Тогда Л. Б. Коган сказал мне, что ему не хочется, чтобы отношения между нами определяли другие люди и что он готов общаться со мной на неформальной основе. Впрочем, надо сказать, что когда я, спустя несколько лет, пересказал этот разговор Александру Самойловичу Ахиезеру, то он иронически улыбнулся такой возвышенной мотивировке. Л. Б. Коган был тогда ещё не очень известен и заинтересован в собеседниках, учениках и последователях в этой, ещё далеко не признанной (а сейчас, похоже, снова ставшей непопулярной!) области знаний.

«…ЗВАЛОСЬ СУДЬБОЙ И НИКОГДА НЕ ПОВТОРИТСЯ…» — 13

Юрий Вешнинский

 Продолжение Начало

 

Воспоминания о Леониде Борисовиче Когане

 26 сентября 2014 года в возрасте 83-х лет скончался мой первый учитель в науке вообще (и в урбанологии, — в частности), — крупнейший отечественный теоретик урбанизации Леонид Борисович Коган. В этой связи стоит вспомнить о нём поподробнее. Как я уже писал, в 1970 году, по окончании «Строгановки», я снова пришёл в ЦНИИЭП жилища, но уже не в мастерскую Алексея Сергеевича Образцова, как в 1964-м году, а в отдел интерьера. Этим отделом руководил сначала Николай Арсеньтьевич Луппов, а потом Борис Миронович Мержанов (сын Мирона Ивановича Мержанова, придворного архитектора Сталина), какое-то время, в конце «сталинской эпохи», сидевший, как и его отец, но потом с большим азартом делавший «партийно-научную» карьеру. И пришёл я туда уже не на должность техника, а на должность старшего архитектора. В 1972 году работавший со мной в одном отделе и уже упоминавшийся выше Сергей Юрьевич Каменев (внук одного из строителей Красной армии Сергея Сергеевича Каменева, чей прах был захоронен в кремлёвской стене) познакомил меня со своим, если не ошибаюсь, однокурсником по МАрхИ и работавшим в ЦНИИП градостроительства Леонидом Борисовичем Коганом. Тому как раз нужен был сотрудник в группу социологических проблем, которой он там руководил. И он, пообщавшись со мной и прочитав мой многострадальный студенческий реферат, хотел взять меня к себе в эту группу. Но тогдашний директор ЦНИИП градостроительства Владимир Николаевич Белоусов не захотел брать в свой институт человека с «непрестижным» в проникнутой сильнейшим сословно-кастовым духом архитектурной среде дипломом не архитектора, а художника декоративного искусства. Мне и в ЦНИИЭП жилища не раз кололи глаза тем, что я не архитектор по диплому!

Тогда Л. Б. Коган сказал мне, что ему не хочется, чтобы отношения между нами определяли другие люди и что он готов общаться со мной на неформальной основе. Впрочем, надо сказать, что когда я, спустя несколько лет, пересказал этот разговор Александру Самойловичу Ахиезеру, то он иронически улыбнулся такой возвышенной мотивировке. Л. Б. Коган был тогда ещё не очень известен и заинтересован в собеседниках, учениках и последователях в этой, ещё далеко не признанной (а сейчас, похоже, снова ставшей непопулярной!) области знаний. Мне тогда повезло, что я мог приобщаться к теории урбанизации непосредственно в личном общении с её главным, по моему убеждению, нашим представителем. А вот то, что я тогда не смог перейти в ЦНИИП градостроительства, где настоящая наука, в моём понимании, всё-таки, была, а остался в ЦНИИЭП жилища, где её, на мой взгляд, просто не было (если не считать чисто инженерно-строительной науки), сыграло в моей жизни самую трагическую роль! С годами я это всё лучше понимаю. Между прочим, Л. Б. Коган был, в каком-то смысле, одним из учеников Ю. А. Левады. И на защите его кандидатской диссертации (автореферат[1] её у меня есть) Ю. А. Левада был одним из официальных оппонентов.

Кстати, Л. Б. К. мне (и многим своим коллегам из архитектурно-проектного цеха) уже тогда любил говорить, что «не всякая хорошая вещь есть наука»! Главным критерием научности любого исследования он считал наличие не только предмета и объекта описания, но именно научной проблемы, которую автор стремится решить (или, хотя бы, поставить). Как жаль, что у нас даже сейчас многие этого не понимают, да и не стремятся понимать! Я лично часто сталкивался с этим непониманием (и нежеланием понимать) ещё недавно в Институте Наследия. Теорию там почти все не любили и многие даже гордились этим! Как пели когда-то в Доме архитектора участницы ансамбля самодеятельности «Рейсшинка»:

Нам не нужно блеску жизни той,
Мы гордимся нашей темнотой!

