Ольга Мильмарк: Чучела

В отличие от меня, мой муж Саша, конструктор, причем главный, ВПК (атомный подводный флот, если пренебречь «грифом секретности») всю свою сорокалетнюю работу на предприятии, имя которого, конечно, не произносилось, регулярно участвовал в волеизъявлениях трудящихся (+ поездки в колхозы на картошку, + овощные базы. Такой «сюр» происходил повсеместно в нашей прежней жизни).

[Дебют] Ольга Мильмарк

ЧУЧЕЛА

Так сложилась моя жизнь, что ни в детстве, ни в сознательном возрасте не ходила я на парады-демонстрации, ни на ноябрьские, ни на первомайские, то есть межировское «пел в неведении на площадях» удалось мне счастливо избежать.

Мама моя работала участковым врачом на Чистых прудах, и, наверное, врачей не гнали на демонстрации, а личного энтузиазма она по своему cвободолюбивому нраву не испытывала.

Отец, актер, в послевоенное время вынужденный покинуть театр Моссовета после несостоявшейся вербовки его в стукачи Юрием Завадским, служил, как говорится в актерском мире, в провинциальных русских театрах — Сталинабад, Казань, у знаменитого Корогодского в Калининграде-Кенинсберге. (А вербовка эта происходила так: «Маркуша, ведь мы с тобой так давно знаем и понимаем друг друга, так было бы хорошо, если б ты заходил ко мне, рассказывал, чем дышат у нас в театре»,— гениально подражал отец барственной интонации Завадского. Так вот, с отцом я виделась только во время его московских гастролей или моих каникул, а это с парадами как-то не совпадало.

Был еще брат отца, Саша, добровольцем ушедший в ополчение, попавший (как актер он хорошо владел верховой ездой) в конную дивизию Доватора, затем в окружение, из которого чудом выбрался. Дошел, как говорится, до Берлина уже с актерской фронтовой бригадой и … немедленное увольнение сразу же после Великой Победы из московского театра. Жестокая депрессия и как спасение — завербовался в воркутинский театр, где и прослужил почти двадцать лет, возглавляя актерский состав, состоявший наполовину из бывших зэков. Так вот, в День Победы мне удавалось иногда уговорить дядьку пойти в сад Баумана, где собирались остатки дивизии Доватора, недобитые, как он говорил, ни фрицами, ни нашими. Про войну рассказывал коротко: «Сначала нас гнали, потом мы гнали».

В отличие от меня, мой муж Саша, конструктор, причем главный, ВПК (атомный подводный флот, если пренебречь «грифом секретности») всю свою сорокалетнюю работу на предприятии, имя которого, конечно, не произносилось, регулярно участвовал в волеизъявлениях трудящихся (+ поездки в колхозы на картошку, + овощные базы. Такой «сюр» происходил повсеместно в нашей прежней жизни).

Вот вкратце Сашин рассказ о демонстрациях мне, не прошедшей эту «школу коммунизма».

— Предприятие наше располагалось в районе ВДНХ, оттуда и предполагалось дойти с флагами и транспарантами до Красной площади. Встречались рано утром около «чучел» (так демонстранты обозначали памятник Мухиной «Рабочий и колхозница»).

От «чучел» непременно «врозь и парами» устремлялись к «матрасам» (пивная под полосатым бело-синим навесом напротив «чучел», лишь пересечь Проспект Мира). В «матрасах» и происходила первая «заправка» участников перед длинной дистанцией. Проспект Мира от самих «чучел» до Колхозной проходили быстро и дружно, ждали Сретенку.

— Так чем же так хороша Сретенка? — спрашиваю я, проведшая на Чистых прудах, то есть совсем рядом со Сретенкой, все детство и часть юности.

— Как чем ?— удивляется моей темноте Саша. — Сретенка вся из дворов состоит, а лучше двора места для демонстранта не найти. Откалываясь от основной шеренги, заходили в одну из полутемных подворотен, раскладывали бутерброды — у кого с колбаской, у кого с килькой, у кого с плавленым сырком. Сотрудники, у кого были жены с опытом подготовки к таким мероприятиям, делились с другими — чем не школа коммунизма! Понятно, что основной продукт на химическом предприятии дефицитом не был.

— Подожди, Саш, а как же флаги, транспаранты с лозунгами о нынешнем поколении советских людей, которое будет обязательно жить при коммунизме? И с транспорантами во двор? — пытаюсь поймать мужа на слове. — Ты же сам говорил, что каждый что-то нес и это что-то заранее на партбюро утверждалось.

— Зачем во двор? — опять удивляется моей неосведомленности Саша. — А для чего мы детей с собой брали? Они с транспарантами нас на улице и поджидали. Мы же недолго, лишнего времени не тратили… (сын Саши, свидетель тех славных событий отмечает: «про заходы в сретенские дворы не помню, так как нас, детей, туда не брали , но могу подтвердить, что настроение демонстрантов заметно улучшалось по мере движения колонны .»)

Но были и проблемы. Отдельные сотрудники, не обладавшие достаточным опытом участия в таких мероприятиях, по мере приближения к Красной площади выходили (слегка покачиваясь) из стройных рядов демонстрантов, так и не увидев К.П. (хотя, в отличие от легендарного Венички, двигались — только! — с Севера на Юг). Приходилось им выделять специального сопровождающего до самого дома. Воистину, «пролетарии всех стран, соединяйтесь!».

Так что на Васильевском спуске оставшиеся (конечно, самые крепкие) были вынуждены нести по два-три транспаранта, не говоря уж о знаменах (красных, разумеется).

Вспомнила я этот Сашин рассказ, изложенный в свойственной ему неторопливой манере (разумеется, без тени улыбки — не до смеха, события, хоть и давние, но весьма исторические), когда недавно перечитывала гениальные «Москва — Петушки». Ведь и Веничке так и не удалось побывать на Красной площади.