Снова Коктебель, Коктеебль, Ктокобель, и т.д. Расцвет застоя, как узнали мы через 10 лет, а тогда просто были молоды и веселы. Время было стабильное, Афган еще не начинался. Страна пила, пела и веселилась, хохотала над анекдотами о впадающем в маразм генсеке и его литературными произведениями, не заботясь о дне завтрашнем.
Мой Крым
Элементы автобиографии в 2-х частях
Дмитрий Гольданский
Продолжение. Начало в журнале «Семь искусств» № 9/2016
17. Следующий визит в Крым состоялся на майские праздники 1974 года. Тогда это казалось очень круто — взять и слетать вот так в Крым дня на три. Собрались мы с Ирой, ее подруга Дина и мой друг Дима Компанеец. Сейчас уже не помню поездом мы ехали или летели. Думаю, что все-таки ехали — дешевле это. Целью нашей была Ялта. Ехали троллейбусом. По дороге где-то в районе Гурзуфа прихватило меня, как Андрюшу на мосту 7 лет назад. Пришлось аварийно покинуть троллейбус и затаиться в колючих кустах. В отличие, от описанной выше истории с моим братом Андреем в данном случае все закончилось благополучно, и я догнал свою компанию на следующем троллейбусе. Ходили они часто.
В Ялте быстренько сняли комнату с отличным видом на море (фото ниже) и отправились гулять. Вокруг все цвело и благоухало, хотя и было довольно прохладно. Охваченному чувством эйфории человеку напиться в сиську—дело недолгое, что мы с Димкой и сделали. Поехали погулять по Воронцовскому парку в Алупке, получили там некоторое количество звездюлей от местной шпаны, вернулись обратно. Что еще делали просто не помню, но бабы наши предали нас и отвалили. На следующий день Дина общалось с каким-то молодым человеком узбекской внешности, а Ира скучала. Мы же с Димкой продолжали возлияния. Потом девушки уехали в Москву, а мы еще остались на денек. Днем поехали в Никитский ботанический сад. Там мы погуляли, а потом уснули прямо на травке. Замечательная травка такая была, барвинок называется, Димка сказал. Вечером познакомились с какими-то ребятами и сидели, трепались. Ребята казались вполне трезвыми, но тут вдруг подкатила коляска, и их загребли в вытрезвиловку, а нас предупредили. Уезжали поездом. Выпивали еще перед вокзалом в скверике. Воспоминания о поездке этой остались, как сами понимаете, читатель, весьма смутные и фрагментарные, я бы сказал.
18. В 1975-м впервые поехали в Крым с Олей. Ей 4 года. Это был первый наш семейный отдых. На этот раз в пансионат “Золотой пляж”. Расположен он совсем рядом с Ялтой, всего одна остановка на катере. Принадлежит местным профсоюзам. Условия достаточно примитивные, но все самое необходимое имеется. Публика отдыхающая самая разнообразная. Хохлы — простые работяги — шахтеры, водители и т. д. Наши соседи большую часть времени пьянствовали у себя в номере и говорили, что отправили их сюда бесплатно по профсоюзным путевкам, а им это на фиг и не нужно. Россияне же, напротив — сплошная интеллигенция. Путевку для нас в Москве дед доставал совсем не просто, и за немалые деньги.
Ехали поездом. На какой-то станции мы с Олей пошли погулять по перрону и, может быть, купить мороженого, а Ира осталась в вагоне. Было жарко, и одежды на нас — минимально. Оля так просто в одних трусиках. Поезд наш стоял на втором от перрона пути, а, пока мы гуляли, на ближайший путь подошел другой и отрезал нас. Что-то мы еще покупали, казалось, что время есть. Однако, пора. Мы поднимаемся в тамбур вагона, стоящего перед нами поезда, и я с ужасом вижу, что наш-то уже пошел. Спрыгиваю на землю c другой стороны, хватаю Олю и отдаю ее в протянутые из нашего поезда руки. Проходивший в это время мимо вагон, оказался рестораном. Олю приняли люди в белых халатах. Следом вспрыгнул и я. Пройдя несколько вагонов, наконец, добрались до нашего. Прошло уже минут 5 после отправления. При нашем появлении проводница сделала круглые глаза и выдохнула с выражением ужаса и не без некоторого, все же злорадства: “Ну, сейчас Вам жена даст”. Однако, Ира находилась в шоковом состоянии и была так рада нашему возвращению, что ничего “дать” мне уже не могла.