Кстати, как вскоре выяснилось, моя мама была когда-то хорошо знакома и с отцом Л. Б. Когана проходившим по «Делу врачей» Борисом Борисовичем Коганом, и с его дядей Михаилом Борисовичем Коганом, который был у неё, кажется, даже научным руководителем. Он, в отличие от младшего брата, не дожил до «Дела врачей» и не был арестован, а был оклевётан посмертно. Между прочим, как рассказывала мне когда-то покойная сестра Л. Б. Когана Владилена Борисовна (мы общались с ней только по телефону), когда его отец был арестован по «Делу врачей», Л. Б. Коган был даже исключён из комсомола и из МАрхИ за отказ осудить отца и лишь после смерти Сталина его восстановили и в комсомоле, и в МАрхИ. Мне это было очень близко, т. к. моя мама (один из ДВУХ первых в СССР специалистов по лучевой болезни) тоже была тогда уволена «по сокращению штатов» из «закрытой» больницы. По-моему, это была та самая больница, которая сейчас носит имя Бурназяна. Потом Л. Б. К. даже вступил в партию, хотя в разговоре «с глазу на глаз» и признавался мне в своё время, что это — сделка с совестью. Я недавно убедился в том, что сейчас для некоторых молодых учеников Л. Б. К. это является неожиданностью и даже воспринимается с некоторым недоверием. Поэтому хочу пересказать анекдот, который мне рассказал в середине 1970-х годов Л. Б. К. Он, по-моему, очень хорошо характеризовал подлинное отношение Л. Б. К. и к партии, в которой он тогда состоял, и к советской власти: «Почему члены и кандидаты в члены Политбюро любят ходить в каракулевых шапках? Потому, что каракуль похож на мозги»!

И вообще, в те годы Л. Б. Коган относился критически не только к В. И. Ленину, но и к Карлу Марксу, и к Фридриху Энгельсу. Особенно критически он относился к «Коммунистическому манифесту»! Но, в то же время, формулировку Карла Маркса «естественно-исторический процесс», применительно к урбанизации, он употреблял охотно и мне советовал глубже осознать её важность. Кроме того, он поощрял мой интерес к трудам и идеям Л. С. Выготского, А. Р. Лурия, Ю. Н. Тынянова и Ю. М. Лотмана. Особенно рекомендовал он мне проработать книгу А. Р. Лурия «Об историческом развитии познавательных процессов»[2]. Он мне говорил, что её чтение будет полезно мне как социологу при составлении анкет и интерпретации ответов респондентов.

Моё тогдашнее увлечение идеями Антонио Грамши он (относясь к его наследию и личности с уважением) тоже воспринимал несколько критически. И мне он советовал читать не столько произведения теоретиков-марксистов (и вообще, — политиков-революционеров), сколько, например, Макса Вебера, (а также и его американского однофамильца Адна Форин Вебера[3]), Кевина Линча (его получившая большой резонанс книга «Образ города» тогда уже выборочно цитировалась в статьях и в 1982 году была, наконец, издана в Стройиздате в прекрасном, по отзывам знавших английский язык моих коллег, переводе Вячеслава Леонидовича Глазычева)[4] (позже у нас, также в переводе В. Л. Глазычева, была издана ещё одна книга с отрывками из других произведений Кевина Линча[5]) и других, как тогда принято было говорить и писать, «буржуазных» авторов.

Только вот ссылаться в публикациях на них (и, в особенности, на попавшего в начале 1970-х годов в сильную опалу Юрия Александровича Леваду!) он мне тогда, всё-таки, не советовал! Но я, кстати, всё равно порой ссылался на Ю. А. Леваду! Правда, в довольно «идеологически дремучей» архитектурной среде, в которой я тогда служил и публиковался, я не очень сильно рисковал! И именно потому, что Л. Б. К. всегда отдавал предпочтение западной науке перед нашей, для меня, и других моих коллег, оказался большой неожиданностью его поворот в конце жизни к резкой критике США, их культуры и науки. Он всё чаще употреблял выражение «агрессивный провинциализм американской массовой культуры». Кстати, я вовсе не считаю эту формулировку саму по себе неправильной!

А затем он стал всё более критически относится и к современной культуре Западной Европы и ко всей современной западной культуре, науке и общественной жизни. Это, конечно, тоже имеет свои резонные основания. И Георгий Степанович Кнабе, с которым я познакомился позже, не раз писал (особенно — в конце жизни) и об антигуманном движении современной цивилизации, и об утрате, как он писал, esprit européen (европейского духа) современными европейцами. Но это, всё-таки, (я в этом убеждён!) не основание для идеализации науки, культуры и порядков советских времён! У Л. Б. К., как и у многих людей его поколения (и, что не менее важно, — его круга!), усиливалась ностальгия и по СССР, и по советской науке. Он в конце жизни всё больше склонялся, если так можно выразиться, к идейному, и даже политическому, «советизму». Как я узнал сравнительно недавно, он в последние годы жизни часто говорил: «Я такой же большевик как мой отец»!

