Инна Беленькая: Как мой шестилетний брат со своим приятелем сбивали немецкий разведчик над Москвой

Loading

Воспоминания брата, которые предлагаются вниманию читателя, написаны от руки на трех с половиной листочках, вырванных из тетради в клеточку. Это, фигурально выражаясь, «записки на манжетах», а не дневниковые записи в хронологическом порядке. Так бывает: что-то вдруг вспомнилось и тут же вылилось на бумагу.

Как мой шестилетний брат со своим приятелем сбивали немецкий разведчик над Москвой

Инна Беленькая

Мой брат, Беленький Всеволод Григорьевич, прожил короткую жизнь, но оставил по себе добрую память у всех, кто его знал. Он был талантливым человеком, хорошо рисовал, пел под гитару, писал стихи. Я им очень гордилась. Но в детстве мы были не очень дружны, даже дрались, причем забиякой и задирой была я, несмотря на то, что была младше его.

Брат был ребенком созерцательного склада. Он рано научился читать и писать. В школе был отличником. Но окончил только семилетку, после которой поступил в Военно-механический техникум (радиолокационное отделение) — таково было решение мамы, хотя в школе все учителя ее отговаривали.

В то послевоенное голодное время мама рассуждала так: после десятилетки ему еще надо будет получить профессию, а после техникума он уже может заработать себе «на кусок хлеба». Но техника никогда его не привлекала. Он был гуманитарий до мозга костей.

В техникуме, где были и общеобразовательные предметы, его любимым предметом, конечно, была литература. Как-то он сказал, смеясь, что писал сочинение на тему «Драма Татьяны» (по «Евгению Онегину»), которую не взял ни один человек из их группы, даже девчонки. Спустя несколько дней я спросила, что он получил за сочинение, какую отметку. На что он ответил, что их преподаватель литературы, раздавая тетради, сказал ему: «У вас, как всегда, прекрасно».

По окончании техникума его призвали в армию. Он служил на Дальнем Востоке, на военном аэродроме. Но перед этим их, солдат срочников, отправили в литовский город Кибартай на курсы по подготовке технического состава. Пребыванием там навеяны эти строчки:

«Идет февраль, но в нашем Кибартае
весна взяла авансом пару дней
Висят сосульки и сугробы тают
и стали ночи зимние светлей
Гуляет ветер по деревьям голым
и стаи звезд отчетливо блестят
Луна горит как будто асидолом
ее надраил к празднику солдат».

После армии брат женился, у него родился сын. Когда ему было годика два — три, он стал ходить с ним на прогулки. Но он не сидел с ним в песочнице. Они «гуляли» по книжным магазинам. Конечно, брат об этом не рассказывал — проговорился ребенок. Я его спросила однажды: где они были с папой, куда ходили, и он ответил: «В книжненький…».

В то время книг мало издавалось. Но выходом из ситуации для многих «книжников» (а Сева был таким «книжником») стал магазин «Дружба» на улице Горького, где можно было увидеть Агату Кристи на польском языке или другие зарубежные бестселлеры, а еще юмористические журналы с карикатурами. Помню, начинал он с польского журнала «Шпильки». Так брат постепенно выучил сначала польский язык, а впоследствии английский и сербохорватский.

Работал он в должности техника на секретном предприятии, или почтовом ящике, известном из «вражьих голосов» как «осиное гнездо советской радиотехники на Соколе».

Но «уже тогда сотрудники обратили внимание на его незаурядные литературные способности. И он был выдвинут на должность главного редактора многотиражной газеты «Звезда» и радиовещания. Работая в газете, окончил факультет журналистики МГУ», — так написано в некрологе.

И еще в нем говорится, что «дипломная работа Севы в МГУ была сделана по журналу «Новый Сатирикон» и оценена экзаменационной комиссией очень высоко. Защита диплома стала поистине триумфом. Диплом получился не как традиционная студенческая работа, а как конспект будущей книги, которую Севе предложили написать. Он согласился и дальше работать над этой темой, которая его очень интересовала, мечтая написать книгу».

(Кто бы мог подумать, что «Новый Сатирикон», подшивку которого я случайно увидела в букинистическом (Проезд Художественного театра), станет основой его диплома. Она стоила кучу денег, которых у меня не было. Я помчалась на работу, мне там одолжили нужную сумму, и я успела ее купить. Это было давно, брат еще работал по своей специальности, техником. Просто я помнила, как однажды ему попался в руки номер «Сатирикона», и он, читая его, покатывался со смеху).

