Роман Бейнфест

Марксизм и основы психиатрии

«Тем, кого советская власть отучила думать, посвящается».

Детям до 16 лет читать только в присутствии родителей.

 Сумерки над Россией
Тянутся уж давно.
Все-то поводим выей
Все-то мы пьем вино.
Ждет полусонное царство
Неизреченных благ,
А позади мытарства,
Странствия душ и мрак.
Сбросить ярмо бы с выи,
Да распахнуть окно!
Сумерки над Россией
Тянутся уж давно…
(Р.Б.Бейнфест) 

«И голубь тюремный пусть гулит вдали…»
(А.Ахматова)

Глава I. «Незабываемое утро»

— Прекрасное утро. Воздух чист и свеж, как слеза ребенка – так, кажется, у Блока. Нет, там поцелуй. Ну, все равно. – В такое утро как бы очищаешься от всего ненормального, чтобы с головой окунуться в радостный  и благородный труд.

Аллея с шуршащими на ветру листьями осталась позади. Я толкнул дверь учреждения, в котором имею честь работать и в отличном настроении шагнул за порог.

Пройдя в свой кабинет, я переоделся и. насвистывая какую-то приятную мелодию, выглянул в коридор.

— Илья Арнольдович, вы халат неправильно застегнули, — услышал я  голос дежурившей сегодня Кати.

— Доброе утро, Катенька. – Пуговицы моего белого халата легли на нужное место. – Какие сегодня новости?

— Вы маг и волшебник, Илья Арнольдович, — переливчатые искорки звенели в Катенькиных интонациях. – Благодаря вам Васнецов настолько пришел в себя, что через пару дней можно уже выписывать.

— Ну, за что тут благодарить, Катенька. Легкое движение моей руки, взмах волшебной палочки, непринужденная беседа с пациентом – в общем, все банально, все не ново под солнцем и под луной. А что, ночные происшествия были?

— Были, Илья Арнольдович.

— И что же?

— Был экстренный вызов уже под утро. Привезли тут одного. Это его жена вызывала. В общем, я его отправила в изолированную.

— Так, так. Буйный стало быть?

— Не то чтобы явно буйный, но… В общем сами посмотрите.

— Отчего же не взглянуть. Так, Катенька. Мне двух санитаров и ключи от изолированной.

Через минуту длинный ключ мягко вошел в замочную скважину. Я аккуратно приоткрыл дверь…

— Л-е-е-е-и-ж-ж-или. Л-е-е-е-и-ж-ж-или. Л-е-е-е-и-бу-и-ж-ж-или.

Децибелы зашкаливали. Мелодия куда-то выпрыгнула и убежала. Слегка удивленный я остановился у входа, вглядываясь в орущего идиота, т.е. пардон, пациента.

Санитары поспешно встали у кровати этого живого рупора современности.

— Он непривязанный Илья Арнольдович. Когда привезли, он сильно не буянил, и Екатерина Васильевна велела пока не привязывать.

— Правильно велела, – ответил я, – глядя на санитаров. Это были два амбала, один рыжеволосый, другой шатен, ростом под два метра каждый. Тот, что рыжий, пришел к нам работать из вольной борьбы. При собственном весе почти в восемь пудов, он мог особо не напрягаясь сделать подряд десять выходов в стойку на прямые руки на турнике. Так что опасаться было особенно нечего. Если конечно у пациента не маниакально-депрессивный. Психоз, я имею в виду.

В маниакальной стадии этого замечательного заболевания, за счет разгона психики, раскрепощаются мышечные возможности. И даже двум моим санитарам было бы трудно удержать самого дохлого психопата.

— Какой предварительный диагноз? Или возникли трудности с постановкой? – спросил я.

— Какие затруднения, помилуй Бог, Илья Арнольдович. Екатерина Васильевна сказала, что шизофрения у него. Когда в себя приходит, ничего не помнит и в полной мере адекватен.

Децибелы стихли.

