На ранней стадии единственной формой правовой регламентации было обычное право, а его фактическое исполнение было сосредоточено в руках старейшин общины, которые, как правило, исполняли и функции судей. Позднее на смену обычному праву пришёл писанный закон, а на смену власти общинных старейшин пришла царская власть.

Недельный раздел Ки Таво

Михаил Ривкин

Законы принесения первых плодов (Деварим 26:1-11)

Самое короткое и, вместе с тем, точное изложение истории Древнего Израиля. Историческая перспектива расcказчика соответствует тому, как должен был, по его мнению, вести себя народ Израиля, прожив в стране Израиля несколько веков. Отрывок можно датировать последним столетием эпохи Первого Храма, хотя оборот «арамейцем-скитальцем был отец мой» очевидно указывает на раннюю эпическую песнь, не сохранившуюся полностью.

Законы десятины (там 26:12-15)

Относится к эпохе Первого Храма. Тогда было принято объявлять третий год после Шмиты «годом десятины». Десятину отделяли в пользу «левита, пришельца сироты и вдовы». Когда свободные земледельцы совершали паломничество в Храм в дни праздника Суккот, они должны были произнести торжественную формулу: «убрал я священное из дома», иными словами, отделил десятину в пользу левита, пришельца и вдовы. Отсюда мы делаем вывод, что десятина имела статус «святыни» или «священного». Простым людям и членам их семей категорически запрещается есть те продукты, которые должны отойти к десятине, либо продавать их, либо ещё как-то использовать, помимо прямого назначения десятины: дар в пользу перечисленных групп населения. О том, что десятина уже отделена должным образом и передана «бенефициарам», каждый паломник должен был засвидетельствовать в момент вступления в пределы Храма: «не ел я в скорби моей от него», т.е. не присвоил себе. Если десятина получила статус «скверны» (нечистоты), использовать её по прямому назначению нельзя. Далее он говорил: «не убирал его в нечистоте», т.е. не перенёс на десятину, вольно или невольно, статус «скверны» (ритуальной нечистоты). Торжественная клятва завершалась словами: «не давал из него для мертвеца», т.е. не следовал широко распространённому языческому обычаю оставлять рядом с погребальной плитой блюда с обильным угощением для умерших предков. этот обычай, разумеется, заимствован у египтян, которые заботливо кормили своих покойников по праздничным дням. Как альтернативу этому обычаю, Девтерономист устанавливает обязательное выделение продуктов тем живым людям, которые в этом нуждаются.

Завершение кодекса законов (там 26:16-19)

Мы видели, что кодекс Девтерономиста (гл. 12-26) предваряют многочисленные исторические экскурсы, призывы и заклятья, которые должны убедить читателя (слушателя) в необходимости самым точным и строгим образом выполнять все законы этого кодекса. И именно этим своим многословием Автор даёт нам понять, что соблюдение всех этих законов в последнее столетие Первого Храма было далеко не самоочевидно. И, подобно тому как Автор никак не может сразу перейти от этих предисловий к перечню законов, так же не может он и резко оборвать свою речь в тот момент, когда этот перечень законов подошёл к концу. Перед нами пример прекрасного, поэтичного, возвышенного и, вместе с тем, сурового заключения.

В день сей Г-сподь, Б-г твой, заповедует тебе исполнять все эти уставы и законы: соблюдай и исполняй их всем сердцем твоим и всею душою твоею. (там 26:16)

Далее следует та формула, которая воплощала Вечный Завет, заключённый во дни царя Йошияху:

Г-спода превознес ты ныне, чтобы был Он тебе Б-гом и чтобы ходить по путям Его и соблюдать уставы Его и заповеди Его, и законы Его, и слушать гласа Его. И Г-сподь превознес тебя ныне, чтобы был ты Ему особым народом, как Он говорил тебе, и чтобы соблюдал ты все заповеди Его. И чтобы поставить тебя выше всех народов, которые Он сотворил, на хвалу и на славу, и на благолепие, и чтобы был ты народом святым у Г-спода, Б-га твоего, как Он говорил. (там 26:16-19)

Каменный жертвенник на горе Эйвал (там 27:1-8)

С этого места начинается новый рассказ, не связанный прямо с предыдущим отрывком. И у этого рассказа есть реальная историческая основа. На горе Эйвал с незапамятных времён находился один из важнейших культовых центров Страны Израиля. Археологи обнаружили там огромные камни и на них следы древних изображений, возможно — пиктограмм. Эти камни являются остатками древнейшего жертвенника, который, по традиции, считается делом рук Йеошуа, и был построен сразу после пересечения Иордана. Именно этот жертвенник заповедали построить «Моше и старейшины Израиля» (там 27:5), а слова, которые на нём написаны, это — слова Торы. Этот же рассказ излагает и книга Йеошуа, где сказано точнее: «написал на камнях Мишнэй Тора (список с закона)»:

Тогда устроил Йеошуа жертвенник Г-споду, Б-гу Израиля, на горе Эйвал, Как заповедал Моше, раб Г-сподень, сынам Исраэйля, согласно написанному в книге Торат Моше, — жертвенник из камней цельных, на которые не поднимали железа; и принесли на нем всесожжение Г-споду, и принесли жертвы мирные. И написал он там на камнях Мишнэй Тора (список с закона) Моше, который написал он пред сынами Исраэйля. (Йеошуа 8:30-32)

