Элла Грайфер
Глядя с Востока
66. Закон есть закон
Хотели как лучше,
А вышло как всегда…
В. Черномырдин
Оговорюсь сразу: личная порядочность и благородство целей господина Лемкина подозрений не вызывают. Он действительно самоотверженно боролся за то, что представлялось ему путем к спасению миллионов невинных жизней. Объявленным намерением его было предотвращение геноцида, но оказалось оно из тех самых добрых намерений, коими, как известно, вымощена дорога в ад.
Черный с белым не берите,
Да и нет не говорите…
Старинная игра
Статья I: Договаривающиеся стороны подтверждают, что геноцид независимо от того, совершается ли он в мирное или военное время, является преступлением, которое нарушает нормы международного права и против которого они обязуются принимать меры предупреждения и карать за его совершение.
Статья II: В настоящей Конвенции под геноцидом понимаются следующие действия, совершаемые с намерением уничтожить, полностью или частично, какую-либо национальную, этническую, расовую или религиозную группу как таковую:
(а) убийство членов такой группы;
(b) причинение серьезных телесных повреждений или умственного расстройства членам такой группы;
(с) предумышленное создание для какой-либо группы таких жизненных условий, которые рассчитаны на полное или частичное физическое уничтожение ее;
А теперь зажмурьте глаза, глубоко вдохните и представьте себе кого-нибудь, кто в военное время (т.е., ведя войну) НЕ убивает членов группы своего противника, НЕ наносит им телесных повреждений, НЕ создает войскам противника, например, окружая их, тех самых условий, рассчитанных на… Не получается? Ну ничего, не огорчайтесь. В ООН-овских документах содержится еще оговорочка: «Поскольку это не обусловлено военной необходимостью».
…Представим на минутку, что обвинение в геноциде предъявлено некоему господину Х, уличенному в многократной систематической организации взрывов на рынках Афганистана и Ирака, в результате чего погибло множество вполне мирных жителей этих стран, не замеченных даже в сотрудничестве с американскими оккупантами. И встает он, и заявляет:
– Не отрицаю, да, убивал, но… по военной же необходимости! Именно этот метод и заставил американцев убираться прочь из моей страны! А разве был у меня выбор? Эксперта пригласите – вам любой младший лейтенант на пальцах разъяснит, что «приличные» приемы ведения войны ни малейшего шанса на победу мне не давали – ну, там, техника, обучение солдат, да и просто резервы материальные… Хотите меня за это осудить? Да хоть вешайте – мой народ не преступником меня сочтет, а героем, за отечество павшим!
Практически любое ведение войны под такую статью о геноциде подводится только так, практически любые методы ведения войны оправдываются военной необходимостью. Это, разумеется, не значит, что любые методы дозволены на любой войне. Во всех войнах, даже между самыми, что ни на есть, каннибалами, всегда соблюдались какие-то неписанные (письменность еще не изобрели!) правила, а то себе же дороже встанет. Обычай пленных щадить не от большого гуманизма и не от хорошего законодательства проистекал, а от того простого факта, что принуждение противника к сдаче с обещанием сохранить ему жизнь заметно меньше требует усилий, чем уничтожение того, кому терять нечего, а если добавить еще перспективу выкупа или обмена… Но записывать эти правила (и даже подписывать соответствующие договоры!) стали не раньше, чем на собственном опыте убедились в их исполнимости и пользе для всех воюющих сторон. О вышеуказанной статье такого, при всем желании, утверждать невозможно. Иди знай, как ее на практике применять, как отличить войну от геноцида…
Тем более что в принципе войны действительно могут вырождаться в геноцид или провоцировать его, но, во-первых, не все и не всегда, а во-вторых, как ни парадоксально, геноцид связанный с войной, скорее поддается предотвращению, чем другая, куда более опасная его разновидность.
Попытка уточнения
Но если все охвачены одним
Безумием – не на день, а на годы?
Идет потоп – и он неудержим
И увлекает целые народы!
