Ведь Инге подала нам всем отличный пример того, как нужно жить: легко и счастливо кружась по паркету жизни с ощущением удачи и успеха, с радостью от знакомств с новыми людьми и новыми местами, с восторгом от необычной еды, и знаменитым гардеробом (из-за которого уже было стыдно выглядеть невзрачными), а также уверенностью в том, что мы все вокруг должны вести себя самым наилучшим образом. Женщиной, достойной того, чтобы её жизненный путь был усыпан пламенеющими апельсинами. Фантастически обаятельной, шумной, вечно улыбчивой и буйной, умной и страстной, яркой в жизни и одеждах, незабываемой для всех кто её знал. Императрицей международного издательского дела и покровительницей великих книг и не менее великих писателей. Как верно написали в объявлении к её выставке: «Человеком, изменившим время». Следует ли дальше нанизывать эпитеты? Достаточно просто сказать: «Она осталась для нас незабываемой Инге Фельтринелли».

Об Инге Фельтринелли, Нью-Йорке и А. Вознесенском

Леонид Раевский

Окончание Начало

.Женой Миллера тогда была Инге Морат. Как позднее выяснилось, она была с Инге Фельтринелли (обе были фотографами в немецких фирмах) в приятельских отношениях. Как оказалось, мир был всё-таки тесен. Но, вернёмся в Нью-Йорк. «Известный драматург, уехав на месяц, поселил его в своём трехкомнатном номере в «Челси». Крохотная прихожая вела в огромную гостиную с полом, застеленным серым войлоком. Далее следовала спальня». «Наверное, это самый несуразный отель в мире, — вспоминал позднее Вознесенский. — Он похож на огромный вокзал десятых годов, с чугунными решетками галерей — даже, кажется, угольной гарью попахивает. Впрочем, может, это тянет сладковатым запретным дымком из комнат… Здесь умер от белой горячки Дилан Томас. Лидер рок-группы «Секс пистоле» здесь или зарезал, или был зарезан своей любовницей. Здесь вечно ломаются лифты, здесь мало челяди и бытовых удобств, но именно за это здесь платят деньги…

В лифте поднимаются к себе режиссеры подпольного кино, звезды протеста, бритый под ноль бакунинец в мотоциклетной куртке, мулатки в брюках из золотого позумента и пиджаках, надетых на голое тело. На их пальцах зажигаются изумруды, будто незанятые такси». «Обитатели отеля помнили мою историю, — писал Андрей. — Для них это была история поэта, его мгновенной славы. Он приехал из медвежьей снежной страны, разоренной войной и строительством социализма». И был влюблён. «Она была фоторепортёром. Порвав с буржуазной средой отца, кажется австрийского лесовика, она стала люмпеном левой элиты, круга Кастро и Кортасара. Магниевая вспышка подчеркивала ее близость к иным стихиям. Она была звездна, стройна, иронична, остра на язык, по-западному одновременно энергична и беззаботна… Это был небесный роман… Ее тонкий нос и нервные, как бусинки, раздутые ноздри говорили о таланте капризном и безрассудном, а чуть припухлые губы придавали лицу озадаченное выражение.

Она носила шикарно скроенные одежды из дешевых тканей. Ей шел оранжевый. Он звал ее подпольной кличкой Апельсин. Для его суровой снежной страны апельсины были ввозной диковиной. Кроме того, в апельсинном горьком запахе ему чудилась какая-то катастрофа, срыв в ее жизни, о котором она не говорила и от которого забывалась с ним. В тот день он получил первый аванс за книгу. «Прибарахлюсь, — тоскливо думал он, возвращаясь в отель.— Куплю тачку. Домой гостинцев привезу». В отеле его ждала телеграмма: «Прилетаю ночью тчк апельсин». У него бешено заколотилось сердце. Он лег на диван, дремал. Потом пошел во фруктовую лавку, которых много вокруг «Челси». Там при вас выжимали соки из моркови, репы, апельсинов, манго — новая блажь большого города. Буйволо-глазый бармен прессовал апельсины. — Мне надо с собой апельсинов. — Сколько? — презрительно промычал буйвол. — Четыре тыщи… В лавке оказалось полторы тысячи. Он зашел еще в две». Конечно, его «Миллион алых роз», сочинённый много лет спустя, был поэтической метафорой. Сколько разных цветов могли привести арбы Пиросманини в узкий переулок перед гостиницей в Тифлисе, где жила его возлюбленная красавица-актриса Маргарита де Севр. Вряд ли более четырёх тысяч. «… Она приехала в десять вечера… Он открыл ей со спутанной прической, в расстегнутой, полузаправленной рубахе. По его растерянному виду она поняла, что она не вовремя. Ее лицо сразу осунулось. Сразу стала видна паутинка усталости после полета. У него кто-то есть! Она сейчас же развернется и уйдет … с размаху отворила дверь в комнату. Она споткнулась. Она остолбенела… Пол горел у нее под ногами. Она решила, что рехнулась. Она поплыла. Четыре тысячи апельсинов были плотно уложены один к одному, как огненная мостовая. Из некоторых вырывались язычки пламени. В центре подпрыгивал одинокий стул, будто ему поджаривали зад и жгли ноги. Потолок плыл алыми кругами. С перехваченным дыханием он глядел из-за её плеча. Он сам не ожидал такого. Он и сам словно забыл, как четыре часа на карачках укладывал эти чертовы скользкие апельсины, как через каждые двадцать укладывал шаровую свечку из оранжевого воска, как на одной ноге, теряя равновесие, длинной лучиной, чтобы не раздавить их, зажигал свечи. Пламя озаряло пупырчатые верхушки, будто они и вправду раскалились.