Оля наша быстро стала всеобщей любимицей в пансионате. Мы жили на первом этаже, и люди шли к пляжу мимо нашего балкона (фото 55, 56). Женщины тискали ее и угощали конфетами. Познакомились с красавицей— актрисой Валей Шендриковой, женой известного белорусского режиссера Валерия Рубинчика. Я нашел партнеров и партнершу для тенниса, карточную компанию. Был человек с яркой демонической внешностью Мефистофеля, который слегка клеился к Ире и говорил, что в карты мне везти не должно, т.к. жена красивая. Помню, еще был грузин, хороший парень, мой коллега—геофизик из Воркуты. Играли с удовольствием по мелочи.
Но, где я, там и мои друзья, как обычно. Сначала появился Витька Гарф со своей второй тогда еще не женой Олей. Несколько дней они спали на полу в нашей комнате между кроватями на снятом с одной из них же матрасе. Позже приехали Вова Морозов и Аркаша, которого усадили писать пулю, что он и делал весьма успешно, обыгрывая “Мефистофеля” и других, а вечером мы ехали в Ялту пропивать его выигрыши. Заходили в стилизованный морской бар на набережной с очень клевой барменшей Наташей. Ездили в места нашей первой геологической практики 1966-го года, в Кастрополь. Хотели найти памятные места, но за 8 лет все уже сильно изменилось, началась застройка. Мой партнер по теннису собирался на своей машине поехать к знакомым то ли в Рыбачье, то ли в Морское, сейчас уже не помню, и предложил мне к ним присоединиться. Неплохая вышла двухдневная поездочка. Когда вернулся, Ира рассказывала, что “Мефистофель” наведался к ней вечером и приглашал погулять. Она сказала, что ей надо укладывать спать ребенка, на что он отвечал, что как раз это он делает очень хорошо. Спать укладывает.
Обратно летели самолетом, и тут я традиции не нарушил — нажрался в аэропорту изрядно. Ира всегда люто ненавидела меня нетрезвого, хотя и сама вполне могла себе позволить. При этом она всегда шла на обострение конфликта, вместо того, чтобы стараться как-то сгладить ситуацию, потому что, в принципе, я ничего плохого не делал. Просто бывал пьян и весел, но она реагировала неадекватно. Общее впечатление о нашем семейном отдыхе было подпорчено.
19. В 1978-м, в августе еду в Крым первый раз на машине, Москвиче — 408 со своим старшим другом и верным спутником Максом Эргардовичем Брицке светлой памяти и собственным дельтапланом на крыше. Едем в Коктебель, где я не был уже 12 лет. Дельтаплан опробован зимой в Славске. После возвращения оттуда, в марте, катаясь на лыжах в Чернево, порвал ахилл, который мне прооперировали только в июне. И вот теперь, несмотря на еще не полностью восстановившуюся ногу, хотел полетать в Коктебеле.
Стартовали поздно, уже в середине дня,— я люблю хорошо выспаться перед дальней дорогой. Поздно ночью остановились поспать часа четыре. Ранним утром Макс сел за руль, а я продолжал спать на полностью разложенном пассажирском сиденье. Пока я спал, ему удалось сбиться с дороги в городе Обоянь. Основная трасса там поворачивала почти что под прямым углом направо, а Макс уехал прямо, и довольно далеко. В остальном все было нормально, и ближе к вечеру подъехали к Коктебелю.
