Командир решил не терять времени зря, ухлестывая за кем попало. Тем более, первой же встреченной павой оказалась главная из Слав, как ее там, Святослава, что ли. Игорь под самым наиважнейшим нулевым номером крякнул и ринулся в атаку.
КАШЕЛЬ ТОГО, КОГО НЕ ДОЛЖНО БЫТЬ В ПРИРОДЕ
Лукоморья больше нет…
В.С. Высоцкий
— У-тю-тю, мое солнышко! — Баба-Яга вся растворилась в своей улыбке. — Ах ты, моя красавица! — Надрывалась старушка, вытянув губы. Она буквально светилась от восторга и удовольствия.
Илариапа недоверчиво взглянула на крошечное уродливое существо с синим лицом, на котором глазки были закрыты в щелочки из-за мощного рёва, рвавшегося из несоизмеримо огромного квадрата разверстой пасти. Хвост нелепого создания бился в одной руке Кощея, вторая же шлепала новорожденную сзади. Сам Кощей, морщась от солнечного света, с гордостью улыбался и хрипел своим противным простуженным фальцетом: — Вот это да! В нашем маленьком обществе новый гражданин! — Костюша, видимо во избежание ошибки, блеснул очками куда-то под хвост новорожденной. — Точнее, гражданка. Поздравляю всех!
Ляп гордо молчал. Только, построив хвост торчком, шлепнул им по воде, а, в заключение, скорчил презрительно-удивленную мину. Баюн, наоборот, выразил свое отношение к произошедшему без никаких рож, зато завопив дурным мявом: — Это что! Вот у меня был первенец!
Баба-Яга одновременно с Кощеем зашикали на него с двух сторон, но котяра, ринувшись советовать, не унимался, лишь настойчиво требовал от молодой матери: — А ты облизывай, облизывай, лучше будет.
— Что там облизывать, — недоуменно думала русалка.
— Младенцев положено облизывать, — кот гнул свое, обдавая вся и всех жуткой вонью.
— Зачем Это облизывать? — Мелькнуло было в голове у Илариапы, но тут с хохотом рядом возникла и Моревна, вереща: — Ой, какие красивые губки! Смотрите, смотрите, какой чудный носик! А имя уже дали?
Русалка глянула на хвостатый комок, а квадратный рот с высунутым мокрым язычком, без устали суетившимся в каком-то бешеном ритме, так и орал без остановки.
— Неужели этому нелепому крикливому существу еще полагается имя?
Мысли перебил ветер, подсунув несколько волн и имя само собой.
— Шушаваяша, — вот как надо звать новую жительницу морских глубин!
— Вот так имечко, — отозвался Куся, до сих пор хранивший ошеломленное молчанье.
— Ну что, папаша, — прокашлял Кощей, протягивая богатырю младенца. — На, знакомься!
— Я??? Папаша? — Возмутился Игорь-34.
— А кто! Я? — Поднял голос командир. — Или, может, они? — Командный Игорь обвел взглядом полк притихших богатырей: — Тоже мне, ДНК квест.
Илариапа застращалась. Ей почудилось, как кто-то из них вот-вот схватит маленькую русалочку, а она вывернется и выскользнет из неуклюжих лап прямо на песок. Сердце молодой мамы тревожно сжалось и заныло.
Но Куся осторожно и неожиданно твердо взял крошечку и ласково прижал к себе, обладело поглядывая то на дочку, то на товарищей. В его руках Шушаваяша почему-то сразу успокоилась, замолчала… Квадратная пасть захлопнулась, втянув беспокойный язычок… Новорожденная зачмокала губками и немедленно похорошела.
— А она действительно красивая, — умиленно подумала Илариапа.
— Да ты облизывай, облизывай! — Изо всех сил орал, благоухая, Баюн.
— Тоже мне, петушок на палочке, — пробасил командный Игорь.
— Дык… — бедный папочка так и застыл высунутым языком наружу, не зная, кого слушать.
— Ты что там выставил! — еще громче проорал котяра. — Это что по-твоему? Бревно?
На него зашикали.
Куся, наконец, пришел в себя, стряхнул паралич, наклонился и поцеловал крошечный лобик.
— Языком, языком, дурак! — Настаивал котище, вывалив собственный и обводя им пространство для наглядности.
— Это тебе не котенок, — огрызнулся было папаня, но снова наклонил голову к теплому комочку и мгновенно подобрел.
Русалка опять испугалась, что уронит или защекочет. Она протянула к дочери руки. Баба-Яга кивнула: — Правильно. Пора кормить!
Старушка сделала движение к Кусе, намереваясь выхватить ребенка, чтоб передать матери, но Игорь-34, загородив дочурку плечом, сам протянул ее Илариапе, отчего малышка задвигалась, недовольно вереща.
— Надо же, чувствует папулю, — расхохоталась Леда-Моревна. — Или это он на всех женщин так действует?
Мама забрала теплое скользкое тельце и прижала к груди.
— Не так, — умиленно прошептал Кощей. — Вложи сосок ей в ротик.
Русалка инстинктивно почувствовала, как надо. Руки сами сделали все необходимое. Шушаваяша сразу же догадалась, что от нее требовалось, и зачмокала, уже с силой.
Илариапа смотрела, как сосет ребенок, ощущала тепло. Груди было особенно приятно отдавать переполнявшее ее молоко. Быстро возникло сознание того, что любовь к этому существу прочно угнездилась в материнском сердце.
Когда раздался грохот, русалка даже не вздрогнула, а продолжала смотреть в круглые зеленые глазенки дочери, поглаживая и на всякий случай успокаивая девочку, даже не шелохнувшуюся. Никто и не догадался, что внутренне Илариапа вся собралась, готовясь отразить любую напасть.
Грохот продолжался. Вода вокруг лаборатории вздымалась вместе со вздыбившейся землей, в которую, полыхая огнем, откуда-то сверху ворвалось огромное чудище.
— Здрасьте, — взвыл Баюн. — Приехали. Явился, старый подлец… Не запылился, гад.
Чудище еще разок выдохнуло дымный клубок, вздрогнуло с ревом, от которого водяные холмы вокруг взвились, разросшись втрое, а потом разом просели, с силой разбиваясь на мелкие брызги.
Моревна погасла, исчезнув, чтобы через секунду возникнуть над головой чудища. Кощей с улыбкой кивнул богатырям. Те мгновенно испарились, всем полком окружая новоприбывшего.
— Давненько не появлялся, однако, — пригорюнилась Баба-Яга,
— А девственницы-то тю-тю, — мерзко ощерился кот. — Где тут девственниц наберешь?
Шушаваяша чмокнула самый сильный заключительный разок, втягивая финальную каплю молока. Затем, поворочавшись напоследок, закрыла глазки и заснула, пристроившись на материнской груди поудобнее.
Мерзкое животное наладилось обводить взглядом местное население, всем составом ошивавшееся в пределах видимости. Наконец, шкодливый кошачий взор уткнулся в русалку.
