Яков Махлин: АБТ

Loading

Правление областного Союза журналистов и сектор печати обкома время от времени собирали сотрудников многотиражных и районных газет. Всегда получалось, что эпицентром стандартного мероприятия становился разбор публикаций рядовым редактором Мурманского издательства. Периферийные газетчики ждали этих встреч. При случае, при очередном вызове в область, отправлялись в квартиру на первом этаже жилого дома, где размещалось издательство. Поздороваться или поделиться впечатлениями от новой книги академика Лихачёва.

АБТ

Яков Махлин

Журналистика — занятие сугубо индивидуальное, но невозможное без коллектива профессионалов, без достойного окружения. Без среды, наконец. Даже сейчас, когда появились весьма удобные и мобильные средства массовых коммуникаций. А в середине прошлого века сентенция, что «один в поле не воин» считалась у пишущей братии чуть ли не аксиомой. И всё же, и всё же встречались исключения. В лице рядового редактора периферийного издательства при Мурманском обкоме партии — Александра Борисовича Тимофеева. Сокращённо — АБТ, по уважительной аналогии со знаменитым БДТ, Большим драматическим театром.

Правление областного Союза журналистов и сектор печати обкома время от времени собирали сотрудников многотиражных и районных газет. Всегда получалось, что эпицентром стандартного мероприятия становился разбор публикаций рядовым редактором Мурманского издательства. Периферийные газетчики ждали этих встреч. При случае, при очередном вызове в область, отправлялись в квартиру на первом этаже жилого дома, где размещалось издательство. Поздороваться или поделиться впечатлениями от новой книги академика Лихачёва.

Не скажу, что Тимофеев и я дружили. После тридцати люди редко притираются друг к другу. Но какая-то взаимная симпатия сближала. Она-то и встала между нами стеной, когда я решился подумать об издании своих стихотворений. Что касается лирики, когда тебе за сорок — откровенничать про поцелуи и вздохи стыдновато. А вот сатиру, эпиграммы да стихотворные фельетоны — почему бы не попытаться?

Саша сгладил мои опасения. Объяснил, там, где касается сатиры, юмора и разных полунамёков, добро дают исключительно московские инстанции. Не все, а кому положено. Потому могу не переживать, в любом случае рукопись уйдёт в Москву по некоему адресу. На утверждение.

Папка с первым экземпляром вернулась из столицы нашей родины месяца через два-три. С рецензией. За подписью штатного сотрудника журнала «Крокодил». Фамилию автора бумаги мог бы привести, да лень рыться в папках. ФИО столичного Зоила ничего не скажет нынешнему читателю. Как, впрочем, и мне тогда.

Товарищ, ответственный за сатиру, мои потуги похвалил. Особенно те, что пробились на страницы центральных газет — «Известий» и «Труда», журнала «Крокодил». Не нашёл рецензент и словесных огрехов. За что с начинающим автором легко расправиться. Почти не нашёл. Зато там, что касается идейного содержания или соответствия разным постановлениям, — поупражнялся всласть. Взъелся до пены на губах на весьма удачную и точную, на мой взгляд, эпиграмму:

И какой бы не вскрыли изъянец,
В строгих пунктах решительных мер
Вспоминаем прогульщиков, пьяниц,
И т. д., и т. п., ИТР.

Все четыре строки отчёркнуты красным карандашом и тем же уничижительным колером приписка: «Какое имеет право автор так неуважительно отзываться о тяжёлом труде инженерно-технических работников?».

Я всё понял. Саша меня не успокаивал. С тех пор, до самой его кончины в августе 1991 года, мы дружили без всяких меркантильных нюансов.

Конечно же, я знал, что рядовой литсотрудник областного издательства, обладатель инициалов АБТ, явился фактически создателем Мурманского отделения Союза писателей. Саша помог обрести крылья более чем десятку земляков. Многих приняли в Союз по первой же книге, изданной в Мурманске. Среди них обязательно назовут прозаика Виталия Маслова. А я сначала вспоминаю поэта Владимира Смирнова, человека, влюблённого в свой суровый край.