А может, это уже горели апельсины? И все они оранжево орали о тебе. Они плясали в твоем обалденном черном проливном плаще, пощечинами горели на щеках, отражались в слезах ужаса и раскаянья, в твоей пошатнувшейся жизни… Это отмщение ограбленного эвакуационного детства, пылайте, напрасные годы запоздавшей жизни. Лети над метелями и парижами, наш пламенный плот! Сейчас будут давить их, кувыркаться, хохотать в их скользком, сочном, резко пахучем месиве, чтоб дальние свечки зашипели от сока…» Всем, прочитавшим позднее эту историю, она будет казаться красивой сказкой, прекрасным поэтическим вымыслом. Но она не была сказкой. Уже после его смерти Инге сама подтвердит её. В 2005-м, вручая Пастернаковскую премию её сыну — Карло, написавшему книгу об отце, Вознесенский прочтет своё «Виртуальное вручение». Вначале, строчки воспоминаний, обращённые к сыну: «Я вручаю Фельтринелли-сыну / золотой отцовский реквизит, / как когда-то ему, мальчику, посыльным, / Дилана автограф привозил», а затем к отцу: «Я вручаю Пастернаковскую премию / Мертвому собрату своему, / Бог нас ввел в одно стихотворение, / Женщину любили мы — одну…». А в своём интервью «Московскому Метрополю», в мае, 2013 г., эта, уже 83-летняя знаменитая фотожурналистка и издатель, просто скажет: «Ну, конечно, я помню, как приехала в отель «Челси» — и весь пол ковром устилали апельсины. Как в сказке… Только русский поэт мог устроить такое безумство». Именно об этом он напишет в своих «Апельсинах»: «У тебя в жизни не было и не будет такого. Через пять, десять, через пятнадцать лет ты так же зажмуришь глаза — и под тобой поплывет пылающий твой единственный неугасимый пол. Когда ты побежишь в другую ванную, он будет жечь тебе босые ступни». А о себе напишет в «Алых розах»: «Прожил художник один, Много он бед перенёс, Но в его жизни была Целая площадь цветов». Это всё произошло в отеле Челси. И вряд ли могло бы произойти где-то в другом месте. Представьте себе: в номер на десятом этаже доставили около 80 ящиков с апельсинами, и затем, естественно, спустили пустые. «Через пару дней невозмутимые рабочие перестелили войлок пола, похожий на абстрактный шедевр Поллока и Кандинского, беспечные обитатели «Челси» уплетали оставшиеся апельсины, а Ширли Кларк крутила камеру и сообщала с уважением к обычаям других народов: «Русский дизайн».

Только в Челси, привыкшем к причудам своих постояльцев, могли спокойно и без особых волнений отнестись к происшедшему. Как заметил его хозяин Стенли Бард: «У нас разрешают делать то, что чего нельзя делать в Хилтоне». Дружба с Андреем оказалась длиною в жизнь, начиная с их первой встречи в 1962 году в Милане. Затем, уже в Москве, Андрей познакомил её с Лили Брик, с женой Константина Симонова — Ларисой Садовой, с Майей Плисецкой и Родионом Щедриным. И с Евтушенко, стихи которого вошли в «Антологию молодых советских поэтов», которую тоже издали у Фельтринелли. А она способствовала его знакомству с Пьером Карденом, благодаря содействию которого состоялись гастроли «Юноны и Авось» в Париже, на Бродвее в Нью-Йорке, а затем в Германии, Нидерландах и других странах.

