Ядгар Шакиржанов: Повесть о давно ушедшем времени

Loading

Рождение ребёнка для большинства людей является чудесным событием. Ему предшествуют волнения и родительские хлопоты. Вот и моё появление на свет в морозный четверг 9 января 1964 года не стало тому исключением. Хоть для широкого круга людей сие событие прошло незамеченным, но для меня и моей мамы оно стало весьма значительным, так как родить первого ребёнка в начале шестидесятых годов прошлого века для почти двадцать семилетней советской женщины было явлением нечастым…

Повесть о давно ушедшем времени

Ядгар Шакиржанов

ЧАСТЬ 1. ДЕТСТВО

Ядгар

Советская Алма-Ата в шестидесятые годы почти полностью была застроена малоэтажными домами и утопала в зелени деревьев и яблочных садов, которые нависли над ней, спускаясь с цветущих холмов предгорий Заилийского Алатау. В этот же январь город весь покрылся снежным покровом. Дворники не справлялись с уборкой снега, поэтому заснеженные тротуары были испещрены узкими тропинками, протоптанными детскими валенками и взрослой обувью.

Рождение ребёнка для большинства людей является чудесным событием. Ему предшествуют волнения и родительские хлопоты. Вот и моё появление на свет в морозный четверг 9 января 1964 года не стало тому исключением. Хоть для широкого круга людей сие событие прошло незамеченным, но для меня и моей мамы оно стало весьма значительным, так как родить первого ребёнка в начале шестидесятых годов прошлого века для почти двадцать семилетней советской женщины было явлением нечастым…

Могу констатировать факт, что я родился достаточно упитанным и крупным мальчиком, с голубыми глазами и светлыми волосиками на голове. Это было весьма удивительно для моей светлокожей шатенки мамы по имени Адэля со светло-карими глазами и для смуглого темноглазого брюнета-отца по имени Шаукат. Но вскоре мать-природа всё расставила по своим местам: волосы на голове потемнели, а глаза приобрели более естественный для моей национальности оттенок — светло-карий. Почему-то мне спокойно не жилось, и я хотел пораньше встать на ножки, что привело к развитию паховой грыжи и операции в возрасте семи месяцев от роду. С моим именем же возникла небольшая заминка, из-за которой я некоторое время пробыл безымянным…

— Шафкат! — сказала требовательным тоном мама моему отцу (она изменила его имя, поменяв в нём одну букву). — Сегодня вечером будет звонить моя мама из-за границы. Поэтому сейчас будем собираться к ней домой. Заодно и навестим моего папу.

Склонившись низко надо мной, лежащим в детской кроватке, она нежным и воркующим голосом произнесла:

— Сынок, пойдём к абике (бабушкатат.) домой? Просыпайся. Агу, агу!

«Что за дурацкое слово — «агу»?» — подумал я, выплюнув соску и ничего ей не ответив, так как ещё не умел говорить.

После этого она решительными движениями начала закутывать меня в пелёнки, а потом и в тёплое одеяльце, готовясь к поездке на троллейбусе из нашей квартирки, расположенной в четырехэтажной панельной «хрущевке», в родительский дом, где она провела свою юность и молодость до замужества. В те годы мало кто из жителей города мог похвастаться наличием домашнего телефона, в их числе были и мои родители. Зато в просторной квартире моих бабушки и дедушки стоял тяжеленный чёрный телефон, как и у других жильцов этого «дома учёных». Дом представлял из себя массивное трехэтажное кирпичное здание, с резными колоннами на фасаде, высоченными потолками, огромными комнатами с камином и паркетными полами. Он был построен пленными японскими солдатами после Второй Мировой Войны и заселен жильцами в 1952 году. Тогда у горожан ещё сохранились яркие воспоминания о военном времени, поэтому на крыше здания была оборудована тревожная сирена, оповещающая людей о возможной воздушной опасности. Обитатели «дома учёных» — академики, доктора наук и прочая научная советская интеллигенция с их потомками.

