Феликс Фельдман

Разнотемье…
Стихи

***

В обычном парке, утром ранним,

когда иной поспать бы рад,

физрук на старт за школьным зданьем

шеренгой выстроил ребят.

Вот дан сигнал, и по дорожкам

подростков группа, пятый класс,

сначала мешкая немножко,

затем галопом понеслась.

минута… пятая… седьмая…

вот чудеса. Да, погоди!

мальчонка, группу обгоняя,

на сотню метров впереди.

И то сказать –  атлет могучий.

Глядишь, так не на что смотреть.

И корпусом отнюдь не лучший,

и ниже всех вершков на треть.

 

Но что за шаг, какая поступь,

понять ту суть хотел бы я.

Но как найти и код, и доступ

к сокрытым тайнам бытия?

 

Так семя спит в земле годами

и ждет свой год, свой день, свой час,

чтоб пробудится меж родами,

плодами зрелости сочась.

 

Журчит строкой бегущей время

и выбирает наугад

избранников, несущих бремя

покорных человечьих стад.

 

И где-то в парке, важной вехой,

когда иной поспать бы рад,

уж зреет парадигма века

в одном из множества ребят.

 

Июнь 2012

 

Мой сад

 

Лучами солнца, росной влагой,

весь кислородом напоён

встречает сад апрельским магом

меня – свиданьем окрылён.

 

Забыта зимняя разлука,

весь месяц май верчусь-кручусь.

Меня насытил светом, звуком

мой сад, мой генератор чувств.

 

А вот июнь. Всё в ярком цвете.

Не барствуй. Не ленись, вставай!

Меня целует на рассвете

мой сад, мой рукотворный рай.

 

Июльский зной. Забыть о рае,

когда весь день как ад горяч.

Меня ж в прохладе сберегает

мой сад, мой участковый врач.

 

Роскошна августа осанка.

Здесь пенье птиц и речь друзей.

Накрыта скатерть-самобранка.

Мой сад, мой летний чародей.

 

И даже в слякоть непогоды,

случись когда-то с кем разлад,

я приведу решать невзгоды

в мой сад, мой верный адвокат.

 

И вновь зима. Но даже в стужу

среди завалов снежных дамб,

скажу вам, просится наружу

в моём саду бессмертный ямб.

 

Май 2012

 

***  

                      «Сидят папаши. Каждый хитр.

                        Землю попашет, попишет стихи»

В.В. Маяковский. Хорошо!

                «Ко мне постучался презренный еврей»

А.С. Пушкин. Черная шаль.

 

Я с детства обожал простых людей

и не стеснялся личных откровений.

По Галахе рожденный иудей,

не чужд я и крестьянских настроений.

 

В моем саду, хоть сад мой не велик,

люблю я, дай-то Бог мне силы,

крестьянский труд, который многолик:

сенокосилка, лом, лопата, вилы.

 

Идет сосед. Улыбка до ушей.

Почтенье на лице. Трудяге уваженье.

Прекрасно знает он, что я еврей,

и нет в его глазах пренебреженья.

 

А в завершенье трудового дня

скажу вам я, в угоду правде вящей,

мне пиром кажется обычная стряпня,

и женщина в мужских объятьях слаще.

 

Сижу крестьянином, предельно хитр.

Так надо, мол, тем более еврею.

Я землю попахал и написал стихи,

в угоду Маяковского идее.

 

Но может статься, что иной плебей,

кто не стыдится личных откровений,

швырнет в лицо: «Презренный иудей!» –

неупраздненный камень преткновений.

 

Июнь 2012

 

Акроэлегия

 

Мне кажется, что мы еще не стары,

одна лишь на сердце лежит печаль;

я клятву, данную себе, осуществлю едва ль.

 

Скромней тебя не существует женщин;

воистину твой Ангел твёрд как сталь,

его стараньями твой женский путь увенчан;

твердыни нравственности брачная скрижаль –

легки ли для меня плоды его стараний?

а для меня едва ль нет худшей кары

неисполненья девичьих мечтаний –

аванс-обет мой нашей брачной паре!

 

Июнь 2012

Реквием старости

 

Пролегла, ветвясь, тропинка

через поле, лес и сердце,

на котором без запинки

отыграла осень скерцо.

Свяло бурное аллегро,

смолкли скрипки, стихли горны.

Ночь явилась черным негром,

чьи дела весьма минорны.

От земного листопада

исчерпалась в поле резвость.

В душу зимняя досада

загоняет свою трезвость.

И срывается все чаще

у досады злая ярость.

Там в лесу, в еловой чаще

заблудилась наша старость.

К ней ведет, ветвясь, тропинка,

распевая lamentoso,

под финальную сурдинку

в сердце Via Doloroso.

