В отпуске, в Киеве, зашёл в редакцию газеты «Правда Украины». Зав. отделом фельетонов сказал, что посоветуется и завтра-послезавтра ответит. Меня ждала целая комиссия. Чего только не услышал!
ФЕЛЬЕТОННЫЕ СТРАДАНИЯ
«Чему тебя учили в школе?!» — задавал себе двусмысленный вопрос в духе поэта Николая Глазкова, когда работал в газете, когда учился на факультете журналистики и когда придумал себе практическую тему дипломной работы — «Стихотворный фельетон в газете». Не то, чтобы хотелось выпендриться. Более-менее владел стихом, что помогало, пока служил в заводской многотиражке. Жизнь подбрасывала поводы, пусть не глобальные, даже не на уровне города. Но руку набил основательно, считал, что вооружён и готов выйти на просторы.
Допускалась критика «отдельных недостатков». Не более того. Верхом достижений сатиры доценты с профессорами ставили фельетон в «Правде». В годы войны отважный фельетонист подверг уничижительному разносу руководителей тыловой табачной фабрики, поставлявших в армию не махорку, а перемолотые жилы махорочного листа. Время от времени заглавная газета страны прибегала и к стихотворным фельетонам. Но даже эстрадники — Тарапунька и Штепсель — вряд ли вставили бы их в репертуар. Всё-таки, привыкли к аплодисментам, а не к молчаливому согласию зала.
С начала нового века слово «перестройка» не пишу с большой буквы. Хотя именно ей и горбачёвской гласности мы обязаны появлением в книжных магазинах книг из серии «Антология сатиры и юмора России XX века». В сравнении с привычными, тиражи — кот наплакал. А всё-таки. Пусть среди авторов чуть ли не половина тех, что вылупились во времена пертурбаций — живые иллюстрации к характеристике Михаилом Светловым творчества некоего поэта: «Вас я помню, а стихи забыл».
Не искорёженные тексты Михаила Зощенко. Стихи и песни Александра Галича. Других недоступных авторов. Более всего Серия порадовала возвращением имён классиков жанра, популярных в начале века. «Короля фельетонов» Власа Дорошевича, «короля смеха» Аркадия Аверченко, «королевы тонкого юмора» Надежды Тэффи… Вот бы у кого учиться в годы постижения азов профессии. Но мы тогда даже этих фамилий не знали. Их, эмигрантов, в спецхранах не было. В отличие, скажем, от Исаака Бабеля, широко издававшегося до трагического для него (и страны!) 1937 года…
Как-то двухтомник «Русский фельетон» поместил два фельетона Власа Михайловича. Но они утонули в море конъюнктурный серятины. Уверен, спустя более ста лет фельетон Дорошевича «Истинно русский Емельян» умерил бы восторги сегодняшних витиев в адрес «Союза русского народа» и его почитателей. Что же касаемо деловой хватки отечественной буржуазии, то здесь, благодаря тем же классикам, и не хочешь, а обхохочешься. Заодно научишься извлекать прибыль из чего угодно. Раскройте хотя бы «Сельскохозяйственный рассказ» Аркадия Тимофеевича Аверченко.
Моё и последующие поколения на уровне подсознания догадывались, что цель в виде «отдельных недостатков» больше смахивает на пыль в глаза, на имитацию непререкаемого журналистского кредо «Справедливость — моё ремесло». Любой не кондовый взгляд заканчивался… тюрьмой, как у Бориса Чичибабина, травлей — в случае с Михаилом Зощенко, расстрелом — судьба Исаака Бабеля.
Понимаю, несоизмеримость масштабов дарования. Но позволю себе рассказать о собственном печальном опыте. Служил в многотиражке за Полярным кругом. Другой работы мне, профессиональному журналисту, в родном Киеве и где-нибудь поближе не предлагали. На горно-обогатительном комбинате подружился с начальником рудника «Железный» Виктором Азариевичем Эйдельманом. Ленинградцем, инженером во втором поколении. Его отец строил железные дороги, мосты во время и после войны.
Гостивший у меня поэт Владимир Орлов назвал Витю «поэтом горного дела». Владимир Натанович (его рекомендовали в Союз писателей Самуил Маршак и Михаил Светлов) такими эпитетами не разбрасывался.
Узким местом в цепочке — добыча, транспортировка и переработка руды — стал цех технологического транспорта. Не хватало большегрузных БеЛАЗов. Виктор предложил взрывную смену (а как иначе рыхлить горную массу?) проводить не еженедельно, а раз в месяц. Взрывать одновременно тысячу тонн тротила — одну двадцатую, если по мощности, атомной бомбы, сброшенной американцами на Хиросиму. Добавил для вывозки руды и породы трое-четверо суток в месяц.