— Лени-жи-л-и, Лени-жи-и-и, Лени буит жиии…

— Что такое он пытается сказать? – Я подошел поближе. На подушке лежала взлохмаченная голова, непрерывно бормочущая свое заклинание. Две руки судорожно вцепились в верхний край подтянутого до подбородка одеяла. На меня не смотрит, глаза устремлены куда-то в светлую даль.

Я достал из кармана успокоительное.

— Принесите стакан воды.

— А если не захочет?

— Если не захочет, будем лечить силой. Да, и принесите записи, на что, собственно, жаловалась жена.

Шатен побежал за водой и записями, а я, взяв табуретку, стоявшую у стены, присел к кровати пациента.

— Как ваше самочувствие?

— Лени-жи-и-и, Лени-жи-и-и, Лени буи-и-ит жи-и-и.

— Вы меня слышите?

Взлохмаченная голова вздрогнула. Взгляд медленно перемещался в мою сторону, словно вращение глаз требовало невероятных усилий.

Есть! Наши глаза встретились.

— Ленин жил! – пауза. – Ленин жи-и-и-и-л!!! Ленин жив! Ленин будет жи-и-и-ть!

Так вот что он тут выкрикивает. Такого случая у меня еще не было. Оригинально-с.

— Вы правы! Успокойтесь. Хотите выпить сока?

— Ленин жил, Ленин жи-и-и-в, Ленин будет жи-и-и-ть!

— Дайте ему успокоительное.

Оба санитара (второй давно пришел и молча стоял рядом), приподняв крикуна за плечи, впихнули ему в рот таблетку и влили стакан воды. Последовал глоток.

Могучие руки санитаров выпустили пациента, и орущая взлохмаченная голова снова упала на подушку.

— Ленин жил, Лени жи-и-и-в, Ленин будет жи-и-и-ть!

— Ну что же. Привязывать не надо. Пусть поспит немного, а я прочту записи и буду решать, что с ним делать.

— Понимаем, Илья Арнольдович.

Мы вышли из изолированной. Длинный ключ снова мягко вошел в замочную скважину.

— Пройдитесь по оставшимся палатам, все ли нормально, потом, если порядок, идите к Екатерине Васильевне, она вам скажет, что дальше делать. Если где непорядок, срочно ко мне.

— Все поняли, Илья Арнольдович.

Я вернулся к себе в кабинет, сел в кресло и открыл записи. История этого пациента выглядела довольно необычно. По образованию историк, по призванию детектив-аналитик, он последнее время работал с архивами КПСС. И вот, поди ж ты, тронулся умом! И что его в этих архивах так тронуло?

Жена в его работе не разбиралась. Да в сущности толком и не интересовалась, чем же он вообще занимается.

Однажды вечером, зайдя на кухню, она увидела, как ее благоверный, которого, кстати, звали Семеновым Кириллом Мефодьевичем, почему-то положил на кухонный стол грязную мятую кепку и как ни в чем не бывало сидит посиживает, чаи гоняет.

— Ты что, Кирюш, белены объелся? – ласково обратилась она к мужу.

— Ты, Вера, не понимаешь, не говори. (супругу Кирилла Мефодьевича кстати или некстати звали Верой Артемьевной)

— Чего же я по-твоему не понимаю? – Интонация Веры Артемьевны обозначилась нотами едва заметного пренебрежения.

Кирилл Мефодьевич молча допил оставшийся чай, встал, натянул на голову свою дебильную кепку и. повернувшись лицом к своей жене несколько мгновений молчал, как бы собираясь с мыслями.

Внезапно выброшенная вперед правая рука остановилась буквально перед лицом Веры Артемьевны, небрежно помахивая открытой ладонью вовнутрь.

Супруга Кирилла Мефодьевича слегка попятилась, недоуменно глядя на мужа.

— «Надо нам всем дгужнее сплотиться, товарищи. Ей-ей надо (всем нам, левым в Швеции и могущим снестись с ними) сплотиться, напгячь все усилия, помочь, ибо момент в жизни шведской пагтии, шведского и скандинавского  габочего движения гешительный».