 

Май 2012

 

***

В позабытом людьми одичавшем саду,

посреди молодого подлеска

дуб с березой, обнявшись, у всех на виду

старшинством выделялися резко.

 

Было дубу, бесспорно, лет двести с лихвой,

а березе, быть может, поменьше.

Дуб склонился к березе седой головой,

и она согласилась в тот день же.

 

Черно-белые пятна на теле коры.

Растопырены, скрючены ветки.

Были оба, конечно, безмерно стары

как и их одряхлевшие клетки.

 

Так стояли они одиноко одни,

безнадежно влюбленная пара,

вспоминая с грустьцой свои юные дни

вплоть до дня рокового удара.

 

Беспощаден, жесток был тот яростный день.

Небеса стали мрачны и дики.

Накатилась на землю зловещая тень,

полыхнули кровавые блики.

 

Он успел еще, вздрогнув, подругу обнять

своей кроной когда-то могучей

как вонзилась в него беспощадная рать:

пламень испепеляюще жгучий.

 

Расплaсталось безжизненно тело ствола;

убиваясь, стонала береза.

И смешалась с березовым соком зола –

их обоих прощальные слезы.

 

Май 2012

 

***

Тебя совсем я вспомнить не могу, отец.

Застыла в памяти лишь пара фотографий,

не заживающий во времени рубец

войны, мгновенный срез в формате стенографий.

 

Я этот код войны берусь расшифровать,

и вижу, как в степном заброшенном поселке,

склонившись, с радостно-тревожным вздохом мать

твои, отец, читает письма-треуголки.

 

И шлет в ответ на фронт в межрядиях строки,

чтоб видел ты, как вырастает мальчик,

чернильный оттиск маленькой руки

с «гербом» семьи: мизинца искривленный пальчик.

 

Тебя, солдат войны давным давно уж нет,

и где-то поросла травой твоя могила.

А, впрочем, мне, отец, уж тоже много лет,

и жизнь в краю моем меня не пощадила.

 

Поговори со мной, отец, поговори.

Давай поговорим, я голос твой узнаю.

Ты дедушка уже. Я деток сотворил.

И правнуков твоих в дорогу снаряжаю.

 

Прости живых, что не дожил свои года

от двадцати восьми, оборванных сраженьем.

И что, не верив похоронке никогда,

мы все в «пропавшем без вести» искали утешенье.

 

Наверно, есть, отец, какие-то миры,

где будущее с нашим прошлым в тесной дружбе,

где никогда с тобой не будем мы стары,

там, где бессмертие у всех людей на службе.

 

Когда с божественными тайнами в ладу,

надежда всё же есть и встреча эта свята.

Так ты прости, отец, что я пока цветы кладу

к плите могильной безымянного солдата.

Июнь 2012

 

***

Ты – женщина. Ты русская береза

с развесистой ветвистой кроной;

или секвойа южная

с могучими корнями,

которые уходят в толщу недр,

в таинственные глуби подземелья,

там,

где источники живительной воды

берут свое начало в первобытьи.

 

Иль, может быть, ты зданье,

точней, ты небоскрёб

с огромной амфиладой комнат,

с лифтáми, залами и гостевыми,

с фундаментом,

что плавает в земле многоэтажно,

чтоб здание устойчиво стояло

и чтоб его не опрокинули ветрá судьбы –

к нам нисходящей Свыше.

 

А кто же я?

Случайный гость,

из состраданья получивший милость

существовать с другими рядом,

один,

в одной из позабытых скромных келий?

 

Да кто ж тогда они,

скажи,

другие твоей жизни,

что ездят вниз и вверх в лифтáх души твоей

и насыщают плоть свою

в твоих буфетах,

в небоскрёбе твоей плоти?

 

Они иль я?!

 

Скажи мне женщина!

Не там ли, не тогда ль

возможно сопряженье,

когда течет, преграды сокрушая,

подземная река любви

и в строй её встают солдаты

неподкупных и непродажных чувств?

 

Ответь, не я ли муж твой –

метеорит,

что орошает землю огнём небесным?

Сперматозоид разума и духа,

того истока,

что пробуждает страсть желанья жить,

и жизнью поддержать природу творческой Вселенной?

 

Ответь мне женщина!

Не я ли тот, в корнях твоих,

где соки первобытной чистоты

питают жребий твой,

удел существованья?

 

Не мы ль с тобой вдвоём

как инь и янь,

сливаясь в шар земной,

суть то первоначало,

которое творит программу мирозданья?

 

Ты выбрала свой путь?

Твой жребий пал?

Решилась ты?

Ответь мне женщина –

поэзии родник,

праматерь красоты.

 

Июнь 2012