Сколько ещё таких встреч они подарили друг другу? В Москве они с Андреем увиделись в последний раз в 1990 году, на празднование столетия Пастернака. Она прилетели вместе с Артуром Миллером и Инге Морат. «Еще раз я встретила его с женой Зоей на книжной ярмарке в Париже в 2005 году, он уже был очень болен — вспоминала Инге. — раньше ведь Андрей очень любил Париж и часто приезжал, у него там было много друзей. И его там любили. Хотя где только его не любили, и в Италии, и в Испании, и в Америке. Он ведь был для мира таким обаятельным «лицом России». Последний раз она приехала в Москву на фотовыставку «Люди, изменившие время», где были представлены и её работы. «На Инге оранжевый пиджак. Ей восемьдесят три, но она приветлива и элегантна. Расспрашивает, как найти на Новодевичьем кладбище могилу Андрея Вознесенского. В тот же день действительно поехала, нашла». Рядом с серым шаром, с гранитной плиты на неё глядела его фотография. Молодого. Такого, каким она его помнила. Оставила на могиле цветы. А он ей строки: «Жизнь прошла. Но светятся из мрака / в честь неё зажженные в ночи,/ общим пламенем на знаке Пастернака / две мужских горящие свечи». 

СЕМЬЯ И СУДЬБА,

Так сложилось, что первым реальным семейным домом для Инге стал дом Фельтринелли. Хотя, по сути, у него связи с родственниками к тому времени были уже давно разорваны или потеряны. Его семья, с давних пор, принадлежала к традиционной итальянской финансовой элите, родоначальник которой — Пьетро да Фельтр происходил из местечка Фельтре в провинции Венеция. Отсюда и их фамилия. А Карло Фельтринелли, отец Джанджакомо, уже возглавлял несколько крупных компаний страны, включая банк «Итальянский кредит», Общество Южной железной дороги, Строительную компанию Ferrobeton SpA и Компанию по продажам лесоматериалов. Джанджакомо Фельтринелли родился 19 июля 1926 года в Милане.

В то время Италия уже находилась под властью Муссолини. Отец Фельтринелли, миллионер и банкир, имел с фашистским режимом определенные разногласия. Принято считать, что именно они и привели к его таинственной смерти в 1935 г. Это не помешало его матери повторно выйти замуж за профашистки настроенного журналиста Луиджи Барзини. А на их знаменитой «Вилле Фельтринелли» на озере Гарда обосновался сам дуче. Всё это послужило толчком к росту симпатий молодого Джанджакомо к левому движению. В 1944 году он вступил в партизанский отряд антифашистов-гарибальдийцев, а после окончания войны и в ряды Коммунистической партии, став одним из главных спонсоров движения. Любопытно, что по совету её вождя — Пальми́ро Толья́тти, он начинает собирать библиотеку по истории и теории социализма и рабочего движения, которая затем перерастёт в Институт, а затем и в «Фонд Фельтриннели». Сегодня в нём хранится около 200000 редких и современных книг, обширные коллекции газет и периодических изданий (включая флаг «Парижской комунны»). По этим материалам Джанджакомо выпустит несколько брошюр, пока в конце 1954 года не создаст в Милане издательство Giangiacomo Feltrinelli Editore, первой опубликованной книгой которого станет автобиография премьер-министра Индии Джавахарлала Неру. А первой книгой, принесшей издательству мировую славу станет «Доктор Живаго» Б. Пастернака, выпущенный в 1957 г. Но этой публикации сопутствовало невероятное число политическмх провокаций, спекуляций и интриг, поскольку в СССР было принято решение: не допустить его издания. Секретарь Союза Писателей СССР — Сурков («эта гиена в сиропе» — скажет о нём Фельтриннели) приедет к нему, якобы с требованием от имени Пастернака, остановить печать. Это при том, что Фельтриннели через своих корреспондентов постоянно поддерживал с Пастернаком связь, и КГБ, конечно, об этом знало. Но это цветочки. Ягодки появятся тогда, когда начнётся давление на него через Тольятти. А через год, когда Пастернак уже получит за неё Нобелевскую премию, Джанджакомо оформит свои отношения с Инге. Так что, все дальнейшие события будут происходить уже на её глазах. В своём интервью (Московский «Метрополь», май, 2013) она скажет: «Доктор Живаго» изменил в мире многие представления об СССР. Но что больше всего потрясло в том скандале меня — любому Кеннеди или Рузвельту было по большому счету плевать, что там пишут в книжках, поскольку книжки ничего не решают. А в Советском Союзе правительство искренне опасалось книги. Понимаете, неважно, Пастернак это или кто-то другой, книга сама по себе имела огромное значение, на умы влияла!» Юношеское восхищение Советским Союзом, особенно после событий в Венгрии, у Джанджакомо уже давно прошло, но последние события не давали ему покоя.

