Согласно авторам, «каждое слово в словаре находится в окружении других слов, объясняющих его смысл. Кроме смысловой связи, синонимов и антонимов, имеются ассоциативная связь, связь по звучанию и т.д. В результате ни одно слово в словаре не существует изолированно. Оно находится в окружении всего словаря в целом, поскольку объясняющие слова сами связаны с другими объясняющими словами. Так возникает сложная нейронная сеть языка, в которой о каждом слове можно говорить лишь в контексте сильной или слабой связи данного слова со всеми остальными словами языка…
Некоторые замечания к статье: Владимир Аршинов, Борис Лукьянчук, Анатолий Никольский, Владимир Рубанов, Андрей Шелудяков
«СЕМИОТИКА КОММУНИКАТИВНЫХ ВОЛН «ПОДСОЗНАНИЯ»
Статья под таким названием была опубликована несколько лет назад в журнале «Семь искусств»[1] Ее авторы — не лингвисты, а физики и математики. Поэтому человек, обладающий знаниями по этим предметам в объеме средней школы, являющийся чистым гуманитарием, оказывается в затруднительном положении при ее чтении. Обилие математических выкладок, формул, графиков, физических законов — все это явно «перевешивает» лингвистическую часть статьи. К этому надо добавить, что в списке использованной литературы указаны имена выдающихся ученых математиков и физиков и при этом лишь одно имя ученого лингвиста — Бенджамина Уорфа, но, к слову сказать, он не имел лингвистического образования, а был инженером инспектором по технике безопасности.
Тем не менее статья затрагивает такие вопросы языкознания, которые не теряют интереса и своей актуальности безотносительно к текущему времени, и это дает повод обратиться к ним вновь.
Что является отправной идеей статьи? Как справедливо пишут авторы,
«Лингвистика — это наука, изучающая языки. Главное содержание лингвистики — это теория коммуникаций<…> Мы рассматриваем эту проблему для ситуации, в которой когнитивный аспект коммуникации обусловлен многозначностью языка как такового.
Поэт Семён Кирсанов написал:
Я ставлю сущность выше слов,
Но верьте мне на слово,
Смысл не в буквальном смысле слов,
А в превращеньях слова!<…>
Это очень симптоматичные строки в плане концепции авторов, отвечающие их задаче «приблизиться к чудесным превращениям слова в лингвистике». И неудивительно. Художник (в широком понимании этого слова) в своем интуитивно-образном мироощущении часто прозревает то, что наука будет постигать путем сравнительного знания и опыта.
Ранее Осип Мандельштам писал: «Любое слово является пучком, и смысл торчит из него в разные стороны, а не устремляется в одну официальную точку<…> Итак, за каждым словом стоит какое-то другое слово, и, порождая слово в процессе поэтического творчества, мы всегда находимся в дороге — в дороге парадигматических ассоциаций» [2]
Но об этом феномене поэтического творчества чуть ниже.
Согласно авторам, «каждое слово в словаре находится в окружении других слов, объясняющих его смысл. Кроме смысловой связи, синонимов и антонимов, имеются ассоциативная связь, связь по звучанию и т.д. В результате ни одно слово в словаре не существует изолированно. Оно находится в окружении всего словаря в целом, поскольку объясняющие слова сами связаны с другими объясняющими словами. Так возникает сложная нейронная сеть языка, в которой о каждом слове можно говорить лишь в контексте сильной или слабой связи данного слова со всеми остальными словами языка<…>
Проведём синтаксический эксперимент. Возьмем, например, словарь Ожегова и выберем слово «идея». Вокруг этого слова находятся существительные: понятие, представление, обобщение, отношение, мысль, замысел, задумка, содержание, образ, намерение, план, концепция и т.д.
Вокруг этого слова роятся причастия: отражающее, выражающее, определяющее, включающее, обобщающее, постигающее, связанные со своими глагольными формами: отражать, выражать, определять и т.д.