Так что же может слабый человек
В кошмаре, чей предел непредсказуем?
Что может он, когда безумен век?
И кто виновен в том, что век безумен?
Кого судить?
Кому судить?
За что судить?
Ю. Ким
Прежде чем бороться, попытаемся все же определить рассматриваемое явление, чтобы не путать его ни с войной, ни с дракой подростковых банд, ни с вульгарной дискриминацией. Подобные попытки предпринимались и прежде. Эту формулировку в резолюцию ввели против воли Лемкина, что ей, впрочем, абсурдности не убавляет:
Политический геноцид– преследование, изгнание и уничтожение групп людей по политическим соображениям. Политический геноцид – агрессивная внутриполитическая деятельность определенных социальных сил, направленная на развал основ государственности страны и разрушение естественноисторической общности людей с целью удовлетворения своих корыстных интересов. С одной стороны, подрывную деятельность вести запрещено, с другой запрещается с ней бороться… а вот как хочешь – так и понимай. Разумеется, политическая борьба в большинстве народов и стран ведется, как бы это сказать… не совсем демократическими методами, но геноцидом я бы ее все-таки называть не стала. Не только потому, что, как правильно указал господин Лемкин, политическая принадлежность – не то, что национальная или религиозная, но, прежде всего потому, что в огромном большинстве случаев массовых убийств двадцатого века политические взгляды жертв вообще никакой роли не играли, зато играла принадлежность СОЦИАЛЬНАЯ, в самом широком смысле слова, будь то расовая, классовая, религиозная, профессиональная или даже место жительства.
Поэтому мне, кстати, термин «геноцид» удачным не кажется, я бы скорее говорила о «демоциде», тогда бы понятие без сомнения охватывало и украинский голодомор, и еврейские погромы Гражданской, и истребление российского православного духовенства, и китайскую «культурную революцию». Во всех этих (и не только этих!) случаях ни слова, ни дела, ни намерения конкретного индивида никакой роли не играли, уничтожались не люди, а «категории», и не было у обреченного никакой возможности уйти от гибели, кроме своевременного и удачного бегства. Но есть у этого малоприятного явления две разновидности, одна другой хуже. Отвлечёмся на минуточку от морального аспекта, попробуем рассуждать прагматически.
Разрываемая непримиримым конфликтом двух религиозных общин Франция скатывается в гражданскую войну. Отчаянная попытка ее предотвращения называется «Варфоломеевская ночь». На окраине Османской империи живут народы, которые в грядущей войне выступят, скорее всего, на стороне врага. И турки устраивают армянскую (и ассирийскую!) резню. В сформированном европейскими колонизаторами государстве Руанда живут на весьма небольшом пространстве две издавна враждующих народности. Дело кончается геноцидом. Если цель и не оправдывает средства, то уж, по крайности, объясняет их.
Такой демоцид с рациональной подкладкой, действительно близкий к войне, при благоприятных внешних условиях можно предотвратить. Известное, опробованное средство – трансфер, самый удачный пример – трансфер Нансена между Грецией и Турцией. Можно, но… удается далеко не всегда. Вот – недавний пример: В Руанде подоплека была традиционная: вражда между народностями тутси и хуту. И вот, то ли с демографического взрыва, то ли еще с какого перепугу, решили хуту, бывшие в тот момент у власти в стране, всех ненавистных тутси под корень извести. Вот как дело было: >>>.
И что же в результате у нас получается? Войска ООН из района бедствия уходят (после того как некоторым из них и вовсе башку отчекрыжили), французы загончик отгородили, кто в него попал, тому повезло, а кто не попал… ну, извини. На счастье тутси были у них вооруженные формирования вне Руанды (границы-то ведь в Африке колонизаторы проводили, без учета, какие где живут племена), так что быстро обнаружилось, что руандийские погромщики ни русских, ни арабских не отважнее – только с безоружными воевать молодцы. Ну, выяснили с ними отношения без излишней гуманности, тем дело и кончилось… пока что, во всяком случае.
