Андрей Б. Левин: Старомодные стихи

«Походу, ты, типа, гей? Не?».
«Да не, короче, вот на обложке ж — Гейне!».

Андрей Б. Левин

СТАРОМОДНЫЕ СТИХИ

ЮБИЛЕЙНОЕ. 8 июня 1938…

70
Время прошло, как сквозь пальцы песок.
Что-то легонько стучится в висок.
Френкеля Яна «Старинный вальсок»?
Мамин ли тихенький голосок?
Давней подруги смешной шепоток?
Может, быть, жизни немолчный поток —
радостей тщетных и грусти исток?
Время течет, как сквозь пальцы песок.
Но не подбит ведь последний итог.
Завтра опять посветлеет восток,
солнце согреет новый цветок,
не сколотили еще шесть досок,
пить еще рано «на посошок».
Выдохнуть резко, сделать глоток,
пока мойры прядут моей нити моток,
пока время течет, как сквозь пальцы песок.

75
Я, помню, вам читал стишок.
Там было что-то про песок,
цветок, росток и молоток.
Но строг был общий шепоток:
мол, лишку грусти приволок,
мол, не хотим про шесть досок,
мол, радости дай хоть глоток.
Ну, что ж, пиит усвоил тот урок
и новый накропал стишок:
Время, конечно, течет как песок,
но не печалься особо дружок.
Ведь не течет же пока тот песок
на тротуар из прорехи порток!

80
Я написал опять стихи,
но их читать не стану вам,
хоть не были они плохи.
Чего уж там, чего уж там!

В них было до фига тоски,
аж слез туман мешал глазам.
Зажалось сердце, как в тиски.
Чего уж там, чего уж там!

А ведь унынье — смертный грех.
Вот посмотри по сторонам —
тебе совсем не хуже всех.
Чего уж там, чего уж там!

Прекрасна жизнь, хоть полосата.
Грустить пока не стоит нам,
Давай-ка, примем по чуть-чуть на брата.
Чего уж там, чего уж там!

85
Андрей!
Тебе с тобой не очень повезло —
обычный, в общем, смертного удел.
Помянут будешь ты тепло иль зло?
Неведомо. Но ты пока себе не надоел.

Быть хорошо б храбрей, добрей, мудрей,
упрямей в завершеньи дел…
Но был бы то совсем другой Андрей.
А ты пока еще себе не надоел.

Себе не надоел — не велика заслуга.
Всему на этом свете есть предел.
Тщись, чтобы в глазах у сына, внука, друга,
не угадать: «****ь! Как ты надоел!»

СТИХИ ИЗ КНИГ ПРОЗЫ

Из книги «О том, чего уже больше нет»

Интродукция

Жаль, но чужая душа — потемки,
а своя тоже мрак и туман.
Дневников не читайте, потомки —
там обман или самообман.

Не читайте ничьих мемуаров,
как бы ни был изыскан их слог.
В чуждом прошлом нет авуаров
оплатить ваш сегодняшний долг.

Вроде верно и вроде логично,
да сомненье грызет, как всегда,
мнится все, что трагикомично
превратиться в ничто без следа.

Слово к слову, как в ленте патроны,
строка за строкою, как саней путь.
Ничего, что их не прочтут миллионы,
бог даст, с десяток друзей прочтут.

Да хоть и один-разъедин, и ему,
нет, ничего не скажу, пока
он не прочтет. Я это к тому,
что «перо смелей языка».

Эпиграф к главе «Красноярск»
Россию везли в эшелонах теплушек.
Кто ехал на Запад, а кто на Восток.
Полки мужиков, тьмы баб, стариков, детей и старушек —
война гнала тот и этот поток.

Эпиграф к главе «Детский сад»
На дне души — Победы День,
на дне Победы — слез и крови море,
тоски и искренней надежды тень —
в нем сплавлены восторг и горе.
На Дне Победы пляшут и поют. И пьют.
Не чокайтесь только под салют.

Рэп для однокурсников из главы «Целина»
Нас пока еще четверо, и мы — не герои Дюма.
Ну, разве чуть выше среднего чувства юмора и ума.

