Саул Колдобский: Колдобины — 2

Коль слог прибавишь к «мужеству»,
Получится «замужество».
Вдвойне добавь — и что же? Во!
Выходит «мужеложество».

Саул Колдобский

КОЛДОБИНЫ — 2

Я живу в озвученном скелете:
Цокают тиннитус и отит,
Дребезжат суставы на рассвете,
Черепушка знай себе хрустит.

Высокой страсти не имея
Сиону век свой посвятить,
Не мог он сикха от еврея,
Как мы ни бились, отличить.

Оселедец и тонзура —
Антиподы, а поди ты:
Обе эти шевелюры
Носят лишь антисемиты!

Не окажешься в беде,
Если знаешь толк в еде.
Как сказал один пиит:
«We бля are бля what we eat!»[1]

Был мой домишко с мезонином,
Потом, пожалуй, с мезальянсом.
Теперь, наедине с камином,
Слагаю сумрачные стансы.

«Мужья со своими делами, нервами…
должны умирать первыми, первыми».[2]
А жёны — первыми уходить,
В душе каблучками следить, следить.

Хоть был он сыном Нефертити,
Судьба сказала: «Не финтите!»
И помер юноша-тихоня,
Древнейший жид Тутанхамоня.

Египетский сфинктер надёжен,
Стабилен, как солнца восход.
А сфинкс стариковский… о боже,
Опять переврал, адиёт!

Коль слог прибавишь к «мужеству»,
Получится «замужество».
Вдвойне добавь — и что же? Во!
Выходит «мужеложество».

— Пустячок вам предстоит, —
Врач с усмешкой говорит.
— Вот прибор системы лазер,
Лазер-сан и лазер-фазер.

Тот, кто учит жить людей, —
Нахватает звиздюлей.
Хоть MD, хоть PhD,
Лучше, паря, не звизди!

Пробежал Самсон три мили,
Ломит бок и морда в мыле.
Кабы негром был Самсон —
Одолел бы марафон!

Когда-то я любил цыганку.
Но вот однажды спозаранку
Взмолился: «Скинь своё монисто
И, наконец, угомонись ты!»

Беззаботны, — знать, не понимают
(На немецком, русском ли, фарси),
Что денёчки наши иссякают.
Мене, мене, текел, уфарсин.

Мы на талесе катались
Белоснежно-голубом.
Не молились, а ласкались.
Жаль, всё было только сном.

— Шо ты, Сёма, за а ид,
Если нету аппетит?
Поимей, мейн ингл, нахес
Фон[3] полезного арахис.

Я животных тварей не трону,
Если сами не нападут:
Слишком много зверям урону
Причинил мой учёный труд!

Фраерков или воров в законе,
Шпалил в тыкву иль гасил сплеча, —
Ты курсал на воровском жаргоне
И смешно потел, людей моча.

Даже с постыдным недугом
Барин себя не щадил:
«Дедушка долго за плугом,
Поц отирая, ходил».

Всё перепуталось, излишне повторять,
Что, ни о чём уж не жалея,
Я роюсь в памяти. И странно вспоминать:
Россия, лето, гонорея.

Как посмел ты поставить точку —
Если некому защищать?
«Завещаю вам только дочку —
Больше нечего завещать.»[4]

На пенсию вышел, один в тишине.
Кто спросит, кто вспомнит теперь обо мне?
Сижу и чешу свои м@ди.
Sic transit gloria mundi.

Примечания

[1] Мы являемся тем, что мы едим (англ).

[2] Из Бориса Слуцкого.

[3] (Получи), мой мальчик, удовольствие от (идиш).

[4] Последние строки Геннадия Шпаликова.