Несколько палаток дельтапланеристов стояли у подножья северного склона в посадках, недалеко от шоссе. Конечно, место не лучшее, но было уже довольно поздно, и решили встать здесь же. Расположились, поставили палатку, поели-выпили. Вечер был замечательный. Расчувствовавшись, мы с Максом читали друг другу стихи: он — своего любимого Блока; я —Гумилева. Хотя, Гумилева Макс тоже очень любил и хорошо знал. Я считаю “Шестое чувство” стихом стихов, а Максу очень нравилось “Капитаны”:
Или бунт на борту обнаружив,
Из-за пояса рвет пистолет.
Так что сыплется золото с кружев
Розоватых брабантских манжет.
Сидели под звездным августовским небом, вдыхая пряные ароматы сухой травы, что-то выпивали (что — не помню уже, видимо, коньяк). Этот романтический вечер запомнился.
На следующий день собрали аппарат, и я помаленьку начал полеты. Тема дельтапланеризма, как таковая, выходит за рамки данного повествования. Интересующихся, отсылаю к, прекрасно написанным, воспоминаниям Андрея Кареткина “Рыцари южного ветра” (искать в Google по названию). Парящие полеты тогда еще только осваивались, и большинство пилотов, стартовав наверху, приземлялись внизу. Таскать дельтаплан вверх по каменистому склону о-о-чень тяжело. К концу дня нога моя несчастная сильно разболелась. Было полное впечатление, что опять порвал сухожилие. Позднее, уже в Москве, выяснилось, что просто перегрузил его, и постепенно все прошло, но в тот момент я очень расстроился. Думал, что опять придется операцию делать.
Палаточная жизнь надоела нам быстро. Имея машину, можно было прекрасно устроиться в Коктебеле и ездить на гору. Бестранспортным же дельтапланеристам, конечно, удобнее жить под горой даже, несмотря на отсутствие воды. Мы обосновались на даче у старых знакомых Макса Габричевских в большом, просторном, похожем на сарай помещении. Тогда же в Коктебеле на своей даче жил знаменитый летчик-испытатель Анохин, и мы, дельтапланеристы ходили к нему в гости. Сейчас я живу по соседству с улицей его имени, и, глядя на табличку с названием, вспоминаю небольшого роста, сухощавого энергичного человека, приветливо встречавшего нас.
Моя жена Ира с дочерью нашей Олей в это же время отдыхали в Мисхоре вместе с подругой Леной Щорс и ее дочкой Ксеней. И я поехал к ним. Приехал где-то в середине дня, в послеобеденное время. Стучусь в номер. Тишина. Стучу сильнее. Безрезультатно. Знаю, что они должны быть дома. Я предупреждал о своем приезде. Помню свое состояние удивленного бессилия. Не менее часа я, как неприкаянный болтался возле корпуса, а оказалось, что они просто крепко спали после обеда. Это поразительно. Я долбил в дверь так, что не проснуться было невозможно. Мисхор, конечно, здорово изменился за прошедшие года. Появились новые корпуса на территории парка, увеличилось пространство пляжей. На прежнем месте была только русалочка.
Проведя пару дней с ними, я решил, что надо прокатиться всей компанией на Ай-Петри. Хорошо известно, какой серьезный серпантин по дороге туда из Ялты. Олю стало мутить, и пришлось останавливаться, чтобы ей поблевать, а Ксеня чувствовала себя ущемленной и канючила: ”Да-а… Олечка поблевала. Я тоже хочу-у“ Я же в той поездке сформулировал свое кредо: “Машину надо водить так, чтобы дети блевали, а женщины плакали”. Так и вожу до сих пор, стараюсь, во всяком случае. Шучу, шучу…
Через несколько дней отвез их в аэропорт. Приближалось время идти Оле в 1-й класс. Помню жуткую толпу народа в аэропорту, характерную для конца августа. Даже имея на руках билеты, они буквально еле еле улетели. А я поехал обратно в Коктебель. По дороге что-то начало погромыхивать в моем Москвиче, внизу. Тут, как раз кстати, справа от дороги оказалась площадка с эстакадой. Решил заехать на нее, посмотреть в чем дело. А эстакада, вообще говоря, для грузовиков сделана, под широкую колею. Я так это с ходу лихо заехал на нее и двумя колесами провалился. Машина практически не пострадала, но вытащить ее одному, конечно, было не под силу. Да и вообще непонятно как можно это сделать без подъемного крана. Дело было к вечеру, и рассчитывать на помощь не приходилось. Благо спальный мешок всегда со мной, и, решив, что утро вечера мудренее, разложил сиденье и спокойно улегся спать. Заснуть я не успел. На площадку заруливает… автокран. “Не понял”— говорит водитель, молодой парень, вылезая из кабины. Но это он, конечно, просто так сказал. Все он прекрасно понял. Без лишних слов распустил свои стропы, и очень скоро “Москвич” мой уже стоял на земле. О деньгах даже разговора не было. Парень пригласил меня к себе в кабину, достал бутылку самогона, которую мы и распили, ведя приятную беседу. А потом поехали дальше, и мигнули фарами друг другу там, где пути наши разошлись.
