Должен сразу сказать, что собираюсь совершить очередную наглость, рассказав о том, о чем надо бы помалкивать. К тому же, с присущим мне самомнением, я перечислю — какие актеры (родом из России) кажутся мне самыми лучшими, достигающими мирового уровня. Но вы спросите, конечно, а кто, по твоему чертову мнению, задает этот мировой уровень?

Артист в объятиях времени

Александр А. Локшин

Посв. Елене К. и Диляре Т.

  Должен сразу сказать, что собираюсь совершить очередную наглость, рассказав о том, о чем надо бы помалкивать. К тому же, с присущим мне самомнением, я перечислю — какие актеры (родом из России) кажутся мне самыми лучшими, достигающими мирового уровня. Но вы спросите, конечно, а кто, по твоему чертову мнению, задает этот мировой уровень?

Отвечу без колебаний: Чаплин и Джульетта Мазина. Наверняка есть и другие, но мне они неизвестны.

Профессиональные российские актеры, достигшие чаплинского уровня (по моему скромному мнению) — это:

Эраст Гарин и Смоктуновский.

И все!

(Михоэлс и Зускин тоже наверняка вошли бы в мой список, но я никогда их не видел, только слышал о них от отца, поэтому про них молчу.)

Других профессиональных актеров такого класса и при этом российского происхождения я не знаю. (Возможно, Диляра Тасбулатова сотрет меня за это в порошок.)

Но зато в своей жизни я дважды встречал людей, которые вовсе не были ни профессиональными актерами, ни даже актерами-любителями, но обладали артистическим даром мирового уровня.

Одним из них был Семен Самуилович Виленский — человек, прошедший Колымские лагеря на общих работах, а потом принимавший деятельное участие в реабилитации моего отца. С.С. Виленский возглавлял историко-литературное общество «Возвращение», объединявшего бывших узников сталинских и фашистских концлагерей.

Я был с Виленским очень хорошо знаком и одно время бывал у него дома чуть ли не каждую неделю… Потом между нами пробежала черная кошка, но незадолго до его смерти мы с ним помирились. (Он советовался со мной, как пригласить Гергиева, чтобы Гергиев на одной из встреч общества «Возвращение» исполнил Реквием моего отца. Но я ничем не мог ему помочь.)

Так вот, Виленский был совершенно гениальным рассказчиком (не преувеличиваю!), но явно недооценивал себя в этом качестве. Помню, что когда я составлял сборник статей, посвященных моему отцу, он надиктовал мне на магнитофон великолепный текст, полный нестандартных оборотов речи. Потом я принес ему распечатку, и Семен Самуилович превратил этот текст в нечто невнятное и такое, что я отказался публиковать. Оказалось, что его собственный необыкновенно яркий разговорный язык ему не нравился на бумаге!

Это была не единственная наша ссора…

Возможно, он заметил, что я довольно скептически отношусь к его собственным стихам (и даже считаю крупной неудачей подборку стихов лагерных поэтов, которой он отдал много сил). Были и другие причины для нашей крупной ссоры (подробности можно узнать у Марины Лобановой.)

Это был человек совершенно исключительных качеств, сочетавший в себе, казалось бы, несочетаемые свойства: детское простодушие и убийственную проницательность…

Кстати, почему он взялся помогать мне и моей матери в деле реабилитации моего отца, а не отфутболил, как многие интеллигенты?

Наверняка имело значение то, что нас рекомендовал ему сын Заболоцкого, Никита Николаевич.

Не меньшую роль, наверно, сыграло и то, что его самого пытались оклеветать, приписав ему авторство каких-то сомнительных текстов. (Здесь прямая аналогия со случаем Елены Боннэр — она тоже вступилась за моего отца и ее тоже ГБ пыталось оклеветать — перед Сахаровым.)

Так вот, Виленский гордился тем, что сам Георгий Свиридов написал один или несколько романсов на его лагерные стихи…

Теперь несколько слов о Свиридове.

Со Свиридовым когда-то дружил мой отец, потом произошла крупная ссора. Но вовсе не из-за сплетни о моем отце (знаю, что Свиридов в нее не верил), а совсем по другой причине.

Как-то раз (году, примерно, в 1955-ом), три музыканта — перечисляю их по алфавиту — Локшин, Меерович (близкий друг моего отца) и Свиридов встретились на улице. И Свиридов протянул Мееровичу палец для рукопожатия…

На этом закругляю свой рассказ о Свиридове.

В двухтысячных (если не ошибаюсь) племянник Свиридова составлял сборник воспоминаний о своем великом дяде и любезно предложил Виленскому в этом сборнике поучаствовать.

Я узнал об этом от Виленского случайно.

Вместо того, чтобы как-то выражать свое восхищение этим замечательным предложением, я прочел ему по телефону несколько выдержек из книги Свиридова «Музыка как судьба», 2002 (1-е издание). Сейчас это издание с моими собственными пометками я не смог найти, поэтому обратился ко второму изданию, стоящему у меня на полке на видном месте.