Чем больше живу на свете без возможности поговорить с Сашей, тем чётче и яснее понимаю, как много он, повторяю, рядовой сотрудник рядового издательства, успел сделать.

Любопытно, об уважении к Мурманскому издательству я узнал вскоре после окончательного возвращения в Киев. Разговорился с известным в городе книголюбом и от него услышал восторженные эпитеты в адрес ближнего Заполярья, где в 1983–1985 гг. переиздали все шесть или семь книг Анатолия Волкова. Начиная с «Волшебника изумрудного города» и заканчивая «Огненным богом Марранов». Только тут всплыли рассказы Саши Тимофеева о ярких детских воспоминаниях по поводу произведений сего довоенного автора. Книги Волкова весьма скрашивали голодные и холодные будни военных лет. Страшилы, Железные Дровосеки и прочие симпатичные персонажи поднимали настроение в месяцы и годы, когда чёрная тарелка репродуктора извергала из себя неразборчивые хрипы об отступлениях.

Обращение издательства к книгам А. Волкова не обошлось без настойчивых рекомендаций АБТ. Он же вернул читателям довоенного «Капитана Врунгеля», донельзя изувеченного мультипликацией производства Киевской научно-популярной киностудии. Не спорю, возможно, художники киностудии были посовременнее иллюстратора первого издания. И стихи с экрана прозвучали качественнее. А я так, ещё с того времени, когда книги только рассматривал, читали мне взрослые, запомнил такие строчки:

Сидела птичка на лугу,
Подкралась к ней корова.
Ухватила за ногу —
Птичка будь здорова!

Не удивительно, что, воспользовавшись моментом, я послал с Кольского п-ова истинного Врунгеля всем хорошим знакомым.

А когда ещё можно было ездить в ближайшее зарубежье к друзьям — без виз и без паспортов международного образца — случайно (то ли в Киеве, то ли в Минске) купил на раскладке воспоминания Александра Городницкого, знаменитого барда и поэта.

Автор популярной песни про атлантов, которые держат небо, громогласных восторгов по адресу жены французского посла в столице африканской страны, исполнитель грустного прощания с последним в сезоне караваном где-то на далёком севере, создатель залихватской фразы: «Люблю тебя я до поворота, а дальше — как получится…» и других спутников интеллигентной публики рассказал, как поначалу доверял исполнять свои песни третьестепенному ленинградскому артисту по фамилии Резник. Тому самому, впоследствии автору шлягеров Аллы Пугачёвой и других звёзд эстрады. Надо же, в начале своей карьеры человек черпал вдохновение из чистейшего источника. Однако пользы для себя не извлёк. И хотя облачился в белый с иголочки костюм, этот камуфляж вряд ли обелит, его, так называемое, творчество.

Читаю и вдруг — встреча. Городницкий, оказывается, хорошо знаком с редактором Мурманского издательства Александром Тимофеевым. Мурманчанин вызвался подготовить к печати сборник молодого поэта. Но вокруг стояли глухие брежневские времена, книга не вышла.

Впечатлений об Александре Борисовиче за пределами издательства у меня немного. Бывал и не раз в обоих его домах, слышал и видел, как он разговаривает с сыном, как встал на колени, чтобы помочь жене снять зимние сапожки. Как-то в конце декабря пару недель провёл с Сашей в туберкулёзной больнице. В разных отделениях. Встречались во время предобеденной прогулки. После двенадцати из-за горизонта пробивались первые лучи солнца, около часу они уже утекали за горизонт предвечерней зарёй.

В отличие от большинства знакомых журналистов, Саша — мурманчанин, если не родился здесь, то уж учился в школе. Здесь и пригодился. И ещё слышал, что у него есть брат, но носит другую фамилию, один — отца, второй — матери. Саша стал Тимофеевым. Ещё в школе. Почему да отчего так получилось — не спросил, а сейчас уже, как говорится, без разницы.