А отец Л. Б. Когана (в отличие от аполитичного дяди) был не только крупным врачом-терапевтом, но и убеждённым революционером-большевиком и партийным деятелем, членом РСДРП (б) и участником Октябрьского переворота. Он был участником Гражданской войны и даже устанавливал советскую власть в Житомире на Украине. Он был в 1917-1920 годах председателем Житомирского комитета РСДРП (б), председателем подпольного Житомирского ревкома и секретарём Волынского губкома РКП (б). Он был делегатом IX съезда РКП (б) (1920) и VII Всероссийского съезда Советов.

Между прочим, мама мне рассказывала, что Борис Борисович Коган когда-то «сманивал» её к себе на работу в «Комгоспиталь», но она к нему не пошла. По рассказам Л. Б. Когана, у его отца наблюдались многие руководители Коминтерна, в том числе — представитель Китая в Коминтерне Ван Мин. Сталин хотел, чтобы Ван Мин поехал в Яньянь (в «Особый район» Китая), что называется, «съел» там Мао Цзедуна и занял его место. А Ван Мин, лучше ориентировавшийся в ситуации изнутри, подозревал, что не он «съест» Мао Цзедуна, а Мао Цзедун «съест» его, что, в конечном счёте, как известно, и произошло. Хотя надо отметить, что Мао Цзедун «съел» Ван Мина всё-таки не до конца, хотя тот и подвергался в «Особом районе» в ходе так называемого «чженьфына» «проработкам» как «уклонист». Он, по его (и не только его!) версии, даже стал жертвой попытки отравления, но ещё долго прожил и в послевоенные годы даже занимал в КНР партийные и государственные посты. Хотя с 1956-го по 1974 год он уже не занимал в КНР партийных и государственных постов и, много болея, доживал свой век уже в СССР. В годы «культурной революции» Ван Мин, уже будучи на постельном режиме, продолжал публиковать статьи и книги, в которых резко критиковал политику Мао Цзедуна. Он был похоронен на Новодевичьем кладбище. Там же был похоронен и Борис Борисович Коган, а теперь, рядом с отцом, — захоронен и прах самого Л. Б. Когана. И вот, Л. Б. К. рассказывал мне, что Ван Мин постоянно приходил к Борису Борисовичу Когану на приёмы и жаловался то на одни, то на другие недомогания (которые при обследованиях, как правило, не подтверждались). Наконец Б. Б. Коган понял, что Ван Мин просто не хочет ехать в этот злополучный «Особый район» и хочет, насколько возможно, оттянуть это в высшей степени рискованное предприятие[6]!

Между прочим, однажды из моего разговора с Л. Б. К. выяснилось, что мы с ним, хотя и в разные годы, учились в одной и той же Суриковской художественной школе (МСХШ). И «в моё время» у нас там преподавал рисунок одноклассник Л. Б. К., фамилию и отчество которого я не помню. Помню, только, что его звали Всеволодом, и мы с одноклассниками, пройдя недавно по литературе «Слово о полку Игореве», его прозвали «Буй тур Всеволод». Как я узнал уже значительно позже, Л. Б. К. и в последующие годы занимался живописью и даже выставлялся в ЦНИИП градостроительства. Живопись у него, по отзывам тех, кто её видел, была, как тогда выражались, «левой» и очень неплохой. Кстати, как я узнал уже сравнительно недавно, от ещё одного зачинателя отечественной теории урбанизации, Олега Николаевича Яницкого (тоже уже совсем недавно скончавшегося), он тоже поступал в МСХШ, но не был принят. Кстати, из его книги «Семейная хроника» я узнал о том, что они в юности жили с Л. Б. Коганом в одном подъезде и они были дружны с юных лет[7]. Там, кстати, в главе с символическим, на мой взгляд, названием «Мы», довольно интересно описывается жизнь привилегированного сообщества, объединявшегося дачным кооперативом работников науки и искусства Николина Гора, бывшего, по словам О. Н. Яницкого, «местом наивысшей концентрации русской и советской творческой элиты»[8]. Странно, что я долгое время не осознавал глубоко укоренившегося сословно-кастового духа, объединявшего многих представителей этой среды (как, впрочем, и сословно-кастовой природы всего нашего общества). Об этом довольно интересно писал, например, Симон Гдальевич Кордонский[9].

Впрочем, то, что О. Н. Яницкого не приняли в МСХШ, ещё ничего не значит. Тоже сравнительно недавно на одной из книжных ярмарок я увидел нашего знаменитого аниматора (и, кстати, — почти моего ровесника) Юрия Борисовича Норштейна, надписывавшего всем желающим свои издания. Я, в порядке «аллаверды», подарил ему ксерокопию с одного из своих студенческих рисунков и сказал, что учился в Суриковской художественной «школе для детей одарённых родителей», потом — в «Строгановке», мечтал стать аниматором, но так и не стал им. А он мне ответил: «А меня в эту школу не приняли, но я аниматором стал»! Вот что значит — «судьба-злодейка»!