Моя бабушка Нагимэ была выдающимся советским ученым–гидробиологом, единственным в Казахстане (до 2010 года) доктором биологических наук, профессором. Поэтому было неудивительно, что государство выделило её семье, состоящей из мужа — ветерана Великой Отечественной Войны, сына–медика и двух дочерей-физиков, такую огромную квартиру. В момент моего рождения она находилась в одной из стран Персидского залива, где услышала мужское имя, которое ей жутко понравилось. Естественно, что она захотела сообщить об этом моим родителям, но сделать это в те далекие годы было чрезвычайно сложно. Между моей мамой и бабушкой существовала договорённость, что каждое воскресенье, в течение её командировки, она будет звонить домой к своему мужу справляться о здоровье своих близких и общаться со своими детьми…

Вот и в это воскресенье мама собралась навестить своего папу в родительском доме. Отец неохотно одевался, так как не очень любил ходить в гости к её родителям, но строгий и выразительный взгляд мамы заставил его ускорить сборы.

— Шафкат! — продолжила мама. — Мы на троллейбус можем опоздать, а мама будет звонить уже через полтора часа, в 11 часов по нашему времени.

После этого она надела тёплое зимнее пальто с меховым воротником, всунула ноги в зимние сапожки и подняла меня, совсем крохотного, закутанного в тёплые пелёнки и одеяло.

— Не забудь сумку с запасными пеленками и детскими принадлежностями, — сказала она напоследок. Мы вышли через подъезд в морозное утро и, спустившись со второго этажа, направились к остановке троллейбуса маршрута № 1.

Входную дверь в квартиру на втором этаже «дома учёных» открыл мой дедушка Адей, одетый в теплую пижаму. Поверх неё была накинута вязанная кофта.

— Здравствуй, доченька! — расплывшись в улыбке, сказал дедушка, слегка причмокивая вставной челюстью. — Заходите скорее, а то на улице мороз.

— Исянмесез (здравствуйте — тат.)! — ответила по-татарски моя мама, исчерпав на этом свое скудное знание родного языка, и мы вошли в квартиру.

Мой дедушка был статным пожилым мужчиной с животом и внешностью, очень напоминающей известного советского киноактёра довоенных лет Ростислава Плятта. Он был ветераном войны, медиком по образованию и дошел до Германии, руководя военным госпиталем, уволившись потом в запас в чине подполковника медицинской службы.

«Да я его уже видел, когда он приходил навещать меня и маму в родильном доме. Вот это живот у него? Такой большой», — мелькнуло у меня в голове, но я ничего опять не сказал, так как ещё не умел говорить.

— Скоро будет звонить Нагимэ, — дед усиленно делал акцент на последней букве имени моей бабушки, так как она очень не любила, когда коверкали её имя, называя неправильно (Нагима). — Ада, поставь греться чайник на кухне, должен сейчас подойти Рустем. Рая недавно звонила с уличного телефона. Она не сможет приехать, так как у неё Асет приболел. У него температура и кашель.

Мою маму все родственники и друзья называли сокращенно Ада. Имя же младшей сестры моей мамы по традиции изменили до короткого слова Рая, вместо Раиса. В кругу близких бытовала даже по этому поводу шутка: «Жили-были в одной татарской семье две еврейские сестрички — Ада и Рая». Моя тётя действительно внешне очень походила на еврейку — худощавая, с характерным изогнутым носом и короткими светлыми волнистыми волосами. Чего нельзя было сказать о моей маме с более крупной фигурой, носом-уточкой и прямыми волосами, которые она постоянно завивала с помощью бигуди. Внезапно зазвонил телефон, стоящий в зале на неподъёмной деревянной тумбочке.

— Вы раздевайтесь и проходите скорее! — громким голосом сказал дедушка, уходя к телефону.

— Алло, я у телефона! Кто звонит? — подняв и поднеся трубку к уху, спросил он. — Рустем, сынок, это ты? Что случилось?