В Коктебеле пробыли еще несколько дней, занимаясь только дельтапланеризмом. Собралась довольно большая хорошая компания пилотов. Осваивалось парение. Приехал Миша Гохберг. Произошла авария с Кареткиным… Уезжать очень не хотелось. Все мне казалось, что не долетал я еще своё.
20. И вот наступил год 1979. Снова Коктебель, Коктеебль, Ктокобель, и т.д. Расцвет застоя, как узнали мы через 10 лет, а тогда просто были молоды и веселы. Время было стабильное, даже Афган еще не начинался. Страна пила, пела и веселилась, строила БАМ, готовилась к Олимпиаде-80, хохотала над анекдотами о впадающем в маразм генсеке и его литературными произведениями, не заботясь о дне завтрашнем. На самом деле прекрасное время было, и конечно, казалось что не кончится оно никогда.
Выехали в последних числах августа на том же Москвиче и опять же с дельтапланом. Но дельтаплан был уже другой, только что сделанный по более современной схеме, а место Макса Брицке занял мой старый друг Дима Костин. Тогда еще совсем не старый. Ехали легко и весело. До Чернобыля еще 7 лет и из автомобильного приемника неслась лихая песня в исполнении Аллы Пугачевой про мирный атом, который все может, но вот только “обнимать меня не может и целовать меня не может.” После уже не исполнялась. Питались по пути, тем что покупали у дороги, главным образом помидорами, которые я поглощал в немытом виде, но ничего, при этом, со мной не случилось, и не какал я томатным соусом вопреки Диминым предсказаниям. Ведя машину, я сочинял стих о замечательно проведённых днях в Москве, пока моя жена с дочкой отдыхали всё в том же Коктебеле, а бабушка пребывала в Прибалтике. И вот что получилось:
МОСКОВСКОЕ ЛЕТО
Московское лето настало. Ура!
Отправлены жены и дети на дачи…
Мгновенья удачи, веселой отдачи,
А к женам и детям — в субботу с утра.
Мы ждем этих дней, голубых и свободных,
И ранней весной, и зимою холодной.
И вот… наступает московское лето,
И лето снимает семейное “вето”.
И с первыми теплого лета деньками
Москва заполняется холостяками.
Свободные люди по городу бродят,
Ища приключений. Они их находят.
Как звери из клеток бегут на свободу,
Ссылаем мы семьи на лоно природы,
Как гул самолета вонзается в уши,
Сознанье свободы врывается в души.
Теперь не до сна, и… какая работа?
Из дома бежать никуда не охота,
А можно и вовсе домой не являться,
При этом, не думая, как оправдаться.
Красива жена и прелестница-дочка,
Но как, всё же славно пожить в одиночку!
И жизнь такая нужна для меня,
Как пива глоток среди жаркого дня.
На город вспотевший спускается вечер.
Приносит он нам интересные встречи.
Не нужен Париж, Копенгаген и Сочи,
Я славлю московские летние ночи,
И утро… Когда из распахнутых окон
Рассвет золотит распустившийся локон.