Нововведение ударило по транспортникам, они не пересмотрели графики ремонтов. Начальник транспортного цеха забросал жалобами горком партии. Дескать, два еврея — начальник рудника и редактор многотиражки — сживают его, исконного представителя титульной нации, со свету. Попутно, Витя умудрился испортить отношения с руководством комбината — по линии содержания процентов железа в концентрате. ГОК раз в год увеличивал количество феррума на одну десятую процента, чем обеспечивал себе стабильные надбавки к тринадцатой зарплате. Витя доказывал, что богатой руды достаточно, дабы увеличить не на одну десятую процента, а на две, три и даже пять десятых.
А дальше что?! Тучи над начальником рудника сгустились. Написать о конфликте в своей многотиражке не мог по определению. Поговорил с ребятами в областной газете, там ответили, что надежды на публикацию никакой. Вот и решил вспомнить прошлое, свой дипломный проект. Попытаться изложить ситуацию иносказательно. Кому надо — поймёт.
Витя заулыбался и пошутил. Мол, понимает, что чувствовала Анна Керн, когда получила листок со стихами «Я помню чудное мгновенье…». Впрочем, поскольку он, Эйдельман, мужчина, а я далеко не Пушкин, то сойдёт…
Из сатирического журнала «Крокодил», из толстых журналов, из московских газет приходили отписки.
В отпуске, в Киеве, зашёл в редакцию газеты «Правда Украины». Зав. отделом фельетонов сказал, что посоветуется и завтра-послезавтра ответит. Меня ждала целая комиссия. Чего только не услышал! Самое главное, я, оказывается, подрываю основы внешней политики. СССР недавно установил с Ватиканом дипломатические отношения, а тут центральному органу украинской компартии предлагают отвесить министерству иностранных дел такую оплеуху…
Время шло. Махнул рукой на перспективу пробраться в ряды фельетонистов. Как вдруг 12 ноября 1979 года «Правда» опубликовала заметку ТАСС. Привожу её полностью: «Глава римско-католической церкви Папа римский Иоанн Павел II признал, что великий итальянский учёный Галилео Галилей (1564–1642) несправедливо пострадал от церкви. Папа римский сказал, что инквизиция в 1633 году силой вынудила учёного отречься от теории Коперника о гелиоцентрической системе мира».
Нафантазированная мной ситуация обрела прототип. Чем не предисловие к фельетону? Поговорил с редактором областной «Полярной Правды». Согласился: «Давай рискнём! Выберем время, найдём место на сатирической странице». Слово сдержал. Спустя несколько лет, а всё-таки.
Справедливости ради надо добавить, что до официальной реабилитации Папой осуждённого Галилео прошло ещё тринадцать лет. Что же касается философа Джордано Бруно, придерживавшегося тех же научных взглядов, то он был приговорён инквизицией к сожжению на костре. В 1600 году. К его посмертной реабилитации Ватикан пока не приступал.
Прощай, надежда, которую лелеял лет с четырнадцати — стать стихотворным фельетонистом. Столько ступеней перешагнул: стенгазеты, окна сатиры, многотиражные газеты… По примеру Остапа Бендера переквалифицировался в управдомы. Занялся переводом с медицинского на русский советов одного врача. На дворе — начало девяностых. Всё лучше, чем обслуживать прихоти очередного претендента в вожди.
Фельетон «Богословы» больше никому не предлагал. Времена, да, изменились. Боюсь, что не кардинально.
Б О Г О С Л О В Ы
Ангел уступил без звука
Спутнику на вираже.
С Божьей помощью науку
Ватикан признал.
Уже!
Там, на данном на этапе
(Кто мечтать об этом смел?!)
Занят Высший суд при Папе
Пересмотром прежних дел.
Кардинал гремит с трибуны:
— Отменяем приговор!
Сгоряча Джордано Бруно
Был отправлен на костёр,
Смерть напрасно принял в муках —
Говорю потомков для…
Жаль Джордано.
Потому как
Всё же вертится Земля…
Но!
Прошу отметить в акте,
В протоколы занести:
У покойного характер
Был, простите, не ахти.
Спорил,
Портил отношенья,
Низвергал столпы с Небес…
Не считался с общим мненьем,
Норовил идти вразрез.
Ну открыл,
Ну что ж такого?!
Промолчи.
В уме прикинь:
Остальные богословы
Тоже ведь не дураки.
Тоже ведь с образованьем…
Заблуждались,
Впали в грех…
Он, который ниже званьем,
Он один умнее всех!
В споре, да,
Костёр — не средство…
Но, Джордано, зря не зли…
Хочешь жить?
Изволь вертеться
Без отрыва от Земли!