Помолчав несколько мгновений и послушав собеседника, дед положил трубку, ничего не ответив.

— Рустем опять напился, с трудом говорит, у него даже язык заплетается, идиот! — в сердцах выпалил дедушка и сел на рядом стоящее кресло.

— Ада, быстрее укладывай внука на тахту и не забудь про чайник, — сердито произнёс он.

Мама молча прошла в зал и положила меня, закутанного в теплое одеяло, на середину тахты. Склонившись надо мной, она раскрыла одеяльце, оставив меня завёрнутым только в пелёнки. Рядом нервно покашливал отец. Он делал это всегда нарочито громко и в самый неподходящий момент.

— Шафкат, — обратилась мама к отцу, выходя из ванной комнаты. — Ты мыл руки?

— Сейчас, иду, — послушно сказал отец и поплелся в ванную комнату.

— Поставлю греться чайник, — произнесла мама и удалилась через длинный коридор на кухню.

Я же с удивлением рассматривал большие часы в резном деревянном корпусе, которые стояли на серванте напротив. Они начали издавать громкий бой, отсчитывая 11 часов.

«Вот это да! Интересно-то как, я такого еще никогда не видел!» — подумал я, но ничего не сказал, так как ещё не умел говорить.

Через несколько минут раздался долгожданный звонок телефона. Сразу было понятно, что звонят из другого города или страны по продолжительному сигналу. Дедушка неожиданно резво вскочил с кресла и подошёл к телефонному аппарату. Немного помедлив и выдохнув воздух, он поднял трубку.

— Алло! Нагимэ? Это ты? Привет! Сезнең эшегез ничек (как твои дела — тат.)? — волнуясь, произнёс он. — Все в порядке? У меня тоже всё хорошо. Ждём тебя скорее домой. Тут Ада с мужем и с нашим внуком пришли. Дать им трубку? Ярар, яхши (ладно, хорошо — тат.)!

«Как смешно они говорят. Я тоже так хочу поскорее научиться», — подумал я, но ничего не сказал, так как ещё не умел говорить.

Дед передал телефонную трубку моей маме, и она поднесла её к своему уху.

— Привет, мамуля! Рада тебя слышать! У нас всё отлично! Ты же просила не давать имя твоему внуку без тебя? Вот и ждём твоего предложения? — выпалила мама, а потом некоторое время молча слушала голос по ту сторону телефонной линии, покачивая головой, лишь изредка говоря в трубку короткое слово «Да».

— Хорошо, мама, мне оно тоже нравится, так и сделаем, — сказала мама на прощание бабушке. — Пока, целуем, до скорой встречи!

Закончив разговор и подойдя с улыбкой ко мне, лежащему на тахте с широко раскрытыми большими глазами, она ласково произнесла:

— Поздравляю, сынок, теперь тебя зовут «ЯДГАР», что в переводе с персидского языка означает «ПАМЯТЬ»!

«Пусть будет так», — задумался я, разглядывая знакомое лицо, но опять ничего не ответил, так как всё ещё не умел говорить.

В яслях

Погода в зимней Алма-Ате 1965 года была морозной. А снег, выпавший в декабре, частенько «доживал» до марта и не таял, покрывая чудесно красивым, как в сказке, ровным слоем деревья и кусты. Лишь птицы на деревьях мешали этому чуду, пачкая помётом снежные сугробы…

— Спи давай, что ты такой беспокойный? Перестань дрыгать ножками, и закрой глазки, — недовольным голосом сказала мне, годовалому ребёнку, нянечка «ясельного» отделения детского сада.

«Что ты ко мне пристала? Не хочу я спать и не буду», — подумал я, но ничего не сказал нянечке, так как ещё не умел говорить.

Я упорно не хотел засыпать, а дневной сон для деток, попавших в «ясли» в возрасте семи — восьми месяцев, был обязательным условием. В этот промежуток нянечки могли немного отдохнуть от беспокойных малышей, попив чай с печеньем. Выражая свой протест, я упёрся ножками в шнуровку и раскрыл ненавистное мне одеяльце. Низко склонившись надо мной, няня стала снова закутывать меня.