А девочки лета так мало одеты.
К ним взгляд прилипает, как солнце к паркету
В тот час, за который все можно отдать,
Когда просыпаются юные феи
И в наши объятия приходят опять.
Прелестные феи московского лета,
Москва вашим легким дыханьем согрета,
И нежные запахи ваших духов
Ведут к сочинению подобных стихов.
В тот год для поездки в Коктебель каким-то удивительным образом собралось нас шестеро уже, мягко говоря, не совсем юных мужиков за тридцать, одних, без жен, которые, правда, не у всех и были в это время. Мои жена с дочкой отдохнули в том же Коктебеле и вернулись числа 20-го августа. Оля шла во 2-й класс. Лева только недавно развелся. Аркаша и вовсе никогда не женился. Не скажу точно про остальных, но так, а не иначе мы с Димой ехали на машине, а Лева, Аркаша, Сергей и Шурик поездом. Встретиться предполагалось в шесть часов вечера в столовой под названием (Б)Левада, которая находилась возле набережной. Проехав за сутки без малого 1500 км, мы с Димой прибыли к месту встречи точно в назначенное время, однако никого там не оказалось. Наши друзья-раздолбаи подтянулись в течение получаса, вяло оправдываясь тем, что занимались поисками жилья. Действительно пара вариантов у них была, из которых мы и выбрали Айвазовского 6. Это последняя улица поселка справа, если стоять лицом к морю.
В наше распоряжение поступили две маленьких каморки на трех человек каждая и дворик, куда можно загнать машину с дельтапланом на багажнике. В доме была и еще одна комната, довольно большая, где проживали соседи — мужик с двумя тетками — женой и сестрой, то ли его, то ли жены и чьим-то ребенком. Сортир, как положено, один в дальнем углу участка. В тот же вечер отмечали новоселье. Стол накрывался на капоте моего верного Москвича. В последующие дни уже не новоселье, а просто пьянство и веселье происходило в нашем дворике ежевечерне. Кроме нашей компании в Коке собралось еще масса всякого знакомого народа, имеющего и не имеющего отношения к дельтапланеризму. Сергей Рожков приехал с женой и шестилетней дочкой. Миша Гохберг с молодой тогда еще не женой Катей. В доме творчества литфонда жила Лена Щорс с дочерью. Позднее присоединился Миша Лугачев. Девушки разные были. С Рожковыми пришла Наташа в первый же вечер. Она приехала с дельтапланеристом Жорой Лебедевым, который разбился. Наташа любила крепко выпить, чем, правда, не особенно отличалась от других. Она некоторое время выбирала между мной и Левой, а я между ней и Валентиной. В какой-то момент Наташа с Левой стояли, опершись на закрытые ворота нашего участка, а въезд, надо сказать, был очень крутой. Неожиданно ворота раскрылись, видимо, не выдержав Левиного молодого напора, и они оба полетели вниз на бетонную дорожку. Ситуация грозила серьезной травмой, но, как это часто бывает с сильно пьяными людьми, все обошлось.
Я тоже отличился: пошел провожать Валентину, и мы долго целовались у нее на крыльце. При этом я сидел на табуретке, а девушка у меня на коленях. Табуретка постепенно, слегка покачиваясь, приближалась к краю ничем не огороженного, довольно высокого бетонного крыльца, пока, наконец, одна ножка не вышла за его пределы, и мы полетели вниз на бетонную отмостку. Каким-то образом я изловчился и уберег Валькину голову от удара о бетон. Сделать это было нелегко, так как падал я на нее сверху, и она должна была удариться затылком. Этого удалось избежать, а с бетоном в результате встретился мой нос. Портрет был изрядно испорчен (фото ниже), но я преисполнился чувством выполненного долга. Девушку спас, можно сказать.