Моя первая любовь на самом деле была третьей.
Пришлось порядком пожить, чтоб озаботиться этим.
Я не писал стихов, не пел песен.
Я был стиляга, и не был «плесень».
Я плясал рок-н-рол, извивался в твисте,
Я многим нравился, my sister!
Щенком трехлетним я умирал в теплушке.
Своим «Я» я обязан одной старушке.
Я обязан, знаю, еще своей маме,
И безмерно обязан одной юной даме.
Мы познакомились на кафельном полу фойе, на танцах.
Я не сомневался ни разу в своих шансах.
Теперь уже двадцать лет вот вдовею,
Ни о чем не жалел и сейчас не жалею.
Мне сейчас восемьдесят два года.
Может, повезло, может — порода.
Моя первая любовь на самом деле была третьей.
Пришлось порядком пожить, чтоб озаботиться этим.
֍
Помнишь, ты прыгал вверх выше всех с места,
И мяч в площадку вонзал, как нож в тесто.
Помнишь, нравились тебе плечистые блондинки
С глазами светлыми, как весенние льдинки.
Что тебе было наших долгих бояться зим,
Когда у подъезда черный, роскошный, дырявый ЗИМ.
Помотало изрядно тебя по белу свету.
Бог знает куда, не одну проводил ты ракету.
Пел тебе Кучма под спирт и гитару песни,
Ни слов, ни мотива не вспомнить, хоть тресни.
Разве вот: «Я помню, ты лабал на саксе чучу…».
Там была еще рифма, вроде, «…за башлей кучу».
Да, это ведь было в Гурзуфе, а не в пустыне.
Напутал, старый, немного, прости мне.
Сердце тебе проткнула однажды стальная пружина.
Когда б не жена, доктор Бранд и его дружина,
Тебя замотали бы в черный креп.
Не сочинить мне тогда бы веселый рэп.
Скоро, скоро весна, выйдешь на поле,
Улыбнись — правнук будет болеть за «Наполи»!
Не как мы с тобой — всю жизнь за «Динамо».
Ну, вот теперь все, довольно. Замучился прямо.
֍
Мы были юны в то давнее странное лето.
В тот год к Земле подлетала комета.
А небо ночами полыхало багровым светом,
«Необычным полярным сиянием» объяснило радио это.
Но дело обстояло вовсе не так:
Далеко на Урале взорвался «Маяк».
Не весь, конечно, завод, а бак такого размера,
Что откликнулись ионосфера и стратосфера.
Далеко на Востоке и Юге от дома — Алтай,
Это местами довольно красивый край.
Там на чугунке — район Поспелихинский,
В полсотне верст— совхоз Новичихинский.
От него двадцать верст — Мельниково, деревня или село.
В эту даль и дыру на озеро Горькое нас-то и занесло.
Неделю волокли нас с остановками то заправиться, то облегчиться.
В пути уж выяснилось, что кое-кому следует подлечиться.
Нас увозили перед самым открытием Фестиваля,
Не идеально здорова была красавица Мирра, или Аля?
На четвертинке аккордеона вечерами потрясно играл Леша,
Ни на ком из танцоров — ни джинсов, ни тем более, клеша.
Не с тобой же хитрить мне, играть в прятки,
Мы не ходили на танцы, а ходили на блядки.
Это было безгрешно, хрустально прозрачно и чисто.
Так звучит баккара или на девичей шее звенит монисто.
Все лето, не переставая, спорили и острили.
Позже мы никогда уж так честно и вольно не жили.
Давай же надеяться или молиться, чтоб бог, судьба, или природа сама
Сохранили до последней секунды нам это в остатках слабеющего ума.
֍
Пара нар. На них по четыре матраса со спящим на нем.
Еще нет и семи. Кто-то отвратительно громко орет «Па-а-адъем!»
После ночных нег еще хоть бы десять минут поспать,
Орет бригадир, начальник, бугор — надо вставать.
Ты был угловат и резок, вспыльчив, энтузиаст.
Время от времени, но не сильно, это раздражало нас.
Мы перекрытия бетонировали будущей мастерской,
Ты руководил процессом твердой рукой.
Ходил к прорабу ругаться и закрывать за день наряды,
Получал у него для нас нехитрые строительные снаряды.
Рукавицы, лопаты разных размеров, мастерки, другая ерунда.
Только вот тачки с колесом не было никогда.
Всё только таскали. Ничего не катили. Прямо — древние инки.
Цемент грузили лопатами, забивая им рты, глаза и ботинки.
Помнишь кран — переделанный копнитель или стогометатель,
Как пить дать, был недоумок его изобретатель.
На весь механизм ни одного концевика.
Для пуска и останова — только верный глаз и рука.
Чуть подведет глазомер или реакция,
Считай, совершена вредительская акция.
Трос неизбежно соскакивает со всех блоков и скоб,
Вернуть все на место требует времени и нескольких проб.
То-то было радости уговорить тебя за рычаги сесть,
Пока суть да дело — пора на обед, в юности всегда хочется есть.
После ужина и в ожидании вечерних утех —
Споры, разговоры и по любому поводу беспечный смех.
Ты сочинил о моей подруге стихи.
Они и на нынешний вкус мой совсем не плохи:
«Он ее не просто гладит, он монополист,
Ну а я не рифмы ради — сердцем коммунист.
Вижу тут несправедливость, в сердце поражен,
Дайте мне кусок Подруги — я за общность жен!»
Ты у прораба вырвал за лето по семьсот тогдашних на рыло.
На вагон-ресторан на обратном пути их хватило.
Вот и не зря ты смотался в такую даль —
Родина все замечает, ты заслужил медаль.
Теперь пора становиться нежней и перестать спешить,
Чтоб лучше слышать друг друга, видеть. Дышать. Жить.
Москва, 12.04.2020
Эпиграф к главе «Ида»
Забью на все, прощусь со всем,
В лугах букет цветов нарву.
И, пестрый, будет он совсем-совсем,
Как храм, что Покрова на Рву.
Москва, Январь, 2020

