнок! Забирайся наверх и там выбрасывай!.

И я пополз наверх, как навозный жук по куче, стараясь не выпустить чан из рук. Не знаю, чего мне это стоило, но через несколько секунд (или минут?) увидел себя покорителем этой «вершины», из последних сил наклонил чан, вылил его сверху на кучу и осторожно сполз вниз. Руки мои дрожали, я был весь с головы до ног в содержимом чана. «Да!» — подумалось мне — «Ещё один такой подъём, и я умру прямо здесь, на этой куче».

К счастью сержант то ли замёрз, то ли достаточно насладился видом меня, карабкающегося по куче дерьма, только он пошёл куда-то в сторону и скрылся в темноте. Его не было часа два. Всё это время я таскал вёдра, минуя чан, и высыпал у подножия кучи. Когда я вроде бы закончил, было около полуночи. Глаза у меня слипались. В голове была только одна мысль: «Подремать! Хотя бы пару минут!» Шатаясь я добрёл до заветного уголка, где стоял стол, лёг на него, как был в бушлате и сапогах и закрыл глаза.

Заснул я мгновенно, спал видимо минуты две-три. Проснулся от странного ощущения чьего-то пристального взгляда на себе. Открыв глаза, я увидел двух больших крыс. Они расположились на столе, где я спал, и пристально меня рассматривали. Часто, вспоминая о том моменте, я не мог отделаться от впечатления, как будто бы они стояли на задних лапах. Думаю, мне это почудилось.

Так или иначе страх меня, маменькиного сынка, никогда не видевшего крыс так близко, пронзил насквозь. Я соскочил со стола, закричал что-то дурным голосом, сорвал с ноги сапог и запустил в них. Сапог пролетел мимо, крысы удивлённо посмотрели на меня, медленно спрыгнули вниз и с достоинством удалились.

Тут только я уловил какой-то ровный гул, напомнивший мне то ли звук водопада, то ли сход лавины. Я распахнул дверь в свинарник и… «О боже!» Весь пол кишмя кишел крысами. Мне показалось, их было здесь не меньше тысячи. Маменькин сыночек вновь возобладал во мне, я дико заорал и, не помня себя, рванул на улицу. В дверях я столкнулся с сержантом.

— Ты чо, гусёнок?

— Там крысы! Мой голос дрожал, но это только рассмешило сержанта.

— А ты думал тут райские птички поют?

Я попросил разрешения пойти покурить.

— Ну, сходи, потом получишь новую работу.

Я вышел во двор. Достал припасённую сигарету и закурил. Сладость курения на пару минут притушила тот ужас, который только что испытал. Но надо было возвращаться. Я собрался с духом, последний раз глубоко затянулся, бросил окурок и шагнул обратно в вонючий мир. Сержант встретил меня ухмылкой.

— Слушай задание! Пойдёшь на кухню, получишь бадью с отходами и покормишь животных!

Метров триста от кухни до свинарника я преодолевал около получаса. В нормальной обстановке мне понадобилась бы пара минут. Но в отличие от той далёкой жизни, я был запряжён в сани, на которых стояла неподъёмная бадья с остатками солдатской пищи.

Ну вот наконец снова свинарник, к которому я стал даже по своему привыкать. Теперь надо попробовать «их» покормить. Практики в этом вопросе у меня никогда не было. Немного поразмыслив, я взял два ведра и, стараясь не погружать руку в непривлекательную массу, наполнил их. Потом взял одно ведро, вошёл в первую клеть, где было много свиней и начал выливать содержимое ведра в корыто.

Внезапно я ощутил толчок, от которого потерял равновесие и оказался на полу. Это свиньи, учуяв запах пищи, рванулись к корыту настолько мощно, что смели на своём пути всё, включая меня.

Лёжа я еле успевал уворачиваться от наскакивающих свиней. Корыто было перевёрнуто, а возле него происходила массовая драка за еду. Я находился в беспомощном положении, и помочь мне мог только сержант. На моё счастье он был неподалёку, и, услышав шум, подошёл.

