Леопольд Эпштейн: Поездка в Украину

Мы уже больше десяти дней — в Украине и, как это ни чудовищно может прозвучать, успели привыкнуть к контрасту бьющей ключом праздничной жизни и трагизма жестокой войны.

Леопольд Эпштейн

ПОЕЗДКА В УКРАИНУ

Очерк 1

В нашей поездке было много моментов, которые выглядели бы нарочито в повести или пьесе. Несколько раз мне казалось, что происходит нечто нереальное, хотелось ущипнуть себя или дёрнуть за рукав. Казалось: неопытный драматург расставил для нас «рояли в кустах», а в реальной жизни такое невозможно. Ну, например: в Бородянке у нас был всего один разговор, случайный. И оказалось, что наши собеседницы — две сестры — в марте 2022 года были выведены русскими солдатами на расстрел. Если бы я придумывал рассказ о воображаемой поездке в Бородянку, я не позволил бы себе такого поворота сюжета, счёл бы его нарочитым. Но ведь это было — было в той самой реальной жизни!

Вот я и решил начать очерки о поездке в Украину как раз с таких, «нарочитых» моментов. Не с хронологии, не с попыток обобщать — нет, именно с них. А там посмотрим.

…В последний день в Виннице мы, как было заранее обговорено, отправились в гости к Т, старинной подруге Марианны. Т с мужем, люди примерно моего возраста, живут в одном из красивейших, на мой вкус, мест сегодняшней Винницы — прямо на Европейской площади. Европейская площадь для меня навсегда останется связанной с детством, когда тут был «садиком Козицкого» Именно так его всегда и называли: не парк, не сад, а только садик. Я вырос в квартале отсюда — вниз по улице Козицкого (нынешнее название — Мыколы Оводова) до угла с Первомайской (сейчас — Магистратська). В садике Козицкого были старые каштаны, большие скамейки, позже появились детские аттракционы. (Когда я приезжал в Винницу в семидесятых, мой маленький сын, преодолевая страх, катался там на воздушной карусели, «самолётиках».) А в моём детстве старая водонапорная башня, тогда — ещё жилой дом, уносилась вверх на непостижимую для моего незрелого сознания высоту. Сколько небылиц наслушался я в детстве об этой водонапорной башне! Даже вспомнить теперь приятно, насколько абсурдными они были и как я им верил.

Сегодняшняя Европейская площадь совсем не похожа на садик Козицкого моего детства, разве что водонапорная башня, отреставрированная и декоративная, всё-таки осталась прежней. Широкая, открытая площадь с дизайном, оправдывающим её название — действительно европейская. На видном месте — «клумба» с флажками в честь погибших на нынешней войне, словно уменьшенная копия такой же «клумбы» с Майдана Независимости в Киеве. На каждом — имя павшего защитника страны. Флажков, конечно, меньше, чем в Киеве, но всё равно — много, сердце всё равно сжимается. Но разве что на секунду — уж больно красиво и весело всё кругом. Мы уже больше десяти дней — в Украине и, как это ни чудовищно может прозвучать, успели привыкнуть к контрасту бьющей ключом праздничной жизни и трагизма жестокой войны. Проходящие мимо флажков винничане как будто и не замечают их, но я внимательно слежу за несколькими из них — и каждый в какой-то момент бросает на клумбу быстрый взгляд. Может быть, мне только показалось, но мне показалось, что — не случайно бросает, просто никому не хочет его показывать.

И вот мы сидим в квартирке у Т и её мужа С, разговариваем. Т рассказывает об их друге, киевском актёре, режиссёре и сценаристе, который сегодня — в Виннице, привёз для показа новый фильм, он обещал зайти ненадолго. Если бы не мы, они с С, конечно, пошли бы смотреть фильм. Мы чувствуем некоторую неловкость, но Т изо всех сил старается развеять её. А где будет показ фильма, интересуемся мы. Да вот здесь, рядом, в «Родине». Кинотеатр «Родина» — пожалуй, старейший в Виннице. Совсем маленький, неказистый, даже не выходящий фасадом на улицу, к нему надо пройти буквально через подворотню. Поразительно, что он уцелел до сих пор. И ещё более поразительно, пожалуй, что уцелело его название. В украинском языке нет слова «родина». Родина по-украински — вiтчизна, батькiвщина. Зато в украинском есть слова «родына» (ударение на втором слоге), и оно означает «семья». И пишется это слово по-украински точно так же, как «родина» на русском. Таким образом — нелепое и помпезное советское название кинотеатра без единого физического изменения перешло в естественное — для маленького семейного кино. «Родина» давно — частная собственность, им владеет и управляет подруга Т, с которой знакома и Марианна. Речь заходит о ней, о том, какую она замечательную роль играет в культурной жизни города, как много интересных фильмов — украинских и не только — можно было посмотреть только в её кинотеатрике. И как трудно ей добиваться того, чтобы это предприятие не стало убыточным.

