Соломон Воложин
За Выготского и против Фрейда
Развернутый ответ на отклики к статье «Песни Высоцкого с эстетической точки зрения»
Просветительство сильно отличается от популяризации. Популяризатор, опуская сложный вопрос до уровня понимания массы (не гнушаясь низводить вопрос до пошлости), не требует от массы подъёма выше своего уровня в процессе чтения произведения популяризатора. А просветитель так низко вопрос не спускает, и читателям требуется пройти вверх свою какую-то часть пути. И большинству не хочется. Мозг так устроен. Он хлопочет о целом организме, а когда мозг думает, то забирает 25% энергии. И поэтому мозг старается столкнуть себя на работу полегче — ту, что характерна для приматов, из которых мы родом, — на копирование. С простым отказом просвещаться. Не дети, мол, сами с усами. И нечего нам писать то, что не нам предназначено, а каким-то учёным, что ли.
Поэтому я редко получаю отклики по существу.
И вдруг получил. Отлуп в виде похвалы. Я, дескать, противоречиями элементов в песнях Высоцкого и катарсисом от противоречий проиллюстрировал открытый Фрейдом психологический механизм искусства.
«…душевное состояние, когда по различным причинам переживание из подсознания проникает в сознание. Находясь в подсознании, это переживание саднит как заноза. И когда психотерапевт или драматург своим произведением умудряются это переживание перетащить в сознание, наступает реакция освобождения от мучающего переживания <…> Пациент (или зритель, слушатель песен…) осознаёт вытесненную до этого эмоцию. И это осознание сопровождается сильным переживанием этой эмоции, зачастую — сильным страданием и следующим за ним чувством облегчения — старая душевная заноза наконец вытащена <…> Заставляя <…> переживать эмоции, давно вытесненные в подсознание. Такие, как ощущение единства с народом. Вытесненные из сознания эгоизмом. Романтические переживания, вытесненные прагматикой. Героические устремления, вытесненные трусостью. Стремление к прекрасному, подавленное пошлостью социальной жизни. Щедрость, подавленная жадностью. Жажда любви, подавленная чувством беспомощности, неуверенности, слабости и т.д.».
Но возьмём (см. тут) конкретно — «Я — як-истребитель» (1968). (Читать и слушать тут).
Что написал я?
«…тут сшибаются свободный полёт, вольная воля, сам себе царь, нонконформизм с… крахом этого всего. И… глаза вдруг прозревшей души ослепляет катарсис: ответственность самоуправления!»
Если абстрактно, это что? — Ноконформизм, освобождённый от пилота самолёт, позитивное переживание (1) + крах его, негативное переживание (2) = катарсис (3) → ответственность самоуправления (4).
Я имел в виду (по Выготскому, введшему 4-ю фазу, «последействие искусства», когда неосознаваемое 3 переходит в словесное оформление), что 3 рождается (по Выготскому же) от столкновения 1+2. А мой оппонент говорит, что 1+2 («Драматургия Высоцкого») не рождает, а освобождает 3. Я говорю, что рождённое 3 есть подсознательное, и хоть и сопровождается при рождении осознаваемой эмоцией (свои слёзы для меня самого не незамечаемы), но сопровождается эмоцией бессловесной, для меня необъяснимой, то есть, я бы сказал, эмоцией полуосознаваемой (а она и всегда такая, ибо как только не полу-, как только на неё обратишь внимание — она исчезает). А мой оппонент говорит сразу две вещи: А) что 3, освобождённое из заточния в подсознание, сопровождается эмоцией (универсальной, одной и той же, надо думать, для всех случаев), возникающей от самого факта освобождения («реакция освобождения») и Б) что 3 остаётся в качестве 3 (неосознаваемым) только пока остаётся в подсознании, а как только освобождено — уже целиком осознаваемо и умом (4а), и сердцем (4б) («осознаёт вытесненную до этого эмоцию. И это осознание сопровождается сильным переживанием этой эмоции»).
По аналогии с записью химической реакции в присутствии катализатора:
можно реакцю освобождения по второму варианту моего оппонента записать так:
| 1+2 | ||
| 3 | → | 4а+4б |
Строго говоря, и мой вариант должен быть переписан: с учётом эмоций. Одна — при катарсисе (3б), другая (4б) — при его осознавании (всегда одинаковая — озарение от самого факта удачи: перевода в слова).
1 + 2 = 3 + 3б → 4 + 4б
Есть, правда, у моего оппонента и третий вариант («осознание сопровождается… сильным страданием и следующим за ним чувством облегчения»):
| 1+2 | |||
| 3 | → | 4а + 4б потом 4в | |
При этом 4в всегда одинаковое — чувство облегчения.
Можно формализовать и, как пишет оппонент, уход сознательного в подсознание (Романтические переживания, вытесненные прагматикой):
| (-1)+(-2) | ||
| 4а+4б | → | 3 |
где (-1) — это минус нонконформизм, т.е. тоталитаризм пилота в случае с песней «Я — як-истребитель», (-2) — это минус крах, т.е. удовольствие от патернализма тоталитаризма.
То есть нечто, как бы противоположное явлению восприятия искусства.