Когда Кирилл Мефодьевич закончил выкрикивать весь этот бред, на лице Веры Артемьевны помимо недоумения отразились легкие признаки испуга.

Сам крикун, с выражением глубокой задумчивости на лице засунул руки в карманы недавно купленных брюк, постоял немного, и внезапно схватив себя за грудки, принялся ходить взад-вперед, почти моментально пересекая пространство небольшой кухни.

— Кирюш, ты чего это, а? – Испуг на лице Веры Артемьевны становился все более отчетливым.

Семенов, не отвечая, вышел из кухни, резко хлопнув дверью.

Ночью супруги не произнесли ни слова.

Проснувшись, Вера Артемьевна обнаружила, что рядом в кровати никого нет. Встав, она накинула халатик и вышла в коридор, ведущий на кухню. Увидев приоткрытую дверь и услышав мерное звяканье посуды, В.А. поняла, что супруг завтракает.

После водных процедур она оделась и пошла на кухню, откуда все еще доносилось вышеупомянутое звяканье. Кирилл Мефодьевич уже позавтракал и нацепив, висевший на крючке фартук, весело мыл посуду. Никакой кепки рядом с ним не было.

— Доброе утро, Верунчик, — произнес Кирилл Мефодьевич, заметив входящую на кухню жену.

— Доброе утро, Кирюша, — пролепетала Вера Артемьевна, затем она молча поставила чайник на плиту, села за стол и спросила мужа: Кирюш, а ты что хотел мне вчера сказать?

Кирилл Мефодьевич повернулся в сторону своей супруги с искренним удивлением на лице.

— Разве я вчера о чем-то говорил?

— Ну как же, ты еще почему-то Скандинавию упомянул.

Кирилл Мефодьевич закончил вытирать полотенцем тарелку, поставил ее на место и опершись одной рукой на раковину, весь развернулся к жене.

— Скандинавию? Какую еще Скандинавию?

— Не знаю. Тебе виднее какую.

— Ты что-то путаешь, Верунчик. Ни о какой Скандинавии я ничего говорить не мог.

— Я путаю? – нотки пренебрежения снова проявились в интонации Веры Артемьевны. Но она тут же спохватилась.

— Ну хорошо, Кирюш, – сказала Вера Артемьевна с наиболее благожелательной интонацией, из всех для нее возможных.

— Но ведь что-то ты мне вчера говорил.

— Говорил? – Кирилл Мефодьевич задумался. – Да нет, я вчера как пришел с работы, сразу поужинал и спать.

— И ничего мне не говорил?

— Да о чем говорить-то? Новостей, Верунчик, у меня на работе никаких, отпуск еще не скоро, с тобой мы кажется ничего не планировали.

— Да-а-а, – Вера Артемьевна покачала головой. – Может быть, Кирюш, ты мне говорил о том, что кепку купил?

— Кепку? Какую еще на хрен кепку? Ты о чем?

— Не злись, – Вера Артемьевна интонацией осадила супруга. – Такую, знаешь, дурацкую, просто-таки идиотскую кепку, – не выдержала она.

— Ну чего ты плетешь? Не покупал я никаких кепок. С чего ты взяла?

— Я вчера сама видела как ты по нашей кухне в своей идиотской кепке маршировал.

— Знаешь, Вера, не морочь мне голову. Не знаю зачем ты все это придумываешь, но я тебе вчера ничего не говорил и никаких таких кепок не покупал.

Слегка раздраженный Кирилл Мефодьевич вышел из кухни. Хотел было хлопнуть дверью, но передумал.

Вера Артемьевна осталась сидеть за кухонным столом.

— Что с мужем? Почему он так странно вел себя вчера? А теперь? Либо нагло врет, либо, что еще хуже, действительно не помнит? А что если он того, тронулся? Да, но как странно у него это выглядит, совершенно не понятно, что с ним. Наверно, это все же глупая шутка. Захотел вчера пошутить, а сегодня понял, как глупо, по-идиотски себя вел, вот и не сознается, отрицает. Все-таки хорошо, что понимает, значит больше так шутить не захочет.

