Миротвор Шварц: Первоапрельская развилка. Продолжение

Loading

Оставалось отступать под мощнейшим в истории континента нажимом, проигрывая битву за битвой, сдавая город за городом. Петит-Рош, Шревпор, Батон-Руж… и вот пришла очередь Нового Орлеана, столицы рабовладельческого Юга. Долгая осада, жестокая бомбардировка… и вот маршал Шарман со своей армией входит наконец в город.

Первоапрельская развилка

Миротвор Шварц

Продолжение. Начало

18 июня 1815 года
Геттисберг, Пенсильвания

Пробудившись из-за канонады после трехчасового сна, Наполеон тут же потребовал от маршала Бертье доложить обстановку.

— Обстановка не изменилась, ваше величество. Маршал Понятовски по-прежнему атакует, но Веллингтон не отступает ни на шаг.

— А что Груши?

— От маршала Груши никаких новостей. По-видимому, он до сих пор преследует Блюхера в Мэриленде.

— Что ж, Бертье, в таком случае пусть маршал Юлаев берет гвардию — и идет на помощь Понятовскому.

Бертье вышел из шатра, чтобы отдать соответствующие распоряжения, а Наполеон остался наедине со своими мыслями.

Он достиг высшей власти более пятнадцати лет назад. Он недолго пробыл первым консулом — очень скоро Американская Республика, как некогда Римская, превратилась в Империю. Время парламентов, конвентов, директорий, сенатов прошло — никаких конкурентов император Наполеон I не терпел.

Однако власть свою он употребил во благо. Он подавил последние мятежи, установив наконец во всей Империи мир и спокойствие. Он даровал народу «Кодекс Наполеона», кодифицировав право. Ликвидировав парламентаризм, он тем не менее не покусился на личную свободу и равенство американских граждан.

Дабы упростить управление огромной территорией, он ознакомился с «Заметками о федерализме» своего министра юстиции Гамильтона, после чего разделил страну на несколько десятков небольших регионов, назвав их по швейцарскому примеру кантонами. Гражданам каждого кантона было предоставлено самоуправление — они выбирали губернатора и ассамблею. Правительство кантона само решало местные вопросы и издавало свои собственные законы — конечно же, не противоречащие общенациональным.

Кстати, именно федерализм помог окончательно решить индейскую проблему. Каждому индейцу Америки император предложил свободный выбор — или стать американцем индейского происхождения, ничем с точки зрения закона не отличающимся от других граждан Империи, или же жить в специальном индейском кантоне согласно традиционным индейским обычаям. Такие кантоны (например, Оклахом) пользовались более широкой автономией, хотя верховную власть императора все же признавали.

— Ваше величество!.. — отвлек Наполеона от воспоминаний Бертье. — Посланец от англичан!

— Веллингтон сдается? — возбужденно спросил император.

— Нет. Собственно говоря, посланец… не совсем от Веллингтона.

— А от кого же? — не понял Наполеон.

— От принца-регента. Из Лондона.

Хотя король Георг III был еще жив, но из-за прогрессирующей душевной болезни фактическая власть в Британии принадлежала его сыну.

— Вот как? — удивился Наполеон. — И что же он пишет?

— Но… — смутился Бертье, — ведь письмо адресовано вашему величеству в собственные руки…

— Мне незачем зря напрягать глаза, — презрительно фыркнул император. — Открывайте и читайте сами.

Разорвав конверт, Бертье молча зашевелил губами. Обычно в таких случаях приказание Наполеона «читайте» вовсе не означало «читайте вслух».

— Итак? — нетерпеливо спросил Наполеон, когда Бертье закончил чтение.

— Его высочество предлагает мир, — несколько удивленным тоном ответил маршал.

— На каких условиях? — небрежно поинтересовался император.

— На условиях возвращения к status quo ante bellum.[1]

— В корзину! — махнул рукой Наполеон.

— Простите, но я не вполне понимаю… какую корзину ваше величество имеет в виду?

— Мусорную корзину, Бертье, мусорную. Другого места такое… послание не заслуживает.