— Перестань баловаться, — строгим и тихим шепотом пробурчала она, боясь разбудить сопящих рядом малышей.

«Как же мне она надоела», — подумал я, но ничего ей не сказал, так как всё ещё не умел говорить.

Затем я закрыл глазки…

Фотография

Почему-то в детстве мир ощущается иначе. Глаз ребёнка чутко и иначе реагирует на события, предметы, растения, животных и людей, в отличие от взрослых. Их глаза «замылены» прожитыми годами и многое становится привычным. Также и у меня память тускнеет и что-то в ней теряется на пути к «последнему приюту». Но всё же в ней бывают «вспышки», с которыми приходят воспоминания. Вот одно из них…

Фотограф пришел в нашу младшую группу нежданно и негаданно весной 1966 года, во всяком случае для меня. Это был большой и грузный дяденька, который с важным видом расхаживал по актовому залу детского сада. С серьёзным лицом он выискивал удобные ракурсы для коллективного фото. Наконец он остановился напротив слегка обшарпанной стены, краску и побелку с которой частенько отколупывали непослушные детишки.

— Сюда надо будет усадить вдоль стены младшую группу! — неожиданно тонким голосом произнес фотограф, а воспитательница и нянечка послушно закивали головами.

Сказать, что я одет был особо торжественно для такого случая — значит сказать неправду. По-моему, дяденька хотел быстрее заработать деньги, так как мне и моим сверстникам дали возможность только помыть испачканные во время игры руки и лица. Но самое главное, — то, что не сообщили нашим родителям, чтобы они принесли чистую и нарядную одежду для своих детей.

— Детки, быстренько все сели на пол возле этой стены. Сидите молча и не шевелитесь! — строгим голосом приказала наша воспитательница Вера Ивановна. — Сейчас этот дяденька сфотографирует вас. Смотрите, скоро отсюда вылетит птичка!

Я в радостном ожидании застыл, уставившись на объектив фотоаппарата, но чудо не произошло. Детки рядом со мной удручённо загудели и захныкали.

«Она нас обманула? Никакой птички здесь нет», — подумал я, но ничего не сказал, хотя уже начал говорить.

Через несколько дней мои родители ужаснулись, увидев это памятное фото, где мы все сидим, непричёсанные, на полу в рваных колготках.

Игарррык

Моё имя коверкать и искажать начали ещё в детском саду, потому к сегодняшнему дню я уже настолько привык, что стараюсь не обращать на это внимание. Но в детстве это сильно меня раздражало. По мере моего взросления имя периодически трансформировалось в устах отдельных детей и взрослых в различные варианты — ЭДГАР, ЕДГАР, ИДГАР, ЭДГАРТ и т.п. В детском же саду особо преуспели в этом две сестрички-близняшки — Ира и Галя. Они жутко картавили, поэтому, вкупе с этим недостатком, мое имя из их уст звучало особенно забавно…

— Игарррык, привет! — так они приветствовали меня утром в детском саду, а я обычно неохотно откликался на это имя.

Я только успел снять головной убор, так как мальчиков в те годы приучали обязательно его снимать при входе в помещение. Вообще, зимой процесс раздевания был достаточно сложным. Поверх теплых штанишек с поддетыми колготками я был одет в теплый свитерок. А венчала всё это меховая шубка с поднятым воротничком, меховая шапка на голове, «ушки» которой подвязывались под подбородком. Шарфом перевязывалась шея, ну а варежки пришивались «намертво» к длинной резинке, которая протягивалась сквозь рукава шубки, чтобы их не потерять. Ноги мои и моих сверстников согревали валенки с калошами.

— Привет, Ира! Привет, Галя! — отвечал я, назвав каждую по имени и не перепутав, хотя мои родители и другие взрослые близняшек совсем не различали.