Слегка успокоенная Вера Артемьевна поднялась из-за стола и принялась готовить себе завтрак.

Увы, благим пожеланиям супруги Семенова не суждено было сбыться.

Не прошло и двух недель, как Кирилл Мефодьевич однажды вечером оглушил свою жену новыми выкриками. Всего она в этот раз не запомнила, в памяти остались только несколько фраз, смысл которых сводился к тому, что некий ренегат по фамилии Бернштейн оказался щенком по сравнению с другим ренегатом, носящими фамилию Каутский.

Вера Артемьевна всерьез обиделась на Кирилла Мефодьевича и два дня с ним совершенно не разговаривала. Все эти два дня Кирилл Мефодьевич как будто искренне не мог понять в чем дело.

Когда дни прошли, Вера Артемьевна попыталась упрекнуть мужа в кретинизме его шуточек, рассчитывая услышать извинения, ведущие к примирению сторон, но…

Но, неожиданно для нее, Кирилл Мефодьевич вспылил. Он выразился в том духе, что ему осточертели ее непонятные придирки и упреки в том, что он не совершал.

-Если ты, Вера, чего-то хочешь, так скажи об этом прямо. Нечего окольными путями на мужа давить. Придумываешь тут всякую чушь, а вот чего хочешь, о том сказать не хочешь.

Вера Артемьевна ошалело глядя на супруга, хотела было возразить, но, неожиданно для себя, расплакалась и, прикрывая лицо руками, выбежала из комнаты.

Еще несколько дней прошло в молчании. Постепенно супруги снова начали общаться, но незримая тень непонимания и взаимных упреков теперь прочно легла между ними.

Вера Артемьевна еще однако надеялась, что муж перестанет шутить, все постепенно забудется и пойдет на лад. Не тут-то было!

Когда спустя еще две или три недели Кирилл Мефодьевич снова стал шутить, Вера Артемьевна, накинув верхнюю одежду, поспешно вышла на улицу. Идя по осеннему парку, она постаралась успокоиться и решить, что делать дальше. На этот раз не принятое поначалу всерьез предположение, что Кирилл Мефодьевич «того, тронулся», крепло в душе Веры Артемьевны, превращаясь в осознанное убеждение.

Легкий ужас охватил Веру Артемьевну. Она решила ничего не говорить мужу, держаться слегка отстраненно и посмотреть, что будет дальше. – Может быть все еще само пройдет? – думала Вера Артемьевна, ступая по ковру из опавших листьев. – А если не пройдет? О, господи! Тогда единственный выход – психушка. Нет, не стоит пока думать об этом, еще ничего не известно, Кирилл может быть поправиться, и все произошедшее будет казаться просто дурным сном.

Вера Артемьевна вернулась домой, ничего не сказала мужу и все пошло по прежнему. Но Кирилл не поправлялся. Каждые две-три недели он снова и снова изрекал бредовые слова. Будучи то в кепке, то без нее.

Вера Артемьевна однажды проследила за мужем. Закончив придуриваться, Кирилл Мефодьевич зашел в спальню, где, открыв тайничок в стене, снял кепку и так бережно, так аккуратно положил туда это замусоленное, идиотское приобретение, что Вера Артемьевна от изумления чуть в обморок не упала. Кирилл Мефодьевич закрыл тайничок на ключ, положил ключ во внутренний карман пиджака, пиджак повесил в шкаф, шкаф тоже запер на ключ, который, однако, вынимать не стал и с выражением удовлетворенности на лице, которое бывает после удачного завершения большого и нужного труда, лег на кровать, внимательно глядя куда-то ввысь и заложив обе руки за затылок.