— Вот она, единственная, — вперившись в младенца, ухмыльнулся кот.
Илариапа покрепче прижала дочь к себе.
— Успокойся, — приказал Баюну Кощей.
— А мне-то что? — ухмыльнулся кот. — Или я по-вашему похож на девственницу?
— Вот зверь неугомонный, — Агамала покачала головой. Затем обратилась к Кощею: — Как ты думаешь, что ему через столько лет здесь понадобилось?
— А Баал его знает, — спокойно прохрипел Костюша. — Сообщат, небось. В любом случае, он хоть отщепенец, хоть изгой, а все-таки наш…
— Тише, тише, — встревожилась Баба-Яга, перебивая. — Хотя бы по имени не называй. Авось, и поспит подольше.
Но огромная треугольная пасть чудища со скрипом стала открываться. Нижняя челюсть выдвинулась вперед, а потом поехала еще и вниз, потихоньку сползая на илистое дно.
— Ну-ка, ну-ка… — возопил Баюн. — Что-то он не похож на нашего.
Рядом треснуло, взвизгнуло. Наконец, раздался хохот Моревны и ее сообщение не замедлило: — Костюша, а это не наш Змей Горыныч! Я вообще не пойму, что это.
Мягкий, неопределенного серо-бурого цвета, язык чудища, почему-то бугристый, даже какой-то ступенчатый, вывалился следом за челюстью и шмякнулся в ил, откуда, вместе с брызгами воды и водоросли, вспорхнула целая стайка встревоженных каракатиц, медуз, морских звездочек и еще чего помельче.
Не успела у Илариапы, как следует, завязаться икотка, по чудоюдному языку скользко и стремительно стали спускаться двуногие фигуры, отдаленно похожие на богатырей, но в странной одежде.
Змей же, который не Горыныч, изрыгнув и выплюнув группу двуногих, втянул язык и захлопнул пасть, будто выполнил основную задачу, а теперь решился на заслуженный отдых.
— По алфавиту! — скомандовала одна из фигур, и началось представление.
— Бронислава!
— Владислава!
— Вячеслава!
— Изяслава!
— Мирослава!
— Мстислава!
— Ростислава!
— Станислава!
— Ярослава!
— Святослава приняла! — отрывисто пролаяла первaя и снова скомандовала: — На сушу! — Вслед за приказом прозвучал призыв: — Гипербореи, вперед!
— А вот и девственницы! — даже шумнее, чем обычно, обрадовался кот. — Только я чего-то не допонимаю: он их лопает или, наоборот, выблевывает? Или они еще к тому же и не девственницы?
— Тоже мне, рвотный порошок, — недоуменно хохотнул командир богатырей.
— Интересненько, — процедил Баюн.
— Что за бабский легион? — Размышлял вслух главный Игорь. — И с какой стати они гипербореи, когда гипербореи — это мы?
— Сейчас начнут вводить новый порядок, — глумливо пообещал котяра.
— Чаго? — протянул Куся и стал сокрушаться: — Вот не успел я рассмотреть, они хоть красавицы или…
— Кому что, — понимающе высказалась Агамала.
— Перво-наперво затребуют, кто чистокровный гиперборей, а кто… — издавая тяжкую арому, промявкал сказитель.
— Мало что они затребуют, — наивно перебила Яга. — Так мы и сознались.
— Тоже мне, уравнение с неизвестными, — хмыкнул главный витязь.
— На свой нос посмотри! — Баюн гаркнул, перекрикивая воина. — Кому нужны твои признания!
— Небось сами вычислят, — не стал спорить командный Игорь, но все же скорчил презрительную мину: — Кто гипербореее.
Бедная Агамала заметно скисла, как скисала всякий раз при любом упоминании о носе.
— Причем тут… — наконец, подал кашель Кощей.
— Кровь-то ни причем, — рассудительно согласился Баюн, — да только все именно с породы и начинают. Я имею в виду, Хомо Сапиенс… Неандертальцы, к примеру, до этнических корней не дошли, не осилили даже квадратных. Так что, — кот саркастически заржал, как будто был не котом, а лошадью: — Гиперборей гиперборею рознь! Или же — а я вам тогда кто!
— Тоже мне, гиперборей, — хмыкнул главный богатырь. — Без кошачьих разберемся.
Баба же Яга опять пригорюнилась, вспомнив милых и ласковых палеоантропов, какими правдолюбивыми и покладистыми, невзирая на чьи бы то ни было носы, являлись мужчины до того, как на планете воцарились злющие, хитрющие, коварные и чересчур агрессивные Сапиенс.
— Так ведь их истребили, — встряла Леда, молчавшая до сих пор, даже без обычной своей смешинки.
— А я тебе о чем! — Баюн разошелся не на шутку и отвратная вонь из открытой пасти сделалась еще сильнее и еще ядренее.
— Вы как хотите, а я в разведку, — сообщил Ляп, после чего, вильнув хвостом, исчез в глубинах океана.
— Диспозиции не понял, — протянул командный Игорь. — Если эти направляются на сушу, то какая разведка там. — Игорь кивнул куда-то в стихию и прибавил. — Тоже мне, дрон-беспилотник.
— А я с другой стороны зайду, — издалека вывернулся трусливый Ляп.
— Так. — Костюша как будто принял решение. — Ты, — он обратился к русалке, — бери младенца и — туда, в волны… — Агамала, садись в ступу и полетай над этими… девицами… — Кощей надолго закашлялся.
— А вот я пробегусь по бережку, лесом подышу, — расхохоталась Моревна, будто на самом деле втянула в себя воздух. — Пусть меня увидят, пусть за мной побегают… И от бабы-Яги отвлеку внимание…
— Ну, а Игори останутся на военный совет, — заключил ученый.
— А я что же? — недовольно молвил Куся. — Я что, уже не папа?
— А мне? Снова на цепь и в обход дуба, чтоб на гробы не вырубили? — проорал Баюн.
Илариапа поняла, что прятаться в волнах ей вовсе не хочется. Но Шушаваяша зачмокала на груди и русалка, прижав дитя покрепче, одобрительно улыбнулась Кусе. Тот мгновенно выпятил кольчугу колесом и заверил: — Подумаешь, Славы. За дочку любую девственницу уделаю! Похлеще Горыныча вашего… Да и вообще всех баб победю!
— Стоп! — Баюн заорал, будто его осенила новая идея. — А кто-нибудь, кроме меня, вообще заметил, что мы их понимаем?
— Это и смущает, — медленно произнес Кощей, размышляя о чем-то своем.
Все молча ожидали, пока он соберется с мыслями.
Наконец, ученый противно заперхал. После долгой прочистки дыхания, когда никто уже и не надеялся услыхать от него что-либо путное, он молвил, обводя взором внимавших соотечественников: — Они говорят на нашем языке, поэтому… — Костюша еще натужнее закашлялся, шаря глазами по притихшим согражданам, и наконец неуверенно предложил: — А знаешь, Агамала, ты ступу свою попридержи, останешься на совет,,, — Фальцет Кощея дал петуха, превратившись в меццосопрано: — А в разведку пускай лучше Гамаюн слетает… Да Сирин подшумит… Им-то этих… подруг… и понять проще будет.
