Николай Овсянников: Как Сталин Мицкевича полюбил

И вдруг, в ноябре 1940-го, когда поделенного между двумя диктаторами польского государства уже больше года не существовало, советский вождь неожиданным образом (в том числе для своего западного партнера по договору о дружбе и границе) не просто вспомнил о польском классике, но повелел официально отметить 85-ю годовщину со дня его кончины.

Николай Овсянников

КАК СТАЛИН МИЦКЕВИЧА ПОЛЮБИЛ

Если властям какого-либо государства выпадало несчастье стать объектом недовольства товарища Сталина, мрачная туча его политического настроения тотчас наползала буквально на все, относящееся к этой стране. Ни о ее народе, ни о его истории, культуре и даже о ее представителях, получивших мировое признание, писать или произносить публично что-либо положительное становилось небезопасным. Каким-то невидимым образом начинало действовать правило: или вообще ничего, или нечто с исключительно негативным окрасом. Это легко проследить по истории отношения Сталина к межвоенной Польше. После поражения, понесенного Красной армией в Советско-польской войне 1919-21 гг., значительную часть вины за которое нарвоенком Троцкий, поддержанный Лениным, возложил на Сталина, последний возненавидел руководство Польши во главе с маршалом Пилсудским почти так же сильно, как и своего критика-однопартийца. После смерти Пилсудского в 1935 г. сталинская ненависть к Польше отнюдь не уменьшилась, так как новое руководство соседней страны вплоть до начала Второй мировой войны продолжало придерживаться положений подписанного в январе 1934 года пакта о ненападении между Польшей и Германией. Обе страны с этого момента считались главными врагами сталинского государства.

Что ж удивительного, если в 1930 г. в СССР не только никаким образом не было отмечено 75-летие со дня кончины великого польского поэта Адама Мицкевича, а в 1936-м 140-летняя годовщина со дня его рождения, но и его произведения после переломного 1929 года не переводились и не переиздавались более 13 лет. Для сравнения: в 1931 году 75-летие кончины Генриха Гейне отмечалось в СССР не только необычно большим количеством изданий русских переводов немецкого поэта, но и книг, посвященных его жизни и творчеству.

Между тем, до октябрьской революции Мицкевич, наряду с Генрихом Гейне, был в России одним из самых любимых иноязычных поэтов. Его произведения переводили А. С. Пушкин, И. И. Козлов, В. Г. Бенедиктов, А. Н. Майков, Л. А. Мей, П. И. Вейнберг, К. Д. Бальмонт, В. Я. Брюсов, В. Ф. Ходасевич и многие другие менее известные авторы. Владислав Ходасевич, поляк по отцу и еврей по матери, в 1916-17 гг. в «Утре России» опубликовал блестящие переводы нескольких стихотворений польского поэта. Переводил он и прозаические произведения Мицкевича, которого называл Пушкиным польской литературы.

Высоко ценили поэзию Мицкевича и русские композиторы-классики. М. И. Глинка, П. И. Чайковский, Ц. А. Кюи, Н. А. Римский-Корсаков и другие авторы создали немало романсов и песен на переведенные русскими поэтами произведения Мицкевича. Огромное количество нотных изданий, вышедших до революции, свидетельствует как об их востребованности вокалистами, так и успехе среди слушателей и ценителей малой вокальной классики.

В годы НЭПа, когда крупнейшее музыкальное издательство страны Музсектор Госиздата возглавлял замечательный пианист-исполнитель, издатель и педагог, выпускник Московской консерватории Александр Наумович Юровский, ноты наиболее популярных русских романсов на стихи Мицкевича до 1929 г. продолжали выходить путем перепечатки со старых дореволюционных досок. Последними из них были:

— два издания романса «Моя баловница» (музыка Н. А. Римского-Корсакова, перевод Л. А. Мея: 1) для среднего и низкого голоса, 2) для высокого голоса,

— романс «К ней» (музыка М. И. Глинки, перевод М. Голицына).

В 1930-м, незадолго до преобразования Музсектора в монополистический монстр «Музгиз» и резкого усиления цензурного давления со стороны Главреперткома, Юровский был вынужден оставить свой пост, что по времени совпало с началом негласного запрета на переиздания произведений Мицкевича.

Лишь единственный раз, в 1936-м, да и то в рамках подготовки к инициированному Сталиным в предстоящему году общенародному празднованию 100-летней годовщины со дня гибели А. С. Пушкина, Грампласттрест выпустил пластинку с записью пушкинского перевода стихотворения Мицкевича «Будрыс и его сыновья» (в оригинале «Trzech Budrysów»), прочитанного мастером художественного слова Дмитрием Журавлевым. При этом имя польского автора на пластиночной этикетке красноречивым образом отсутствовало.

И вдруг, в ноябре 1940-го, когда поделенного между двумя диктаторами польского государства уже больше года не существовало, советский вождь неожиданным образом (в том числе для своего западного партнера по договору о дружбе и границе) не просто вспомнил о польском классике, но повелел официально отметить 85-ю годовщину со дня его кончины. Поразителен здесь не столько временной повод — подобные даты, даже связанные с именами великих русских классиков, никогда не отмечались — но и сам факт приурочивания мемориальных мероприятий ко времени кончины поэта. Уже лет пять, как преобразившийся из пролетарского интернационалиста в русско-имперского патриота Сталин не мог не знать, что Мицкевич скончался в 1855 году не где-нибудь, а в столице Османской империи, воевавшей в это время с царской Россией. Причем находился там польский поэт отнюдь не случайно.