К этому надо добавить сонм эпитетов: абстрактная, азбучная, банальная, беспочвенная, бессмертная, блестящая, блистательная, богатая, большая, бредовая, важная, ведущая, великая, верная, вечная, вредная, гениальная, главная, глубокая, голая, готовая, дерзкая, дурацкая (разг.), живая, жизненная, завиральная (разг.), захватывающая, здравая, избитая, изумительная, интересная, исходная, конструктивная, кощунственная, ложная, любимая, маниакальная, навязчивая, невероятная, нелепая, необычная, неосуществимая, неповторимая, нестандартная, неясная, новаторская, новая, определяющая, оригинальная, основная, острая, осуществимая, отвлеченная, отправная, перспективная, плодотворная, полезная, предвзятая, прекрасная, преступная, прозрачная, расплывчатая, реальная, руководящая, самобытная, самостоятельная, свежая, светлая, серьезная, смелая, сногсшибательная (разг.), стоящая (разг.), сумасбродная, сумасшедшая (разг.), творческая, фантастическая, хорошая, центральная, четкая, экстравагантная, эпохальная, этапная, ясная и т.д. (см. «Словарь эпитетов русского языка»).
Это позволяет создавать сообщения в виде сотен осмысленных предложений с различными когнитивными оттенками смысла».
Прошу прошения за длинную цитату. Что здесь интересно? Выделим следующие слова:
«В результате ни одно слово в словаре не существует изолированно. Оно находится в окружении всего словаря в целом, поскольку объясняющие слова сами связаны с другими объясняющими словами».
Эти высказывания перекликаются с идеями классика теоретического языкознания В. фон Гумбольдта (1767-1835).
По утверждению Гумбольдта, в языке нет ничего единичного, каждый факт языка надо рассматривать в его связях. Язык представляет собой единое целое или систему, а не хаотичное скопление единиц, перечень слов и морфем.
Основную задачу языкознания Гумбольдт видел в выяснении связей между словами или «распознавании связующих язык нитей».
«Только таким образом, — писал он — можно проникнуть в словообразование, в эту «самую глубокую и загадочную сферу языка».
В этом плане он придавал особое значение изучению древних языков, ибо, по его словам, «действительно первоначальный, чистый от чужеродных примесей язык на самом деле должен бы был сохранять в себе реально обнаруживаемую связность словарного состава <…> Словарный запас представляет собой единое целое, его единство основывается на взаимосвязи опосредственных представлений и звуков, обусловленной родством понятий»[3]
Казалось бы, речь идет об одном и том же: о связности словарного состава языка, но то, что подразумевал Гумбольдт под этим, существенно отличается от интерпретации авторов статьи. В примере, который авторы приводят(слово «идея» и множество слов в окружении его), они усматривают связность словарного состава. Но можно ли так назвать этот подбор слов? И о каких «чудесных превращениях слова» можно говорить, опираясь на этот пример? Этот пример даже «приблизиться» к ним не дает.
По Гумбольдту, сущность звуковой и смысловой связности слов основывается на том, что сравнительно небольшое количество корневых звуков, на которых базируется весь словарный запас, при помощи аффиксов (от лат. affixus «прикреплённый») и модификаций приспосабливается к обозначению все более определенных и все более сложных понятий [4]
(В семитических языках, как например в иврите, характерным для словообразовании является изменение состава и порядка гласных внутри слова, что придает слову новое значение и смысл в той или иной мере родственный первому: עמוקамок — глубокий, עומק омэк — глубина, עמקэмэк — низменность, долина).
В отличие от этого, в приведенном выше примере все слова — и синонимы, и антонимы, и причастия, и эпитеты (!) — берут свое происхождение от разных корней.
Остановимся на этих различиях во взглядах, касающихся связности словарного состава. Почему это так важно?
Дело в том, что Гумбольдт исходил, как выше говорилось, из особенностей построения древних языков, касался, можно сказать, истоков языкотворчества в отличие от постулатов авторов. А в древних языках слова, означающие разнородные понятия, сплошь и рядом восходили к одному и тому же корню.
Как отмечал Гумбольдт, «язык делаварских индейцев, а также некоторые американские языки с одним единственным словом связывают такое число понятий, что для выражения их нам понадобилось бы несколько слов».
В языке австралийского племени аранта одно и то же слово ngu обозначает корни водяной лилии, скрытые под водой; спящих людей и сон; кости человека (невидимые, как и подводные корни) и вопросительное местоимение, относящееся к человеку, не видимому для говорящего.
Аналогию этому способу словотворчества можно видеть в древнееврейском языке, в котором слова: бровь, спина, обод, насыпь, курган, бугор, загорбок обозначаются одинаково — «габ». Основание для объединения этих слов в одно корневое гнездо видится в их сходстве по признаку «дугообразности» (О.Н. Штейнберг).