Исполнив приказание императора, Бертье снова покинул шатер, а Наполеон опять мысленно погрузился в прошлое.

Конечно, без военных побед все остальное было бы немыслимо. Поскольку французы императором были уже изгнаны, он занялся испанцами, разбив корпус Рамиреса наголову. Что же до плантаторов южной Луизианы, то с ними Наполеон поладил очень просто, обьявив, что «Декларация прав человека и гражданина» распространяется лишь на тех жителей Америки, которые к моменту ее принятия были лично свободными людьми. Негры же, находившиеся в рабстве у белых, по-прежнему остались рабами. Как и индейцы, находившиеся в рабстве у других индейцев. А после внедрения федерализма император оставил вопрос о рабовладении на усмотрение ассамблей кантонов. В результате рабство сохранилось лишь на Юге — в других кантонах, где рабов практически не было, его довольно скоро отменили.

С испанцами же Наполеон ладить отнюдь не собирался. За многолетнюю оккупацию Нового Орлеана кастильские идальго заплатили дорого — освобождением собственной территории император отнюдь не ограничился. Повернув на восток, он отобрал у Испании Флориду. Снарядив морской десант, он высадился на Кубе и захватил этот остров за две недели. И в довершение всего он послал корпус маршала Даву на помощь мексиканским повстанцам. Получив эту поддержку, Мексика обрела независимость, после чего земля загорелась у испанцев под ногами во всей Центральной и Южной Америке. За исключением Бразилии — там земля заполыхала под ногами у португальцев.

— Ваше величество! — ворвался в шатер Бертье.

— Ну, что еще? Веллингтон уже выкинул белый флаг?

— К сожалению, я вынужден сообщить вашему величеству несколько иные известия…

— Короче, Бертье!

— С юга надвигается Блюхер. Прикажете отозвать гвардию с позиций?

— Нет, отзывать мы никого не будем, — махнул рукой Наполеон. — Пусть Юлаев с Понятовским давят Веллингтона и дальше. Сколько дивизий у нас осталось в резерве?

— Всего две, ваше величество!

— Скажите Мюрату, пусть берет обе и становится в оборону.

— Но хватит ли этого против Блюхера?

— Бертье, ну как вы не понимаете?! — воскликнул император. — Первый удар Блюхера Мюрат выдержит, а второго уже не будет. Ведь за Блюхером несомненно идет Груши!

Оставшись снова один, Наполеон лишь хмыкнул. Уж кого-кого, а Блюхера он не боялся. Ну какой из пруссака полководец? Чему он мог научиться в этой своей жалкой крошечной Пруссии? То-то ему пришлось покинуть Берлин и наниматься в армию к англичанам.

Впрочем, и англичан император не боялся нисколько. Их он тоже бил неоднократно. Отправившись в Северный Поход, Наполеон отобрал у англичан все побережье Гудзонова залива. Еще несколько войн привели к захвату всех спорных территорий, ставших американскими кантонами — Теннесси, Миссисипи, Алабам и так далее. В конце концов у Англии осталось в Северной Америке лишь тринадцать колоний на Восточном побережье.

И вот теперь у них не будет и этого. Еще час-другой непрерывных атак — и Веллингтон сдастся или побежит. И тогда ничто не помешает американскому императору войти в Филадельфию — столицу Новой Британии.

— Ваше величество! — пулей влетел в шатер Бертье.

— Ну что? — спросил Наполеон, ожидая вестей о победе.

— Блюхер вот-вот прорвет позиции Мюрата!

— А что же Груши? — недоуменно уставился на Бертье император.

— А Груши нет, ваше величество! Даже на горизонте. И никаких вестей. Боюсь, он заблудился в Мэриленде…

— Вот как?

Лицо Наполеона заметно помрачнело.

— Ваше величество, прикажите отступать! — не унимался Бертье. — Может быть, тогда удастся избежать разгрома…

— Не удастся… — тяжело опустился на стул император. — В любом случае Веллингтон и Блюхер возьмут нас в клещи… Это конец, Бертье.

Маршал открыл рот, чтобы то ли возразить, то ли утешить своего командира… но у него явно не было нужных слов.