Конклюзия

Про свои труды и дни рассказать просто. Про время
сложнее. Особенно про наше время. Почему это так?
В.О. Пелевин, «КГБТ+», 2022

Все сущее не избежит конца,
коль было у всего начало.
Вот и закончена история юнца,
сколь грустно это б ни звучало.

Премудрый заповедал Соломон
ходить «путями сердца своего».
Я этого тогда не знал, но юный охламон,
даже на пядь не уклонялся от сего.

И это-то вплести хотел я в текст,
не так, чтоб было все лишь про меня,
А чтобы был вокруг контекст
столетья, года, месяца и дня.

Приятна похвала, охулка — не беда.
Беда, что, оглянувшись, убеждаюсь прочно:
контекст пропал, нет даже и следа.
Аз, вроде, есьм, и то… не очень точно.
Либезнице. 20.07.2023

Из книги «ЛЁЛЯ. Биография. Дневник 1928–1932»

Послесловие

Плыви, плыви к людскому морю
иконой по воде мной пущенная книга.
И пристань не ищи себе в скептических умах,
но в душах вчуже сочувствовать готовых
иной судьбе, чужому счастью и чужому горю.

Прочитана, закрыта книга. В потемках
чужой души чуть-чуть светлее стало.
Современник пусть теперь сравнит свой опыт
с признаньем сокровенным «девы простодушной»,
не думавшей нимало о потомках.

Плыви же, книга. Полон трюм любви,
надежд, обид, похвал и осуждений.
Твой кормчий на пенсию ушел и в этот раз
на берегу остался. Теперь сама держи свой курс.
Плыви, плыви, плыви, плыви…

Голицыно, 26.08.2019

ИГРЫ СО СЛОВАМИ

В московском метро

Напротив тебя шестеро в ряд,
в руках и на коленях у них гаджеты.
Взглянув в глаза им, ошибешься вряд.
Читаешь ясно: «Ну, и гад же ты!»

Ожидания у Курского вокзала
Ждет-пождет бомж в завокзальном сквере,
когда волонтер суп горячий раздаст.
А тот, разливая, торопится к Вере:
а ну, как нынче она первый раз даст.