Ведь издательская работа — это был его бизнес, и он не понимал, как коммунистические партии могут диктовать ему — книги каких авторов он может издавать. И он выпускает Пастернака, и покидает партию. Тольятти, унизительно заискивая перед «старшим братом», позже будет бесконечно лгать, что это они исключили его из своих рядов. Вы можете себе представить, чтобы из какой— либо партии или общества был исключён его главный спонсор? Но самое страшное в этой «пастернаковской» истории будет то, что после этих событий «Джанджи» станет искать пути изменения мира более радикальными методами, и начнёт субсидировать европейский терроризм и «красные бригады», что в конечном итоге и приведёт его к гибели. Но не будем забегать вперёд. В начале 1960-х кубинский лидер Фидель Кастро решил написать свою автобиографию, и искал издателя, который сочувствовал бы его идеям. В 1964 году он пригласил Джанджакомо и Ингу к себе на Кубу. «В первые две недели Кастро появился только один раз — позднее вспоминала Инге, — … Позже он часто приглашал нас к себе домой. Он жил в простом современном бунгало. На крыше был небольшой курятник и баскетбольное кольцо. В перерывах двое мужчин играли один на один… Джанджакомо произвел на него впечатление тем, что не вел себя подобострастно. Очень богатый, независимый интеллектуал, который хочет изменить мир: он не знал никого подобного… Мы были гостями кубинского государства, но вели себя как в Милане». И они подписывают договор на книгу «Десять лет революции», которая должна была выйти на следующий год на итальянском, но… не вышла по разным причинам. В Гаване они познакомились и с Эрнесто Че Геварой. В ноябре 1966-го Че отправился поднимать народное восстание в Боливии. В апреле 1967-го там был арестован его давний сподвижник — «левый» французский политик Режи Дебре. Фельтринелли, с документами журналиста, приехал его выручать — и тоже был арестован. Допрашивал его лично начальник тайной полиции полковник Кинтанилья. Знаменитого издателя освободили лишь после вмешательства президента Италии. А в ноябре 1967-го Че погиб.

Джанджи издал его дневники (их передал Фидель) и в виде плаката фотографию героя (где Че в берете), которую ему подарил фотограф. Она стала настолько знаменитой, что на данный момент является наиболее тиражируемой фотографией в мире! И её, как и многое другое, тоже подарил нам Фельтринелли.После этих встреч, Джанджакомо начал строить планы об организации в Западной Европе революции по типу и образцу кубинской, поскольку был убеждён, что в Италии произойдёт фашистский государственный переворот. В конце концов, именно это и случится в Греции в конце шестидесятых. А тем временем в Италии на улицах городов разворачивалось противодействие между правыми и левыми радикалами. За одними отчётливо просматривалась поддержка итальянских спецслужб, в которых продолжали работать многие бывшие фашисты, а другие ориентировались на мировое революционное движение.Наступали «свинцовые семидесятые». Левые радикалы противостояли правым, мафия — полиции и радикалам. Взрывы, заказные убийства, перестрелки, вооружённые ограбления стали постоянным явлением в социально-политической жизни страны тех лет. И тогда в 1967 году Джанджакомо уходит в подполье, а всё управление издательством возьмёт на себя Инге, уже успевшая приобрести определённый опыт в новой профессии. К тому времени, в скитаниях Фельтриннели его уже давно сопровождала 20-летняя Сибилла, владелица модного бутика.