Основной контингент больных в туберкулёзном заведении — осуждённые, вышедшие на свободу с чистой совестью и с подорванным здоровьем. Лечение — лечением, но и кормёжка там была чуть ли не ресторанной — по вкусовым качествам и количеству. Раз в неделю даже выдавали по чайной ложке чёрной икры. Саше досталась палата размером со школьный актовый зал. Он пользовался авторитетом, ему всегда оставляли для прогулок самый чистый и тёплый полушубок. Недуг, по всей видимости, прицепился ещё в военном детстве, когда лучшим лакомством и обманкой аппетита считался комбикорм для животных, отходы производства подсолнечного масла — жмых. Наполовину состоявший из подсолнечной шелухи.

Книги Мурманского издательства занимают на моих стеллажах около двух метров. Монографии по истории края, словарь Кольских говоров, воспоминания командира партизанского отряда, воевавшего с союзниками гитлеровцев — финнами. Поэтические сборники мурманских поэтов, повести и рассказы мурманских писателей. Плюс корифеи всесоюзного и всероссийского масштабов, издававшие свои первые книги при помощи А. Б. Тимофеева.

Мурманские поэты восторженно отзывались о Тимофееве-редакторе. Чаще всего — Владимир Смирнов. Ему можно верить, он слов на ветер не бросал. Но как представить «в стихах и красках» участие Александра Борисовича в выходе фотоальбома военного корреспондента ТАСС по флотам Евгения Ананьевича Халдея? Это спустя почти восемьдесят лет после той страшной войны фотодневники человека, запечатлевшего события от 22 июня 1941 г. вплоть до 9 мая и 23 июня 1945 года, и до процесса в Нюренберге, считаются классическими. Кочуют от выставки к выставке. Включая персональные.

А в далёком 1973 году имя фотокора, запечатлевшего Знамя Победы над Рейхстагом, редко упоминалось в положительном плане. В годы, омрачённые «делом врачей» и прочих космополитов, Халдея начисто вычистили из списков Государственного телеграфного агентства Советского Союза, лишили средств к существованию. Лишь спустя годы фотокора взяла в штат газета из второй десятки заглавных изданий страны — «Советская культура».

Предложение редактора периферийного издательства издать фотоальбом «От Мурманска до Берлина» принесло опальному фотокору не только моральное удовлетворение. Однако путь от лестного предложения до осуществления намерений был усыпан далеко не розами. Как нельзя вовремя подоспело предисловие к фотоальбому, написанное Константином Симоновым. Адреса первых командировок на фронт военного корреспондента «Красной звезды» Симонова и фотокора ТАСС Халдея — совпали.

Константин Михайлович счёл нужным отметить: «Может быть в моём отношении к этой книге есть и личный лирический оттенок. Смотрю на некоторые снимки — и вспоминаю сорок первый и сорок второй годы; Мурманск, Полярное, офицеров и солдат 14-й армии, сражавшихся на мурманском направлении; североморцев — подводников, катерников, морских разведчиков. Вспоминаю Рыбачий и Средний полуострова, и сражавшихся там пограничников, вспоминаю артиллеристов, про которых написана была поэма «Сын артиллериста», вспоминаю лётчиков, защищавших мурманское небо. И сличая свою память с фотопамятью Халдея, с уважением думаю о точности его памяти…».

Чёрно-белый фотоальбом тиражом в 50 тыс. экземпляров отпечатан в 1984 году в Твери, то бишь, в Калинине. Поближе типографских возможностей не нашлось. Как понимаю, и этот вопрос решал всё тот же скромный редактор книги. Если уж по правде, то страницы фотоальбома в основном посвящены второй части заголовка — «… до Берлина». Хотя, фотокору пришлось-таки вспомнить молодость и опять появиться в Мурманске, дабы запечатлеть памятник «Мурманскому Алёше», вечный огонь у его ног и панораму многоэтажек, заменивших деревянные строения, дополнить фотолетопись войны портретами героев в условиях мирной жизни.

Я, младший школьник, в войну знал о боях только по фотографиям. И вдруг увидел в альбоме Халдея кадр, поразивший меня-второклассника. Оказывается, это Евгений Ананьевич сфотографировал хвост немецкого самолёта, торчавший из оконного проёма на верхнем этаже жилого дома. В Будапеште, в городе, который нашим войскам тоже довелось брать штурмом.