Но все планы перечеркнула его ранняя смерть. Севе было 42 года, когда жизнь его оборвалась. Это совершенно необъяснимо, но у него было предчувствие, что его век будет недолгим.

Вот, что он писал за несколько лет до смерти:

«Настанет день, когда меня не будет
И соберясь тогда вокруг стола
Начнут болтать подвыпившие люди
О том, как им утрата тяжела
И выслушают чью-нибудь речугу
И пожалеют мой короткий век
Потом начнут рассказывать друг другу
Какой я был хороший человек
А мне плевать. Я так или иначе
Закончу надоевшую игру
Но если кто-то искренне заплачет
Я со спокойной совестью умру».

Бравада, ирония и самоирония, которые пронизывают эти строки, явно нарочиты (психологическая защита? ) и понимаешь, что за ними скрываются совсем другие чувства. И мучает, не оставляет в покое вопрос: почему жизнь для него — «надоевшая игра»? Это при том, что все его помнили другим человеком — «любящим жизнь, добрым, веселым, остроумным и душевно щедрым. Он любил дарить людям радость» (из некролога).

С горечью убеждаешься, как мало ты знала о собственном брате. Каждый человек таит в себе загадку. И даже близкому человеку трудно проникнуть в потаенные глубины другой души.

И дальше из некролога:

«Многие будут вспоминать разного Севу, с которым общались в разных обстоятельства: вместе выполняли партийное поручение или сдавали экзамен по античной литературе, прыгали с парашютом или дружинили на Красной площади, разгружали на Севере морские корабли или слушали у костра песни его сочинения и сдавали вместе кровь. Он был награжден грамотой «Почетный донор СССР»: 21 раз он безвозмездно дал свою кровь для спасения жизни людей».

Воспоминания брата, которые предлагаются вниманию читателя, написаны от руки на трех с половиной листочках, вырванных из тетради в клеточку. Это, фигурально выражаясь, «записки на манжетах», а не дневниковые записи в хронологическом порядке. Так бывает: что-то вдруг вспомнилось и тут же вылилось на бумагу. Я не могу сказать точно, как эти листочки у меня оказались. Возможно, — вместе со всеми бумагами, его тетрадками со стихами, которые передала мне сотрудница редакции после того, как Севы не стало.

Сейчас, когда столько лет минуло со дня объявления войны и с каждым годом все меньше становится участников и свидетелей тех событий, мне кажется, что любое воспоминание о том времени представляется важным и ценным как картинка из жизни.

* * *

В самом начале войны, в последних числах июня или в первых июля, ясным солнечным днем (было часа четыре) над нами летал немецкий разведчик. Над нами — это значит над нашим двором. Конечно, немец разглядывал не наш, мало чем примечательный двор, а Кремль и МОГЭС. Весь дом высыпал во двор. Все стояли под стеной дома и смотрели в небо. Мы с Борькой Лысенковым тоже. Небо было яркое и синее, на нем хорошо выделялся маленький, блестящий, серебряный самолетик. Он летал кругами, очень медленно — во всяком случае, так казалось снизу. Борька, отличавшийся энергией и предприимчивостью уже в свои семь лет (он был на год старше меня), сказал, что самолет можно сбить из пулемета, который валяется за помойкой. За помойкой — старой, знаменитой помойкой, каких теперь не увидишь — это был большой деревянный ларь с наклонной крышкой — действительно валялось очень похожее на пулемет трубное соединение — тройник с фланцами и отрезком трубы. Мы с Борькой, пыхтя, вытащили наш пулемет на середину двора и уставили трубу в небо. Мы сели рядом и застрочили по самолету: ду-ду-ду-ду-ду…

Было очень интересно, особенно когда возле самолета стали беззвучно возникать белые, пухлые, словно ватные облачка, которые долго не таяли. Позже долетал довольно негромкий звук.

Потом мы услышали, как что-то падает в песочницу рядом с нами. Что-то тюкалось и тюкалось в песок с коротким шипящим звуком. Взрослые что-то кричали нам от парадного, где сгрудилась основная масса зрителей, но мы были захвачены битвой с фашистом. Облачка возникали чаще и гуще, а самолет повернул и поплыл куда-то на восток.

Наконец, от парадного отделился какой-то дядька и, пригибаясь и почему-то прикрыв голову левой рукой, побежал к нам. Он схватил нас обоих подмышки и мигом вернулся в парадное. Там все на нас закричали, а кто-то больно отшлепал обоих. «Осколки, осколки» — только и понял я из общего шума. Оказалось, что это падали осколки от зенитных снарядов.