 Были у Л. Б. Когана и несомненные актёрские способности. Он неплохо играл в студенческом театре и даже хотел поступить в какое-то театральное учебное заведение. Но его туда не приняли. При этом, как он мне рассказывал, ему там было сказано открытым текстом: «Вам будет некого играть. У вас интеллигентная внешность. Кого вы будете играть: сталеваров, трактористов?». И он больше таких попыток не предпринимал. Ведь в те годы люди с интеллигентной внешностью, вроде Павла Владимировича Массальского в фильме «Цирк» (и не только) или, скажем, Михаила Казакова во многих фильмах и спектаклях, чаще всего играли НЕГОДЯЕВ!

Стоит ещё сказать, что Л. Б. Коган хорошо знал и любил французский язык и французскую культуру. Это, как я слышал, в ещё большей степени унаследовала и его рано умершая дочь переводчица Екатерина Литвиненко, которой я лично не знал. Даже его давно мной замеченное пристрастие к каламбурам было характерно именно для французского остроумия. Не зря в 1995, 1996 и 1997 годах по программе Министерства высшего образования и исследований Франции он работал ассоциированным профессором в университете Париж — X, где прочёл курс «Особенности процесса урбанизации в России». Кроме того, в 2001 и 2005 годах он выступал официальным оппонентом на защитах кандидатских диссертаций в университетах Париж –VIII и Париж -X.

Л. Б. К. взял меня под своё «идейное шефство», советовал (или не советовал) мне читать те, или иные книги или статьи (и тех, или иных авторов!) по социологической и урбанологической проблематике. Уже тогда я довольно внимательно изучил (и потом не раз перечитывал) книгу Владимира Александровича Ядова «Социологическое исследование. Методология. Программы. Методы»[10], по которой учились все те, кто в те годы (да и позже) вступали в профессиональную социологию. Она мне ещё не раз пригодилась.

Кстати, хорошо помню, что Л. Б. К. на протяжении многих лет (и в 1970-х, и в 1980-х годах) предпочитал модному ныне и заполонившему научную литературу и устные выступления о проблемах городов термину «урбанистика» употреблявшийся ещё Юрием Александровичем Левадой, сильное влияние которого он смолоду испытал, термин «урбанология». Преимущество этого термина, на мой взгляд, заключается, в частности, в том, что он позволяет чётко разграничивать изучение города от его проектирования. У нас ведь и сейчас принято «ставить телегу впереди лошади» и превращать науку о городе в «служанку проектирования». Л. Б. К. любил повторять любимую поговорку своего отца: «лечили от желтухи, а оказался китаец»! Впрочем, я и от своей матери тоже мог хорошо усвоить важнейший врачебный принцип: «сначала диагноз, а потом рецепт»! И ни в коем случае — не наоборот!

Именно от Л. Б. К. первого я почерпнул понимание того, что процесс урбанизации заключается не просто в физическом росте городов и городского населения (как у нас и сейчас многие считают), а в приобщении людей к высшим образцам городской культуры, и что основная драма урбанизации протекает не в физическом пространстве, а в душах людей. Как писал в своё время в статье «Почему дороги ведут в Рим» Ю. А. Левада: «Сначала человек входит в город. Позже, значительно медленнее, город входит в человека». Эта статья была опубликована в журнале «Знание— сила» в 1976 году[11] и снова перепечатана в 1995 году[12]. Ходили слухи, что из-за этой довольно безобидной, на мой взгляд, статьи опального Ю. А. Левады в 1976 году едва не закрыли журнал!

И еще Л. Б. К. любил повторять, что слова «горожанин» и «гражданин» — производные от одного корня и что, как мы знаем ещё из школьных учебников по истории Средних веков, «воздух города делает человека свободным»! Любил он и напоминать о том, что слова «цивитас» (город по-латыни) и «цивилизация» — тоже от одного корня. Можно тут и вспомнить о том, что производными от слова «полис» являются слова: «политика», «полиция» и «политес». Но мне больше всего нравится не очень широко известный перечень значений слова «Urbanitas» («Урбанитас») из латинско-русского словаря. Эти значения, не устаревшие и до сих пор, относились обычно не просто к городу, но преимущественно к Риму. Так что это слово соответствовало бы русскому слову «Столичность», (это тоже могло бы быть указано как одно из его значений). Urbanitas — 1) городская жизнь; 2) утончённость, культурность, вежливость, образованность; 3) безупречная речь; 4) изящный юмор, шутка; 5) хитрость, плутоватость, склонность к мошенничеству. И ещё мне нравится найденная в интернете без указания автора формулировка: «Город — это закон, село — это адат».

В этой связи стоит, по-моему, процитировать очень интересные слова Андрея Алексеевича Амальрика: «…и в городах люди, направляющие современную цивилизацию и нужающиеся в ней, составляют ничтожное меньшинство. И, наконец, в нашем внутреннем мире «город» также окружён «деревней» подсознательного — и при первом же потрясении привычных ценностей мы сразу это почувствуем. Не является ли этот разрыв величайшей потенциальной угрозой для нашей цивилизации?»[13]. Кстати, на мой взгляд, в последние годы это стало особенно очевидно!