Глазами Халдея видим моменты «Суда народов» в Нюренберге, встречу четырёх командующих войсками союзников в Берлине, первого советского коменданта Берлина генерал-полковника Берзарина. «Большую тройку» — У. Черчилля, Г. Трумэна, И. В. Сталина — в Потсдаме. И конечно же, Парад Победы, маршала Жукова на белом коне. Плюс последний прижизненный снимок маршала, пережившего две опалы — со стороны И. Сталина и Н. Хрущёва. В подписи под снимком автор счёл нужным заметить: «Он никогда меня не видел, а я его видел всегда. Об этом и сказал Григорию Константиновичу, когда мы встретились незадолго до его кончины. «Ну что ж — сказал Г. К. Жуков, — у вас работа такая. Всё правильно».

Остаётся добавить, что издательство в Мурманске состояло всего из нескольких сотрудников. Издательской базы фактически никакой, выручали Петрозаводск и другие города. А место издания — застолблено на обложке, на первой странице титула — Мурманское областное издательство. Мы, которые остальные, понимали: это рабочий псевдоним АБТ — Александра Борисовича Тимофеева.

В заключение, позволю себе вновь вернуться к книге Александра Городницкого, к его рассказу о знакомстве с редактором Мурманского книжного издательства Александром Тимофеевым, состоявшееся в 1967 году.

«…Он предложил мне дать в издательство книгу стихов. Как раз незадолго до этого в Ленинграде вышел мой первый сборник «Атланты». Предложение это было для меня неожиданной удачей. «Нам давай, всё, что хочешь — сказал мне Саша. — У нас всё пройдёт». …Рукопись же, вопреки легкомысленным посулам Саши Тимофеева, пошла в Москву, в Госкомиздат, где попала к штатному рецензенту, некоему Толмачёву, написавшему зубодробительную разгромную рецензию, более напоминавшую донос. После чего издательство мне возвратило рукопись, а Тимофееву крепко досталось.

… Несколько лет назад мне в руки попали копии «Справки о работе Мурманского книжного издательства», представленной Мурманским обкомом КПСС… Досталось в Справке и моим морским песням — «Моряк, покрепче вяжи узлы» и «Не ревнуй меня к девке зелёной». Последняя была обвинена в «махровой пошлости». Судя по Справке, моя отклонённая рукопись попала в неплохую компанию: «Издательство вынуждено было отклонить четыре рукописи по идейным мотивам: две прозаических, и две поэтических. Среди них — повесть Ю. Визбора «На срок службы не влияет» и «Безыдейные стихи» североморца Григория Остера.

… К чести руководителей издательства надо сказать, что они расторгли договора с авторами произведений и вернули им рукописи. Не обошлось без споров и довольно бурных. Рукописи защищал и отстаивал в техплане редактор раздела художественной литературы А. Б. Тимофеев, «не сумевший разобраться в их идейной несамостоятельности».

Бедный, неисправимо порядочный и наивный Саша Тимофеев! Представляю, как ему досталось… И как ему трудно дышалось в затхлой обстановке. Это не могло не сказаться на его подорванном здоровье. Саша ушёл из жизни безвременно, в отличие от авторов, приведённых выше доносов».

 

Print Friendly, PDF & Email

3 комментария для “Яков Махлин: АБТ

  1. Яшенька, дорогой, спасибо тебе за добрую память о Саше. Мы были близкие друзья, мне приятно, что и через столько лет он все еще жив для тех, чьи жизни соприкоснулись с его.
    Попробуй вспомнить меня : я Ада Алексеева, Мурманск, «Полярная правда». Я до сих пор храню маленькую твою записочку с приятными для молодой женщины словами. Тех лет…

  2. А в далёком 1973 году имя фотокора, запечатлевшего Знамя Победы над Рейхстагом, редко упоминалось в положительном плане.
    ——————————————————————
    Возможно, речь идёт о 1953 годе? В 1973 г., думаю, с имени Халдея табу уже сняли.

  3. Спасибо за память о Халдее! Мой отец, секретарь Союза журналистов Башкирии, фронтовик, примерно в те же годы устраивал выставку Халдея в Уфе, он бывал у нас дома, конечно, подарил альбом…

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.