И тут Наполеон вскочил на ноги.

— Корзина! — закричал он возбужденным голосом.

Мгновенно все поняв, Бертье бросился в угол шатра — и через секунду уже лихорадочно копался в мусоре.

— Вот оно! — триумфальным тоном закричал еще через десять секунд маршал. К счастью, письмо принца-регента Англии было не изорвано, а только измято.

— Пишите ответ! — скомандовал Наполеон. — На мир согласен, условия принимаю, искренне ваш. Потом дайте оба письма парламентеру, пусть доставит их Веллингтону.

— Отличная тактическая уловка, ваше величество! — расплылся в довольной улыбке Бертье, ставя последнюю точку.

— Нет, Бертье, это не уловка, — покачал головой император, расписываясь в углу. — Это действительно мир.

— А потом — новая кампания? — спросил Бертье таким тоном, как будто эта фраза даже и не была вопросом.

— Нет, и потом мир, — вздохнул Наполеон. — Понимаете, Бертье, все хорошее когда-нибудь кончается. До сих пор мне везло, и я шел от победы к победе. Но вот сейчас везение кончилось, и я проиграл. А идти от поражения к поражению мне как-то не хочется. Хватит, навоевался.

На это Бертье ответить было нечего, да и некогда. Схватив письма, он побежал искать парламентера.

* * *

4 июля 1848 года
Сен-Луи

В этот день, как обычно, император Наполеон II вошел в свой кабинет в пять часов утра. Будучи по натуре «жаворонком», единственный сын Наполеона I и Мари Джефферсон пробуждался ото сна гораздо раньше всех своих министров и придворных, что позволяло ему провести первые два-три часа рабочего времени в блаженном одиночестве — чаще всего за чтением нового романа или накопившихся писем.

Однако сегодня властелин Америки сразу понял, что уеидиниться ему не удастся. Уже хотя бы потому, что кабинет был переполнен людьми.

И это не были какие-нибудь слуги, занятые генеральной уборкой. Не были эти люди и случайными прохожими, которых угораздило перепутать императорский дворец с ночным трактиром. И даже на просителей, пришедших с утра пораньше жаловаться на жизнь, они нисколько не походили.

Заполнившие кабинет императора несколько десятков человек принадлежили к цвету, к элите, к сливкам американского общества.

Среди них были губернаторы нескольких кантонов. Мэры Нового Орлеана, Монреаля и Шикаго. Четверо министров. Трое служителей Церкви — пусть и отделенной от государства, но все же весьма влиятельной — включая архиепископа Миссурийского. Пятеро индейских вождей, включая вождь-губернатора Семинолии Оцеолу Пауэлла. Несколько журналистов, включая самого Герцена. С десяток руководителей всевозможных партий, обществ и союзов — среди них сразу выделялся бронзовый лик Фредрика Дугласа. Двое крупных промышленников. Маршалы Поль Пестель, Луи Кошут и Жозе Гарибаль — герои только что закончившейся Мексиканской войны. И, наконец, Джон Квинси Адамс — некогда гувернер, некогда первый министр, сейчас же просто старый друг и подчас советник.

Не будучи робким человеком, Наполеон все же немного… растерялся.

— Доброе утро, господа! — сказал он первое, что ему пришло в голову.

— Доброе утро, ваше величество! — нестройно ответили его нежданные собеседники.

После этих слов император немного успокоился. Похоже, что о государственном перевороте речь все-таки не шла. Тем более что ни у кого из присутствующих не было видно ни табакерки, ни шарфа, ни оружия. Если не считать висящих в ножнах шпаг у трех маршалов, облаченных в военную форму.

— Чем могу служить, господа? — спросил Наполеон, усаживаясь за рабочий стол. Возможно, следовало бы предложить сесть и незваным гостям, но в кабинете больше не было стульев.

Возникла некоторая пауза — похоже было, что никто не решался заговорить первым. Наконец неловкое молчание прервал Александр Мутон, губернатор Южной Луизианы:

— Ваше величество… — начал он, явно обдумывая каждое слово. — Мы, как государственные и общественные деятели американского государства… пришли к вам, как к главе государства… для того, чтобы попрос… потреб… предложить… некоторые изменения государственного… строя нашего государства.