Даже слова противоположные по значению(антонимы) происходили от одного и того же корня. Так, латинское sacer означает «святой» и «проклятый», а слово preces значит «мольба», «молитва» и «проклятие». У греков одинаково обозначаются «грех», «проклятый», но и «очищение от греха».
Это вызывает параллель с ивритом, в котором хэт (грех), хотэ (грешит), а мэхатэ (очищает) и хатат (очистительная жертва) представляют группу однокоренных слов.
В этой дихотомии слова можно видеть общую тенденцию, характеризующую языки доисторических времен.
Со времени возрождения иврита в его словарь вошло много новых слов, среди которых значительную часть составляют слова, образованные, так сказать, по архаическим «лекалам», в частности, противоположные по смыслу слова связывает одноименный корень: типуль (уход, забота) и тапил (паразит), раав (голод) и раавтан (обжора), hаараца (поклонение) и арицут (тирания), мэсупак(удовлетворенный) и мэсупак(сомневающийся ), маскир ( сдает в аренду) и сохэр (снимает) и пр.
Или взять образование эпитетов. В том примере авторов статьи приводится огромное количество — «целый сонм» — эпитетов к слову «идея». Ничего удивительного в этом нет. Но все эти эпитеты с одинаковым успехом можно применить и к другим словам.
Что касается древних языков, то как показывают исследования замечательной русской ученой О.М. Фрейденберг, необходимым условием образования эпитетов в древних языках было генетическое тождество двух семантик: предмета определяемого и определяющего его, что принимало форму тавтологии(типа «масло масляное») — этого древнейшего способа словообразования. Иначе, определение тавтологично предмету, оказывается той же его сущностью, только перешедшей с имени существительного на роль определения или прилагательного. [5]
Опять обратимся к ивриту. Как отзвук этого древнего способа образования эпитетов, можно рассматривать, то, что в иврите предмет и его признак имеют общую языковую основу, т.е. «признак мыслится вместе с субстанцией» (О.М. Фрейденберг). Это говорит о связи определения с той семантикой, которая заключена в определяемом им предмете.
Например: сакин (нож)и мэсукан (опасный); кэтэм (пятно)и катом (оранжевый); хома (стена) и хум (коричневый); еракот (овощи)и ярок (зеленый), мара (желчь)и мар (горький), цамик (изюм) и цамук (сморщенный), балут (желудь)и болэт (выпуклый), адама (земля) и адом (красный), цаним ( сухарь) и цанум (тощий), църиах (минарет) и цархани (визгливый) и т.д.
Более того, в некоторых случаях можно видеть, как иврит сохраняет и самую древнюю форму, когда существительное употребляется без его изменения в качестве прилагательного или определения, например, слова «козел» и «косматый» обозначаются одинаково саир.
Сказанное выше как бы является иллюстрацией к тому, что Семен Кирсанов выразил в столь емкой фразе: «Смысл не в буквальном смысле слов, А в превращеньях слова!» Это созвучно и вторит высказыванию Мальдештама о многозначности или семантической поливалентности слова, о чем говорилось выше.
В определении самого поэта его мировидение: это «…всего живого // Ненарушаемая связь» (О.Мандельштам). Или иными словами, «вневременное рассмотрение мира как комплексной системы взаимосвязей», по выражению Б. Успенского, исследователя творчества поэта.
Таким образом, можно говорить о том, что сознание поэта архетипично.
Борис Успенский пишет, что обращение «к эмбриологическому опыту», возвращение назад — это для поэта возвращение к первоосновам языка, а в конечном счете и к первоосновам бытия»[6]
В плане этого «поэтическое творчество … есть восстановление онтологических связей, скрытых в языковой материи». В нем «восстанавливается первозданность «слова, как такового», первоначальная нерасчлененность его смыслов: слово предстает, так сказать, в его эмбриональной сущности, как пучок потенциальных возможностей, которые и раскрываются в поэтическом творчестве» (Б.Успенский).
Это сближает поэтический язык с древним словотворчеством, в котором слово обладало гораздо большей семантической емкостью, чем это представляется нашему сознанию, о чем мы писали в прежних своих статьях.
И здесь мы вплотную подошли к вопросу: с чем связаны такие особенности древнего словообразования? Что значит «связующие язык нити», о которых писал Гумбольдт и которые лежат в основе единства словарного состава языка?