А в 1972 г. Джанджакомо погиб в результате взрыва. По данным полиции, он ушёл из жизни в 45-летнем возрасте, при попытке взорвать динамитом опору электропередач близ Милана. Однако, всё это было настолько странно, что до конца своей жизни, Инге будет называть его смерть «политическим убийством». А Евтушенко отзовётся стихом: «Какой была гибель Джанджакомо тайна.\ Прекраснее взрывы романов, поэм,\ и, может, взорвался он и не случайно, \ а чтоб не позволить взорваться нам всем?». Теперь на её плечи Инге лёг огромный труд и ответственность. До этого ей приходилось исполнять в основном представительские функции. Скажем, она присматривалась к многообещающим писателям, а затем устанавливала тесные отношения с Изабель Альенде, Габриэлем Гарсиа Маркесом, Гюнтером Грассом, Дорис Лессинг, Даниэлем Пеннаком; а также с такими доморощенными талантами, как Стефано Бенни, Антонио Табукки и Алессандро Барикко. Ещё, используя опыт работы Парижских и Берлинских литературных салонов, она организовала в Милане свой салон, который произвёл там фурор. Список гостей в нём варьировался от Макса Фриша до Джеймса Болдуина. Теперь ей пришлось одновременно заниматься массой юридических, финансовых, производственных, хозяйственных и организационных проблем, не говоря о руководстве многочисленными представительствами компании в разных странах. Однако, и в профессии, где традиционно доминировали мужчины, она оказалась талантливым менеджером, под руководством которой Feltrinelli отошла от своей традиционно левой ориентации, в сторону публикации книг претендующих на место в мейнстриме. При этом она продолжала верить в то, что книги способны изменить общество, и продолжала оставаться сторонницей левых взглядов, разделяя пристрастия мужа к политизированным авторам, которых именовала «прогрессивными». Но, в отличие от своего более радикально настроенного супруга, Инге смогла каким-то чудесным образом совместить политическую идентичность своей компании с «высоким градусом» коммерциализации. «Она была истинным предпринимателем, который перевел мир Фельтринелли в русло нормализации», — скажет о ней итальянский историк Адриано Проспери. По его словам, владея «особым талантом объединять разных людей», она обладала природной деловой хваткой и умением подбирать первоклассных менеджеров.

Для того чтобы расплатиться с долгами, она резко увеличила число книжных магазинов, доведя их на территории Италии до 110. При этом они были превращены в престижные места, где проводились различные мероприятия: лекции, творческие встречи, выступления музыкальных и театральных коллективов. Тут можно было отдохнуть, попить кофе, заглянуть в библиотечные комнаты, купить безделушки с лондонской улицы Карнаби или просто потанцевать. Впоследствии они станут одной из важнейших итальянских сетей. И здесь идея была не просто коммерческой, а вызовом: сделать книгу необходимой для повседневной жизни (теперь многие из этих мероприятий перенесены в суперсовременный комплекс штаб-квартиры Фонда Фельтринелли). И уже к 2016 г. она сумела превратить компанию Feltrinelli в бизнес с годовым оборотом в 367 миллионов евро, что для такого рода предприятий считалось большим успехом. Её заслуги в развитии отрасли были достойно отмечены во всём мире. Правительства Италии, Франции и Германии наградили её своими высшими наградами. Многие университеты и академии присвоили ей звание почётных докторов. Но самая престижная премия: «медаль Карла Великого» — высшая награда объединённой Европы, была вручена ей 26 мая 2011 года, за уникальный вклад в развитие средств массовой информации, и успехи в формировании европейской самоидентификации. Постепенно она превратилась в культовую фигуру мирового уровня, и даже просто её присутствие в каком либо месте увеличивало его значимость. Скажем, в 1985 году её пригласили посетить праздник трюфелей в североитальянском городке Мурисенго в Пьемонте. Тогдашний мэр Франко Феррандо, вспоминает об этом: «Именно она депровинциализировала ярмарку, которая до этого была деревенским событием: Инге привезла сюда ведущих деятелей мира культуры…которые придали ярмарке превосходный размах». С тех пор она стала известной в Италии ежегодной ярмаркой, а Инге «её крестной матерью». Или, когда она в 2013 г. не приехала на Франкфуртскую книжную ярмарку, то в известной газете «FAZ» всерьёз обсуждался вопрос о снижении роли ярмарки в мире, с льстивым обращением к ней: «… госпожа Фельтринелли, мы всегда с нетерпением ждём ваших боа из перьев и замечательных платьев с пайетками, и надеемся, что вы на следующий год снова будете здесь…».