Поморщившись не столько из-за неприятных подозрений, сколько из-за косноязычия Мутона, Наполеон осведомился:

— И в чем же заключаются ваши… предложения?

Новая пауза. На этот раз самым смелым оказался Луи Блан, глава «Трудового Союза»:

— Ваше величество! Через десять дней вся страна будет праздновать очередную годовщину Американской Революции. Чем руководствовались Робеспьер, Дантон и другие отцы-основатели Америки? Каким они видели будущее государство? Не следует забывать о том, что краеугольным камнем их философии была идея правительства, избираемого народом, а не власть одного-единственного человека…

— Не следует забывать также и о том, — перебил Блана император, — что власть необузданной черни привела Америку к жесточайшему террору, а потом — к ужасающему хаосу. И только после превращения Республики в Империю наша страна обрела достойную жизнь и превратилась в первую державу континента.

Не ожидавший такого ответа Блан замолчал, но ему на выручку пришел Мартен ван Бюрен, министр финансов:

— Вы правы, ваше величество. В то страшное время американский народ только-только появился на свет. Пребывая, по сути, во младенчестве, он еще не был готов к самостоятельной политической деятельности, к парламентаризму, к демократии. Однако с тех пор прошли десятилетия. Народ, образно говоря, возмужал, привык правильно пользоваться личными правами и свободами, приобрел бесценный опыт местного самоуправления. Америка стала стабильнее, сильнее, богаче, достигнув процветания благодаря притоку иммигрантов, освоению новых земель и правильной финансовой политике. В последней войне американцы проявили небывалый патриотизм, единство и мужество, за счет чего и одержали убедительную победу. Я полагаю, ваше величество, что народ достиг политической зрелости, а потому достоин участия в управлении собственной страной.

Остальные собравшиеся одобрительно закивали головами. Двое журналистов и один губернатор даже зааплодировали.

— Стало быть, господа, — медленно протянул Наполеон, — вы пришли сюда для того, чтобы низложить меня и восстановить республику?

— Нет, ваше величество, — покачал головой Джон Квинси Адамс. — Мы предлагаем поступить совершенно иначе. Вы помните ту знаменитую теорию, которую некогда изложил ваш уважаемый дед?

— Карло Буонапарте? — изумился император.

— Нет, Томас Джефферсон. Он указал на необходимость разделения законодательной и исполнительной власти. Если законодательная власть будет принадлежать избираемому народом парламенту, а исполнительная — вам, как главе государства, то обе, так сказать, ветви власти будут друг друга дополнять и в то же время сдерживать. Таким образом, народу не будут страшны ни тирания, ни террор, ибо ограниченной властью, в отличие от неограниченной, злоупотребить куда труднее.

— Что ж, это меняет дело, — задумчиво сказал Наполеон. — И насколько же моя власть будет… ограничена?

Ответить на этот вопрос вызвалось сразу несколько человек — Адамс, ван Бюрен и несколько их товарищей. Перебивая друг друга, они описали предлагаемую систему более подробно, уточняя некоторые из деталей прямо на ходу.

— Понятно, — наконец остановил их император. — А теперь, господа, ответьте мне еще на один вопрос. Что произойдет, если я ваши предложения… отклоню?

Он знал, что этот вопрос можно было и не задавать — и все же любопытство пересилило. Возникла новая пауза, уже которая по счету.

— В таком случае… — на сей раз нарушил молчание маршал Кошут, устремив на императора такой взгляд, что Наполеону стало немного не по себе, — мы сделаем то, к чему призывает нас честь и долг. Мы подадим в отставку.

Император с облегчением вздохнул.

— Да, ваше величество, — подтвердил слова маршала ван Бюрен. — Не только мы, но и наши единомышленники, которых в стране немало. Например, большинство мои коллег, включая первого министра.

— И добрая половина губернаторов, — добавил Мутон.

— И большинство государственных чиновников, — сказал Адамс. — Вот тогда, ваше величество, вы и увидите, каково управлять государством в одиночку.