Эксперимент – чистый: ни за одной из сторон ни интересы великих держав, ни нефтедоллары, ни даже восторг и умиление западной левой не просматриваются, никто не мешает подойти объективно и справедливо – предотвращай, стало быть – не хочу! Да нет, чего-то не выходит предотвращать-то. И даже приговоры, вынесенные кому-то там задним числом международным трибуналом, мало кого утешили: по руандийским меркам – больно уж гуманны, а главное – не закрыт вопрос. Никто в стабильность достигнутого статус-кво в Руанде не верит.
При самом, что ни на есть, простом варианте не сработал гуманный закон, а есть ведь ситуации и посложнее, когда возможность предотвращения отсутствует даже теоретически, поскольку никакой рациональной подоплеки под ними нет. В Руанде спор идет за землю, а чем объясните вы сталинский террор, «окончательное решение», «культурную революцию» в Китае, или кампучийские мотыги по слишком умным головам?
Руандиец, гробанувши «чуждого элемента», поле его заберет себе, станет пахать и с него кормиться. А товарищ колхозный активист, кулака раскулачивши, либо с голоду сдохнет, либо дети и внуки его с той деревни при первой же возможности в лимитчики побегут. Турки, прогнавши армян, обеспечили безопасность своей границы, а красных кхмеров вьетнамская армия чуть что не голыми руками побрала как курей. Не были немецкие евреи Германии врагами, да и Бухарин против Сталина ничего, честное слово, не замышлял.
И никакая война тут близко не лежала, наоборот, как позже выяснилось, мешал Холокост Германии вести войну, отвлекая силы и средства, а с Кампучией и вовсе – видно без очков. Политика – да, определенно была замешана, но политические взгляды жертв к этому, повторяю, никакого отношения не имели.
Суд Соломона
И сказал царь: эта говорит: мой сын живой,
а твой сын мертвый; а та говорит: нет, твой
сын мертвый, а мой сын живой.
Мелахим 1. глава 3, стих 23
Всякий, кто возьмется всерьез расследовать демоцид, немедленно столкнется с известной проблемой царя Соломона, к которому пришли судиться две женщины, синхронно обвинявшие друг друга в одном и том же преступлении. Потому что всякий демоцид начинается именно с приписывания потенциальной жертве замыслов и деяний будущих убийц.
«Протоколы сионских мудрецов» появились аккурат в канун отчаянной схватки европейских держав за мировое господство. Голодомор был организован как бы в ответ на злодейское укрывательство хлеба, дабы выморить города. «Культурная революция» в Китае была местью невинным за неудачу «большого скачка», инициированного председателем Мао. И даже хуту уничтожение тутси начали с заявлений, что это их собираются уничтожить (точь-в-точь как наши палестинцы).
Но ситуация гипотетического следователя куда сложнее, чем у царя Соломона, ибо тому от начала было ясно, что одна из претенденток сознательно лжет, надо только обнаружить – какая именно. А вот те, кто готовит и осуществляет демоцид, не лукавят нисколько. Они действительно абсолютно убеждены в правдивости (иной раз абсолютно лживых) обвинений, возводимых на будущую жертву, и причиной тому отнюдь не коварная пропаганда гадких «власть имущих» – наоборот, в таких случаях власть, как правило, достается тем, чьи убеждения совпадают с убеждениями «человека с улицы».
Гитлер совершенно искренне верил в ужасную еврейскую «закулису», что не сегодня-завтра захватит мир, а в Америке давно уже за все веревочки дергает, и потому придумал хитрый план шантажирования Америки угрозой уничтожения евреев Европы… Боже, как же накололся он, обнаружив, что Америке на всех и всяческих евреев плевать с высоты Рокфеллер-центра… Про коммунистов наших никто не сказал лучше Наума Коржавина: «Что твердо веря в правду класса, они не знали правд иных. Давали сами нюхать мясо тем псам, что после рвали их».