Я, по совету Л. Б. К., прочитал (и потом неоднократно перечитывал и даже переписал для себя в словарик с выделением ключевых слов) его, написанную совместно с В. В. Покшишевским, статью «Урбанизация» в БСЭ. Особенно важны (и в первое время довольно новы) были для меня в этой статье слова: «Показательно, что именно в крупнейших городах наиболее высока производительность труда. Преимущества этих центров в разнообразии социальной информации, возможности выбора социальных контактов, культуры, досуга в эпоху научно-технической революции как бы «побивают» такие достоинства гор. поселений меньшего размера, как близость природы, сокращение расходов времени на транспортные передвижения, чистота воздушного бассейна и т. д. Возрастет роль сферы нематериального производства как градообразующего фактора и условия миграции населения в большие города.

В процессе У. кристаллизируется «городской образ жизни» с особой структурой общения, спецификой развития личности, семейных отношений и т. д. Важнейшим признаком поведения является мобильность, к-рая в городе проявляется как потребность в обновлении социальной (в т. ч. и общекультурной) информации, как готовность к смене социальной среды и пространств. Локализации, выражающаяся в повышении подвижности, миграциях и т. д. Повышается роль социально-проф. разнообразия общения, взаимного культурного обогащения индивидов и групп, что вызывает тенденцию к дифференциации последних по типу интереса, виду деятельности, повышает значение сферы досуга».

Следует ещё отметить, что Л. Б. К. неоднократно повторял, что урбанизация началась вовсе не с промышленного переворота, как не раз утверждали у нас и до сих пор утверждают некоторые известные авторы. Так, например, «на заре перестройки» я слышал такое утверждение от Овсея Ирмовича Шкаратана на одном из руководимых им тогда семинаров. Л. Б. К. считал и не раз повторял, что урбанизация началась с появления в древности самых первых городов. Под этим углом зрения он, в своё время, рекомендовал мне внимательно прочитать изданный под редакцией И. М. Дьяконова, В. Д. Нероновой и И. С. Свенцицкой трёхтомник «История древнего мира»[14]. В этом издании последовательно проводилась мысль о важнейшей роли городов и городской культуры в древности. Так же, как и Л. Б. К., считал, кстати, и Александр Самойлович Ахиезер. Да и вообще, это сегодня, практически, — общепринятое мнение в подлинно серьёзной отечественной и зарубежной урбанологической науке.

Ещё в эти первые годы моего знакомства с Л. Б. Коганом я прочитал очень резонансную в те годы статью А. С. Ахиезера, Л. Б. Когана и О. Н. Яницкого «Урбанизация, общество и научно-техническая революция»[15]. Читал я также наиболее интересные мне статьи в выходивших под редакцией Олега Николаевича Яницкого сборниках: «Урбанизация и рабочий класс в условиях научно-технической революции». Издано Советским фондом мира, М., 1970, «Географические аспекты урбанизации». М., 1971 и «Проблемы урбанизации в СССР». М., 1971. Стоит отметить, что когда во время одной из встреч с Юрием Михайловичем Лотманом я рассказал ему об области моих основных научных интересов и назвал, в частности, упомянутую выше статью в «Вопросах философии», то Ю. М. Лотман сказал, что он эту статью читал!

И ещё я с большим интересом и пользой для себя прочитал статью Л. Б. К. «Культура и города» в журнале «Архитектура СССР» за 1973-й год. Там мне особенно запомнилось одно место, связанное с тематикой моих собственных исследований, которое я не раз потом цитировал и письменно, и, ещё чаще, устно по памяти: «В процессе становления городской культуры формируются определённые социально-психологические стереотипы, определённые потребности, привычки, вкусы, непосредственные связанные с психофизиологическими механизмами восприятия человеком архитектурно-пространственной среды и прямо воздействующие на формирование эстетических взглядов. Именно здесь в огромной мере рождаются те представления о масштабе, ритме, разнообразии, которые в дальнейшем проявляются в оценках городского пространства, его композиций, целостности отдельных комплексов и т. д.»[16].

Прочитал я тогда и статью Л. Б. Когана и Ф. М. Листенгурта «Урбанизация и природа», опубликованную в № 3 журнала «Природа» за 1975 год. Очень большое впечатление произвела на меня (и не только на меня), также, статья В. М. Долгого, Ю. А. Левады и А. Г. Левинсона «Урбанизация как социокультурный процесс», опубликованная в сборнике 96 «Вопросы географии» за 1974 год.