Затем я достал из кармана горсточку орешков-кешью, которыми всегда наполняла мои карманы мама перед походом в детский сад. К слову сказать, но в Алма-Ате шестидесятых годов не было сильного дефицита продуктов питания. Он начался позже, с середины семидесятых.

— Угощайтесь, это вкусно, — сказал я им, насыпая в их ладошки лакомство, правильное название которого я узнал только в девяностых годах.

— Спасибо, Игарррык! — дружно выпалили сестрички и с хохотом упорхнули внутрь помещения.

«Игарррык так Игарррык. Ладно. Пусть будет так», — подумал я, но ничего не сказал, хотя уже давно умел говорить.

Аскар

Настало лето 1968 года, и я вырос, во всяком случае я так считал. Мне хотелось стать скорее выше и сильнее. «Как интересно быть взрослым», — глядя на людей, думал я, но как же я тогда заблуждался…

Мой двоюродный брат Асет жил в соседней «хрущёвке». К нему я часто бегал в гости, преодолевая неминуемую опасность в виде кривоногого злобного карликового пинчера, который дежурил в засаде возле ног своей хозяйки — такой же злобной и ворчливой старухи. Она заседала в компании соседок на скамейке рядом с подъездом моего дома. Встреча с ними почти всегда была неминуема, особенно когда на улице тепло. И тут мне не оставалось выбора, как подставить пятку под укус, чтобы проскочить мимо скамейки. Поэтому я с годами перестал бояться собак, получив такую своеобразную «прививку» храбрости.

Асет был на два года старше меня и сыном младшей сестры моей мамы по имени Раиса. Его отец Аскар — весёлый и добродушный дядька, с легким запахом алкоголя, всегда подшучивал надо мной и над моей мамой.

— Привет. У меня к тебе серьёзная просьба, — слегка нахмурив чёрные брови над такими же чёрными глазами, сказал он мне при встрече, пряча на лице улыбку. — Передай своей маме, что она корова!

— Мама! А дядя Аскар сказал, что ты корова! — с озадаченным лицом выдал я всё маме, вернувшись домой.

— Дурак, опять он напился, — ответила мне она с грустной улыбкой на лице.

Спустя два года я стал ещё больше и взрослее…

— Аскар умер! — громко сказала мама нашей бабушке, когда мы гостили у неё.

Голос отозвался эхом, оглушив на время всех, и в огромном зале «дома учёных» воцарилась тишина. А Асет молча лёг на паркетный пол и долго пробыл так, не подымая головы. Я же так и просидел рядом, не веря в происходящее.

«Он умер? Как это ужасно», — подумал я, но ничего не сказал, так как не мог подобрать нужные слова.

В 1970-м году Аскар повесился в состоянии опьянения в ванной комнате. Ему было тридцать лет.

Рыбий жир

Шестидесятые годы прошлого века — время, когда большинство мужчин в советской Алма-Ате ходило в шляпах, а женщины носили накладные шиньоны на голове. Детишки играли деревянными игрушками, в арыках вдоль улиц неслась чистая вода с горных речек. Люди пили воду из артезианских колонок, по асфальту и траве бродили горлинки, воробьи, а рядом с окнами квартир гнездились ласточки. Ничего этого давно уже нет, а вместо горлинок город заполонили откормленные голуби…

— Детки! — приказным тоном сказала Вера Ивановна обитателям нашей младшей группы детского садика. — По очереди подходим к нашей медсестре!

Все послушно потянулись к столу в углу большого зала, за которым заседала розовощёкая женщина в белом халате. Стол был заставлен стеклянными банками с какими-то разноцветными маленькими шариками, бутылочками с прозрачной и коричневатой жидкостью. Из одной банки торчала алюминиевая столовая ложка. К моему недовольству я оказался первым, конечно же зная, что будет потом.

— Ядгар, давай, ты же у нас самый смелый? Покажи всем детям пример! — подзадоривала меня воспитательница. — Открывай рот и не бойся!