Ну разве можно было сердиться на добрую улыбку старого учителя?

— Что ж, не буду испытывать судьбу, — улыбнулся и Наполеон. — Сегодня же поручу секретарю подготовить новые указы. Первый — о выборах в двухпалатный Сенат, которые будут проведены в конце года во всех кантонах. Второй — о создании специальной комиссии, которая разработает проект конституции. Третий — о конституционном плебисците, который мы назначим… ну, скажем, на следующую весну. Все три указа будут официально оглашены в День Независимости. Что-нибудь еще, господа?

Вместо ответа Пестель, Кошут и Гарибаль достали из ножен шпаги. К счастью, маршалы не использовали их по прямому назначению, а подняли вверх для торжественного салюта:

— Да здравствует император!

— Да здравствует император! — эхом отозвались все остальные. Кроме императора.

Вторая Американская Революция свершилась.

* * *

11 марта 1861 года
Сен-Луи

— Я знал, что мое царствование будет нелегким, — покачал головой Наполеон III, — но не мог и подумать, что трудности начнутся так скоро.

Он нисколько не преувеличил. В самом деле, с момента коронации прошла всего неделя, а власть нового императора уже не распространялась на добрый десяток южных кантонов, которые успели за эти семь дней обьявить о выходе из Империи и создать Американскую Конфедерацию — по примеру Швейцарской.

— А ведь я вас предупреждал, ваше величество, — сказал наставительным тоном первый министр Стефан Дугла.

Большинство других министров, также созванных императором на экстренное совещание, закивали в знак согласия. Но не все.

— Если вы, господин Дугла, — гневно возразил министр юстиции Симон Шассе, — имеете в виду коронационную речь, то его величество не погрешил в ней против истины ни единым словом. Мы называем себя самой свободной страной мира и смотрим на Европу свысока, а тем не менее по-прежнему терпим такое отвратительное явление, как рабство…

—…которое уже отменено и в Британии, и во Франции, и даже в России, — подхватил и сам Наполеон. — А у нас в Америке по-прежнему один человек может продать другого человека с торгов, забить кнутом до смерти, заставить работать до изнеможения. Пришла пора положить этому конец. Мой прадед Джефферсон был одним из тех, кто освободил Америку от Бурбонов. Мой дед освободил ее от революционного террора и хаоса. Мой отец — от собственного самовластия. А я освобожу свою страну от рабства.

— Ваше величество, — мягко заметил министр иностранных дел Гийом-Анри Сюар, — я нисколько не подвергаю сомнению ваши добрые намерения. Да, я тоже читал Генриетту Бише. Но ведь далеко не все плантаторы такие звери, как Симон Легри из «Хижины дядюшки Тибо». Большинство из них обращаются с рабами вполне гуманно и милосердно. А посему незачем было их от себя отпугивать, да еще так скоро…

— Но ведь я и не планировал отменить рабство на следующий же день! — воздел руки к небу император. — Я всего лишь собирался обратиться к Сенату и предложить создать комиссию, которая определила бы справедливый размер компенсации, которую получили бы после освобождения рабов бывшие владельцы. Более того, в работе этой комиссии смогли бы принять участие и сами плантаторы.

— Для подобных компромиссных предложений, — едко усмехнулся Дугла, — существуют закулисные переговоры, а не торжественные речи.

— Императору нечего скрывать от своих сограждан! — высокопарно ответил Шассе.

— Императору следует прислушиваться к мудрым наставлениям опытных государственных мужей, — резко ответил Сюар, — а не к советам наивных идеалистов.

— Нет смысла выяснять, кто виноват в создавшейся ситуации, — мягко заметил министр просвещения Николя Чернышевски. — Вопрос следует поставить по-другому. Что делать?

Это замечание отрезвило всех присутствующих. Действительно, делать что-то было надо.

— Обьявлять войну? — вслух подумал Дугла. — Нужно немедленно обратиться к Сенату…

— Мы не можем назвать это «войной», — перебил его Сюар. — Войны ведутся между государствами, а эта самозванная Конфедерация — не более чем кучка мятежных кантонов.