Между тем — приходит и ожидавшийся актёр-режиссёр. У него красивое, тонкое лицо, приятные манеры, удивительно аккуратно подстриженная бородка. Спокойная интеллигентная речь, явная, но не раздражающая привычка чувствовать себя центром общества. Мы садимся за стол, Т разливает борщ. Идёт разговор о фильме, посвящённом знаменитому дому «Слово» в Харькове, тогдашней столице Украины, построенному в 1920-х специально для писателей и деятелей культуры. Дом знаменит, но я-то о нём никогда раньше не слышал. Мне очень интересно. Актёр (игравший в обсуждаемом фильме) рассказывает о подробностях быта и взаимного стукачества писателей. Страшное время, ужасное место! Апофеоз творчества и предательства. Я стараюсь всё запомнить — и, как потом выясняется, ничего не запоминаю. На место борща приходит жаркое. У всех нас — очень хорошее настроение. Но — актёру звонят, он извиняется перед кем-то, быстро дожёвывает кусок мяса, прощается и убегает.

Обстановка становится менее приподнятой, более спокойной. Разговор переходит на предметы, более привычные для нас в этой поездке — на войну, политику, Зеленского, Порошенко, Залужного. Точнее, он не сам туда переходит, мы с сестрой его туда подталкиваем. Мы ведь приехали, чтобы больше узнать и понять как раз о войне. Т и С эти темы поддерживают, но охотно перескакивают с них на общих знакомых, наших родственников, их родственников. Внучка Т вышла замуж незадолго до полномасштабного нападения. Нет, детей пока нет. Муж внучки — на фронте. У них в семье на фронте — четверо. Т просит С показать фотографии дочки, внучки, её мужа. С, большой любитель фотографии и сам хороший фотограф, демонстрирует снимки на большом дисплее. Мелькают лица. Дочка. Дочка с внучкой. Внучка с мужем. Муж внучки в военной форме. Сестра С. Её сын на фронте. Двоюродная сестра Т, её старший сын, её младший сын. Ещё кто-то… Я не знаю никого из этих людей. Нормальные люди, симпатичные. Типично украинские лица. Один снимок мне запоминается больше других — из-за странной композиции. Сын сестры С снят с автоматом у какой-то насыпи, к которой он стоит спиной. Я думаю: от чего такая насыпь может защитить в современной войне? Это не окоп, не траншея. Какой в ней смысл? Но фотографически, благодаря этой насыпи, снимок очень эффектный. Запоминающийся.

Потом разговор как-то перепрыгивает на прошлое, на вторую мировую («отечественную») войну. Всплывает улица Верхарна. Да, представьте себе, есть в Виннице такая улица — названная именем Эмиля Верхарна. Там, где базар и тюрьма. Одна из немногих винницких улиц, избежавших переименования. Почему она так названа? Кто знает… На этой улице много лет жила бабушка Т с её мамой и старшими сёстрами. И там они спасали от немцев еврейского мальчика. Мы с сестрой переглядываемся. Она, много лет дружившая с Т, ничего не знала об этом. Т рассказывает. Поразительная, живая история. Я снова стараюсь всё запомнить — и, как потом выясняется, снова почти ничего не запоминаю. Не запоминаю фамилию спасённого родственниками Т еврейского мальчика, хотя она произносится несколько раз. Зато запоминаю, что они спрятали его у себя после того, как какой-то полицейский выстрелил в него с воза, проезжая мимо и увидев в кустах, не убил, но ранил, прострелил щеку. Запоминаю, что подросток потом уехал в Израиль и много лет прилагал массу усилий, добиваясь чтобы бабушку Т и её дочерей признали Праведницами Мира. И добился. Не так давно, в 2005 году. Мать Т, правда, не признали, она ещё не была тогда достаточно взрослой. Бабушка Т уже, конечно, умерла, а вот тётки получили свою долю почестей. Честно говоря, я потрясён. Больше всего — бытовым спокойствием рассказа.

Но нам пора уже уходить. Мы ещё должны до отъезда успеть увидеться с нашей столетней тётей. Тепло прощаемся, С фотографирует нас всех несколько раз.

На следующее утро, совсем рано, мы с сестрой уезжаем поездом во Львов. Там нас застаёт текст от Т. Печальная новость: вчера, примерно в то время, когда мы рассматривали фотографии, Андрюша, племянник С, погиб. Сегодня им об этом сообщили.

Андрюша был единственным сыном сестры С. Его старшему сыну, Ванечке — 4 года, младшему, Алёше — 10 месяцев. А самому ему было 34.

Я хорошо запомнил его лицо — по фотографии, где он стоит с автоматом, лицом к фотографу и спиной к насыпи. Узнал бы, если бы встретил. Но не встречу. Обычно я очень плохо запоминаю лица. Часто бывает, что, сталкиваясь с человеком, с которым хорошо знаком, не могу вспомнить, кто это.

(продолжение следует)