В таганрогском автобусе
У тебя-то мамка − мамалыжница,
кашей кормит хлопцев с порта.
А моя вот мама ‒ лыжница,
кандидат в мастера спорта.

Басня Эзопа, Горация,
Федра, Лафонтена, Крылова…etc

Лягушка собралась раздуться до вола размера.
Размер! Был всем известен именно сим вол.
Но, быв, увы, превышена натуги много раз мера,
Её разодрала и превратила в дурости символ.

Солдат и пацан

Народная драма в стихах в одном действии

Действующие лица:
Нянька, 32 лет.
Ребенок, мальчик 2 лет.
Солдат, 25 лет.
Картина первая и последняя.
Ребенок на руках у няньки, орет благим матом.
Солдат входит.
Нянька:
«А вот солдат тебя в мешок, да на закорки!»
Солдат:
«Ишь, что удумала. Я ль из троих нас сыт?
Страшусь за сухари мои, за корки.
А ну, как он в мешочек мой нассыт?!»
Уходит.
Ребенок орет, не переставая.
Занавес.

Пьер де Фреди де Кубертен

Раз в ливень Кубертен замок   ̶
Был, верно, замок заперт на замок.
Тогда зашел погреться в бар он −
берёг, конечно, не себя барон.
Переживал всем сердцем он за МОК.

Прогресс неумолим

Когда-то в хоре тысяч райских птиц пел евин
соловей. Экстаз лирический был в нем лют,
и одинешенька ему внимала Ева много, томно.
А ныне в аду кромешном многотомно
один единственный царит Пелевин,
ему же девы тысячами тысяч внемлют.

Контемпорари арт

Как жажда вожделеет влаги,
как сруб сдвигается от ваги,
как гложет истово глад кость,
искусству надо так отваги,
ей-богу, пофиг^* ему ‒ гладкость.
^* Эвфемизм.

На кладбище

Холод, изморось, посетители редки.
Всё говорили «земля пухом», а лёг ‒ кость.
Скучают потомки, рыдают предки.
Вот вам вся «бытия невыносимая лёгкость».

Актуальный диалог

«Походу, ты, типа, гей? Не?».
«Да не, короче, вот на обложке ж — Гейне!».

Декабрь 1916 года

Блудит и шикует бонтонная знать.
Хохочет, не чует, не хочет и знать,
что уцелеть не удастся ей, коли
не станет святого, «кровавого» Коли.

Квестоэпиграммы

Успех почти что колоссальный,
хотя роман-то кало-ссальный*
* Угадать адресата с трех раз.

Он рьяно призывал народ ко злу…
И, вот ведь, это удалось козлу*
* Предложить не меньше четырех адресатов.

В Аравии поляну топчет игрок по имени Sergej*.
What is the question. Are you, sir, gay?
* Так было написано у него на спине,
пока он играл в Италии.
Напишите правильно его фамилию

Всяк сверчок знай свой шесток
В кампусе браво блуди, ректор.
Грызи, выключив бра, воблу, директор.

Ночной кошмар

Змея, вместившая всё зло мира,
ну, пусть не всё, а лишь ползла,
полна перед очами Господа злом Ира*,
шурша листвой, ползла ко мне, ползла.
* Бытие 38, 5–10

Зоология

Я простой вопрос задал.
Зачем у павиана так зад ал?
Затем, что павианке тот прекрасен,
чей зад, почти как роза, красен.
В рай не заманишь, раз ад ал.

Из истории Древнего Египта
Кабы голос он понизил всего-то, эх, на тон.
Пожил бы еще немножко Эхнатон.

Не куражтесь, дамы, не фертити —
вам далёко всем до Нефертити.

Richard Starkey (Ринго Старр)
Меня на пару лет моложе, а Пола старше, Ринго Старр,
и все еще он юн душою, похоже, что совсем не стар.
Средь сотни лучших он в десятке. Он — superstar.
А вот не пел, и не стучал он в «Back in USSR».