Вот один из интереснейших отрывков (не помню, цитировал ли я именно этот шикарный пассаж или какой-то другой):

«Судьба коренной нации мало интересовала Пастернака. Она была ему глубоко чужда и винить его за это не приходится, нельзя! Он был здесь в сущности чужой человек, хотя и умилялся простонародным, наблюдая его как подмосковный дачник, видя привилегированных людей пригородного полукрестьянского, полумещанского слоя (см. стих<отворение> “На ранних поездах”). Россию он воспринимал со своим психическим строением, особенностями души, не как нацию, не как народ, а как литературу, как искусство, как историю, как государство — опосредованно, книжно. Это роднило его с Маяковским, выросшим также (в Грузии) среди другого народа, обладающего другой психикой и другой историей.

 

Именно этим объясняется глухота обоих к чистому русскому языку, обилие неправильностей, несообразностей, превращение высокого литературного языка в интеллигентский (московско-арбатский) жаргон. Либо жаргон представителей еврейской диктатуры, которая называлась диктатурой пролетариата. Пастернак был далек от крайностей М<аяковского>— прославления карательных органов и их руководителей, культа преследования и убийства, призывов к уничтожению русской культуры, разграблению русских церквей.

 

Но по существу своему это были единомышленники товарищи в “литературном”, поверхностном, ненародном. Оба они приняли как должное убийство Есенина.

 

Ныне — этот нерусский взгляд на русское, по виду умилительно-симпатичный, но по существу — чужой, поверхностный, книжный и враждебно-настороженный, подозрительный, стал очень модным поветрием. Он обильно проник в литературу, размножившись у эпигонов разного возраста. <…>

… И пробуждения национального сознания они боятся — панически, боятся больше всего на свете.»

Нет, кажется, я читал Виленскому не этот отрывок, а какой-то другой. Может быть, вот этот:

(Речь о троцкистах, встреченных Свиридовым во время президентских выборов во Франции — вторая половина шестидесятых.)

 «… Их [троцкистов — А.Л.] соединяло чувство нац<иональной> солидарности, которое было исключительно сильным, несмотря на прокламируемый ими интернационализм. Под знаменем этого фальшивого ин<тернационализма> гнездилось адское национальное высокомерие, почти нескрываемое презрение к Р<оссии>, ненависть ко всему русскому, имевшему несчастье попасть под гнет этой беспощадной, ужасающей деятельности, от которой мы до сих пор не можем освободиться.»

Не помню, зачитывал ли я Виленскому также вот это:

 «В.Л.Гинзбург читал мне мысли Эйнштейна, весьма посредственные и убогие. Ложь. Бездушие — непомерное, вместо духовного созерцания — ремесленно-научное толкование мира, совершенно плоское, жалкое, пустое.»

Нет, пожалуй, я читал Виленскому по телефону не это. Может быть, вот этот симпатичный отрывок (запись 1989 года):

«Ленинград — саркофаг Русской культуры (целого ее периода). Город вполне еще живой, даже кипящий жизнью до 1914 г. И стремительно разрушенный завоевателями за короткий срок с 1918 по 1922 г. Изгнаны и уничтожены люди — носители культуры и духа нации. Город заселен еврейством, вышедшим из черты оседлости с юга и запада.»

Или, может быть, я как-то неловко прочел вот этот отрывок:

«[Эдисон] Денисов и другие атеисты-авангардисты-космополиты — противны своею наглостью и злобой, но не так страшны, как авангардисты-сионисты. Первые хотят иметь преимущество быть выше других, выше всех, талантливее и т.д.

Вторые — хотят истребить сами корни любой национальной культуры как инорелигиозной <…> Тут бьют изо всех орудий и критики, и исполнители, и сочинители, и газеты. Организованность, солидарность, цепкость, спаянность, военная дисциплина. Стереть с лица земли не только русское государство, но и само понятие о нем. Обыкновенный геноцид.»

Реакция Виленского была бурной. Кажется, он отказался от участия в сборнике, посвященном памяти великого человека. Вот так я, видимо, того не желая, подложил свинью в историю музыки, в чем чистосердечно признаюсь и раскаиваюсь. Может быть, я читал с какой-то неправильной интонацией?

Мне было удивительно сознавать, что я, со своим ничтожным жизненным опытом, мог оказать влияние на такого бывалого старого лагерника… И не просто бывалого человека, а еще к тому же гениального рассказчика, чей актерский дар не был замечен режиссерами и прочими театральными специалистами.

Ну вот, я покаялся, и моя заметка подошла к концу. Но все-таки я хотел бы сказать еще об одном человеке, не ценящем своего необычайного актерского дара — о Елене Кушнеровой. Я объясняю ей, что она с легкостью заткнула бы за пояс Джульетту Мазину, если бы только захотела, а она не верит.

На этом все.

19 авг 2023