С Валентиной мы вместе ходили в течение зимы в наш дельтаклуб. Ничего выдающегося я в ней не замечал. Маленького роста, в рыжеватых кудряшках, простенько одетая девочка двадцати с чем-то лет. Она с 1957-го. Летом мы в клубе не собирались, и я не видел ее уже месяца три, да и не вспоминал вовсе ни разу. И вот встретились. И что-то щелкнуло, проскочило. Короче, запал я на нее довольно крепко.
Пошла нормальная коктебельская жизнь. Утром, проспавшись, шли завтракать, пивка попить или готовили сами на примусе. Однажды, в оставшейся с вечера картошке, которую я стал разогревать, обнаружилось птичье гуано. Миша Лугачев был возмущен и отказался есть это блюдо. Потом шли на море. Часа в три сонные и разморенные, слегка пьяные возвращались домой с пляжа. Хорошо помню этот путь по тропинке между домами, значительно его сокращавшей, теплую Валькину талию под рукой… Поспать пару часиков необходимо, чтобы нормально функционировать вечером. Иногда играли в теннис или ехали на гору полетать.
Кроме всего прочего, в течение дня надо было еще запастись вином на вечер, что далеко не всегда легко было сделать. Тут, правда, машина давала нам преимущества. С пивом тоже бывало непросто. Иногда приходилось сажать Валентину на плечи, чтобы она могла поверх очереди добраться до заветного окошка и опохмелить страждущих, передавая кружки. Вечером обычно сначала фланировали по набережной, а потом собирались в нашем дворике, расстилали скатерть-самобранку на капоте Москвича, пили вино, танцевали-веселились до поздней ночи. Народу собиралось много. Соседи наши были вполне лояльны, а вот хозяйка ругалась: “Вы за шестерых платите, а сколько вас тут живет не поймешь.” Но это она зря ругалась. Наверное, слишком банально будет описывать теплые южные вечера, подлунные прогулки с девушкой, притихший, спящий поселок часа в три ночи. Не буду об этом.
Кара-Даг и бухты в то время, последний год еще были открыты для прогулок, и мы ходили туда по коктебельской традиции. Как-то раз стали подниматься наверх, по-моему, из сердоликовой. Пошли так, не всерьез, я, Серега Буланов и еще кто-то не из наших. Постепенно ребята отстали, а я увлекся подъемом и пер все выше и выше. Склон становился круче и сложнее, но и интереснее. Кое-где приходилось уже лезть, по расщелинам враспорку. И вот, я выбрался на довольно большую ровную площадку, окруженную со всех сторон почти отвесными скальными стенками высотой метров до 40-50. Далее опять шел склон. Получался такой, как бы полуколодец, открытый в сторону моря. Я посмотрел вверх. На стенке метрах в пяти от ее верхнего края в позе распятия, спиной ко мне стоял парень. Из одежды на нем были только шорты и сандалии. Оказывается, он уже давно здесь обосновался и очень обрадовался моему появлению. Парень, также как и я поднимался из бухты, дошел до этого кулуара и полез на стенку. Лез, лез и заблудился. Настал момент, когда он понял, что не знает, как ему лезть дальше. До верха осталось совсем немного, а внизу пропасть — мама не горюй. Испугался, растерялся. Человека надо было выручать. Он просил меня пойти на биостанцию, где жил (это по другую от Коктебеля сторону Кара-Дага), найти там его друзей и привести их сюда с веревкой. А он, значит, все это время на стене чалиться будет. Невеселая перспектива. Но, прежде всего, мне самому надо вылезти наверх. Я стоял и смотрел на эту скальную стенку. Внимательно смотрел и постепенно начинал видеть, что если лезть левее, ближе к краю этого полуколодца, то выбраться наверх не составит труда. Меня, помню, даже удивило, почему этот горе-альпинист не воспользовался таким маршрутом. Короче говоря, минут через пять я уже был на верху стенки и, лежа на брюхе у края, диктовал пареньку, куда ему ставить руку или ногу. Так и вывел его. Дальнейший путь наверх был уже совсем легким, и, выйдя к перевалу, мы расстались. Я пошел направо в Коктебель, он — налево к биостанции, поклявшись, что больше в горы не пойдет.
Продолжение