В случае геноцида турецкого или руандийского нападающей стороне действительно есть чего опасаться от стороны пострадавшей. В сталинско-гитлеровском варианте, хотя будущие жертвы не только что худого не замышляют, но затрудняются даже поверить в реальность грозящей им опасности, убийцы непоколебимо убеждены в реальности опасности воображаемой (вернее, в воображаемом источнике реальной опасности), что особенно хорошо прослеживается на примере достопамятного нашего Холокоста: еврей-то знает, что он мировое господство захватывать не намеривался и убивать его не за что, но нацист-то этого не знает.
В СССР в начале тридцатых в городах действительно замаячил призрак голода, потому что родная советская власть своей шибко умной экономической политикой порушила товарообмен между городом и деревней. Но не украинские же крестьяне такую глупость совершили, и даже если бы уморили их всех до единого, это бы не решило проблем. Первую мировую проиграла Германия по объективной причине недостатка природных ресурсов. Но не евреи же их уворовали, так что никакое «окончательное решение» проигрыша Второй предотвратить тоже не смогло.
Самый опасный, принципиально непредотвращаемый демоцид есть неадекватная реакция на реальную проблему, когда адекватная либо невозможна (ну вот, нету под Рейхстагом нефти, и хоть ты тут умри!), либо непредставима в рамках мировоззрения участников (нормальный товарообмен допустить – значит де факто отказаться от коммунистической утопии). Иными словами, чтобы распознать такой демоцид на стадии подготовки, надо разбираться в ситуации лучше, чем будущие жертвы и будущие убийцы сами в ней разбираются. И где ж нам взять таких экспертов?
Ближайший социально-психологический родственник такого демоцида – не война вовсе, а охота на ведьм. Если урожай градом выбило – линчуем тетку Марью! Как совершенно справедливо утверждает Клайв Льюис, автор знаменитой «Нарнии», не потому европейцы ведьм сжигать перестали, что стали гуманистами, а потому, что перестали верить в колдовство. Покуда верили – уверены были, что надо непременно сжигать, иначе всем кирдык будет. Меня когда-то глубоко потрясла полная идентичность внутренней логики обвинительных речей тов. Вышинского на знаменитых сталинских процессах и логики известной инквизиторской инструкции «Молот ведьм».
Кого назначить виноватым?
Он себе на душу греха не берет,
Он не за себя ведь – он за весь народ.
Б. Окуджава
– Что ты сказал, Вовочка?
– Я сказал: «Жопа».
– Не смей так говорить, нет такого слова!
Ты понял? Нет!
– Понял, нет такого слова, только… А как же так?
Жопа есть, а слова нет…
Советский анекдот
Не знаю, обращали ли вы внимание на непременное свойство демоцида – психологически он всегда воспроизводит модель «все на одного». Даже если жертв миллионы, они разрознены, неспособны организоваться, зачастую даже сами останавливают «своих», пытающихся оказать сопротивление. А убийцы всегда ощущают себя сообществом, коллективом, хотя бы на уровне толпы, не говоря уже о нередких случаях организации на уровне государства. И они не просто считают себя правыми – правыми считают себя и воры против «фраеров», но воры понимают, что большинство не разделяет их мнения – исполнители демоцида всегда убеждены, что действуют в интересах и, как минимум, с согласия общества в целом. И главное – они не ошибаются.
Ни один из жутких демоцидов прошедшего века не состоялся бы никогда, если бы не пользовался, как минимум, пассивной поддержкой значительной части (если не прямо большинства) населения. Если бы не верили они, что находятся в страшной опасности и никакого способа избежать ее нет, кроме массового убийства.
Западная юридическая система, в рамках которой составлял Лейкин свои конвенции, построена на фундаменте личной вины, личной ответственности за самостоятельно принятое решение, исполненное в здравом уме и твердой памяти. Так вот, в случае демоцида такой подход неприменим.