Давал мне Л. Б. Коган и житейские советы, связанные с необходимостью адаптировать мои устные высказывания и письменные тексты к восприятию начальников и сослуживцев. Так, например, он советовал мне избегать сложной научной терминологии, чтобы, как он выражался, «не пытаться ставить ракетный двигатель на телегу». И ещё он советовал мне не принимать близко к сердцу недостатки служебного окружения, а смотреть на это остранённо. «Представьте себе, что Вы читаете, например, «Мёртвые души» — говорил он мне в таких случаях. А когда я однажды начал ему жаловаться на то, что мне приходится работать среди людей, которых я не уважаю, то Л. Б. К. не выдержал: «Ну, знаете, Юра, если стремиться работать только с теми, кого уважаешь, то надо или застрелиться, или повеситься, или утопиться!» — ответил он мне. Надо сказать, что сам Л. Б. К. не всегда поступал в соответствии с теми правилами житейской мудрости, которые он внушал мне. Так, например, он рассказал мне об эпизоде в Госстрое СССР, когда он в присутствии тамошнего «Малюты Скуратова» заместителя председателя Комитета по гражданскому строительсту и архитектуре при Госстрое СССР Николая Варфоломеевича Баранова назвал чьё-то мнение некомпетентным. «А на основании чего вы делаете такое заявление?» — спросил его Н. В. Баранов. «Я слишком дорожу временем собравшихся — ответил Л. Б. К. — Могу только адресовать к статьям «Урбанизация» в БСЭ и в Философской энциклопедии, автором которых я являюсь». Вряд ли такой ответ добавил ему симпатий слушателей.

Надо сказать, что Л. Б. К. давал мне ещё один совет, которому я долго стеснялся следовать. Он советовал мне публиковаться в максимально «высокостатусных» изданиях. Но мне долго казалось, что те выборки, которые у меня первоначально были, настолько мизерны и не репрезентативны, что пока лучше помещать данные где-нибудь типа ведомственной газеты «Моспроектовец». Прав ли я был? Не знаю.

Хочу поделиться давним рассказом Л. Б. К. о том, как ещё в доперестроечные времена (где-то в начале 1980-х годов) редактор не дал ему процитировать письмо Ф. Энгельса Г. В. Плеханову. Предыстория этого письма такова. Если я не ошибаюсь, в своё время Г. В. Плеханов переслал Ф. Энгельсу книгу В. В. Берви, публиковавшегося под псевдонимом Н. Флеровский, «Положение рабочего класса в России» (первое изд. — 1869 г., второе изд. доп. и изм. — 1872 г.), написанную по материалам его собственных исследований и сибирских впечатлений, понравившуюся ранее и Карлу Марксу и, как принято считать, на самом деле ставшую вехой в истории российской социологии. Ф. Энгельсу эта книга тоже понравилась, тем более, что в молодости он сам написал исследование «Положение рабочего класса в Англии», которое сегодня не без оснований считается первым в мировой науке эмпирическим урбанологическим исследованием вообще. Но В. В. Берви-Флеровский, был человеком не без странностей и чудачеств. Он до конца жизни верил в то, что всё вещество (даже неодушевлённое) мыслит. Как я где-то прочитал, он даже создал объединение сторонников своей «философии мыслящего вещества». И, как я понимаю, он ухитрился «воткнуть» эту свою философию «мыслящего вещества» даже в свою книгу «Положение рабочего класса в России»[17], хотя это и было, на мой взгляд, совсем не по теме.

И вот, в тексте, посвящённом проблемам городов, Л. Б. К. решил процитировать слова Ф. Энгельса из его письма Г. В. Плеханову от 26 февраля 1895 года. Это был последний год жизни Ф. Энгельса. И в этом письме были такие слова: «… в такой стране, как ваша, где современная крупная промышленность привита к первобытной крестьянской общине и одновременно представлены все промежуточные стадии цивилизации, в стране, к тому же в интеллектуальном отношении окружённой более или менее эффективной китайской стеной, которая возведена деспотизмом, не приходится удивляться возникновению самых невероятных и причудливых сочетаний идей. Возьмите хотя бы беднягу Флеровского, который воображает, что столы и кровати мыслят, но не имеют памяти. Это стадия, через которую страна должна пройти. Постепенно, с ростом городов изолированность талантливых людей исчезнет, а с ней исчезнут и эти идейные заблуждения, вызванные одиночеством, бессистемностью случайных знаний этих чудаков-мыслителей…»[18].

И Л. Б. Коган, от которого я узнал об этом замечательном тексте, до сих пор остающемся малоизвестным даже в научной среде, рассказывал мне, что, где-то в начале 1980-х годов (если не раньше) он принёс в редакцию свой текст, посвящённый проблемам городов, с этой цитатой. Кстати, я сравнительно недавно узнал, что это была вообще его любимая цитата! И, дойдя до этого места, редактор (а редакторы тогда, так же, как и сейчас, впрочем, были по совместительству и цензорами) сказал ему: «Не надо!» — Почему «не надо?», — спросил Л. Б. Коган, это же из письма Энгельса Плеханову? «Я понимаю, что это из письма Энгельса Плеханову» — сказал редактор — И ещё раз повторил: «Не надо! Это вызывает нежелательные ассоциации!» Уж очень то, что Ф. Энгельс писал о России рубежа царствований Александра III и Николая II, было похоже на Советский Союз спустя почти сто лет! Да и сейчас это, к сожалению, не устарело! Причём, если Ф. Энгельс более ста лет тому назад считал, что эти особенности российской ментальности будут со временем изживаться, то сейчас можно видеть, что они у нас воспроизводятся вновь и вновь! Цитату пришлось выбросить, и, как я недавно убедился, её ещё недавно не знали даже многие наши авторитетнейшие специалисты по урбанологической проблематике.