08.03.2020

Почти всегда восьмого марта — пост.
Но съем, пожалуй, рыбку в кляре,
И выпью под привычный тост!
Сердечное спасибо… Цеткин Кларе*.
* См. Wikipedia

Паче чаяния
Пожив достаточно, мы замечаем,
что новым трюкам старый пес необучаем.
А мы чего-то с прежним жаром чаем,
хоть Chivas Regal замещаем чаем.

Одно маленькое отличие и две большие разницы
Каждый вечер, было время, с увлеченьем
занят был я юною гимнасткой.
Годы шли, и с их теченьем
с превеликим отвращеньем
занят я, коллеги, утренней гимнастикой.

КЕНЗЕЛИ

Кензели — множественное число от слова кензель, составленное из немецких слов kennen (знать) и die Zeele (душа). Получается что-то вроде всезнающая или познающая душа. Это слово изобрел Игорь Васильевич Лотарев (1887–1941), известный более как Игорь Северянин, для стихотворного размера им же предложенного. Стихотворение состоит из пятнадцати строк, первая, восьмая и пятнадцатая строки повторяются. Строки рифмуются по схеме abbba ccaca addda. На размер ограничений, по-видимому не накладывалось.

А.Л.
Либезнице, 2023

#1

И.З.Б. и С.К.К.

Я так люблю таинственный роман.
Он то прозрачен, как хрусталь
и наг, а то закутан в тайны шаль.
Сознание режет, как Дамаска сталь,
в нем правда — всё, и всё — обман.
Смеша, печалит, нас острейшее стило,
неведомо, кому во благо, а кому во зло.
Я так люблю загадочный роман.
Пространству изменяет мер число.
Он мне — пленительный капкан,
То ясный полдень, то густой туман.
Рвет и меняет как попало связь эпох.
Герой, конечно, гений, но отчасти лох,
не различишь, что правда, что подвох.
Я так люблю чарующий роман.

#2

Н.Н.Д.

У истинной женщины возраста нет.
Время жестоко, безжалостно, зло —
что не разрушилось, то расползо.
Лишь избранным женщинам повезло.
Помню, под Адамо — кумира тех лет
я с такой танцевал, столько вальсов подряд.
будто у нас был на вальсы подряд.
У истинной женщины возраста нет.
Не скупясь, подливал в шутки я яд.
Поминаю улыбкою жизни рассвет.
Пусть не разгадан смысла жизни секрет,
сонм давних болей, печалей и нег
осел и растаял, как мартовский снег.
У кого-то от времени есть оберег?
У истинной женщины возраста нет.

#3

A.S.R. и М.А.Б.

История есть выдумка! Любая наугад!
Аврелию, себе, то есть, историю придумал Августин,
а русскую — от Нестора, господь знать попустил,
их сонмы до Мединского, его-то уж простим.
Веселые и грустные, нон-фикшн — все подряд
истории придуманы. Что там ни говори,
придуманы Каренина и Эмма Бовари.
История есть выдумка. Любая наугад.
Истории британская с индийской — попурри,
и выдумано ловко, и, вроде, не впопад…
Важнее всего, что важно, что выше всех наград,
вглядевшись повнимательней, в «магический кристалл»,
понять, что с чистой правдою твой вымысел совпал,
и с восхищеньем выдохнуть: «О, как я угадал!»
История есть выдумка? Любая наугад?

#4

C.R.P. (1938–1984) and E.P.T.

«Для многих русских правде есть предел».
Хоть режь ножом и ешь, хоть пей ее кувшином,
надыбал он её на рынке сетевом или блошином,
но русский отмеряет ей предел своим аршином.
А за пределом, мыслим, — ложь иль «беспредел».
Нам больше тыщи лет, живем мы бесшабашно,
но правду знать до донышка нам страшно.
«Для многих русских правде есть предел».
И истину признать мы не хотим — то горькое нам брашно.
Не знать (и не хотеть!) всей правды — наш удел.
Кто руки опустил, кто к небу их воздел.
Когда-нибудь времени бесстрастного рука
разгонит давних умолчаний облака,
и в полноте проявит истину. Ну а пока…
«Для многих русских правде есть предел».