* * *

Году в 49-м, осенним вечером к нам на кухню зашел немец. Почти рядом с нашим двором был большой лагерь военнопленных — немцы строили высотный дом на Котельнической набережной, чуть ли не первый советский небоскреб. Немец был молодой, лет двадцати, в довольно опрятном кителе с алюминиевыми пуговицами и военной кепке. Он был белобрысый, голубоглазый, среднего роста, плотный. В кухне была мама (я пришел позже). Немец вежливо поздоровался и попросил поесть. Они — пленные — великолепно говорили по-русски, хоть и с акцентом, но очень правильно. Мама, конечно, спросила:

— Что вас, не кормят, что ли в лагере-то?

Немец вежливо улыбнулся и очень толково разъяснил, что, конечно, в лагере их кормят, но его с товарищем послали сегодня работать куда-то далеко — копать траншею, и они уже опоздали на ужин, так как нужно было закончить работу. А раз они опоздали, то им уже ничего не досталось.

— А где второй? — спросила мама.

— Он пошел в соседнюю квартиру.

Тогда вступил в разговор я.

— А где конвойный?

— Он там, внизу, ждет нас.

Я выглянул на лестницу. В парадном, действительно, стоял солдат с винтовкой за плечом. Светился огонек цигарки.

Мама налила немцу тарелку супа, я принес из комнаты кусок хлеба. Немец поблагодарил, спрятал хлеб в карман, сел на табуретку и аккуратно начал есть суп, предварительно сняв свою зеленую кепку. Волосы у него были длинные, зачесанные назад, хорошо подстриженные.

Я поинтересовался, почему он спрятал хлеб, а суп ест так. Выяснилось, что в Германии суп едят без хлеба. Я очень удивился.

Немец поел, и мама стала его допрашивать. Он охотно рассказал, что был призван по тотальной мобилизации в 45-м. Ему тогда было лет 16. Воевал всего месяца два и попал в плен. Я не преминул спросить, сколько он убил наших. Немец покраснел и опустил глаза:

— Не знаю. Стрелял…

Потом он рассказал, что в лагере вступил в свой немецкий комсомол и скоро поедет домой. У него в Германии мать и сестра. А отец погиб. Он и город называл, откуда родом, да я уже забыл. Что-то вроде Шварцвальда.

К немцам у нас вообще хорошо относились. Однажды под нашими окнами они рыли траншею. Один немец, пожилой, худой, с большими усами, стоя в траншее, подозвал Витьку с «Липиловки» — так на нашем жаргоне назывался дом по другую сторону улицы — и попросил его купить хлеба в палатке. Он дал ему 5 рублей. Это было в 48-м, после отмены карточек. Палатка была рядом, но Витька убежал в другую сторону и больше не появился. Вечером я видел из окна финал этой истории. Пришел с работы витькин отец, и девчонки тут же хором ему сообщили, что немец дал Витьке 5 рублей купить хлеба, а Витька убежал и проел деньги на мороженое. Витькин отец ушел и вскоре появился, ведя Витьку за ухо. Он подвел пацана к траншее и коротко спросил: «Который?»

Витька, сопя, указал на усатого. Отец молча отдал немцу пятерку, а потом с размаху ударил Витьку по лицу. Тот с ревом помчался домой. Отец повернулся и пошел за ним. Немцы молча смотрели им вслед, опираясь подбородками на руки, сплетенные на торцах рукояток лопат.

* * *

Первая линия метро открылась 15 мая 1935 года. Это можно прочесть на мемориальных досках. Мама рассказывала, как она в тот день взяла меня, трехнедельного, на руки и пошла на станцию «Дзержинская. Мама была смелая женщина. В метро было пусто — народ еще боялся новшества. Мама смело прошла турникет, но оробела перед эскалатором. Молоденький дежурный в новой еще не обмятой форме, подскочил к ней, взял под руку.

— Не бойтесь, мамаша!

Вошел вместе с ней на эскалатор, съехал вниз и даже посадил в вагон. Мама прокатилась вместе со мной до Сокольников и обратно.

А в войну, когда на Москву были первые налеты, мама ходила с нами, малышами, ночевать в метро, на ту же «Дзержинскую». Я смутно помню закруглявшуюся стену из желтого кафеля, возле которой мы лежали на полу.