Илариапа инстиктивно почуяла, что происходит нечто, чего она уразуметь не в состоянии. Она потеснее прижала к сердцу Шушаваяшу и стала внимательно обозревать Игорей. Те как-то странно переглядывались и еще чуднее хмыкали.
— Моревна, — указательный палец Кощея уперся в удалявшийся лучик.
Тот немедленно погас и вспыхнул совсем рядом, в миг превратившись в обычную ряженую цацу, рассыпчатый хохот которой заполнил пространство.
— Ты пока сама проскочи между этими… Славами… Как-нибудь незаметно… — Ученый призадумался: — А, пожалуй, подключи вместо себя Леху со всем его гаремом. Пусть кикиморы пощекочут их, как следует, а Леший поводит кругами… Глядишь, — и расколются… Или хоть повыматываются…
Лебедь вызывающе рассмеялась и резво испарилась, предварительно превратившись обратно в лучик.
— Илариапа, — тяжело позвал Кощей русалку.
Та принялась испуганно икать и поводить плечами.
— Тебе, милая, придется…
— Ты что, с дуба рухнул? — Грозно изрек Куся. — Она же грудью кормит!
— Не волнуйся, — ответил Кощей. — Ничего страшного, если приблизится к… — он запнулся, но продолжал: — Ну, к Чуде-Юде. Пусть посидит там в волне да тихонько наблюдает, кого тот еще выплюнет…
Илариапа было рванула, но ученый догнал предостережением: — Ты гляди там, из воды не высовывайся!
— А как же тогда наблюдать? — сконфуженно подумала русалка, но метнулась по-направлению к Змею Горынычу.
Едва приблизившись к Чуде-Юде, Илариапа обнаружила луч света, выскользнувший из запертой пасти. Луч был похож на тот, который обычно превращался в Леду, но этот превратился не в Моревну, а в молодого мужчину, который на кого-то сильно смахивал ликом, да только русалка никак не могла сообразить, кого именно напомнил ей мужской вариант Лебеды.
Человек обвел пальцем круг, совсем, как делала все та же Моревна, когда хотела вызвать Кощея. Круг, однако, высветил не образину ученого, а образ пожилой, видавшей виды тетки. Та просветленно улыбнулась. Мужчина, который вместо Леды, покашлял и ужасно знакомым голосом, сообщил: — Ну что, Солнышко, пробегусь и я, гляну, что там да где…
Тетка с необычным именем снова улыбнулась и проворковала не то, чтоб неразборчиво но как-то приглушенно. Голосок же ее тоже, между прочим, сильно походил на чей-то, очень родной, только грудной и пониже тоном: — Давай, папусь, жду весточки.
Солнечный лик опять же знакомо хохотнул, треснул и погас, а “папусь” скользнул по волне к берегу острова.
Неожиданно рядом плеснул хвостом Ляп: — Пламя видела?
— Какое еще пламя? — шарахнулась Илариапа.
— А вот такое, — на мордашке Ляпа залоснились веснушки. — Как будто большая чайка из сплошного огня, вылетела — и сиганула прямиком в лес.
— Как бы остров не спалила, — затревожилась русалка.
— Ну и что нам с того острова, — осклабился Ляп и с кривой усмешкой напомнил: — На дубе ты уже вон побывала, — он кивнул на крошечку, сладко зачмокавшую в ответ.
— Надо Кощею сообщить, — предложила Илариапа, не пожелав повестись на провокацию.
— Да я донес уже, — заржал Ляп. — Как ты-то пропустила? А он как-будто не среагировал, между прочим, только пламя то Жар-птицей обозвал, говорит, все ясно.
— Что ему ясно, — подумала русалка. — Что тут может быть ясно…
Пока Илариапа мучительно размышляла над тем, о чем легко догадался Кощей, из головы Змея Горыныча взметнулся и устремился прямо вверх черный вихрь. Молодая мама, испугавшись больше всего за ребенка, нырнула в подоспевшую волну. Ляп с исказившимся от ужаса лицом рванул следом.
Когда они осторожно высунули наружу носы, смерча уже не было, но вместо рассеявшегося тумана вокруг затылка чудища набирало обороты нечто, весьма похожее на ступу Бабы-Яги. Вверх, загребая толстенной оглоблей, торчал крепкий торс чернобородого мужика. Прямо перед ним разрядом молнии и вовсе без круга возникла уже знакомая физиономия Солнышка.
— Не боись, Варвара, все путем, — сообщил мужчина.
— Давай, Черномор! — улыбнулась в ответ тетка с двумя теперь именами. — Успеха тебе!
Ступа с чернобородым рванула к берегу.
— Что за… — ругнулся Ляп.
* * *
Жар-птица влетела в лес. Деревья росли густо и высоко, отгоняя солнце мощными ветвями обратно к небу, чтобы не подпустить зной к упругой высоченной траве, не отдать тем самым ни капли живительной влаги.
Леший Леха цыкнул, призывая грымз к тишине. Те зачмокали росой. Не умели мохнатые бабенки таиться в лесу бесшумно. То перешептывались придушенными гнусавыми голосами, то вдруг находили в самых неожиданных местах нечто смешное и заходились жутким хохотом, от которого у несчастного многоженца начинались рези в башке, то ни с того ни с сего обижались, всегда некстати, а ведь обиды заставляют цепенеть и громко фыркать.
Когда яркий свет залетной гостьи пронзил темную зелень до самой сырой низины, началось все сразу: и оцепенение, и смех с икоткой от страха, и испуганный шепот. Леха снова цыкнул, но порядочно соскучившиеся по хоть каким-нибудь событиям шишиморки уже не смогли замолкнуть, обсуждая невиданное светило.
Леший сунулся было в чистый и ровный бор справа, но тут впереди, прямо в сцепившихся кустах репейника что-то подозрительно шумнуло. Леха двинулся на странные звуки. Он раздвинул колючки и уперся взором в…
Не-е-е-т, это были не ягодицы. Это была огромная мечта кикиморы. Белая, упругая, сочная, — обнаженная задница притягивала к себе, манила до дрожи в коленках. Леха сглотнул, крякнул и, не помня себя от восторга, протянул лапу к восхитительному пейзажу.
Но вместо вожделенной плоти мохнатые пальцы цапнули пустоту, что-то сверкнуло, треснуло, — и великолепный натюрморт рассыпался на мелкие кусочки, которые тут же растаяли и слились с издевательски отблеснувшей травой. Однако, видения на том не закончились. Послышалось перханье, в котором неуловимо сквозило что-то очень ведомое, и взявшийся буквально из ниоткуда хиленький дядька укоризненно прокашлял: — Ты чего?
