И тогда он грозно, при офицерах, спросил, кто я по национальности в действительности, явно торжествуя, что поймал жулика. Я ему сказал, что всю жизнь считал себя евреем, и не собираюсь ничего менять. Тогда он спросил меня о военном билете, на что я ответил, что это не ко мне вопрос, а к военкому Куйбышевского района. После этого мне в военном билете дописали «еврей», а на следующей странице военком написал: «Исправленному в графе национальность «еврей» верить — Киевский райвоенком города Москвы Мальцев.

Армия и я

Очерки моей жизни. Опыт выживания.

Наум Клейман

 «Всегда с евреем очень сложно,
Поскольку очень очевидно,
Что полюбить нас — невозможно,
А уважать — весьма обидно.»
И. Губерман

В Московском Автомеханическом институте была военная кафедра, которая выпускала офицеров по ремонту автотракторной техники. После четвёртого курса нас направили на месяц в Таманскую дивизию. После этого нам должны были присвоить звание лейтенанта. Таманская дивизия — одна из самых известных. Она располагалась в Алабино — в пятидесяти минутах езды от Москвы — и часто играла не последнюю роль в кремлёвских интригах. И ещё, она считалась образцово-показательной. Например, мы видели, как к приезду министра обороны маршала Гречко солдаты красили зелёной краской выгоревшую траву. Конечно, мы были не солдаты, но один месяц мы жили в казарме, и ощущения были не из приятных. Это была незнакомая среда, и надо было в ней жить, а рецепты, как поступать в каждом конкретном случае, иногда приходилось придумывать моментально.

Нам объявили о стрельбах из пистолета Макарова. Погода была отвратительная. Моросил дождь, и дул сильный ветер. Вокруг образовалось много луж. Руководил стрельбами подполковник Авдеенко — мой враг на военной кафедре, который ненавидел меня на животном уровне. Этот месяц был удобным случаем для него поиздеваться. Попасть в мишень было объективно трудно. Первая группа не смогла попасть. Вторая стреляла немного лучше. Я был в третьей группе. Надо сказать, что в школе я занимался стрельбой из пистолета, и у меня был первый разряд. Учитывая сильный ветер, я сначала целился в соседнюю мишень и ждал порыва ветра. Когда ветер сносил мою руку к моей мишени, я стрелял. Ничего лучшего я придумать не смог. Подполковник увидел это и остановил стрельбы. Указав всем на меня (нас было триста человек), он сказал, чтобы все посмотрели, как стреляет этот мудак и добавил еще несколько матерных слов, явно торжествуя. Тогда я направил на него пистолет (он был без патронов) и попросил его повторить, что он сказал обо мне ещё раз, так как я не расслышал. Он перепугался и упал от страха в лужу, попросив меня при этом, убрать пистолет. Я заставил его немного полежать в луже, делая вид, что плохо слышу. Это видели порядка трёхсот человек. После этого случая он обходил меня стороной. Если ты не предсказуем и способен на поступок, с тобой боятся вступать в конфликт, а по-русски — это уважение. Кстати, по результатам стрельб я занял первое место.

За месяц доблестной службы я понял, что армейская служба совсем не для меня. Глубокая мысль маршала Жукова, что главное — это победа, а за ценой мы не постоим, так как бабы ещё нарожают, меня совсем не вдохновляла.

После месяца лагерей мы вернулись в Москву. В это время на советско-китайской границе всё ещё продолжался конфликт из-за полуострова Даманский. Надо сказать, что после арабо-израильской войны 1967 года я совершенно не доверял советским средствам массовой информации. Откровенное тотальное враньё, полная потеря объективности были поразительны. Это как же надо не уважать свой народ. Поэтому всем сообщениям с китайской границы я не доверял совершенно. Но, к сожалению, эти события коснулись и меня.

После окончания четвёртого курса и возвращения из лагерей нам объявили о возможном призыве в армию. Негласно сообщили, что этот призыв для Даманской кампании. У меня было много причин отказаться от этой «почётной» обязанности.