Так прошло три-четыре месяца. Терпение Веры Артемьевны было на исходе. Все же она еще на что-то надеялась. Но когда Кирилл, находясь в спальне, однажды утром, стал орать про Ленина, который жил, жив и будет жить, Вера Артемьевна не выдержала и вызвала по телефону скорую психиатрическую помощь.

И вот теперь я, сидя в своем уютном кабинете, перечитываю историю необычного пациента. Конечно, не все  из того, что вы, любезный читатель, только что узнали, было написано в этой истории. Часть я узнал, разговаривая позднее с Верой Артемьевной, часть – беседуя с самим Кириллом Мефодьевичем. Просто я счел целесообразным без обиняков ввести вас в курс дела.

Ну, а что было дальше? Об этом вы скоро узнаете.

Глава II. «Есть у революции начало»

В тот день я снова увидел Кирилла Мефодьевича ближе к вечеру. Обход пациентов, работа с ними, обед, снова обход – все это заняло добрую часть дня. Но все пациенты моей клиники были обычные придурки. А Кирилл Мефодьевич был придурок необычный и я, признаюсь, с интересом ждал возможности с ним поговорить.

Наконец, все прочие дела были закончены, и я вставил длинный ключ в уже упомянутую замочную скважину. Санитаров я не взял, справедливо полагая, что пациент Семенов не опасен.

Когда я вошел, Кирилл Мефодьевич лежал на боку, меланхолично глядя в стену ошалевшим взглядом. Увидев меня, он присел на кровати, не опуская ног на пол.

— Кто вы? Где я нахожусь?

— Успокойтесь. Вы находитесь в изолированной палате, в моей клинике. Меня зовут Илья Арнольдович, я главный врач и по совместительству владелец этого скромного прелестного учреждения.

— Какого учреждения?

— Наша клиника в народе называется «Дом полудурков Перельмана». Перельман – это я. Иногда клинику называют короче, просто – «Дурдом Перельмана».

— Вы что издеваетесь? Какое вы имеете право?

— Право? Вы, батенька, успокойтесь. Вызов от вашей жены был официально зарегистрирован, вы вели себя явно неадекватно и вот закономерный итог – вы находитесь здесь, с предварительным диагнозом – шизофрения.

— Что?! Да как вы смеете! Вы сами шизофреник! Я вам морду набью!

Кирилл Мефодьевич свесил ноги с кровати.

— Успокойтесь, голубчик! Разве вы хотите познакомиться с нашими санитарами? Не лучше ли вам интеллигентно побеседовать со мной с глазу на глаз, чем сутки напролет лежать привязанным к койке?

Семенов слегка побледнел, но ноги на кровать не убрал.

— Извините, я конечно переборщил. Но и вы должны меня понять, я совершенно не помню, как я здесь очутился.

— Вот видите, батенька. Не помните. Это говорит о чем? О том, голубчик, что у вас необычный случай шизофренического толка. Раз в две-три недели у вас происходит приступ, длящийся всего несколько часов, после чего вы засыпаете, а проснувшись, не помните совершенно ничего из того, что с вами было.

— О господи. А у вас есть удостоверение психиатра?

— Конечно. – Я достал маленькую красную книжицу. – Нет, нет. В руки не дам. Смотрите и читайте из моих рук.

Семенов внимательно прочитал удостоверение.

— А я-то проснулся, не могу понять где я. На окнах решетки, но вместо нар обыкновенная кровать. Что такое, думаю, вытрезвитель что ли?

— В своем роде вытрезвитель. – Я подошел к табуретке, взял ее и уселся напротив кровати пациента. – Да, да, вытрезвитель. Будем стараться вернуть вам трезвость ума или, на худой конец, купировать остроту приступов.

— Что за приступы? Что я делаю? Скажите ради бога!

— Вот это самое интересное, батенька. Похоже вы свихнулись на почве изучения марксизма-ленинизма. Понимаете?

— Как?! Что! Да вы что в конце концов! Я профессиональный историк, марксизм-ленинизм моя специальность, при чем тут шизофрения?