— Чо случилось, гусёнок?

Он вошёл в клеть, в секунду всё оценил и с размаху пнул самую большую свинью. Это было похоже на волшебство. Свиная толпа отхлынула и я сумел подняться. Перевернув корыто, я вылил в него второе ведро.

Лишь только свиньи снова рванулись в сторону корыта, я робко, насколько мне позволяло воспитание, пнул ту свинью, которая оказалась первой. И — о чудо! Свиньи аккуратно выстроились вокруг корыта и стали жрать, но при этом уже относительно спокойно.

К концу раздачи пищи я уже настолько «вошёл во вкус», что, зачёрпывая ведром, окунал руку до локтя. В какой-то момент я поймал себя на мысли: «Смотри-ка, ко всему можно привыкнуть!» Я даже попытался представить себе, что когда-нибудь расскажу моим друзьям обо всём этом, как об экзотическом приключении, в котором оказался молодцом. При этом я забыл, что бы со мною было, если бы меня не спас сержант.

Кстати через час он появился вновь.

— Открой вон ту клеть! Выгони из неё борова, загони его к маткам и запиши, кого он…

Я осторожно вошёл в указанную сержантом клеть и приблизился к борову. Он был чёрного цвета в отличие от остальных свиней. Размеры его устрашали. Если бы мне довелось оказаться на полу в его клети, он бы играючи меня раздавил. В настоящий момент он дремал.

Я легонько толкнул его ногой в бок и промямлил «Эй, вставай!» Кабан, что называется, и бровью не повёл. Под неусыпным взглядом сержанта я пнул его в бок немного сильнее. Он вскочил и ринулся на меня. Мне удалось по-тореадорски уклониться. Боров выбежал из своей клети и забежал по прямой в предусмотрительно открытую соседнюю — к маткам. Я захлопнул за ним дверцу.

Но на этом задание не заканчивалось. Боров и не собирался заниматься своим прямым делом, а вместо этого рухнул на пол и снова заснул. Как описать, что я чувствовал, когда входил к нему ещё несколько раз и пытался растолкать. Он кидался вместо маток на меня, я выскакивал из клети. Казалось, что этот ужас никогда не кончится. Но тут сержанту срочно куда-то понадобилось, он махнул на нас обоих рукой и ушёл.

Оставшиеся до конца наряда часы сплелись в одну чёрно-белую вонючую ленту. Я ещё много раз наполнял, выносил и опорожнял вёдра, вновь и вновь разливал пойло по корытам. Наконец я выпал из этого колеса, обнаружил себя сидящим около одной из клетей на полу с потухшей сигаретой на губе и взглянул на часы. До конца моего наряда оставалось чуть более получаса. «Неужели выжил?» — спросил я себя.

Бросил взгляд на клети и…

О господи! Несмотря на все мои уборки, всё опять было в дерьме и грязи! Это значит, что я не смогу сдать смену и должен буду остаться здесь ещё минимум на пару часов! Силы покинули меня и я зарыдал.

Таким плачущим обнаружил меня командир взвода, лейтенант.

— О чём плачешь, солдат?

— Товарищ лейтенант! Неужели я пятнадцать лет учился, чтобы здесь, в этом дерьме умереть?

Видимо в лейтенанте проснулась жалость и великодушие

— Ладно, считай, что смена принята. Можешь валить!

Я вскочил, и не веря своему счастью, выбежал на воздух…

Всю следующую неделю я провёл в раю, поскольку меня с температурой под сорок и нагноением обеих рук положили в санчасть. Когда я спустя двое суток слегка очухался, обнаружил рядом с собой письмо, которое видимо пытался написать в бреду. Оно начиналось фразой: «Мамочка, если можешь, забери меня отсюда!»

Я порвал письмо на мелкие клочки и тут же снова уснул.