Михаэль Верник: Из цикла «Осколки в сердце»

Тут дверь на этаж отворилась и в коридор ступил советский офицер. Он показался всем гигантом, этаким каменным гостем. Вошёл, неумолимый как судьба, и все затихли. Не было смысла продолжать поиски схронов и спасительных уголков. Все поняли, что они как на ладони у этого строгого командира и концлагерное прошлое совсем не прошлое, а, в лучшем случае, будущее, если настоящим не будет смерть.

Михаэль Верник

ИЗ ЦИКЛА «ОСКОЛКИ В СЕРДЦЕ»

Перемещённая

«Чтоб ты знал, моя мать была убеждённым членом компартии. И не рядовым», — сказал мне ни с того, ни с сего пожилой пациент — религиозный выходец из Румынии. Оказывается, там у него было светское детство, сдобренное коммунистическими догмами, что роднило его со мной и вызывало интерес к истории его матери — партийной активистки.

«Так вот, — продолжил он, — мать мне рассказывала, как в один из дней еврейская девочка из бессарабского местечка обратилась истовой коммунисткой.

Это было в конце мая сорок пятого, когда освобождённые из концлагерей превратились в «перемещённые лица» и страны-победители стали тасовать их между собой в соответствии с зонами влияния. Так моя шестнадцатилетняя тридцатикилограммовая мама оказалась в Черновцах, где её и таких же доходяг подруг разместили в пятиэтажке общежития. В первый же день всех перемещённых призвали громкоговорителем на построение во дворе. «Акция, акция», — прокатилось среди человекотеней знакомое по гетто понятие. Все, не сговариваясь, поспешили на верхний пятый, в поисках спасительных закутков на этом дарящем ещё несколько минут свободы последнем этаже.

Снизу слышался грузный топот, а наверху продолжались отчаянные метания под безнадёжный рефрен: «Акция, акция».

Тут дверь на этаж отворилась и в коридор ступил советский офицер. Он показался всем гигантом, этаким каменным гостем. Вошёл, неумолимый как судьба, и все затихли. Не было смысла продолжать поиски схронов и спасительных уголков. Все поняли, что они как на ладони у этого строгого командира и концлагерное прошлое совсем не прошлое, а, в лучшем случае, будущее, если настоящим не будет смерть.

Офицер заговорил… И моя мать стала враз коммунисткой. Потому что в одночасье поверила — это самый правильный строй, раз при нём еврей может стать полковником, как этот офицер, обращающийся к ним на идиш.

Ну, не смешно ли?» — совсем невесело закончил он.

Улыбка мамы

Женщина открыла глаза, улыбнулась, сказала: «Сервус, папА!» — и снова уснула. Заглянул её сын. Попросил разрешения вкатить инвалидное кресло из комнаты ожидания. Вкатил, законопослушно направился к выходу, ожидать окончательного пробуждения матери после наркоза. Уже в его спину я спросил: «А что означает «сервус»? И почему «папА?»»

Спина замерла. Он обернулся ошеломлённый:

— «Сервус» — приветствие, принятое в нашей семье. А почему ты спросил?

— Это твоя мама сказала мне едва проснувшись.

— Мама? Сказала?! Господи, да она уже лет шестьдесят кроме жалоб ничего не произносит. Жалобы, стоны, вздохи, плач. Так и живём.

— Знаешь, она ведь мне улыбнулась.

— Улыбнулась?! — мой собеседник, пожилой мужчина, заплакал, — Я не видел улыбку мамы с детства. Война догнала её в пятидесятом, вскоре после моего рождения. Депрессия. Да ты ведь сам знаешь, если бы не эти ежемесячные процедуры электрошока, она бы уже прекратила есть совсем. Слушай, человек, пусти меня к ней, когда она отходит от наркоза. Я хочу видеть мамину улыбку.

— Придёте через месяц, напомнишь. А при чём тут «папА»?

— Белый халат.

— Не понял.

— Её отец, мой дед, был врачом в Будапеште. В сорок четвёртом всю семью отправили в Освенцим. Вышла оттуда только она одна. Видно, просыпаясь после наркоза, она думает, что ты, это её отец.

Через месяц я дождался её ровного дыхания, ритмичного биения монитора, скрыл под простынёй предплечье с торчащим из цифры «2» лагерного номера венозным катетером (бедняга анестезиолог не нашёл вену в других местах), снял кислородную маску, накинул на сына халат и оставил его возле койки, задёрнув шторку. Через несколько минут оттуда прошелестело: «Сервус, папА!»

25 апреля 2017 года

(продолжение)