— А ты чего? — недолго думая, просипел леший и приготовился к бою.
Паршивки, в момент сформировав тесную группу поддержки, заверещали сзади. Леха ткнул кулаком в брюхо ворога, но тот неожиданно испарился, правда, лишь для того, чтобы снова образоваться, только с другой стороны.
Леший надулся. Мало ему было облома? Еще и собственной дурью под дых?
— Погоди, — неожиданно миролюбиво протянул гость. — Тут и так какая-то чушь с настройкой… Не то лес сбивает сигналы, не то этот извращенец снова крутит, да еще транслирует свою эротику…
— К-х-к-то? — тупо переспросил хозяин чащи, обалдело хлопая глазами.
— Да кретин этот, — прояснил ситуацию дядька. — Черномор у нас есть такой… На сексе вконец свихнулся. — После тяжкой гримасы, прибавил для пущего докумека: — Вся борода давно седая, а только глянь на этого долбо… — Говоривший ухватился за собственную бороду, мотнул головой и смолк.
Леха ничего не понял, но на всякий случай сбавив обороты, промямлил: — Ты это… Того.. На лес-то не греши… Лес у нас знатный. — Он шумно потянул носом, почесал бородку и представился.
— Очень, очень приятно, — обрадовался дядька. — А я Кося. Варька так нарекла, этакое производное от Кощея, так и приклеилось. Кося да Кося.
— Ага, — глубокомысленно заявил леший. — Оно как прицепится, будто репей вон… — И Леха кивнул на кусты, с которых и началось знакомство. Затем некстати и, сам не понимая, с какой целью, проинформировал: — А у нас тут Куся имеется.
— Эка на, — заулыбался новый знакомец. — Тоже производное от Кощея?
— Зачем? — Леший обалдело вперился в одну точку, пытаясь соображать. — А сам-то Кощей тогда на что?
— Так. — По виду Коси, пытался соображать и он. Правда, получалось чуть лучше, чем у Лехи. — То есть, ты хочешь сказать… — Кося призадумался. — Ты намекаешь, что здесь существует настоящий живой Кощей?
— Чо намекаю, чо намекаю, чо сразу браниться… — Леха почти был готов надуться, но все-таки, дрожа от обиды, закончил речь: — Не намекал я.
— Ну да, извини, — дядька явно встревожился. К тому же, кашель опять донимал его.
— Вернемся к Кощею, — миролюбиво предложил Кося.
Леший ощутил огонь протеста в своей щуплой груди. В том смысле, что там разгорался и толкал на подвиги уже целый пожар, вроде того пламени, которое зависло точно над головой, угрожая ни в чем не повинным деревьям. Ни к какому Кощею, хоть и главный, возвращаться не задавалось. Наоборот, тянуло вопить, крушить, куражиться и одолевала лихая молодецкая удаль, каковой не проявлялось со времени угарного веселья с предпоследней, самой блажной кикиморкой.
Тут и Кося сообразил или почуял неладное. Он фыркнул, треснул и погас. Сияние над лесом исчезло следом.
С криком “Кудыть, твою мать!” Леха завертелся вокруг своей оси, высматривая обидчика. Подруги сконфуженно заверещали и не к месту пошли морочить вопросами. Оставалось только цыкать.
Леший долго чесал затылок, вымещая на своей же, без того уже всклоченной гриве, грязной пятерней полную опустошенность и несостоятельность. В конце концов, бедняга ругнулся и сделал единственное то, чем обычно и занимался в подобных случаях, поскольку не подводило. Он послал передовой отряд кикимор тягать туда-сюда зловредную неподъемную каменюку, да подальше от постылого перекрестка, да так, чтобы ни одно из трех известных направлений не совпадало с указателем.
* * *
Ступа снова подвела и, как всегда, совершенно не вовремя сверзилась вниз. Агамале стало не до шпионства. Старушка схватилась за рулевую палку, стараясь хоть чуть-чуть тормознуть падение.
Тут же совсем рядом начал плавно съезжать похожий агрегат, видимо, исправный. Крепкий, хотя и тоже давно не первой молодости, мужик подмогнул, поддерживая собственным веслом, тут же и сел рядышком. Агамала с интересом рассматривала спасителя. Тот бодро перепрыгнул бортик и озабоченно сощурился на зловредную кастрюлю спасенной, потом усмехнулся и тяжело уставился на летчицу.
— Не ступа, а порченая инвалидная коляска, — в сердцах воскликнула потерпевшая.
Мужик ухмыльнулся: — Главное, не название, а содержимое.
Баба-Яга взглянула подозрительно, но ни в прищуре, ни в улыбке, ни во всем облике незнакомого пилота не уловила издевки.
— А когда изнутри выглядывает красивая женщина…
Яга озадачилась, по возможности незаметно для престарелого ловеласа, скосить оба глаза на собственный нос, с детства отравлявший ей жизнь, и мысленно стала уговаривать себя не поддаваться лести.
— Черномор, — приятно улыбаясь, поклонился человек.
— Агамала, — представилась внезапно охрипшая Баба-Яга, не заморачиваясь на полном имени-отчестве. Про себя же подумала, сколько ей осталось в той жизни приключений.
— Очень, очень, очень приятно, — проникновенно сознался мужчина. — Ежели желаете, у меня в ступе всегда найдется место для прекрасной дамы…
Баба-Яга недоверчиво хмыкнула. На уме у нее вертелось желание гульнуть, возможно, в последний раз. Сама же напоминала себе о пакостной природе самца, но собственная природа уговаривала плевать на стереотипы и пуститься во все тяжкие, пока еще зовут.
— А ежели торопиться не изволите, — продолжал Черномор с видом отпетого дамского угодника, — то могу попытаться разобраться, так сказать, в причине поломки… Починить… — Он весь изогнулся в своей изысканной вежливости.
— На свалку пора этому катафалку, — буркнула старуха в поиске какого-то скрытого подвоха. — Да и мне туда же… Так что, спешить не изволю… На тот свет разве что… Так всегда успею.
— Ну что вы, — буквально лаская Бабу-Ягу взором, отвергавшим всякие мысли об уродстве, старости и смерти, произнес Черномор. — Я все не могу решиться пригласить Вас на свидание…
— Свидание! — вскричала Агамала, разом отбросив въедливые сомнения.
— Я, видите ли, только что вернулся на эту планету, — изощрялся новый поклонник. — Из дальних странствий, так сказать… Еще ничего здесь не знаю… Время-то прошло, и не пойму, сколько тут веков отскользило…
Яга вздернула бровь.
— Вот и подумал, может, проведете со мной экскурсию… — продолжал Черномор. — по историческим местам, так сказать…
— Да какие уж тут места, — с новой хрипотцей в голосе, вслух раздумывала Агамала, неуверенно делая шажок навстречу неведомому. — Лес сплошной… Болота…
Черномор, тем временем, потеснился, втягивая Ягу в свою ступу, и как бы ненароком обвивал талию свободной от руля рукой, легонько прижимаясь боком.