— Не имеет значения, — пожал плечами Наполеон, — война это или подавление бунта. Так или иначе, нам необходимо срочно собирать войска. И армию, и флот.

— Вся Луизианская Флотилия уже перешла на сторону мятежников, — заметил Шассе, доставая из кармана полученную час назад телеграмму.

На несколько секунд в комнате воцарилось глубокое уныние. Впрочем, неприятная новость не была такой уж удивительной — ведь Луизианская Флотилия базировалась именно в Новом Орлеане. Оставались, правда, Квебекская и Калифорнийская, но даже вдвоем эти две лояльные флотилии не смогли бы составить конкуренцию одной мятежной.

— В любом случае главное — армия, — нарушил тишину император. — Пошлем телеграммы во все гарнизоны, включая самые дальние. И в Монреаль, и в Сен-Франсуа, и в Ванкувер. «Бог на стороне больших батальонов» — так говаривал еще мой дед.

— Осталось решить вопрос с командованием, — сказал Дугла. — К сожалению, все лучшие маршалы примкнули к бунтовщикам. Включая Кошута с Гарибалем.

— Я об этом уже подумал, — кивнул Наполеон. — Остается еще маршал Лье, вот его-то главнокомандующим и назначим. Я уже послал ему официальное предложение, так что он здесь будет с минуты на минуту.

В следующее мгновение раздался стук в дверь.

Lyogok na pomine, — сказал что-то непонятное Чернышевски.

Но это не был маршал Лье. Это был посыльный, приславший от маршала ответ. С нетерпением его распечатав, император прочел следующее:

«Ваше Императорское Величество!

Будучи глубоко польщен Вашим предложением о назначении меня на должность главнокомандующего Императорской Армией, я, тем не менее, вынужден сие предложение с прискорбием отклонить.

Поскольку я родился и вырос в кантоне Алабам, куда мои родители в свое время переехали из новобританской провинции Виргиния, я не могу в этот грозный час не разделить судьбу своей родины. Таким образом, выход моего родного кантона из Американской Империи и вступление его в Американскую Конфедерацию вынуждают меня предложить свою шпагу, воинскую доблесть и боевой опыт правительству оной Конфедерации. Поступить иначе для меня было бы равносильно предательству.

Прошу принять от меня самые искренние уверения в совершеннейшем к Вам почтении.

Маршал Робер Лье»

Дочитав письмо до конца, Наполеон мрачно уставился на поверхность овального стола.

Он окончательно понял, что быстро решить возникшую проблему не удастся.

* * *

9 апреля 1865 года
Маюми, Семинолия

Этот день можно было без всякого преувеличения назвать историческим. Последние конфедераты покидали материк. Оставалась бригада Борегара, спешно грузившаяся на корабли в стремлении успеть до подхода имперских войск.

За этим величественным зрелищем печально наблюдали два человека, медленно прохаживающиеся по палубе фрегата «Аламо».

— А все-таки стыдиться мне нечего, — уверенным тоном сказал маршал Робер Лье, главнокомандующий вооруженными силами Конфедерации. — Мы сделали все, что смогли.

— Вас, маршал, никто и не обвиняет, — кивнул президент Конфедерации Робеспьер Деви. — Хотя поначалу я все-таки надеялся на то, что нам повезет больше.

Да, первые два года сложились для нового государства весьма удачно. Несмотря на численное преимущество, лоялисты смогли добиться лишь чисто символических успехов. Конфедераты же не только успешно оборонялись, но и сами подчас показывали зубы и когти. Взять хотя бы рейд в Иллинуа и Миссури, когда Лье обошел вражескую столицу с севера и чуть было не ворвался в Сен-Луи с запада!

— Если б не дьявольская хитрость этого тирана… — проворчал Деви.

Безусловно, президент имел в виду Указ об Освобождении, изданный Наполеоном III в канун 1863 года. Хотя император и нарушил собственную конституцию, самовольно освободив всех рабов без всякого выкупа, возражений со стороны Сената не последовало.

— Да, это несколько ухудшило наше положение, — вздохнул Лье.