* * *

P.S. На этом воспоминания брата обрываются. Наверное, сейчас он мог бы больше вспомнить и многое рассказать о том времени и своих переживаниях. Хотя, кто знает? Память избирательна, и непонятно, почему что-то одно сохраняется в памяти, а другое (нежелательное?) из нее подсознательно вытесняется.

Известно, что люди, прошедшие войну, испытавшие на себе все ужасы той бойни, не любили рассказывать и вспоминать о ней.

Print Friendly, PDF & Email

32 комментария для “Инна Беленькая: Как мой шестилетний брат со своим приятелем сбивали немецкий разведчик над Москвой

  1. Илья Г.11 июля 2020 at 10:19 |
    __________________________
    Илья, извините меня, я вам долго не отвечала, потому что не знала, что сказать — очень непривычны эти слова для меня. В любом случае — спасибо.

  2. Zoya Master12 июля 2020 at 6:19 | Permalink
    _______________________
    Да уж , Зоя, я всегда почитала В.Ф., защищала от нападок, признавала его заслуги. Он был для меня мэтром . Но, правильно говорят, не сотвори себе кумира…

  3. Инна, Ваш рассказ оставляет щемящее чувство потери, которую время не лечит и вылечить не может. Что касается реплики В.Ф. по поводу того, что «вас извиняет», она, мягко говоря, неучитива. Мало того, что В.Ф., невнимательно прочитав текст, не понял, что это воспоминания Вашего брата, сам тон комментария, – высокомерный, поучительный, – на мой взгляд, неприличен. В.Ф. следовало бы извиниться.

    1. Inna Belenkaya
      12 июля 2020 at 6:42 |

      Zoya Master12 июля 2020 at 6:19 |
      —————————————————————-
      Я только написал, что в 1935г. ещё не было в метро турникетов. Насчёт того, что, мол, Вас извиняет трёхнедельный возраст, то это была шутка, ирония, жаль, что Вы приняли её с ужасной серьёзностью. Я и не думал Вас обижать.
      Кстати, даже и после войны было время (недолго), когда, кажется, контроля билетов на входе вообще не было, но по вагонам в метро ходили контролёры, как в наземном транспорте. Потом, помню, были одно время на входе монетные автоматы, в щёлку надо было опустить пять копеек (монету). Столько стоил проезд. Ловкие парни научились перепрыгивать через барьер автомата, опираясь при этом на руки. (Это я видел и в Париже). Стали делать дверки повыше.

  4. В.Ф.11 июля 2020 at 20:05 |

    Значит, вам было в 1935г. три недели?
    _______________________________
    Нет, меня еще в то время не было.

  5. Уважаемая Инна,
    Ват и я прочитал Ваши и Вашего брата воспоминания. Возникло грустное и вместе с тем светлое впечатление. Вы написали: «Известно, что люди, прошедшие войну, испытавшие на себе все ужасы той бойни, не любили рассказывать и вспоминать о ней». Это было присуще и многим, прошедшим через лагеря и нацистских, и советских. Как важно противопоставлять этим ужасам, доброе в жизни! Годы проходят, и хорошо, когда память о добре, воплотившемся в людях и событиях, не тускнеет и разделяется с людьми, в данном случае с нами. Спасибо.

  6. Первая линия метро открылась 15 мая 1935 года. Это можно прочесть на мемориальных досках. Мама рассказывала, как она в тот день взяла меня, трехнедельного, на руки и пошла на станцию «Дзержинская. Мама была смелая женщина. В метро было пусто — народ еще боялся новшества. Мама смело прошла турникет, но оробела перед эскалатором.
    ————————————————-
    Значит, вам было в 1935г. три недели? Это вас извиняет. Плохо запомнили. В 1935 году ещё не было в метро турникетов. Я тоже помню плохо, но кажется, тогда ещё были люди-контролёры, билеты отрывали по какой-то там линии.

  7. Григорий Быстрицкий11 июля 2020 at 16:42 |
    _______________________________
    Cразу легче стало, Григорий. А то я, было, подумала, не знаю почему…
    Какие-то человеческие ценности остаются незыблемыми, несмотря ни на что. Вот и заповедь «не укради» тоже незыблема, вне всякой зависимости от того, у кого можно украсть, а у кого нельзя. И даже дети это хорошо понимают — девчонки « хором» сообщают про Витьку его отцу. И этот поступок отца убеждает, что эти ценности живы в человеке даже после всех лет кромешного ада, а человек при этом сохраняет свой человеческий облик. Ведь отец мог еще и одобрить пацана – так, мол, немцу и надо. Но верх берет другое – человечность.
    Кажется, я опускаюсь до морализирования, это конец…