Старушка окончательно отбросила показавшийся теперь ненужным цинизм. Ступа с увлеченной друг другом парочкой плавно взмыла вверх и поплыла над деревьями, на гравитационном буксире таща следом неисправную.
* * *
Через наблюдения Леды Кощей и командный Игорь рассматривали девиц, рассыпавшихся по острову.
— Как раз то, чего моим воинам до сих пор здесь не доставало, — мрачно поделился соображениями Игорь.
Кощей усмехнулся. Впервые с той поры, как в пределе досягаемости объявилось Чудо-Юдо, на изможденном лице ученого показалось подобие улыбки. Бедного Костюшу замучили тягостные размышления о жизни вообще и своей неприкаянной, в частности. В голове сначала боролись невеселые думы обо всем желаемом, чего не свершилось. Но тут же и пошли всплывать еще более печальные воспоминания о неприятностях, которых зато на его долю довелось с избытком. Память подсовывала события эпохальной давности, которые сознание тщетно старалось забыть. Безуспешными оказались потуги забросить прошлое туда, откуда оно теперь напирало обвинительным валом. А убийственные сомнения терзали душу, как телесные пытки тогда, в Теотчитлане.
С Инквизицией Кощей познакомился, путешествуя по Южному материку, давно потерянному и заново покоряемому в то страшное время. Сунулся в логово неприятеля чисто для сбора информации. Когда повязали несчастного Монтесуму, еле унес ноги и навсегда запретил себе высовываться из лаборатории, невзирая на хитроумные заскоки и взбрыки мирового развития.
Закадычные подруги сработали на славу. Леда отвлекала и морочила проклятых иезуитов, Агамала сносила стены, а особо упертым монахам и головы, пока не нашла-таки, запихнула бесчувственного и уже простившегося со своим бессмертием Кощея в ступу, а затем взмыла вверх и унеслась на глазах обомлевших свидетелей, причем Лебедь ярким лучом с видимыми очертаниями женщины устремилась следом. Тогда же, кстати, какой-то придурок не растерялся и повредил средство передвижения, швырнув вдогонку, прямо в дно, боевой топор.
Как ни странно, холодное оружие попало и в днище, конечно, застряло надолго. Вытащить острие не было никакой возможности даже тогда, когда тянули всем скопом: — Игорь-ноль за рукоять топора, Игорь-один за Игоря-ноль, второй за первого — и так полным составом острова, вплоть до последней кикиморы. Топор еще долго носился над континентами, сопутствуя Агамале во множестве ее путешествий, иногда рождал легенды и мифы. Время от времени топорище шумно билось о края ступы, угрожая свалиться с высоты на первую попавшуюся голову первой попавшейся королевы.
Наконец, в один знаменательный день, старушка едва не потеряла управление, пролетая над высокой яблоней. Ступа чуть не задела макушку, рукоять топора зацепилась за мощную ветку… Отдыхавший в тени дерева молодой физик до конца своих дней благодарил небо за то, что получил по лбу всего-навсего рикошетом, да и то лишь вкусным яблоком. Сам же топор с грохотом и свистом умыкнул в сторону, да и сгинул с той поры навсегда, приземлившись, неведомо куда.
Яга после и убедила Костюшу сделать заповедник невидимым для стороннего взора. Только Моревна время от времени пробегала на глазах у потерявших надежду моряков, да еще редкие поэты и романтики непонятным образом вдруг прозревали и замечали остров, казавшийся им сказочным. А вокруг распространялись слухи о смешливых привидениях и неопознанных летательных объектах.
— Да я-то чего, — продолжал Игорь. — Понятно, мы мужчины, в разы могучее… Сделаем смазливых бабенок… Даже, если и покажут кой-чего…
— Не, не, не, — включился Кощей, отвлекшись, наконец, от тягостных размышлений. — Девиц не трогать, ни в коем случае.
— Почто?! — Игорь, уже возмечтавший о громкой победе над возомнившим и на том зарвавшимся слабым полом, взбеленился.
— Это наши женщины, — мирно объяснил Костюша.
— То есть?
— А то и есть. — Взгляды схлестнулись. — Их, кстати, и творили после вас… — счел нужным поставить командира в известность Кощей. — Стало быть, они более совершенные… Проворнее непременно.
— Ну знаешь, — богатырь покраснел в гневе. — Тоже мне, Ниндзюхи прописные… Может, скажешь, еще и сильнее?
Костюша неопределенно мотнул головой. — Надо бы прежде пронюхать, с чем назад
пожаловали… После стольких лет… Но они определенно наши павы. По-любому, лучше с ними подружиться… Или хотя бы попробовать.
Игорь недоверчиво глядел на Кощея во все глаза, тот же как будто вдруг застеснялся их выражения. Будто старику было отчего-то не по себе да не хотелось выдавать на обозрение какую-то историю, каковую и хранить в секрете казалось уже невмочь. В результате, после некоторой заминки, ученый захрипел и надсадно закашлялся.
Богатырь, однако, являлся товарищем военным, а потому прямым, посему к рассусоливаниям не склонялся. Он в упор глядел на муки Костюши и ждал продолжения. Кощей же, вволю проперхавшись, прохрипел: — Так что, пошли своих… Кусю там, других витязей… Только того, кто Горе, придержи пока… Пусть сначала везучие сведут знакомство… Девиц пообаяют… Разузнают поболе о начальстве… А тогда решим, что дальше. Может, пир горой,,, да на весь наш мирок закатим… Давно сообща не веселились…
* * *
Илариапа не рисковала высоваться на бережок, покрытый травкой, кто их знает, этих залетных красоток. Зато Ляп горел желанием поглазеть на богатырш поближе. Он так и извивался, все норовил подтолкнуть русалку к любимому дубу, вокруг которого шустрые павы затеяли хоровод. Баюн метался, звякая цепью, во все стороны.
Понятно, вертлявый водяной негодник доманипулировался до того, что случайно задел хвостом Шушаваяшу. Та, даром что крошечка, будто едва дождавшись момента, пробудилась и завопила в голос, даже волны вздрогнули.
— А что это за слезки у нас, да такие горькие? — Леда мгновенно сформировалась рядом, но плакать, хоть и сюсюкая, и в шутку, у нее все равно не выходило, а хочешь не хочешь, получался все тот же задорный рассыпчатый смех.
Как ни странно, малышка шмыгнула носиком и почти успокоилась. Рядом, с другой стороны в ту же секунду образовался…
— Папусик? — Илариапа робко обратилась к незнакомцу, вспомнив, как величала его та тётя, с похожим на чье-то лицом, не то Солнышко, не то Варвара.
Папусик подавился собственным перханьем: — Нев, князь морской, тебе папусик.
— А вот и нет, — встрял Ляп и уже пустился было в путаные объяснения о том, кто кого родил, но хохотом разразившись, перебила Леда.