«Не хочу глотать эту гадость!» — прокричал мысленно я, но безропотно открыл рот. Медсестра закинула в него сначала сладкий шарик с витаминным драже.

«Неплохо, даже вкусно», — успел подумать я, но затем настала очередь раствора кальция хлорида, влитого в мой рот ложкой. Сморщившись от невыносимого вкуса и выпучив глаза, я проглотил «отраву».

— Молодец, — промолвила она, — а теперь сироп шиповника.

Достав ложку из банки с непонятно пахнущим раствором, она налила в неё жидкость:

— Давай, глотай вкуснятину!

Сироп приятно обволакивал язык и был очень вкусным после раствора.

— А теперь пей рыбий жир! — зловеще приказала медсестра и вместе с ней на меня уставились детишки, замолкнув в ожидании.

«Мама, НЕ ХОЧУУУ!» — застонало всё внутри, но ненавистная ложка двигалась всё ближе.

— Давай, давай. Ты же мужчина? — со смехом рядом присоединилась к медсестре наша воспитательница.

И я глотнул, прикрыв глаза от отвращения. Вздрогнув всем телом и зажав рукою рот, я отскочил под одобрительные крики.

«Я самый смелый? Я же мужчина? Пусть будет так», — подумал я, но ничего не сказал, так как рот был полон этой гадости.

Let It Be

 В «дом учёных» я ездил довольно часто, оставаясь ночевать у бабушки с дедушкой и играя с местными детьми, пока не переехал туда жить окончательно весной 1971— го. Мальчишки и девчонки здесь все выходцы из казахстанской интеллигенции, и подружиться для меня, очень самостоятельного и общительного мальчика, не составило труда. Да и путь от родительской «хрущевки» был не больше тридцати минут на троллейбусе…

Квартира бабушки удивляла старинными монетами, диковинными масками из-за рубежа, трофейным кортиком морского офицера немецкого флота, причудливыми статуэтками чудовищ-горгуль из Собора Парижской Богоматери и многими другими вещами. А ещё мне нравилось разглядывать большую коллекцию старых виниловых пластинок. Здесь были песни довоенных и военных лет от Утёсова, Бернеса и Шульженко, а также множество татарских и других исполнителей.

«Она была женой богатого уруса, красавица ханум…», — жаловался плачущим голосом певец в одной песне, когда я ставил пластинку на проигрыватель, и мне, почему-то, становилось очень грустно за далёкую красавицу-ханум. А ещё я радовался за неунывающего шофера, которому не страшна бомбёжка любая, потому что помирать нам рановато. Правда «баранку» в его руках я воспринимал, первое время, как маленькую дочку барана, пока бабушка не объяснила мне, что так назывался руль у автомобиля. Поэтому, когда бабуля в конце 1968 года привезла из Лондона маленькую виниловую пластинку на английском языке, первым мой вопрос к ней был таким:

— Бабуля, а на каком языке здесь поют? На татарском?

— Балакаим (сынок — тат.), — с улыбкой ответила она. –Это Битлз, а поют они по-английски.

«Битлз? Какое интересное название, какие красивые песни», — подумал я, но ничего не ответил.

Я тогда ещё не знал, что чуть позже появится песня у этой группы под названием “Let It Be” (Пусть будет так — англ.) и что это будет моим любимым выражением. А их музыка останется со мной на всю жизнь.

 Рустем

Рождение воспоминаний в голове выглядит как фокус со шляпой: тянешь за ленточку, а на ней висят неожиданные предметы. Вот и ко мне эпизоды из памяти приходят так же внезапно, как вещи из этой шляпы…

Своего родного дядю Рустема я помню очень плохо. В голове ребёнка отпечатался лишь случай, да и тот ужасный. Рустем рос, по рассказам мамы, смышлёным мальчиком, первенцем в семье. Закончив с отличием школу, шёл по стопам отца, став студентом — медиком, ну а позже — врачом. Вот тогда и начались в семье проблемы, которые ударили по всем без исключения — весёлые студенческие компании с доступным медицинским спиртом заканчивались попойкой и тяжким похмельем. Оно частенько переходило в новую пьянку, которая тянулась много дней, к родительскому ужасу и горю. Рустем стал тащить из дома ценные вещи и деньги, бросил семью и маленького сына, связавшись с пьяницей-подругой.