  8. Григорий Быстрицкий
    11 июля 2020 at 13:48 |
    _______________________________
    Я правильно поняла, Григорий, что вам не понравилась эта «трогательная история» про немца с украденной у него пятеркой? И вы этак иронически процедили «талантливый у вас брат». Но этот случай действительно был. К этому можно по-разному относиться. Были и такие дети (идеологизированные, по Льву Мадорскому), которые старались «навредить» немцам – это же немцы. После того, как они уходили к себе в лагерь, ребята приступали к закапыванию траншеи.
    Вы, я чувствую, не сторонник такого отношения к немцам, как описано в этом «одном абзаце». А мне кажется в таком отношении к пленным ничего зазорного нет. Но вообще сам феномен такого великодушия у русского народа поражает. Откуда это идет? Ведь, как бы ни зомбировали народ, чтО бы с ним ни вытворяли правители, но до животного состояния людей не удалось довести. Или добродетель, великодушие, человечность — пустой звук?

    1. Вы поняли неправильно и даже не знаю на каком основании. Меня сама история действительно растрогала, равно как и прорвавшие оцепление женщины с хлебом и нехитрой едой на московских улицах, по которым вели пленных. А брат ваш умудрился в одном абзаце передать тот самый феномен великодушия.
      Я может и произвожу впечатление идиота, стремящегося сострить по любому поводу, или вы меня спутали с кем-то — не суть. Пост я написал абсолютно серьезно и с уважением к вам и к вашему брату.

  9. Талантливый, Инна, у вас брат. В одном абзаце уложил трогательную историю с украденной у немца пятеркой.
    И вы замечательная сестра, написавшая этот умный очерк.
    Возникают вопросы и всякие конспирологические версии убийства сотрудника ПЯ РЭБ в 1977, но какое теперь это имеет значение…

  10. Л. Беренсон10 июля 2020 at 17:42 |
    Добрые, сердечные чувства, мысли и слова о яркой личности с незаслуженно трагичной кончиной.
    _______________________
    Спасибо, Лазарь Израйлевич, а других чувств мой брат и не вызывал.

  11. Лев Мадорский10 июля 2020 at 17:25 |
    Вы, Инна, большой молодец, чт так хорошо душевно вспоминили о брате.
    ________________________
    Его невозможно забыть, Лев. Я о нем написала самую малость, необходимое — для меня главным были его записки. А самое страшное, что может быть — это когда тебе говорят: придите на опознание. До этого у тебя как-то не возникают мысли о плохом

  12. Инна Ослон11 июля 2020 at 4:46 |
    ________________________

    Да, конечно, вы правы. Спасибо вам за добрые слова

  13. Это очень хорошо, что Вы рассказали о брате и поместили здесь его записки. Пока человека помнят, он все равно что живой. А теперь о нем узнали мы, и это продлит его жизнь в памяти людей.

  14. Добрые, сердечные чувства, мысли и слова о яркой личности с незаслуженно трагичной кончиной.

  15. Вы, Инна, большой молодец, чт так хорошо душевно вспоминили о брате.

  16. Маркс ТАРТАКОВСКИЙ.10 июля 2020 at 15:06 |
    Уважаемая госпожа Беленькая,
    ещё раз вернулся к очерку…
    Могу ли спросить: отчего умер ваш брат — таким молодым?
    ___________________________
    Однажды он не вернулся с работы домой. Подали в розыск. Его нашли на пятый день в Измайловском парке с переломом основания черепа. Что случилось, почему он там оказался — в противоположном направлении от дома — осталось неизвестным. Это называется «погиб при невыясненных обстоятельствах». Но вообще-то, никто и не старался выяснять.

  17. Уважаемая госпожа Беленькая,
    ещё раз вернулся к очерку…
    Могу ли спросить: отчего умер ваш брат — таким молодым?

  18. Сэм, моей заслуги в этом нет, как вы сами понимаете. Ну, если только отчасти. Спасибо вам за отклик

  19. Прекрасные воспоминания о прекрасном и талантливом человеке.
    Проняло. Спасибо.

  20. Нет, вы не ошибаетесь, это было в Блогах, просто я добавила немного об авторе — моем брате, как посоветовал мне Редактор

  21. Спасибо, Инна!
    У меня такое впечатление, что Ваш сегодняшний рассказ — продолжение другого, ранее начатого. Или я ошибаюсь?

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.