Самый главный аргумент — я был единственным сыном у родителей— пенсионеров. По закону меня не имели права послать в зону боевых действий, но кто в СССР исполнял законы?! Во-вторых, рисковать жизнью ради непонятных мне целей нашего правительства было для меня невыносимо. Я не считал себя идиотом, а они меня таковым — считали. В-третьих, я не был москвичом. Что это значит? Москвич после службы в армии мог вернуться в столицу и искать там работу. Я же не мог вернуться, а должен был сам устраиваться в этой огромной стране, непонятно как, компьютеров тогда не было, инженерного опыта нет, ну, и как искать работу, и где?

Всех блатных (детей разных начальников) освободили от призыва сразу и даже не пригласили на медицинскую комиссию. Система не стеснялась. От института отбором руководил «уважаемый» мною декан. Я попросил родителей прислать необходимые справки и документы. Они уже потеряли дочь во время войны, и сейчас им предлагали рискнуть ещё раз. На медицинской комиссии меня признали годным. У отоларинголога я пожаловался на частые простуды горла, врач внимательно осмотрел горло и посоветовал мне удалить гланды. Когда я ему сказал, что мне их удалили в детстве, он покраснел, но написал «годен». У меня создалось такое впечатление, что, если бы я пришёл без ноги — всё равно написали бы «годен». Я ходил со справками в военкомат, но никто меня не слушал, а справки просто не брали и отказывались подшивать к делу. Ты животное, которое должно слушать и выполнять. Если не согласен, тебя уничтожат. По этой части опыт огромный. Казалось, что ничто меня не спасёт.

На митинге, посвящённом призыву, присутствовали человек двести студентов, а также представители института и военкомата Куйбышевского района города Москвы. Всех кандидатов по очереди вызывали на сцену, и майор из военкомата поздравлял с призывом в армию. Дошла очередь и до меня. Вызвали, и я вышел. Майор поздравил и протянул мне руку. Но я ему свою руку не протянул, а спрятал её за спину. Этого он никак не ожидал и спросил, почему я не дал руку для рукопожатия. Я, так, чтобы все слышали, отчётливо сказал: «Я один у родителей-пенсионеров, а если меня там убьют, кто будет помогать моим пожилым родителям — Вы?» Гробовая тишина в зале, такого ответа никто не ждал. Меня попросили выйти, я повернулся и ушёл. Это была полная импровизация. Можете себе представить моё состояние. Это был вызов системе. Силы были явно не равны. Система должна была меня уничтожить. Но, очевидно, Бог мне помог на этот раз. Они были обычными чиновниками и не хотели для себя возможных проблем, которые могли возникнуть у них в связи с моим отказом служить. Гораздо проще было вычеркнуть меня из списков и забыть, что они и сделали.

Уникальное событие произошло со мной…

Перед окончанием института, в Куйбышевском военкомате Москвы мне выдали военный билет офицера. Я его внимательно рассмотрел только в общежитии и нашёл страшную ошибку: в графе «национальность» было написано «русский». Я немедленно поехал в военкомат к военкому и указал ему на это. К моему удивлению, он проявил жуткую беспечность и спросил меня, мешает ли это мне в жизни. Услышав неопределённый ответ, он извинился, и, сославшись на занятость, ушёл. Так я и остался по военному билету русским. Я и забыл об этом. Прошло много лет, я уже был женат, и однажды получаю повестку явиться срочно в военкомат Киевского района города Москвы.

Ничего хорошего от военкомата в своей жизни я не получал и любви к нему не испытывал, но пришлось пойти. В коридоре меня встретил военком полковник Мальцев с группой офицеров. Не доходя до меня метров пять, он крикнул: «Лейтенант Клейман, вы кто?» Я его спросил, что он имеет в виду. И тогда он грозно, при офицерах, спросил, кто я по национальности в действительности, явно торжествуя, что поймал жулика. Я ему сказал, что всю жизнь считал себя евреем, и не собираюсь ничего менять. Тогда он спросил меня о военном билете, на что я ответил, что это не ко мне вопрос, а к военкому Куйбышевского района. После этого мне в военном билете дописали «еврей», а на следующей странице военком написал: «Исправленному в графе национальность «еврей» верить — Киевский райвоенком города Москвы Мальцев.

Я, конечно, понимаю, что в это трудно поверить, поэтому и прилагаю копии этого уникального документа, которые бережно храню много лет. А ведь какая была возможность стать русским.