Теперь остаётся мне обратиться к своей памяти (что такое был я, когда впервые услышал эту песню, и что я переживал), чтоб оценить, кто прав: Фрейд или Выготский.
Я хорошо помню, когда и как я впервые услышал её. Один сослуживец принёс на работу магнитофон с новой плёнкой с песнями Высоцкого и на перерыве запустил. И у меня возникло чувство ненависти к Высоцкому. От сильнейшего приступа ревности. А то — от того, что я засёк, что Высоцкий сделал со мной, что захотел. Если он хотел, чтоб у меня глаза намокли от этого «Ми-и-и-и-ир вашему дому!» — он этого добился. Если он захочет соблазнить мою любимую — он это сделает. А они видятся. На расстоянии 2000 километров от меня, в Одессе, куда он мотается сниматься в кино, а её товарищи, местные там КСП-шники (всесоюзное движение Клуб Самодеятельной Песни), устраивают Высоцкому концерты на дому, чтоб делать новые записи его песен. И она там, на дому, возле него присутствует. А поскольку лучше неё для меня нет девушки, то ясно ж, что и он мимо неё не пройдёт. И…
Никакая «ответственность самоуправления» меня тогда не озарила. И никакой загнанности в подсознание переживания, связанного с нею у меня не было. Наоборот. Я был нонконформист, как тот самолёт, и потому эта песня меня так зацепила. Это было в Литве. Там не было такого зажима, как в остальном СССР. Переведённая в наш НИИ из Горького сослуживица диву давалась моей безоглядности, когда я обходил людей с вопросником, которым я, тогда любитель социологии, строил козни местному начальству, не будучи довольным его действиями и чувствуя, что моими устами обратное начальству глаголет истина. И вообще я не держал язык за зубами. Я был стихийный левый шестидесятник (как я понял много позже). Я считал, что социализм болен, и его надо лечить. Через какое-то время на меня поступил (как я узнал спустя много-много лет) в КГБ донос, и меня стали стараться уйти с работы по собственному желанию. К тому времени я уже успел жениться на той девушке, привёз её из Одессы, и объяснял себе гонения тем, что на меня плюнули из-за ожидания, что я вот-вот перееду в Одессу, где осталась её мама и квартира.
Так что слёзы на глаза у меня накатывались от простого сочувствия к неосторожно зарвавшемуся единомышленнику-самолёту. Элементарное заражение, какое бывает в прикладном искусстве. Например, в любовных песнях, в колыбельной и т.д. А тут —героическая песня. Жалко ж себя — погибать во цвете лет. Пусть и за лучший, чем есть, социализм. Хоть я и не думал, что лично я уже подошёл к краю пропасти. Но близко — я понимал — я был.
Может, и зря я рассказал эту историю. Она не иллюстрирует воздействие того искусства, теорию которого создал Выготский — теорию антагониста прикладного искусства. История иллюстрирует воздействие искусства прикладного, заражающего, исследованию которого Выготский свою теорию не посвящал. (То, кому посвящал, вообще-то называется идеологическим, но это слово стало таким противным для большинства, что как-то стесняешься его применять. В той работе о Высоцком я его называл тончайшим.)
А может, и не зря я историю рассказал. Она контрастирует с нынешним моим восприятием этой песни. Мне ничто не угрожает. А слёзы невольно накатывают. Ни от какого не заражения. А от столкновения мирного смысла слов «мир вашему дому!» с уничтожающим смыслом того, как Высоцкий их произносит — как вой подбитого самолёта, идущего в последнее своё пике. Мне ничего не угрожает не потому, что я стал конформистом. Я им не стал. Я единственный практический последователь никем практически не принятой теории Выготского, и посмотрите, как меня клюют со всех сторон за что попало.
Может, у меня слеза набегает от аналогии смерти с непризнанностью теории Выготского, применению которой я посвятил всю жизнь? Или от непризнанности научным сообществом меня как критика? — Не знаю. Мне кажется, что страдаю я за «ответственность самоуправления», естественно заложенную в каждого, а всеми обманно и самообманно считаемую анархией, в смысле — безответственностью.
Загнана ли «ответственность самоуправления» в подсознание этой лжедемократией, называющей себя демократией? В России, по крайней мере?.. — Не думаю. В России воля — это в веках непреходящая сверхценность. Она не находится в подсознании ни россиян, ни меня, дрожащего за Россию вне России.
Мне проще думать, что Фрейд неправильно нарисовал психологический механизм идеологического искусства, того (единственного), у которого бывает катарсис по Выготскому (именно по Выготскому, а не кому другому). У этого искусства не такой механизм, как у невроза. В неврозе — да. Там так стыдно, такая асоциальность, что она аж в подсознание прячется. Да и достижения у Фрейда — только в излечении неврозов. Его, бедного, угораздило удариться в пансексуализм. Так его с этой точки зрения толкования конкретного произведения искусства просто смехотворны. Когда будет открыто, почему дети напрочь забывают своё ранее детство, будет поставлена жирная точка на фрейдовском пансексуализме.
Если фрейдизм ещё где-то популярен, то из-за сильнейшей всесветной, длящейся с конца XIX века реакции на революции в Западной Европе и все и всюду последующие. Реакция эта потребовала упора на вседозволенность. А та с фрейдизмом — родственники. Вот и всё.