Примерно в это время, где-то в 2000-х, к ней в гости зашла Грация Неру (основательница важнейшего итальянского фотоагентства), и увидев в кабинете какие-то фотографии, заинтересовалась ими. Выяснилось, что это 50-ти летней давности работы самой Инге. И тогда её сын Карло и Неру, к 70-летию Инге, решили выпустить альбом с этими фото. После чего Грация, под названием «Ingefotoreporter», выставила их в Миланской галерее. Выставка просуществовала довольно долго и была показана в сотне итальянских и европейских городов, включая Болонью, Рим, Верону, Берлин и Гёттинген. А в 2013-м, в рамках VII Московской международной биеннале — в Москве, где с огромным успехом было представлено около 50-ти её фотографий. «На свой вернисаж Инге Фельтринелли пришла в фиолетовых брюках, белом боа и ярко-розовых сапогах. Длинные серьги раскачивались на уровне ключиц, а рыжие кудри и дымчатые очки дополняли образ». Одновременно был показан и документальный «Inge Film» — фактически, обстоятельное интервью, которая она дала журналистке Симонетте Фьори. Для многих её зрителей это был увлекательный экскурс в историю, поскольку там были представлены не только её работы в качестве фотожурналистки (Эрнеста Хемингуэя, Пабло Пикассо, Марка Шагала, Билли Уилдера, Анны Маньяни, Симоны де Бовуар, Греты Гарбо и др.), но и фотографии писателей, с которыми она дружила позднее (Генри Миллера, Аллена Гинзберга, Надин Гордимер, Гюнтера Грасса, а также Фиделя Кастро и др.)

Там она дала несколько интервью, в которых пыталась отразить свой взгляд на окружающий мир. Так журналисту «Московского Метрополя» она скажет: «Вот после войны, когда в Италии возникла компартия, она была символом интеллектуального сопротивления фашизму, она дарила мечту. Это и сейчас самая крупная на Западе компартия, только мечты не осталось. В шестидесятых многие интеллектуалы, как и мой муж Джанджакомо, оставили партию, потому что были более левыми, мечтали о культурном возрождении Италии… Теперь мир резко ушел вправо, к обществу сплошного потребления. Упрекать в этом героев шестидесятых годов нелепо: теперешний мир — прямая противоположность тому, о котором тогда мечтали. Все партии, включая ту же компартию, стали очень прагматичными. Идеи обесценились, все свелось к одним деньгам. С распадом Советского Союза и объединением Германии мир расстался с надеждой, что коммунизм поможет изменить мир. Но жить одним потреблением — это тоже путь в никуда. Молодежи необходима мечта, утопия. Звучит, конечно, пафосно, но миру явно нужны новые харизматичные личности. Такие, как Андрей Вознесенский в шестидесятые годы. По крайней мере, в западном мире сейчас их нет…» С такими грустными мыслями уйдёт она от нас 20 сентября 2018 года, в возрасте 87 лет. С ней уйдёт целая эпоха. Уже никогда книга не будет столь популярна, как при ней, а книжный шкаф — главным достоянием домашней гостиной. Мало надежды и на то, что стадионы ещё когда-либо смогут собирать десятки тысяч желающих услышать стихи. Уже никогда не будет великих издателей, которые умели великих писателей сделать великими. Для которых писатели становились друзьями, а литература была живой силой, а не обычным бизнесом. И всё-таки она уходила из жизни с надеждой на то, что «золотой век» книгопечатанья не завершится на ней, а её сын и его поколение сумеют продлить его существование. И потому, даже её уход, издательство решило завершить на оптимистической ноте. На следующий день после ее смерти, все филиалы и магазины фирмы, отдавая дань уважения к ней, на полную громкость включили в своих помещениях мелодию вальс из «Леопарда» Лукино Висконти — экранизации бестселлера Джузеппе ди Лампедузы, впервые опубликованного издательством. Вальс, который она обожала танцевать. И сотрудники книжных магазинов приглашали своих посетителей на танец: «Не надо печалиться. Жизнь, которую так любила их хозяйка, продолжается». Ведь Инге подала нам всем отличный пример того, как нужно жить: легко и счастливо кружась по паркету жизни с ощущением удачи и успеха, с радостью от знакомств с новыми людьми и новыми местами, с восторгом от необычной еды, и знаменитым гардеробом (из-за которого уже было стыдно выглядеть невзрачными), а также уверенностью в том, что мы все вокруг должны вести себя самым наилучшим образом.

Женщиной, достойной того, чтобы её жизненный путь был усыпан пламенеющими апельсинами. Фантастически обаятельной, шумной, вечно улыбчивой и буйной, умной и страстной, яркой в жизни и одеждах, незабываемой для всех кто её знал. Императрицей международного издательского дела и покровительницей великих книг и не менее великих писателей. Как верно написали в объявлении к её выставке: «Человеком, изменившим время». Следует ли дальше нанизывать эпитеты? Достаточно просто сказать: «Она осталась для нас незабываемой Инге Фельтринелли».