«Высохший источник, иссякший родник», как символ угасания, увядания и неминуемой гибели Израильского царства — это один из самых ярких и зримых образов, который подарил нам пророк Ошеа. Этот образ стал общеупотребительным и универсальным для обозначения неизбежной, неотвратимой, растянутой во времени гибели.

Афтара Ваеце

(Ошеа 12:13-14:10)

Михаил Ривкин

Наша Афтара начинается кратчайшим, конспективным изложением истории Израиля, начиная от патриарха Яакова и до Исхода (там 12:13-15) адресованном аудитории, которая, безусловно, знает наизусть эту историю во всех её мельчайших подробностях. Это изложение нужно как зачин, как вступительное слово к следующим далее суровым упрёкам Израилю за чёрную неблагодарность.

Глава 13 книги Ошеа открывается суровыми упрёками Эфраиму за поклонение идолам и отказ от веры в истинного Б-га.

Когда Эфрайим говорил, то трепетали; возвеличился он в Йисраэйле, но провинился он из-за Баала и погиб. А ныне еще больше грешат они: сделали они для себя (и) литого истукана из серебра своего, по соображению своему, — идолов; все это — работа мастеров. О них говорят: «Приносят в жертву людей, (а) целуют тельцов». За это будут они подобны утреннему облаку и рано исчезающей росе; будут они как мякина, уносимая ветром с гумна, и как дым — из дымохода. (Ошеа 13:1-3)

Эти слова звучат таинственно и туманно, мы понимаем, что речь идёт об идолопоклонстве (провинился из-за Баала и погиб) но точный смысл сравнений от нас ускользает, трудно понять, что именно имеется в виду в каждом образном выражении. Так, не вполне ясно, что хочет сказать пророк словами «приносят в жертву людей». Ошеа приводит эти слова не от первого лица, а как поговорку, хорошо известную его потенциальной аудитории. Ни одну поговорку не следует понимать совсем буквально, в том числе и эту. Очевидно, в ней содержится намёк на пренебрежительное, заносчивое отношение коэнов Бейт Эля и Дана к тем, кто приносит им жертвенных животных. Едва ли можно понимать эти слова буквально: никаких свидетельств о жертвоприношении людей в этих двух храмах у нас нет, официальный культ Израиля такие дикие обряды не допускал. Зато следующий пасук совершенно ясен в своей грозной лаконичности:

И Я Йахве, Б-г твой, от земли Египет и ты не должен знать бога кроме Меня и нет Спасителя кроме Меня. (там 13:4. , пер. Й. Вейнберга)

Очень похожие слова мы встречаем и у Пророка Избавления:

Не Я ли, Г-сподь? И нет более Б-га, кроме Меня, Б-га справедливого и спасающего нет, кроме Меня (Йешайа 45:21)

В немногих хорошо продуманных словах сформулирован зрелый, теологически осмысленный монотеизм. Мы уже упоминали, что Ошеа относится к Исходу с большим пиететом, но в этих его словах есть и нечто новое. Это образ Единого Б-га не только как Избавителя «от земли Египетской», но и как единственного Спасителя Израиля в конце времён. Это квинтэссенция Веры в Б-га, как её понимал Пророк Избавления, и мы встречаем у него эту идею десятки раз. Но во времена Ошеа такого рода религиозное Кредо было, несомненно, революционной, смелой новацией. Тут Ошеа впервые поднимается на самую высокую ступень теологии монотеизма.

Далее опять следуют фрагментарные, не вполне ясные образы и метафоры, общий смысл которых сводится к суровым упрёкам Израилю за измену Всевышнему и неизбежным карам (там 13:5-11). Завершается глава жуткой картиной неизбежного краха, вырождения и полной гибели Израиля:

… придет ветер восточный, ветер Г-сподень, поднимающийся из пустыни, и иссохнет источник его, иссякнет родник его; и разграбит он (враг) сокровищницу всех драгоценностей (его) (там 13:15)

«Высохший источник, иссякший родник», как символ угасания, увядания и неминуемой гибели Израильского царства — это один из самых ярких и зримых образов, который подарил нам пророк Ошеа. Этот образ стал потом общеупотребительным и универсальным для обозначения неизбежной, неотвратимой, но, при этом, растянутой во времени гибели, но копирайт — за Ошеа!

В четырнадцатой главе главной темой, напротив, становится раскаяние, исправление, возвращение ко Всевышнему и бесконечное милосердие Б-жье к раскаявшимся сынам Израиля:

Обратись, Йисраэйль, к Г-споду, Б-гу своему, ибо споткнулся ты о вину свою (там 14:2)

Ошеа одним из первых провозгласил тот призыв, который звучит из уст мудрецов, учителей и наставников Израиля вот уже 2700 лет, и не теряет своей актуальности вплоть до наших дней. Однако этот вечный призыв зазвучал у Ошеа в особой, непривычной тональности, и на эту тональность обратил внимание рав Биньямин Лау в своей монографии «Восемь пророков»:

«В первой части этой главы присутствует устремление к медленному и размеренному возвращению, которому наставляет нас Г-сподь. И это самое необычное и самое прекрасное в этой главе. Все пророки призывали Израиль вернуться к Г-споду, они указывали направление, но не размечали маршрут. /…/ Пророк Ошеа сдерживает спешку обращения к Г-споду и наставляет, что истинное и глубокое возвращение происходит не резким скачком, но размеренными шагами»[i]

Вероятно, в этом утверждении рав Биньмин Лау сам не удержался от «резкого скачка». Едва ли можно так категорично утверждать, что ни один из пророков, кроме Ошеа не «размечал маршрут», не указывал что именно и в какой последовательности нужно делать для возвращения ко Всевышнему. При внимательном чтении текстов афтары мы постараемся, в дальнейшем, отследить такие «пошаговые» инструкции и у других пророков. Что же касается Ошеа, то вот первый шаг, самый трудный и самый, по тем временам, радикальный, который он нам указывает:

Возьмите с собою слова и возвратитесь к Г-споду, скажите Ему: «Прости все прегрешения и прими то, что благо; и (вместо) быков принесем (слова) уст наших. (там 14:3)

Идея о том, что первым шагом на трудном пути возвращения должен стать отказ от ритуальных жертвоприношений и замена их «словами уст наших», т.е. словами раскаяния, словами признания грехов, словами зарока на будущее, такая идея была чем-то совершенно новым не только для простонародья, не только для храмовой коэнской элиты, но и для тех немногих современников Ошеа, которые искренне стремились к «познанию Г-спода» Эта идея является закономерным продолжением и практическим воплощением веры в Г-спода, как единственного Спасителя Израиля, единственной опоры, на которую мы можем опереться в этом хаотичном и непредсказуемом мире, со времён Патриархов и до скончания веков. Зрелый теологический монотеизм неизбежно требовал полного отказа от самой идеи искупления греха с помощью жертвоприношений. Ошеа первым заявил об этом вслух, громко и открыто. Насколько эта идея была для Ошеа важна и центральна, насколько его протест против храмовых жертв был последовательным, до конца продуманным принципом? Трудно сказать… В своих гневных проповедях он обратил острие критики против хорошо известного ему культа Бейт Эля и Дана, против тех, кто «целует тельцов». Вероятно, он никогда не покидал пределов Северного Царства и никогда не бывал в Иерусалимском Храме. Немногие упоминания Иудеи в его пророчествах, в целом, весьма комплиментарны. Вполне возможно, что, побывав там, он ещё раз повторил бы свои слова «вместо быков принесем слова уст наших». Но это — некое допущение, спекуляция… Единственное, что мы знаем наверняка — Ошеа выступал против культа жертвоприношений в той конкретной форме, которая была ему знакома, против ритуалов в Бейт Эле и в Дане, практически ничем не отличавшихся от ритуалов во множестве «высоких мест», где поклонялись Баалу.

По мнению Й.П. Вейнберга, самые последние пасуки книги Ошеа представляют собой вполне законченную и самостоятельную смысловую цельность, замыкающую строй этой книги:

«Преимущества однотемья — в концентрированности и интенсивности воздействия избранной темы на аудиторию, а недостатки — в опасности однообразия и повторения. Хошеа сумел избежать этой опасности тем, что изложил триаду «проступок — божественное наказание — покаяние и божественное прощение и спасение» на разных уровнях текста. /…/ На уровне всего собрания речений, всей книги, можно выделить три части: главы 1—3, где преобладает первое звено, главы 4:1— 14:4, где преобладает второе звено, и стихи 14:6—10, воспевающие божественное прощение и спасение»[ii]

И в самом деле, начиная с 14:6 перед нами богатейший наборт метафор и образов, каждый из которых по-новому рисует безграничное милосердие («хесед») Всевышнего, которое изольётся на Израиль, когда он сумеет завершить очередной виток триады «Грех — наказание — покаяние».

Буду Я как роса Йисраэйлю, расцветет он как лилия и пустит корни свои как Леванон. Раскинутся ветви его, и станет подобна оливковому дереву краса его, а аромат его, как с Леванона (там14:6-7)

Мы ясно чувствуем, как изменился внутренний настрой пророка, как характерные для него мотивы гнева, сурового упрёка, трагичного предчувствия сменились благостными, умиротворёнными тонами. Меняется и сам темп речи, он становится плавным и размеренным.

«Это не Мера Суда, которая хлещет и стегает, но приглашение навстречу Мере Милосердия. Любовь господствует в этом отрывке. Израиль назван тут, помимо других эпитетов «сиротой» (14:4). /…/ в этой главе Ошеа предчувствует встречу отца и сына, вернувшего к своему Отцу»[iii]

Такой благозвучный финал вполне отвечает общим правилам композиции многих пророческих книг. Книга Ошеа, вероятно, была скомпанована и отредактирована по общему образцу всех книг ТАНАХа, которые обязательно должны заканчиваться в мажорном ключе на оптимистической ноте

___

[i] בנימין לאו שמונה נביאיים ידיעות אחרונות 2016 עמ’ 86

[ii] И.П. Вейнберг Введение в ТАНАХ Пророки Гешарим Иерусалим 5765 Мосты культуры М 2005 стр. 92

[iii] בנימין לאו שמונה נביאיים ידיעות אחרונות 2016 עמ’ 89