— При том, дружище, что все ваши приступы проявляются в форме имитации выступлений В.И.Ульянова-Ленина или в форме неуправляемого выкрикивания марксистско-ленинских лозунгов и воззваний. Ваша жена терпела это несколько месяцев, после чего наконец вызвала психиатрическую неотложку.

— Вера вызвала? Ах, чтоб… Вы не врете? Все что вы говорите, правда?

— Голубчик, чего ради мне вам врать? Я лишь довожу до вашего сведения необходимую и достаточную информацию.

— Как же это так? А? Вы мне поможете?

— Постараемся. Но и вы помогите нам. Для начала расскажите – чем вы занимались месяца четыре назад.

— Хорошо, доктор, я готов сотрудничать. Чем я занимался? Я уже давно изучаю возникновение и распространение в мире марксистско-ленинского учения, идей пролетарской революции.

— Так-так. Отрадно слышать. Что же вы, решили, так сказать, помочь в их распространении?

— Напротив, доктор. Все обстоит как раз наоборот. Изучая марксизм-ленинизм, я убедился в полной его лживости и несостоятельности и готовил на эту тему материалы для диссертации.

— Кандидатской?

— Докторской. Кандидатскую я защитил давно, но по другой теме новейшей истории.

— Чудесно. Значит не вы опровергли Маркса, и этого, как его, Энгельса и Вову Ульянова, а они вас, что ли?

— Вам видней, доктор.

— Вы знаете, Кирилл Мефодьевич, ваш случай натолкнул меня на одну идею, которую я еще не могу представить, как возможность выйти на верную дорогу выздоровления, но попробовать реализовать которую, полагаю, имело бы смысл. Что вы скажете о регулярных беседах, в которых вы постараетесь при мне мотивированно опровергнуть марксистско-ленинскую брехню?

— С превеликим удовольствием, особенно, если вы меня выпишите.

— Ну, ну, батенька, не стоит торопить события. Выпишем, если найдем основания. Наша задача – вернуть обществу полноценного гражданина, понимаете?

— Понимаю, доктор.

— Но вот и хорошо. Вы сегодня отдохните, оглядитесь. Одежду у вас, как видите, забрали, это порядок такой, походите пока в казенной пижаме, но запирать вас, рассчитывая на вашу сознательность, сегодня не стану. В семь часов у нас ужин, выйдете в коридор, найдете столовую, потом сами вернетесь в палату. Часы висят здесь же, в палате, видите, там на стене.  Все понятно? Ну а завтра я загляну, начнем, так сказать, цикл наших терапевтических бесед.

— Понятно.

Семенов убрал ноги на кровать.

Я поднялся с табуретки, подошел к входной двери.

— До завтра, доктор.

— Рассчитываю на вашу сознательность, голубчик. До завтра.

Глава III. «Верной дорогой идете, товарищи?»

Наступило завтра. То есть уже сегодня. График моей ежедневной работы был теперь спланирован с учетом необходимости регулярных терапевтических бесед с новым, необычным пациентом.

В назначенной время, во второй половине дня я вошел в палату к Кириллу Мефодьевичу. Пациент выглядел бодрым и готовым к общению. Мы поздоровались. Взяв табуретку, я присел недалеко от кровати.

— Скажите, Кирилл Мефодьевич, почему вы, изучая марксизм-ленинизм пришли к выводу о его лживости и несостоятельности?

— А вам, доктор, это кажется странным?

— Нет, что вы. Я далек от изучения политических теорий, но признаться, мне всегда интуитивно казалось, что марксизм-ленинизм, говоря словами писателя и барда Юза Алешковского, это, знаете ли этакий политический онанизм.

Кирилл Мефодьевич хихикнул.

— А вы шутник, доктор.

— Ну, а все же?

— Знаете ли вы, доктор, что марксизм – это одно, а ленинизм – кое-что другое?

— Ну, не то чтобы знаю. Догадываюсь.

— Тогда с чего вы бы хотели начать?