Сам же недоверчиво улыбнулся: — Кося я.
Моревна еще пуще засмеялась, а Кося, снова очень знакомо, зашелся кашлем.
— А вот мой муж тоже… Куся, — пролепетала русалка, то в одну, то в другую сторону поводя плечами.
— Муж поперся в душ, — прокомментировал Ляп и хряпнул по волне хвостом, отчего вода взлетела и разбилась в мелкий град, расшвыряв во все стороны с брызгами медузу и ватагу мелких креветок.
— Кося — производное от Кощея, — проперхал мужчина.
Моревна издала короткий смешок, неотчетливо представилась и очертила круг.
Кося кашлянул напоследок и похожим движением руки обрисовал точно такой же.
— Это неправда! — Завидев бороду в сфере Леды, закричала из своего пространства голова Солнышка-Варвары. Чуть тише, но по-прежнему запальчиво объявила: — Так не бывает!
Морщинистое лицо ученого из круга Моревны потрясенно молчало, стараясь приглушить кашель.
— Тебя не существует, — уже медленно, но вполне уверенно произнесла женщина. — Лишь голограмма… — Вопросительный взгляд в упор. — Тебя не должно быть в природе, — продолжала она в шоке, качая головой. — Можешь даже не кашлять, я все равно не поверю.
* * *
Командир решил не терять времени зря, ухлестывая за кем попало. Тем более, первой же встреченной павой оказалась главная из Слав, как ее там, Святослава, что ли. Игорь под самым наиважнейшим нулевым номером крякнул и ринулся в атаку.
— Здравия желаю, красна девица, — начал он.
— Благодарю, и тебе не хворать, — вежливо улыбнулась та и дерзко хмыкнула: — Какая я тебе девица! Богатырши мы, или как?
— Отчего же… — командир, пусть и сбавив тон, продолжал: — Слыхал я, вас всех Славами величают…
— Вовсе нет, — запальчиво возражала девушка. — Всех по-разному кличут. Меня вот Святославой, остальных — кого как.
— А мы все Игори, — представился богатырь.
— Вы все? Сколько ж вас, Игорей-то?
— Тридцать четыре, отрапортовал командир. — Защитников родины. А вас?
— Да я не считала, — Святослава кокетливо вильнула всем телом.
— Вот я и говорю, — согласился защитник родины. — Самое имечко для витязей, а добрая Слава как раз воину подруга, жена, если можно так выразиться.
Игорь уже почти приготовился поведать новой знакомой свое мировоззрение о назначении сильного и слабого полов, но Святослава перебила его потуги презрительным хохотком: — Да ты никак выражаешься! Между прочим, и я могу загнуть, даже ничуть не хуже некоторых! Можем и силенками помериться, ежели какие сомнения… У нас эмансипация!
Услышав последнее слово, командир понял, что знакомство принимает новый оборот, и презрительно брякнул: — Чтоб я бабу бил? Да ни в жизнь!
— Еще неизвестно, кто кого побьет, — возразила Слава. — Вы, защитники, или мы, покорители…
— Кто к нам с мечом… — начал было Игорь.
— А где ты мечи-то видел? — Святослава лукаво обвела взглядом лесную полянку, где и происходил мирный переговор. — Сроду у нас только лазеры… Ну можем еще и ядерным покидаться… Знаешь хоть, что это такое?
О ядерном оружии Игорь был наслышан. Пугал им Кощей, сколько памяти хватало, сказывал о гибели цивилизации, справившей ужасный конец всему живому.
— Погодь, не бухти, — предостерег он собеседницу. — Не силами тягаться явился к тебе.
— Ну вот и нечего, — миролюбиво пошла та на попятную.
— Той войной чуть всю планету не угробили, — бухнул Игорь. — Только наш заповедник и выжил.
— Ну да, — поддержала Слава. — А мы тогда улетели прочь… Покорять другие миры…
— Тоже мне, Стар-эксплоры… — Игорь усмехнулся: — И много навоевали?
— А дома, как по пространствам ни летай, все лучше, — уклончиво заявила девица. Поглядев по сторонам, прибавила: — Очень красиво… И кислороду… Дышать не передышать…
— Вот видишь, — назидательно пробасил витязь. — Нам с вами не драться надо, женихаться пора. Да и не лучше ли… — он сам хохотнул своим мыслям. — Не лучше ли детей зачинать, чем уничтожать друг друга…
— Ах ты! — Слава почему-то возмутилась. — Не выгорело силой, так ты за сексуальное оскорбление взялся!
На полянку высыпали и другие богатырши, а с ними и Куся тут как тут, затесался промеж со своим духом, охмуряет, как может.
— Эй! — Командир, надменно проигнорировав последний выпад женщины, отчего та вообще взбесилась, присвистнул.
Только тогда Игорь-34 заметил начальство и встрепенулся, будто стал оклемываться от долгого сна.
— Ты что ж творишь!
— Дык я чаго? — Куся завел обычную шарманку: — Я ничаго.
— Забыл, что женат? — Прикрикнул командный Игорь и пригрозил:— Тут на холостяков невест не хватит. Дык я тебе напомню. Папаша.
Славы завозмущались коварным обманом.
— Дык не врал я, — затянул Куся. — Просто не болтал всего, вы ж не интересовались моим семейным положением.
— Нам-то откуда знать? Мы же здесь новенькие.
— А если честно, мы вообще с ней разные люди, — продолжал несчастный супруг на публику свою горькую правду.
— Тоже мне люди, — вставил нулевой Игорь.
Святослава подозрительно вздернула бровь.
— Она вон вечно плавает… Направо-налево… И Ляп при ней опять же… — сокрушался Куся. — А мне-то чаго?
— Да вы не смущайтесь, девочки, — успокоила своих Святослава. — Их тут целая армия, Игорей этих. По батальону на каждую. — Она обернулась к командиру: — И что же, все такие красавцы, как… — богатырша кивнула на Кусю.
— Да гораздо краше этого балабола… с его пахучестью…
Когда примаршировали остальные Игори, тут-то и завелось общее знакомство. Один только Куся надулся, ссутулился, даже растерял свои фимиамы, а потом со скучной миной побрел к жене.
* * *
Кощей и Солнышко внимательно всматривались, изучая друг друга, из высвеченных Косей и Моревной прозрачных сфер.
Наконец, Костюша нарушил тяжелое молчание: — Леда. — молвил он. — Лебедушка моя. Неужели это ты?
— Совсем память, что ль, отшибло? — Упрек вышел желчным. Прорывалась в нем давняя обида. — Дочка я. — Возразила женщина. — Мама умерла. — Варвара хлюпнула носом. — Стало быть, ты мой отец? — И снова твердила: — Так не бывает. Тебя не должно… — Лицо ее сморщилось, очень похоже на Кощея. По щекам катились слезы.
— Я не имел представления о твоем существовании, — убито признался тот. — Я даже не знал, что Леда успела улететь с… Надеяться, что жива, и то боялся. Что это за корабль?