Личная ВИНА, пусть даже самая несомненная, не может считаться ПРИЧИНОЙ катастрофы. Множество людей, что на «фабрике смерти» винтик завинчивали, преступниками себя не считали, ибо преступник – это тот, кто преступает закон, а они его, наоборот тому, исполняли. Ну вот – закон тогда был такой! Например – о чистоте расы, или постановление про «усиление классовой борьбы». Законы, даже несправедливые, не падают с неба. Есть закон – значит, есть ситуация, в которой большинство населения считает ЭТО естественным или, хотя бы, неизбежным злом, и тут уж ничего не поделаешь.
Все западные юридические системы задуманы, построены и успешно применяются против отдельного лица или даже группы лиц, чье поведение не соответствует общепринятым правилам. Когда же правила эти сами становятся преступными, когда лицо или группа включены в СИСТЕМУ, то, сколь бы ни были ужасны результаты ее функционирования, ни в одном уголовном кодексе мира не подберешь про это статьи. Потому что модель поведения отдельного человека в преступной системе ничем не отличается от оного же поведения в системе непреступной (знаменитая «банальность зла»), а значит, бессмысленной оказывается любая попытка осудить его по закону.
Даже границу между жертвой и палачом в ситуации классического демоцида провести однозначно удается далеко не всегда. Вчерашний раскулаченный становится в лагере бригадиром и с удовольствием загоняет «врагов народа» в деревянный бушлат, юденрат составляет списки для следующего транспорта в газовые камеры… С другой стороны, по воспоминаниям Виктора Франкля, начальник их инвалидной командировки (офицер СС!) чего-чего только не делал, чтобы зэков своих СПАСТИ, а в повести Генриха Бёлля «Глазами клоуна» никто, кроме нацистского ортсгруппенляйтера (Это по-немецки, вам не понять, а чтоб вам понять – секретарь местного парткома!) не смеет вступиться за десятилетнего мальчишку, обозвавшего сдуру сверстника «нацистской свиньей».
Возьмем самосуд над очередной «ведьмой» в русской деревне XIX века. Как определите вы виноватого? Тот, кто ударил первый? Но очень быстро выяснится: первым он оказался потому, что темпераментнее других, или проворнее, или просто ближе стоял… а в принципе, не отличается он ничем ни от соседа справа, ни от соседа слева. Вот также и небезызвестный Адольф Эйхман делал то, что он делал, потому что был способным и честолюбивым чиновником, вот и все. Отмеченная Ханной Арендт «банальность зла» есть на самом деле банальность веры в сглаз или черную кошку. Кто в них верит? – Да все село! Кого назначим виноватым? Да хоть кого назначай – все равно будет несправедливо, потому как виновны-то, на самом деле, ВСЕ.
В рамках западной юридической системы этого не может быть, потому что не может быть никогда. Даже если преступление совершено целой бандой, суд обязан, хотя бы в идеале, определить меру вины каждого в отдельности. Но демоцид не бандой совершается, а сообществом с разветвленным и сложным разделением труда. К услугам Эйхмана были и юристы, писавшие законы, и бюрократы, ведущие учет, и машинисты паровозов, и стрелочники на железной дороге, без них он никогда бы не справился… как тут делить вину? Вопреки всем традициям правового государства наказание за коллективное преступление может быть только коллективным.
Но отчего же не вмещает западное правосознание эту простую истину? А оттого, что индивидуализм – несущая конструкция западного мировоззрения. Из него вырастают и свобода вероисповедания, и свободный выбор профессии, и личные достижения, и права человека, и авторские права. Нет народа как естественного организма, нет государства как формы его существования – есть общественный договор. Индивидуум первичен, а коллективы с другими индивидуумами создает для удобства, пользы и удовольствия.
Только вот не замечают идеологи Запада, что все эти права индивида вовсе не естественно ему «присущи». Они существуют только в рамках большого коллектива западной цивилизации, которая их за ним признает. В других цивилизациях дело может обстоять несколько иначе. Понять это поможет нам одна очень непопулярная библейская заповедь.