А ведь этот текст был опубликован Г. В. Плехановым на немецком языке ещё в 90-х годах XIX века, на русском языке он был опубликован уже в СССР в 1920-х годах и вошёл в оба собрания сочинений К. Маркса и Ф. Энгельса (в довоенное, «рязановское», и в послевоенное, 1960-х годов, которое давным-давно стоит в «Ленинке» (ныне — РГБ) в открытом доступе). Публиковалось это письмо и в сборниках переписки классиков марксизма. Но его почти никто не знает до сих пор! И этот текст и до самых недавних пор был почти неизвестен большинству известных мне российских экономгеографов и урбанологов! А те немногие из них, которые его знают, в своём большинстве узнали его сравнительно недавно от меня. И получается, что, произнесенное ещё в доперестроечные годы редакторское «не надо» до сих пор эхом отзывается в нашей общественной мысли, и эта «более или менее эффективная китайская стена» в значительной степени окружает нашу интеллектуальную жизнь и до сих пор! И по прочности, похоже, она не уступает материальной Великой китайской стене! Впрочем, как совершенно верно сказал один из моих коллег, духовные стены — самые прочные и долговечные! И (судя по тому, что у нас всё чаще падают спутники) эту духовную Великую китайскую стену, так же, как и материальную, несомненно, хорошо видно из Космоса! И ведь наше общество и до сих пор (уже и «в новом тысячелетии»!) остаётся всё ещё в очень значительной степени «недоурбанизированным», а значит и «недоцивилизованным»!

            Кстати, сравнительно недавно один мой знакомый «на полном серьёзе» убеждал меня в том, что «нам» не нужна «их» логика и «их» диалектика. Ведь у «нас», по его мнению, есть своя, самобытная логика и своя ТРИАЛЕКТИКА! Вот так! И я, услышав про ТРИАЛЕКТИКУ, сразу вспомнил про «мыслящие столы и кровати» В. В. Берви-Флеровского! А ведь эти «странные и причудливые сочетания идей» были, в той или иной степени, свойственны и Н. Ф. Фёдорову, и К. Э. Циолковскому, и ещё очень и очень многим российским славянофилам, почвенникам, неославянофилам, народникам, символистам, космистам, богостроителям (кстати, практически все они были большевиками!), имяславцам, пролеткультовцам, евразийцам и сменовеховцам (среди которых, как стало известно позже, оказалось немало агентов ГПУ), многим нынешним неолибералам, и другим отечественным мыслителям разных эпох! Кстати, очень много интересного на эту тему можно прочитать в произведениях А. П. Платонова, который сам в молодости прошёл через утопические увлечения и очень хорошо чувствовал специфику русского народного утопического сознания.

И когда, совсем недавно, я этому своему знакомому, сказав: «кстати, о триалектике», пересказал по памяти приведённый выше отрывок из письма Энгельса Плеханову, то, как выяснилось, я его не переубедил! Он сказал, что Маркс и Энгельс не любили Россию (что, в общем-то, не было такой уж неправдой, но для него именно это было, пожалуй, единственно важным!), но, что самое главное, он так и остался при этой своей ТРИАЛЕКТИКЕ!!! А в ходе дальнейшего разговора выяснилось, что он считает глобализацию идущей по некоему плану и являющейся результатом чуть ли не мирового еврейского заговора! Так я лишний раз убедился в том, что ТРИАЛЕКТИКА (а я предлагаю называть этим обобщающим именем целый класс социокультурных явлений) — вещь совсем не такая уж безобидная, как многим поклонникам нашей «духовности» (удивительным образом постоянно соединяющейся у нас с «державностью»!) и неиссякаемой «самобытности», может быть, кажется!

Можно, конечно, ещё много сказать о том, что в искусстве (допустим в нашей замечательной былой анимации) эти «самые невероятные и причудливые сочетания идей» могут быть даже очень плодотворными. Римский Папа Иоанн XXIII, которого ещё при жизни называли святым, а через какое-то время после смерти причислили к лику святых официально, даже советовал добрым католикам смотреть советские мультфильмы, потому, что они учат добру!!! Но это уже — особый и долгий разговор.

О русском инфантилизме, о том, что моделью русского национального характера является психология подростка, что многие русские доживают до старости так и не повзрослев, писал и Зигмунд Фрейд. Эти соображения развивали и некоторые отечественные авторы. В частности, об этом говорил один из сотрудников Ю. А. Левады, очень интересный историк и социолог Леонид Александрович Седов, выступавший в начале 1980-х годов с докладом на эту тему на одном из семинаров Ю. А. Левады[19].