«Убежденный, что Польше предстоит освободить западнославянские народы, а также разрешить еврейский вопрос, Мицкевич предложил <…> организовать еврейский легион для борьбы с Россией, подобно уже существовавшему польскому полку генерала Замойского и казачьему полку под командованием Садык-Паши. С этим планом Мицкевич обратился к евреям через своего помощника А. Леви (врача французской армии, потомка крещеных евреев, заинтересовавшегося в 1824–31 гг. иудаизмом под влиянием Мицкевича), обещая обеспечить еврейским солдатам возможность соблюдения субботы и обрядов иудаизма. И Мицкевич и Леви, очевидно, полагали, что формирование еврейского легиона — первый шаг к возрождению еврейского народа»[*].

С намерением убедить турецкое командование в необходимости создания еврейского легиона, Мицкевич как раз и отправился в Стамбул, где умер, не успев осуществить свой замысел.

И вот теперь, 85 лет спустя, великий русский патриот Иосиф Сталин повелел отпраздновать этот странный юбилей. Мероприятия происходили на недавно присоединенной бывшей польской территории — в городе Львове, а также в столице Белоруссии Минске. Причем в Минске они получили размах общенационального торжества. Во Львове же Украинская академия наук организовала большую выставку, девизом которой стало высказывание Пушкина о том, что оба народа (русский и польский) будут жить в братской общности.

Эти и последующие, в духе родства двух народов, мероприятия, проведенные в СССР — что хорошо понимали в Берлине — были вызваны стремлением показать нацистскому руководству, что в Москве больше не рассматривают поляков как враждебную по отношению к Советскому Союзу нацию и в случае военного нападения Германии русские и поляки будут союзниками. Вряд ли эти пропагандистские прощупывания и предостережения хоть в какой-то мере охладили пыл берлинских разработчиков плана нападения на СССР, но для дальнейшей судьбы наследия Мицкевича в нашем отечестве сделали немало.

Внезапно полюбивший польского поэта Вождь отныне не только не препятствовал распространению его произведений и созданию их новых переводов, но и фактически благословил литературные и издательские круги на работу в этом направлении.

В том же году издательство «Правда» выпустило 64-страничный стихотворный сборник Адама Мицкевича с комментариями авторитетного переводчика и литературоведа Марка Семеновича Живова.

В 41-м, незадолго перед войной, Государственное музыкальное издательство перепечатало выпущенные в 29-м А. Н. Юровским романсы Михаила Глинки на стихи Мицкевича «О, милая дева» и «К ней» (рус. перевод М. Голицына, с приложением немецкого текста Л. Эсбер).

В 43-м, несмотря на условия военного времени, выходит 117-страничный сборник Мицкевича «Избранное».

После войны дело возрождения литературного наследия Мицкевича пошло в СССР семимильными шагами. Оно и понятно: из некогда враждебного западного соседа Польша превратилась в дружественное государство, строящее социализм под руководством утвержденных в Москве коммунистических управленцев.

В 46-м ГИХЛ выпускает солидный, 602-страничный, с портретом автора том Мицкевича «Избранное. Лирика. Баллады. Поэмы».

В 48-м Гослитиздат приступает к выпуску собрания сочинений поэта в 5 томах. Вышедший тогда же первый том включал лирические стихотворения, сонеты, баллады, романсы, басни и поэмы.

Наладилось дело с выпуском нот и граммофонных пластинок.

В 47-м Сергей Лемешев в фортепианном сопровождении Абрама Макарова записал для пластинки Апрелевского завода романс Николая Римского-Корсакова на стихи Мицкевича в переводе Льва Мея «Моя баловница».

В 51-м лучшее сопрано Большого театра и любимица советского вождя Наталья Шпиллер c фортепианным сопровождением Семена Стучевского записала на пластинку Грампласттреста романс Мицкевича на музыку Цезаря Кюи «Разлука».

После долгих лет забвения Музгиз в 52-м выпустил романс П.И. Чайковского на стихи Мицкевича в переводе Н. Берга «На землю сумрак пал».

Сталинская эпоха завершалась полным торжеством искусства великого польского поэта над политическими капризами и приступами ненависти одуревшего от власти диктатора.

21 июля 1956 г. на доме № 6 по улице В. И. Немировича-Данченко северной столицы, где помещалась гостиница «Север», в которой Пушкин встречался с Мицкевичем, была установлена мемориальная доска-горельеф польского скульптора Михаила Милбергера в ознаменование 120-летия этого события. Внизу доски помещены стихи русского поэта о Мицкевиче:

«Он говорил о временах грядущих,
Когда народы, распри позабыв,
В великую семью соединятся».

Под ними — слова Мицкевича на польском языке: «Знали друг друга недолго, но много. Через несколько дней — они уже друзья».

Примечания

[*] Электронная еврейская энциклопедия: https://eleven.co.il/jews-in-world/literature-journalism/12795/