— Все они так говорят, — одновременно донесся с берега крик незаметно появившегося кота. — Вон еще один такой… Папаша…
— Это что же, Баюн? — с восторженным замиранием в голосе, словно не веря собственной догадке, протянула женщина. — Самый настоящий говорящий кот? И он сказки сказывает?
— Ишо и песни пою! — с готовностью выступить, проорал зверь. И незамедлительно взвыл, не дожидаясь аплодисментов: — Во саду ли… — Он вдруг перебил сам себя: — Да что там сказки! Анекдот продать? — Удивляясь тому, что ему пока еще не заткнули пасть, котище зачастил: — Раз выскакивает гиперборей в гиперпространство…
— Не надо, — Варвара, наконец-то, сбросила оторопь.
Илариапа увидела направлявшегося к ним Кусю и метнулась навстречу.
— Папа, — не обращая более внимания на мявы, признала Варвара.
— Ты невероятно похожа на Леду… — Кощеев голос заметно дрогнул. — Лебедушку мою… — Ученый захлебнулся в кашле. Когда к нему вернулась способность дышать, он переспросил: — Так чей это корабль? Черномора?
— Изначала, — кивнула Варвара. — но потом, — ее губа сардонически искривилась, — в результате его сексизма и дискриминации по половому признаку, произошла революция. В те страшные дни и погибла мама. Я была уже взрослая. Управляющей избрали меня.
— Видали мы бунты с мятежниками, — снова издалека вмешался кот. — Сам Робеспьер с ладони кормил… А еще меня зверюгой обзывают! — Баюн слегка поумерил пыл, но продолжал тянуть на себя: — Едва сдержался, но ведь все же не обгрыз ему пальцы…
Со стороны дуба чуть слышно донеслось и дополнение: — Загребущие…
— Ого! Целая-таки революция? — Кощей казался потрясенным. — Как? Что случилось?
— Долго сказывать, — усмехнулась новоприобретенная дочь. — Как-нибудь потом. Представляешь, Черномор, этот бабник, начал подкатывать и ко мне… Пользуясь недобором мужчин… Но мы уже примирились. Не желаю об этом.
— Жаль, до теперешних не добрался, — бесновался котяра, нервно забавляясь с цепью. — Они же все кошек гладили, да меня достать не удалось, а то я бы…
Шушаваяша радостно поприветствовала папу Кусю свежим ревом, Илариапе так и не удалось услышать продолжение кошачьих связей с революционерами: пора было кормить дочку. Русалка рассеянно глядела в круг с тетей Солнышком, как мысленно стала звать женщину, созданную лучом Коси, но тут бок о бок прилетели две ступы, принеся с собой сиявшую счастьем Бабу-Ягу и излучавшего сытость Черномора.
— О! — обрадовалась Варвара. — Нашел-таки пассию себе подстать.
Тем временем, Кощей перевел взгляд на Косю. Тот заперхал.
— Моя копия в молодости? — Кощей кивнул на двойника. — Неужели?
— Ну да! — Варвара засмеялась. — А как бы иначе я тебя узнала? — Она снова рассмеялась знакомым рассыпчатым колокольчиком, разглядывая Леду. — А это, надо полагать, женская версия папусика? — восхищалась Варвара. — Вылитая мама.
— Одна технология, — прокашлял Костюша, указывая на свою копию: — Этот тоже похож… — Он улыбнулся: — Трудно поверить, что я таким был когда-то.
Кося заперхал в поддержку, и это заставило Илариапу, наконец, сообразить, с кем в ее воображении ассоциировался папусик, а после еще совсем коротких размышлений, русалка узнала в Моревне черты и смех тети Солнышка.
— Да, — вспомнил вдруг Кося.
— Эка невидаль! — Баюн снова вставил свою копейку, но никто его уже не слушал.
— Варька, тут в лесу водится настоящий леший, — сообщил Кощеев дупликат. — Потешиться хочешь?
— На что он мне сдался? — Недоумевала та.
— Хорошо бы и тебе выйти, размяться, чистого воздуха глотнуть.
— С лешим, что ль, знакомиться? Только такому еще не сватали.
— Не, не, не, — испугался Кощей, — Там своих кикимор не пере… — Он осекся, кашлянул и закончил: — Хватает, короче…
Илариапа подумала, что никогда еще не замечала столько улыбок на серьезном лице ученого.
* * *
Сказитель-песенник суетился, вонял еще сильнее обычного и вел себя так, будто ему больше всех надо. Когда же позволяли размеры, самого и цепи, паршивец использовал любую ситуацию, чтобы неожиданно и резко шарахнуться под ноги кому-нибудь, зазевавшемуся во всеобщей суете. Чаще всего, от него отбрыкивались, но, в случаях попадания, окрестности оглашались пронзительными кошачьими визгами.
— Мэбл, мэбл, ме-бе-ль! — вопило мерзкое животное. — Вы куда столы уперли! Меня ж столь далече цепь не допустит! Или я уже не гражданин! Тем более, здесь хоть тень есть, а у воды вовсе сгорите! Или тогда хоть крем от солнца тащите, что ли. Что загар! Интересная бледность всегда в моде… Эй, ну хоть краюшек лавки поближе!
Под этим непрерывным руководством, богатыри устанавливали длиннющие столы с лавками, чтобы всем хватило места на предстоявшем пиру.
Русалка с ребеночком на руках наблюдали за приготовлениями. Ляп пристроился рядом, на слегка укрытой водой травке, даром что не любил слишком высовываться из волны и старался держаться от суши подальше. И его пробрало.
На тот момент Илариапе даже не показалось предчувствие беды. Да только взор Черномора нечаянно упал на бедняжку. Лицо известного женолюба подтянулось и напряглось с суровым выражением человека, каждым мускулом спружинившего к бою.
Когда богатыри стали выкатывать бочки с медом, Баюн совсем озверел.
— Эй, вы, — надрывалась зверюга. — Самое главное не забудьте!
— Что он имеет в виду? — неосторожно спросила одна из Слав.
— Питье для артиста! — Во всю глотку выпалил кот. А после этого объяснения проскандировал: — Вал-л-лерь-р-р— янку! Валерьянку!! Валерьянку!!!
— Тоже мне, артист, — ухмыльнулся командный богатырь.
Игорь-34 взметнул жену на лавку и невесело примостился рядом, взяв на руки дочурку. С другой стороны, с краю у самой кромки один из витязей бухнул Ляпа, подняв его с травы за подмышки. Водный бесенок всем своим видом выражал недовольство таким обращением и местом, удаленным от девиц, но пока неприязненно молчал, поскольку воинов боялся. За Кусей устроился Горе, а присоседиться к нему отважился только леший Леха с хвостом из всех своих жен. Леха недоверчиво поглядывал на Косю, который вместе с Ледой то носился вокруг столов, то исчезал, то в миг возникал. Кашель его каждый раз слышался из другой точки, время от времени перебивая хрип Кощея, а иногда сливаясь с рассыпчатым смехом Моревны, которая тоже находилась то там, то сям, везде внося разнообразие в гомон пира.