Очевидно, что на камнях древнего жертвенника не могла быть записана ни «Торат Моше», т.е. Пять книг Торы, ни даже «Мишней Тора» (Второзаконие, книга Деварим). И то и другое — сложное и пространное «книжное» (сегодня сказали бы — литературное) произведение, предназначенное для углублённого чтения сословием достаточно образованных людей. Кратчайшая формулировка главных законов высекалась на жертвеннике для массы народа. Что же могло быть там записано? Немногие графические фрагменты и древние письменные знаки не дают ответа на этот вопрос. Может быть, это была запись важнейших исторических событий, судьбоносных для народа Израиля. Примером такой записи является Стелла Мэйше. Может быть, там был записан Кодекс Девтерономиста, и то, не полностью, а только самые важные его законы, которые касались всех сынов Израиля. Как известно, законы Хаммурапи тоже были высечены на каменной стелле.

По мере того, как мы читаем книгу Деварим, у нас накапливается некое ощущение дискомфорта, нам как бы всё время чего-то не хватает, и при этом трудно понять, чего же именно. И только когда мы читаем подробное описание жертвенника на горе Эйвал, мы понимаем причину этого дискомфорта. В подробном перечислении всех законов, которыми изобилует книга Деварим (Мишне Тора), особенно в перечислении законов культовых, нам не хватает Мишкана (Скинии). Мы ещё готовы были как-то смириться с тем, что «место, которое изберёт Г-сподь Б-г для водворения там имени Cвоего» ни разу точно не названо. Куда труднее смириться с тем, что нам ни разу толком не объяснили, а что же именно находится в этом месте, чем оно качественно отличается от разрушенных «высоких мест».

И это особенно бросается в глаза, когда мы читаем описание каменного жертвенника на горе Эйвал. «Иудаизм горы Эйвал» и «Иудаизм Мишкана (Скинии)» — это совершенно разные вещи. И дело не только в кардинальных различиях ритуала и в тех глубоких различиях религиозных верований и представлений, которые в различиях ритуала внешне проявляюися. «Иудаизм горы Эйвал» и «Иудаизм Мишкана» очень сильно разнятся и в сфере экономики, и в сфере государства и права, и, как следствие этого, в сфере религии. Причём во всех трёх аспектах «Иудаизм горы Эйвал» отражает более раннюю стадию развития, а «Иудаизм Мишкана» — более позднюю стадию.

На более ранней стадии экономика Израиля базировалась, в основном, на натуральном хозяйстве, на более поздней решающим фактором становятся товарно-денежные отношения. На ранней стадии единственной формой правовой регламентации было обычное право, а его фактическое исполнение было сосредоточено в руках старейшин общины, которые, как правило, исполняли и функции судей. Позднее на смену обычному праву пришёл писанный закон, а на смену основанной на традиционном почтении власти общинных старейшин пришла царская власть, опирающаяся на прямое принуждение. На ранней стадии все обряды и церемонии иудаизма совершались вокруг множества жертвенников и обелисков, на поздней стадии исключительным и уникальным фокусом культа стал Храм, или его идеальный прототип — Мишкан.

Какую же из этих двух стадий отражает Девтерономист? Как ни банально звучит ответ, но — обе. Точнее, Девтерономист и в своём законодательстве, и в предпосланных ему общих вероисповедальных декларациях отражает экономические, общественные, правовые, культовые реалии перехода от ранней стадии к поздней. Переход этот длился столетиями, по-разному проходил в разных слоях общества и в разных регионах, сопровождался сложными, противоречивыми процессами, зачастую имели место отступления, зигзаги, своего рода возвратно-поступательное движение, поэтому некоторые реформы приходилось повторять дважды. И вся эта сложность, неоднозначность, противоречивость затянувшегося на века переходного периода получила своё полное и яркое выражение в грандиозном творении Девтерономиста. В каждой из трёх важнейших сфер жизни Девтерономист колеблется, он не уверен, кому (чему) отдать предпочтение. Похоже, что сердцем он близок к «седой старине», но умом понимает необходимость новых отношений, институтов, законов и культовых норм.

Мы уже писали о настороженном, скептическом отношении Девтерономиста к «умножению золота и серебра», т.е. к товарно-денежным отношениям. Царская власть представлена Девтерономистом не как вечное и неизменное установление, а как сознательный выбор народа Израиля на определённом витке исторического движения, как подражание обычаям других народов. Если к судьям Девтерономист обращает наставления и призывы, полные веры в их способность вершить суд праведный, то царю адресованы исключительно предупреждения против всевозможных злоупотреблений. В чём его позитивная роль, не очень понятно.

Та же амбивалентность заметна и в отношении к Мишкану. Само слово в книге Деварим не появляется ни разу, но при описании центрального культового объекта часто присутствует глагольная форма «для водворения там имени Cвоего» (לשכן שמו שם). На иврите לשכן שמו означает намного больше, чем просто «водворить Имя». Этим глаголов выражается, пусть в неявной форме, повеление установить Мишкан, конкретный культовый объект. Девтерономист сумел дать заповедь Мишкана, не «поизнося вслух» самого слова! И в этом, достаточно частном, примере, как в капле воды, отражается сложное, противоречивое отношение Девтерономиста к тем новациям, которые становились неизбежными, если довести до конца самую, пожалуй, для него важную реформу, реформу централизации культа.