Впрочем, назвать ее «непопулярной» – не совсем верно, ибо ее, в отличие от абсолютного большинства заповедей и установлений ТАНАХа, редко кто не знает, но уж не любит точно почти никто. Христиане прямо-таки обожают ее цитировать в доказательство превосходства своей «религии любви» над нашей «религией закона»: Шмот 21,24, она же Дварим 19,21 – «Око за око и зуб за зуб». Что это значит?
90 % современных христианских читателей, ничтоже сумняшеся, тотчас же ответят: призыв к мести. Он тебе глаз вышиб – и ты ему тем же концом по тому же месту! Можно подумать, что эти благородные господа с местью знакомы лишь на глубоко теоретическом уровне.
Какой же это, скажите, идиот, (если он, конечно, не чрезвычайный и полномочный сотрудник ЧК) выбивши мне глаз, дожидаться станет, чтоб я ему тем же ответил? Либо уж он меня вовсе добьет, чтоб не рыпался, либо – ноги в руки, и ищи его, свищи!.. И уж если я все ж таки того ублюдка догоню, так надо мне будет подсуетиться оба враз ему выставить, а не то он успеет раньше – тут я как раз и второго лишусь! И кто же это, по-вашему, в пылу драки соразмерять станет, сколько зубов ему уже вышибли, да сколько ему в свою очередь дозволено, да ни одним чтобы больше?..
Отчего же это, скажите, современный читатель обижает древнего законодателя, предполагая, что тот не понимает простых вещей? Формулировка «око за око, зуб за зуб» – не для мстителя предназначена, он исполнить ее не сможет при всем желании, а для судьи, чтоб давал наказание сообразно преступлению – не больше и не меньше. Эта заповедь фиксирует момент перехода от кровной мести к юридической системе. Очень важно, чтобы общественное мнение согласилось: выбранное наказание соразмерно преступлению, долг погашен, иначе возникнет соблазн вернуться к старой традиции и вновь завертится спираль убийств – через годы, через расстоянья…
Отныне появляется в обществе инстанция, обладающая общепризнанной монополией на насилие – государственная власть. Индивиду по собственной инициативе насилие дозволяется применять лишь в исключительных случаях и исключительность их доказывать в судебном порядке (необходимая оборона, состояние аффекта и т. п.).
Отнимая у клана, рода, словом «большой семьи», право преследования за совершенное против нее уголовное преступление, в пределе – убийство, государство одновременно и закономерно отнимает у нее и часть власти над собственными членами. По закону Рима «патер фамилиа» имеет полную власть над жизнью и смертью всех чад и домочадцев, от последнего раба и до законной супруги включительно, ТАНАХ же требует смертной казни непокорного родителям сына только по судебному приговору (Дварим 21, 18-21). Однако право и обязанность родителей, требовать от сына повиновения и наказывать его, не оспаривается никем, поскольку клан все еще в значительной мере несет ответственность за поступки каждого из своих членов (см. напр. Шофтим 19-20). В Талмуде вышка фактически аннулируется, поскольку, как явствует из текста, взрослый сын уже сам за себя отвечает перед властью, а несовершеннолетнего казнить действительно не стоит – на первый раз и выпороть вполне достаточно (Санхедрин, 71 алеф).
Итак, в ходе истории наблюдается процесс постепенного перехода от коллективной ответственности к личной, что и прекрасно, покуда государство действительно способно эффективно закрыть отобранное у клана или семьи пространство, покуда ясно, кто и как отвечает, за что и перед кем. С тем, что это прогресс, все, кажется, согласны, но… похоже, произошло в этой связи на Западе нечто, подобное несчастью с тем самым русским дурнем, которого столь необдуманно заставляли молиться Богу.
Государство откусывает больше, чем может проглотить, коллективная вина объявляется несуществующей, коллективное наказание – преступлением… А ведь даже на самом Западе коллективные формы сознания играют, на самом деле, куда большую роль, чем принято писать в газетах. Достаточно вспомнить хотя бы моду, политическую агитацию, торговую рекламу, да, наконец, «Носорогов» Э. Ионеско.