Кроме того, как я узнал совсем недавно, очень ярко и убедительно о специфике русской ментальности даже в Серебряном веке, сказано в дневниковой записи французского посла в России Мориса Палеолога от 28 декабря 1915 года (более ста лет тому назад!): «За те почти два года, что я живу в Петрограде, одна черта поражала меня чаще всего при разговоре с политическими деятелями, с военными, со светскими людьми, с должностными лицами, журналистами, промышленниками, финансистами, профессорами: это неопределённый, подвижной, бессодержательный характер их воззрений и проектов. В них всегда какой-нибудь недостаток равновесия или цельности; расчёты приблизительны, построения смутны и неопределённы. Сколько несчастий и ошибочных расчётов в этой войне объясняется тем, что русские видят действительность только сквозь дымку мечтательности и не имеют точного представления ни о пространстве, ни о времени». (цит. по:[20]).

(Продолжение следует)

Примечания:

[1] Коган Л. Б. Социальная жизнь города и формирование планировочных структурных единиц (Опыт градостроительно-социологического исследования). М., МАрхИ, 1968.

[2] Лурия А. Р. Об историческом развитии познавательных процессов. М., Наука, 1974.

[3] А. Вебер Рост городов в 19 столетии. Перевод с английского А. И. Котельникова, Издание Е. Д. Кусковой, С-Петербург, 1903.

[4] Линч К. Образ города. М., Стройиздат, 1982. Там, в частности, были отмечены главные объекты внимания людей, из которых складывается образ города: пути, границы, районы, узлы и ориентиры. Эта классификация была тогда, пожалуй, открытием и вызвала огромный интерес в среде градоведов разных стран. Там же я нашёл замечательную формулировку: «Читаемость имеет ключевое значение в сложении города» (с. 16), которую не раз цитировал.

[5] Линч К. Совершенная форма в градостроительстве. М., Стройиздат, 1986. Это название заменяло труднопереводимое английское название «A theory of good city form». Там, кстати, тоже была предложена некая классификация показателей качества города: жизнепригодность, осмысленность, соответстствие, доступность, контроль, эффективность и справедливость. Очень жаль, что сегодня многие идеи К. Линча (и само его имя) у нас постепенно забываются!

[6] Кстати, многие у нас не знают (да и не хотят знать) о дореволюционных «этнических чистках» против китайцев на Дальнем Востоке России, как и о репрессиях против китайцев на Дальнем Востоке в конце 1920-х годов (они в годы НЭПа играли там важную роль в торговле) и об изгнаниях китайцев с Дальнего Востока и из Сибири в Синьцзян (и вообще, — в Китай), а также — о депортациях китайцев в Казахстан в 1930-х годах. До сих пор доподлинно не известно, куда делись, по некоторым версиям, чуть ли не полмиллиона китайцев, работавших в России в годы Первой мировой войны на вредных производствах, воевавших в Красной армии в годы Гражданской войны, работавших в популярных в годы НЭПа китайские прачечных и т. д.

[7] Яницкий О. Н. Семейная хроника (1852-2002). М., Издательство LVS, 2002, с. 161-162.

[8] Яницкий О. Н. Семейная хроника (1852-2002). М., Издательство LVS, 2002, с. 154-172.

[9] Кордонский С. Г. Рынки власти: Административные рынки СССР и России. 2е изд. стер., М., ОГИ, 2006.

[10] Ядов В. А. Социологическое исследование. Методология. Программа. Методы. М., Издательство «Наука», 1972.

[11] Левада Ю. Почему все дороги ведут в Рим. — «Знание-Сила», 1976, № 4, с. 26.

[12] Левада Ю. Почему все дороги ведут в Рим. — «Знание-Сила», 1995, № 2, с. 16.

[13] Андрей Амальрик Просуществует ли Советский Союз до 1984 года? Амстердам, 1969, 1970 и т. д.

[14] История древнего мира. В трёх томах. М., Главная редакция восточной литературы издательства «НАУКА», 1982.

[15] Ахиезер А. С., Коган Л. Б., Яницкий О. Н. Урбанизация, общество и научно-техническая революция. — Вопросы философии, 1969, № 2.

[16] Коган Л. Б. Культура и города. — «Архитектура СССР», 1973, № 1, с. 53.

[17] Положение рабочего класса в России. Наблюдения и исследования Н. Флеровского. [псевд. — 2-е изд. доп. и изм.]. Санкт-Петербург, тип. Ф. Сущинского, 1872.

[18] К. Маркс и Ф. Энгельс. Соч., изд. второе, т. 39, с. 344.

[19] Как я уже писал выше, конспекты семинаров Ю. А. Левады (и других научных семинаров начала 1980-х годов) у меня сохранились. Надо будет, как-нибудь, попробовать расшифровать их, и, восстановив их общее содержание, что-нибудь написать и о семинарах Ю. А. Левады, и вообще, — об очень интересной, на мой взгляд, семинарской жизни доперестроечных лет.

[20] Виктор Мальков «Россия и мир, 1914-1918 (пространство времени в воспоминаниях, дневниках и письмах)», — «Знание-Сила», № 1, 2015, с. 77.