В тот осенний день шестьдесят девятого года все стянулись в «дом учёных», чтобы обсудить на семейном совете одну из серьёзных на тот момент проблем — пьянство Рустема. В семье уже тогда не всё было ладно: дедушка в конце шестьдесят седьмого года перенёс инсульт и был прикован к инвалидному креслу, частично парализованный. Ему было сложно говорить, и он обычно сидел, удручённый и молчаливый, низко опустив голову, погружённый в собственные мысли, одетый в светлую пижаму. Я же, как мог, в силу своего возраста, старался за ним ухаживать.

— Деда, хочешь я натру тебе яблоко и морковку на тёрке? — обратился я к нему, так как я это уже частенько делал самостоятельно.

Дедушка согласно кивнул, слегка мне улыбнувшись. Я же с важным видом удалился из его комнаты на кухню, чтобы натереть морковь и смешать с сахаром. В квартире раздался звонок и в дверь вошли мои родители, а с ними Асет с моей тётей.

— Как ты себя чувствуешь? — заботливо спросила мама у моей бабушки.

Это было не праздное любопытство, так как у бабушки недавно выявили онкологию и ей предстояла сложнейшая операция на груди.

— Нормально, кызым (доченька — тат.), всё будет хорошо, — с улыбкой молвила она, так как была очень мужественной и сильной духом женщиной. — Сейчас придёт Рустем, подождите немного.

Чуть позже появился сам Рустем, с сильнейшим перегаром и с нетвёрдой походкой.

— Ты что, не мог сегодня потерпеть и не напиваться снова? Ты же знал, что идешь к родителям? Хорошо, что папа спит и не видит тебя таким! — в сердцах выдала ему моя мама.

— Заткнись! — злобно выдавил из себя заплетающимся языком Рустем. — Тебя ещё не спросил!

Дальше понеслась жуткая ругань. После неё воцарилась тишина, так как здесь раньше никогда не звучал такой мат.

«А что он такое сказал? Я ничего не понял?» — подумал я, но ничего не сказал, и тут внезапно соскочил со стула мой отец, быстрым шагом подходя к Рустему.

— Шафкат, не бей его! — успела крикнуть мама, чей перепуганный голос немного охладил пыл отца.

Схватив того за плечи и сильно встряхнув, отец крепко прижался лбом ко лбу Рустема, молча глядя ему в глаза. Через мгновение Рустем как-то сразу обмяк, тихо рухнув на ближайший стул.

— Видишь, к чему приводит человека пьянство? Не будь таким, как твой дядя, — печально вечером сказала моя мама.

«Не буду. Пусть будет так», — подумал я, но снова ничего не сказал.

Позже, в начале семидесятых, Рустем без вести пропал в казахстанской глубинке, погибнув, очевидно, в пьяном угаре.

(Окончание следует)

Print Friendly, PDF & Email

25 комментариев для “Ядгар Шакиржанов: Повесть о давно ушедшем времени

  1. Ядгар, спасибо огромное за воспоминания! Читаешь и улыбаешься. Наверно, у каждого ребенка того времени есть свой кривоногий, кусучий карликовый пинчер. Вот и я вспомнила, как утикала с воплями и ужасом в глазах от такого же соседского собакена, раскидав сандали по двору. Благо, во дворе была металлическая шведская стенка, влетела на нее пулей. Было мне тогда года четыре — пять.

    1. Оксана: 10.02.2023 в 06:36
      Ядгар, спасибо огромное за воспоминания! Читаешь и улыбаешься. Наверно, у каждого ребенка того времени есть свой кривоногий, кусучий карликовый пинчер. Вот и я вспомнила, как утикала с воплями и ужасом в глазах от такого же соседского собакена, раскидав сандали по двору. Благо, во дворе была металлическая шведская стенка, влетела на нее пулей. Было мне тогда года четыре — пять.
      ———————————————————————————————————
      СПАСИБО:))

  2. Чудесно. На экран просятся Ваши воспоминания. Очень живо.