Язык сопутствует мысли, и древнее архаическое словообразование неотделимо от древнего мышления. Говоря о своеобразии архаического мышления, Н.Я. Марр указывал на такие основные его черты, как нерасчлененность реального и идеального, вещи и образа, тела и свойства, а главное, неотделимость человека от природы. Это откладывало отпечаток и на древнее языкотворчество, следствием чего были не только иные значения, но и совершенно иные основы словообразования и словоупотребления.
Главная особенность древнего языкотворчества — это характер обобщения слов. На это указывали еще ученые прошлого. Древняя языковая мысль устанавливала такие связи между словами, которые с точки зрения логики, кажутся необычными. В основу этих связей бралось сходство предметов по какому-либо признаку, их образное подобие, внешняя аналогия или функциональное родство. Но самая большая пропасть, отделяющая доисторические языки от языков исторических времен, по словам Марра, заключается в семантике или значении слова.
Рассмотрим группу слов в иврите, связанных единым происхождением и одноименным корнем בקע Только ограниченность формата не позволяет привести все многообразие значений слов, которые являются производными от корня בקע.
Это и «разбить», «расколоть» (о дровах), «расщепать», «рассекать» (о море), «прорубить», «пробиться» (об источнике), «лопаться», «разверзаться» (о земле), а также «ворваться», «вторгаться», «заставить сдаваться», «вылупляться из яйца», «выводить, высиживать птенцов».
Интересно, что в новом иврите от того же корня берут свое происхождение слова בקעбэка (грыжа) и слово הבקעה hавкаа «забивание гола». Почему иврит объединяет эти слова общим корнем? Как можно видеть, новые слова суть производное старых корней. Что касается данного примера, то объединение их в одну группу со старыми словами «расщепление» (бикуа), «прорыв» (hавкаа) идет путем установления связей между ними, можно сказать, по образному подобию.
Благодаря образности, наглядности изображения, присущим древнему языку, мы получаем зримое представление, как о болезненном процессе, связанном с расслоением, прободением тканей в силу внутреннего давления («грыжа»), так и о кульминационном моменте в спортивной игре («забивание гола»).
Таким образом, эти примеры говорят об особенностях архаической семантики, древнего словотворчества, несомненной связи его с особенностями древнего архаического мышления. Но наблюдения ученых, нужно признать, носили разрозненный характер. Требовалось их как-то систематизировать, установить общие закономерности, которым следует процесс словообразования в древних языках.
Ведь проблема словообразования, происхождения слов, о чем идет речь, занимает одно из центральных мест в науке.
Эта трудная задача была решена. Ее решение связано с именем выдающегося ученого психолога Л.С. Выготского, разработанной им теории комплексного мышления. В ее основу были положены экспериментально — психологические исследования, благодаря чему умозрительные выводы ученых прошлого получили научную основу.
Согласно Выготскому, все языки прошли через стадию комплексного мышления. Наглядный пример тому — иврит. Если рассматривать словообразование иврита в аспекте комплексного мышления, то можно видеть, что структура его корневых гнезд находит полное соответствие в разных типах комплексного мышления (подробно об этом в статьях в «Мастерской» и «Семь искусств»).
Что сказать в заключение о настоящей статье?
Статья в целом очень специфичная и требует специальных знаний. Но с учетом вышесказанного, я бы предложила сделать поправку на древние архаические языки, раз авторы ведут речь о связности словарного состава и попытках «приблизиться к чудесным превращениям слова в лингвистике». Но это по желанию авторов.
ЛИТЕРАТУРА
«СЕМИОТИКА КОММУНИКАТИВНЫХ ВОЛН «ПОДСОЗНАНИЯ» Портал Е.Берковича «Заметки по еврейской истории» Журнал «Семь искусств» https://7i.7iskusstv.com/y2020/nomer8_9/arshinov/
- Мандельштам О. В книге Б.Успенский «Поэтика композиции» Санкт-петербург Изд.»Азбука» 2000,с.319,320
- Гумбольдт В. Избранные труды по языкознанию.-М.: Прогресс, 2000, с.112
- Там же, с.113
- Фрейденберг О. М. Миф и литература древности. — М.:Изд. Фирма «Восточная литература», РАН, 1998,с.241
- Успенский Б.А. Поэтика композиции. М.: «Азбука», 2000, с.321,322
Убедительно.
Абрам Торпусман: 22.01.2024 в 17:54
Убедительно.
________________________________
Спасибо.