Борис Неплох: Бриллианты-1978

Я понимала, конечно, что нарушила закон той страны, — говорит Аста, — но в моем случае все еще усугубилось политической ситуацией. В то время Канада выслала за шпионаж трех советских дипломатов и ко мне, как канадке, решили применить всю строгость советской карательной системы.

Борис Неплох

БРИЛЛИАНТЫ-1978

Вполне детективная история

Она жила в Мансонвиле — маленьком городке на юге Квебека, у самой американо-канадской границы. Я позвонил ей по телефону. Мы проговорили долго. Час, наверно. Точнее, говорила она. А я слушал, записывал, иногда просил что-то дополнить: про арест, про обыск, про следователя, печатавшего одним пальцем ее показания на машинке, про лай конвойных овчарок и, в целом, про личную драму Асты Марии Соков — канадки украинского происхождения сорок шесть лет назад отправившейся в составе туристической группы из Монреаля в Москву.

3 января 1978 года, на обратном пути в Монреаль, инспектор Шереметьевской таможни попросил Асту Соков открыть чемодан. Там сверху лежал портрет Асты работы харьковского художника, а под портретом еще несколько полотен, свернутых в аккуратные рулоны. Канадская туристка предъявила разрешение на вывоз картин, — только инспектор продолжал что-то искать. И нашел. Запрещенные к вывозу живописные работы Рерберга, Герасимова, Серегина, иконы в серебряных окладах. Из 12 предъявленных таможне книг (дорево­люционные издания русских классиков) права легального перехода границы не было у Фета, Апухтина и Тютчева. Когда дело дошло до обыска (личного досмотра), у гражданки Канады изъяли еще, согласно протокольной записи, — «золотые и платиновые кольца, серьги, кулоны с бриллиантами, платиновые цепочки».

— Я понимала, конечно, что нарушила закон той страны, — говорит Аста, — но в моем случае все еще усугубилось политической ситуацией. В то время Канада выслала за шпионаж трех советских дипломатов и ко мне, как канадке, решили применить всю строгость советской карательной системы.

Так Аста Соков попала в общую камеру следственного изолятора КГБ «Лефортово».

— Стоять! Лицом к стене! — командовала надзирательница (их называли в советских тюрьмах «салтычихами»).

А среди сокамерниц — официантка из «Интуриста», приговоренная к трем годам за валютные операции, секретарша министра («взятка должностному лицу»), дочь известного в 20-е годы в Москве извозчика-татарина, копившего золотые царские десятки «на черный день». Дочь решила продать несколько монет дантисту. И села.

Для Асты это был другой мир. Следователь Владимир Иванович (фамилию его она за давностью лет забыла) говорил с ней тоном ровным, голоса не повышал, угощал чаем с сахаром и уверенно плел паутину допроса:

— В своих первых показаниях вы утверждали, что родились в Риге в 1932 году, в семье инженера Лео Келлма, но это не совсем так, — вкрадчиво заметил офицер КГБ.— Мы проверили: родились вы в Харькове, в 1925 году. Ваша девичья фамилия Митрова. Ася Митрова.

— А что вы еще узнали про мою жизнь?! — взорвалась она. — Может, то, как мы от голода умирали в 33-м, как меня целый год боялись родители выпустить на улицу, потому что в столице советской Украины — Харькове — убивали и ели детей? Может быть, вам напомнить, как моего отца — инженера турбинно-генераторного завода — в 39-ом году арестовали как «врага народа»?!

В камеру она вернулась подавленная. Снова как бы прошли перед глазами события прошлых лет: арест отца, смерть мамы в 42-ом году, подневольная работа в Германии, лагерь для перемещенных лиц — «ди пи». Англия, Франция, Бельгия. И потом — Канада, где Аста Соков обрела, наконец, покой и чувство дома. Она окончила Монреальский университет по специальностям «филология» и «библиотечное дело», работала много лет в крупной строительной компании. И вот эта туристическая поездка в Москву.

А следователь уже подбирался к главному: кто передал драгоценности, для кого она их везла в Монреаль? Пришлось назвать имена: инженер-программист Славик Л. и сотрудник радио Сеня П.

На суде она сказала:

— Перед отъездом в Советский Союз мне позвонил Славик, недавно иммигрировавший в Монреаль. И попросил связаться с его матерью. Та специально приехала из Ленинграда, и мы с ней встретились в моем номере в гостинице «Националь». Она попросила меня взять с собой в Канаду драгоценности для Славика. Он должен был со мной расплатиться за эту услугу в Монреале. А родственники Сени сказали, что собираются в Израиль и попросили взять с собой их дипломы, а также серебряную сахарницу и серебряный совочек…

На суде оба монреальских знакомых госпожи Соков фигурировали под общим названием — «люди, покинувшие Родину в поисках легкой жизни».

Итак, было лето 1978 года. Московский городской суд вынес приговор: восемь лет исправительных работ с конфискацией. Из вещей вернули только золотой нательный крестик на цепочке, да и тот потом велели сдать в камеру хранения. Взамен выдали квитанцию.

— В моем несчастье меня поддерживало канадское посольство в Москве, — вспоминала Аста. — Они мне регулярно приносили продуктовые посылки, теплую одежду, консул приходил ко мне на свидания. Я знала, что канадское правительство ведет переговоры насчет меня, пытается добиться моего освобождения. В «Лефортово» я просидела одиннадцать с половиной месяцев — почти год. Однажды пришел консул и говорит: «Собирайтесь срочно, вас выпускают». Я обрадовалась, но говорю: «Знаете, мне бы хотелось забрать свой крестик из камеры хранения». Но там оказался переучет. «Собирайтесь, оставьте все, как есть», — заторопил меня консул. — Так я и не забрала его, — посетовала Аста Соков.

Вы думаете, обвинение в контрабанде отбило у нее охоту путешествовать по России? Весной 1997 года она снова отправилась в Москву.

— Была с подругой. Мы приехали в «Лефортово». Вызываю начальника. Я, говорю, у вас тут «отдыхала» недолго, и у меня крестик остался в вашей камере хранения. Прошу вернуть. Он спрашивает: «Когда это было?» Я смеюсь: «В 1978-ом году». А он без тени улыбки: «Пишите прошение!» И закрыл окошко.