Варвара бок о бок с отцом возглавляли стол. Баба-Яга с Черномором, Игори и Славы, — те из них, кто успел перезнакомиться накоротко, разбились по парам, остальные присматривались к одиночкам. Витязи чинно ухаживали за богатыршами. Командный Игорь собственноручно лил мед в кубок Святославы и уже бросал на нее плотоядные взоры. Девица, вероятно, отвечала на ухаживания с благосклонностью.
Валерьянку для кота разбавили квасом, хоть неугомонный Баюн требовал еще и меду впридачу. Шло громкое, щедрое, отвязное гиперборейское застолье.
Русалкам было неудобно сидеть на хвостах. Ляп, вдобавок, бесился: ни одна невеста не проявила к нему интереса, все хотели замуж за военных.
— И это их эмансипация, — злобно шипел парнишка, выхватывая чуть ли не из рук Илариапы приглянувшиеся блюда. — Настоящая дискриминация жителей морских глубин! Ты хотя бы заметь, как вон та сволочь жрет тебя глазами!
Русалка давно почувствовала на себе тяжелый остановившийся зырк запылавших очей Черномора. Бедняжка страшилась прямо посмотреть в сторону мужчины, откуда веяло чем-то жутким, если не роковым. Она все порывалась спрятаться за плечом ушедшего в себя Куси, а главное, хоть как, хоть своими длинными зелеными волосами прикрыть Шушаваяшу.
Перед ничего не подозревавшей Агамалой, закормившей подлеца пирогами с грибами да ягодой, было очень стыдно, хоть и не знала Илариапа за собой никакой вины. Разве молодость, так не русалка же заради собственного здравия, в конце концов, состарила Бабу-Ягу. Главное, Куся все занят какими-то черными думами и не замечает напряжения от грозного дядьки… Девчонка поежилась и сообразила, что давно мечтает броситься обратно в волну с неудобной твердой лавки, да неловко было с младенцем на руках. Русалка вся передернулась, делая вид, что не замечает бешеного внимания опасного мужика, вокруг которого хлопотала Агамала.
До старушки не сразу дошло, что друг любезный потерял к ней интерес. Она проследила взглядом застывший взор Черномора. По всему выходило, что кавалер воспылал новой страстью, предметом которой оказалась сопливая русалочка, давно ставшая на острове своей, родной и домашней. Яга вспоминала, как раньше опекала да наставляла глупую девчонку, как радовалась рождению ее дочери, которую назвала своей внучечкой, — и вот, пожалуйста. Вот благодарность.
Баба-Яга уже и позабыла сама всю свою науку о предателях самцах. Теперь ей чудилось, что это Илариапа напропалую кокетничала и завлекала своими плечиками, чтобы отобрать ее мужчину.
— Медом у нее намазано, что ли, — раздраженно думала старушка, забив в голову все, кроме здравого смысла.
— Не обращай внимания, — шепнула подоспевшая Моревна, причем даже не улыбнувшись.
Вероятно, все уже заметили позор престарелой дурынды.
— Бабник есть бабник. Тем более, это же Черномор, — старалась успокоить раздосадованную подругу Леда. — Сама же легенды сказывала. Ну, поразвлек тебя напоследок…
Агамала рассердилась, позабыв в пылу все, что внушала остальным и сама себе.
— За своей бы проследил, — сорвала она раздражение на легкомысленном Кусе.
— Я те прослежу, — огрызнулся тот, но на всякий случай двинул подзатыльник ни в чем не повинному Ляпу.
— Ты идиот? — Взвился, махая руками, тот. — Нашел безответного? — Неловкая пятерня чуть не смахнула со стола плошку с зеленью. — Ровню лупи. Я-то тут при чем?
Поблизости был немедля расслезившийся от зеленого лука Горе. — Ах ты, супостат хвостатый! — Обида замучила: почему-то, как всегда, лихо досталось именно ему. Да только не Ляп ведь, не в том настроении пребывал обойденный Славами воин, не стал разговоры хороводить — дал сдачу.
Глядишь и богатырши развеселились, вовсю пошли наяривать кулаками. Игори тем более рады стараться. Наконец, и до их командира дошел кураж. Как заедет разгневанный витязь в глаз Черномору — обрадовались дружно и Яга, и русалка. Ну и Шушаваяша не замедлила внести свою лепту — диким ревом. Русалка с перепугу исхитрилась все же соскользнуть со своего насеста — и прямиком в море, Ляп сиганул за ней, только хвост сверкнул.
Кощей мотал бородой и брызгал во все стороны, пытаясь унять всеобщее побоище. Варвара, наоборот, радовалась развлечению да подначивала участников драки. Баюн вовсе перепугался и суетливо полез по дубу куда-то вверх, даже воздержавшись от комментариев. Леда хохотала под аккомпанимент Косиного перханья. Короче, гиперборейское пиршество перетекло в новую решительную фазу.
Леший Леха приглядывался, как бы поудобнее внедриться в события, а кикиморы хохотали и все норовили пощекотать то Черномора, то кого из Игорей, а то и красных девиц, чтоб не чувствовали себя обделенными вниманием.
Гамаюн и Сирин тоже разделили момент: завели сверху свою душещипательную музыку. Под их рулады Жар-птица вспыхнула от нахлынувшей кручины. Яркие всполохи развернутых крыльев отчетливо высвечивали Леху, которого разобрало веселье. Он вскочил, распрямил хилую грудь и перво-наперво поддал ногой под чей-то, оказавшийся в соблазнительной близости, зад. Тот, даром что мягкое место, вышел на поверку чересчур крепким.
У одуревшего от меда да коварства чужих ягодиц агрессора от удара свело ногу. Надо было срочно лечиться, и Леха сделал единственное то, что на сей момент представлялось посильным. С ухарством и бранью долгожданной расправы, несмотря на судороги, хмельной леший пошел крушить да валять по траве несчастных кикимор, и тем в кои веки стало не до сплетен со щекотками.
— Знай наших! — Баба-Яга решилась схватиться за неизменную палку, да как накостыляет под шумок онемевшему от такого пира Черномору — от души, чтоб одним фингалом от Игоря не удумал отделаться.
Ведь заслужил, разве нет?
Взобравшись на высоту, где почувствовал себя в безопасности, котяра выгнул хвост дугой, фыркнул, взвыл и вознамерился донимать растерявшегося Кощея перекрывшим галдеж матерком с указаниями: — Кубком о кубок бей, да позвонче! Авось опомнятся.
— Ну и Лукоморье, — прошептала изумленная Илариапа.
— Забудь, — приказал Ляп. — Считай, Лукоморья больше нет!
Шушаваша, досыта наевшаяся молока, потянулась и заснула. А с небес сладко полились голосистые трели встрепенувшегося Алконоса.