    1. Наталья Коваленко: 07.02.2023 в 18:26
      Чудесно. На экран просятся Ваши воспоминания. Очень живо.
      ……………………………………………………………………..
      Уважаемая Наталья. Я не против перенести все на экран. Может подскажите режиссёров?? :))

      1. Очень жаль, что я далека от творческой интеллигенции. Нет знакомых режиссёров.

        1. Тогда «дело тухлое» 🙁

          Междусобойчики вокруг —
          В литературе, на эстраде…
          Б@@@ей нахваливают б@@@и,
          И «друга» выдвигает «друг»…

          1. Zvi Ben-Dov: 11.02.2023 в 18:46
            Тогда «дело тухлое» 🙁

            Междусобойчики вокруг —
            В литературе, на эстраде…
            Б@@@ей нахваливают б@@@и,
            И «друга» выдвигает «друг»…
            ———————————————————————————————————————
            Похоже, что вы правы. К издателям и режиссёрам очень сложно пробиться без «блата» :((

  3. Очень понравилось. Атмосфера того времени передана точно. Алма-Ата чудесный город. Да и воспоминания о родных добрые и живые. Все персонажи как на экране. Спасибо

    1. Уважаемая Наталья Коваленко. Спасибо за хорошую оценку:))

    1. Бормашенко: 07.02.2023 в 09:07
      Спасибо, Ядгар.
      Сердечно. Эд. Бормашенко.
      —————————————————————
      Благодарю за тёплые слова :))

  4. Уважаемый Ядгар Шафкатович!
    Прочитал с интересом и жду продолжения. Тогда и скажу по существу. Искренне считаю, что Ваше появление на Портале — наша общая удача. Свою Южно-Казахстанскую юность и Чимкентские студенческие годы вспоминаю с радостью и тоской по давнопрошедшему. Директора совхоза Берешева и ректора института Есалиева — с благодарностью. Вам -рахмат (возможно, ошибся -рахмет)

    1. Уважаемый Л.Беренсон (не знаю Вашего имени😊). Огромное спасибо за оценку. Мне очень приятно 😊

  5. Думаю что мемуары в твоём возрасте вполне допустимы . И дальнейшее повествование взросления твоего героя повысит накал страстей и соответственно интерес читательский аудитории . Дерзай … ! Единственное пожелание сменить монументальное название ..? ПОВЕСТЬ как-то рановато !

  6. Ядгар,мне очень понравилось! Замечательно написано!👍 Читала с большим интересом и удовольствием! Молодец!

  7. Написано действительно хорошо и читается легко. Единственное что немного смутило, так это то, что опубликована ваша «Повесть о давно ушедшем времени» в рубрике «Мемуары» (да ещё с пометкой «Окончание следует»). Уважаемый Ядгар, а не рановато ли вам, совершенно не старому автору, мемуары писать? У вас же (до 120-и вам!) вся жизнь впереди 🙂

    1. Огромное спасибо, уважаемый VladimirU.

      В рубрику «Мемуары» я не знаю, как попал. Наверное, с легкой руки господина Берковича. 😊
      Послал эту рукопись с целью немного сбавить накал страстей, разгоревшихся здесь по поводу международных событий 😊

  8. Написано хорошо.
    Ответы ребёнка, который не умеет говорить напомнили мне один комедийный сериал.
    Там на мысленных ответах ребёнка маме папе и т.д. (голос за кадром) построено практически всё.

    1. Благодарю, уважаемый Zvi Ben-Dov.
      Ваша похвала дорогого стоит 😊

  9. Прекрачсно написано, Ядгар. Живо, с юмором, по Станиславскому: «Верю» Жду продолжения. Спасибо.

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.