Тысячи научных работ по психологии, социологии и даже зоологии доказывают наперебой, что коллективное решение, коллективная модель поведения – реальность, что в одиночестве тот же индивид ведет себя иначе, что различия тут не количественные, а качественные и наблюдаются уже у насекомых… А юристам – плевать. Если реальность с идеологией согласоваться не желает – тем хуже для реальности.
Отменяя коллективное наказание за индивидуальную вину, государство поступает справедливо, а вот индивидуально наказывая за вину коллективную, естественно, наоборот.
Тем более что если бы даже нашли мы каким-то чудом «самого виноватого», и тогда проблема была бы далека от решения, потому как право судить есть не что иное как признанная монополия на насилие, а существует она только и исключительно в рамках государства. Никакого надгосударственного учреждения, способного монополизировать насилие в международных отношениях и назначить судей, чьи решения предотвращали бы войну, как предотвращают они в государстве кровную месть, в природе не существует и в перспективе не просматривается.
Нюрнбергский процесс стал возможен только и исключительно, поскольку нацистское государство было уничтожено и реальной властью в Германии стали союзники. Понятно, что область применения «международного правосудия» по модели: «победи – потом суди», мягко говоря, ограничена. Во-первых, никто вам не даст гарантии, что всегда правый победит виноватого, а во-вторых, хорошо ли это – судить за преступления, совершенные до того, как власть переменилась? Закон-то ведь обратной силы не имеет. ООН же способна в лучшем случае выступать в роли арбитра, решения которого по доброй воле принимаются обеими сторонами. А на нет – и суда нет.
Министерство благих пожеланий
Методы реальной политики подчиняют себе цель,
превращая ее в свое подобие, они не годятся для
достижения высоких целей.
С. Ковалев
Итак, применить закон господина Лемкина на практике невозможно, потому что нет ни власти, чтобы вершить суд, ни экспертизы, способной накануне и даже в ходе демоцида отличить правого от виноватого, ни возможности определить вину каждого из виновных, ни даже объяснить им, что они неправы (разве что задним числом, но это утешение слабое). Получился, значит, муляж, вроде телефона старика Хоттабыча – совсем как настоящий, только не звонит.
Но, может быть, он все же имеет смысл? Может быть, неосуществимое сегодня осуществится в будущем? Или, как всякий недостижимый идеал, он может быть использован в пропагандистско-воспитательных целях?
Увы и ах! Даже если образуется когда-нибудь на земле «всемирное правительство» (хотя мне в это верится слабо), спецзаконы о геноциде тем более будут не нужны, вполне достаточно статей про мятеж и убийство. А кроме того, закономерности социальной психологии и в таком супергосударстве никуда не исчезнут, т. е. и оно, в свою очередь, отнюдь не будет застраховано от новых волн демоцида.
С пропагандой же дело обстоит еще хуже. Для нее годятся литература и искусство, публицистика и даже научные исследования в популярном пересказе, а вот квазизакон определенно нет. Не удалось Лемкину дать четкое определение геноцида, а плохой закон – заведомо хуже, чем никакой, ибо воспользоваться его «недоделанной» формулировкой может любой демагог. Что демагоги всех мастей и проделывают, давно и успешно.
Вчера мы слышали, что американцы устроили геноцид во Вьетнаме, сербы – в Косово… сегодня узнали, что израильтяне в Газе его устраивают… Все понимают, что настоящая «вина» какого-нибудь Слободана Милошевича или Ариэля Шарона не в том состоит, кого там по их приказу убивали и убивали ли на самом деле вообще, а в том, что противостоять посмели исламской экспансии. А за экспансией этой большие деньги стоят, и не просто большие, а ОЧЕНЬ большие. На эдакие суммы всю Генеральную Ассамблею ООН купить можно, еще и Генсека в придачу завернут…
Видел бы это Лемкин – вероятно, протестовал бы против злоупотребления своим «законом» – но что поделаешь, если другого употребления придумать ему никто не сумел? Да и невозможно, вероятно, придумать.
…А вы как думаете?