— Еще бы! — воскликнул Деви. — Во-первых, нас так и не признали Британия, Франция и другие европейцы. Во-вторых, что куда хуже, наш тыл сотрясли волнения рабов — одно только восстание ямасси попортило нам немало крови. Нарушились коммуникации, часть войск пришлось отвести с фронта для подавления беспорядков… Что и говорить, узурпатор сделал великолепный ход.

— А ведь я предлагал достойный ответ, — заметил Лье. — Раб идет в армию, а после войны получает свободу. Вместе с семьей. И солдат бы у нас было больше, и волнения бы сразу улеглись. Однако вы так и не согласились…

— Я и не мог на это согласиться, — покачал головой Деви. — Если бы я посягнул на священное право собственности граждан Конфедерации, то чем бы я был лучше Наполеона? Зачем мы тогда вообще отделялись от Империи, если не для защиты рабства?

— Видите ли, — пожал плечами Лье, — я-то воевал не за рабство, а за свободу родного Юга…

— Вы воевали доблестно, маршал, — неуклюже-льстиво сменил тему разговора Деви. — Даже несмотря на все сложности…

А сложности после того злосчастного Указа начались очень скоро. Когда численный перевес лоялистов стал просто подавляющим, они начали наконец теснить конфедератов на всех фронтах. Сперва Грантье перешел в наступление на востоке, в результате чего Кошут потерял Луивилль, потом Нашвилль, а затем и жизнь — ее оборвала шальная пуля в самом начале неудачной контратаки. Потом Калиновски ворвался в Техас из Нуво-Мексик и взял Сен-Антуан после кровавого боя, во время которого погиб Гарибаль — так военная карьера прославленного итальянского иммигранта завершилась там же, где в свое время началась.

И все же шансы на победу еще оставались — так, во всяком случае, считал Лье, собираясь нанести новый неожиданный удар по Сен-Луи. И ему действительно поначалу удалось продвинуться вперед — но цели своей маршал так и не достиг, проиграв трехдневное сражение при Кап-Жирардо. После этого конфедераты наступать уже не могли.

Оставалось отступать под мощнейшим в истории континента нажимом, проигрывая битву за битвой, сдавая город за городом. Петит-Рош, Шревпор, Батон-Руж… и вот пришла очередь Нового Орлеана, столицы рабовладельческого Юга. Долгая осада, жестокая бомбардировка… и вот маршал Шарман со своей армией входит наконец в город, а правительство Конфедерации бежит на последнем корабле, направляясь в кантон Миссисипи. Потом — в Алабам. Потом…

— Когда мы потеряли Новый Орлеан, война кончилась, — вздохнул Лье. — Началось избиение младенцев.

— И отступление превратилось в простое бегство, — кивнул Деви. — Мы дергались туда-сюда подобно шахматному королю, пытающемуся убежать от неизбежного мата.

— Который все-таки наступает, — меланхолически заметил Лье. — Пора сдаваться, господин президент.

— Ни в коем случае, — резко сказал Деви. — Через полчаса погрузка закончится, и мы поплывем на Кубу.

— И вы намерены управлять Конфедерацией, состоящей из одного кантона? — иронически осведомился Лье.

— Название, конечно, придется сменить, — признал Деви. — Скажем, «Республика Куба».

— И это убедит Наполеона оставить нас в покое? — недоверчиво хмыкнул Лье.

— А что он может сделать? — презрительно фыркнул Деви. — Тут ему не помогут ни Грантье, ни Шарман. Наш флот сильнее имперского, а пока он будет строить новые корабли, мы возведем по всему побережью такие укрепления, что с ними Кубу не только этот Наполеон не возьмет, но не взял бы и тот. А посему наша Республика навсегда останется Островом Свободы!

Лье лишь покосился в сторону двух черных рабов, уныло драивших палубу.

Окончание

___

[1] состоянию дел до войны

Print Friendly, PDF & Email

Добавить комментарий

Ваш адрес email не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Арифметическая Капча - решите задачу *Достигнут лимит времени. Пожалуйста, введите CAPTCHA снова.