— С начала, голубчик, с начала.

— Очень хорошо. Начнем с начала, т.е. с марксизма. Маркс и Энгельс, как известно, написали очень много работ, но говоря словами Ленина, обращенными к лидеру махистов Богданову: «в нескольких словах» марксизм можно обрисовать следующим образом.

Марксизм есть сочетание искаженной гегелевской философии с анализом капитализма и перспектив его развития. Кроме философии Гегеля базой марксизма является трудовая теория стоимости Адама Смита и Дэвида Рикардо. Энгельс писал, что его друг и соратник Маркс совершил два супер-пупер открытия: (соч., т.20, стр. 26):

1) Разработал материалистическое понимание истории.

2) Создал теорию прибавочной стоимости.

А вот, что писал сам Маркс (соч., 2-е изд., т.28, стр. 424-427): «Что касается меня, то мне не принадлежит ни та заслуга, что я открыл существование классов в современном обществе, ни та, что я открыл их борьбу между собой. То, что я сделал нового, состояло в доказательстве следующего:

1) Что существование классов связано лишь с определенными историческими фазами развития производства.

2) Что классовая борьба необходимо ведет к диктатуре пролетариата.

3) Что эта диктатура сама составляет лишь переход к уничтожению всяких классов и обществу без классов».

— Вы еще не заснули, доктор?

— Что вы, голубчик, а вас внимательно слушаю.

— Тогда давайте рассмотрим изложенный в своей сути самими его создателями марксизм по порядку. Как известно, гегелевская философия была философией диалектического развития «мирового» духа. Маркс убрал из нее дух, оставив диалектику. В принципе, это его личное дело, возникает лишь один вопрос.

— Какой?

— Если диалектика является учением об одновременном существовании противоположностей, то почему так называемый «основной вопрос философии» в корне расходится с какой бы то ни было диалектикой?

— Основной вопрос?

— Ну, что якобы первично: материя или сознание?

— А что действительно?

— Знаете, когда гениального вождя И.В.Сталина однажды спросили, какой уклон хуже, правый или левый, он мудро ответил: «Оба хуже!», проявив себя как диалектик.

Почему же, скажите на милость, говоря о материи и сознании, мы должны что-то обязательно ставить на первое место? Диалектика подсказывает, что оба первичны и оба, если угодно, вторичны, потому что диалектически сосуществуют друг в друге.

И если, говоря словами Маркса, «бытие определяет сознание», то исходя из диалектического подхода, также и «сознание определяет бытие».

Когда Маркс в этом вопросе выбирает материю, он выступает не как диалектик, а как самый обыкновенный догматик.

Конечно, доктор, следует учитывать специфику времени. На дворе середина XIX века, идет яростная борьба с церковью. Ставка делается на науку. В этих условиях материализм Маркса является как бы отражением этой борьбы.

Следует, однако, заметить, что материализм есть наиболее понятная любому невежде и дураку философия. Это вера в то, что существует лишь то, что мы можем увидеть, услышать, пощупать и т.п. Такая философия, в принципе, не требует ни умственных усилий, ни какой бы то ни было работы над собой. Самому последнему невежде и дураку ясно, что стул, на котором он сидит, существует в комнате, а ветер, который дует, существует на улице. А существует ли что-либо еще, какая разница? Жизнь – бессмысленная игра материи, а значит все дозволено.

— Вы так думаете?

— Маркс, конечно, прямо так не писал, но сами посудите, разве не следует подобный вывод из любой сугубо материалистической философии? Иными словами, я за материализм, как трезвость взгляда на жизнь, но я не за материализм, как некий самодостаточный догматический принцип.

— Понимаю.

— Тогда пойдем дальше. Провозгласив материалистическое понимание истории, Маркс, по словам Энгельса, создал учение о прибавочной стоимости.

— Да, да, батенька. Об этом я что-то слышал. Нельзя ли поподробнее.

— Об этом все слышали, доктор. Чтобы понять о чем идет речь, спустимся с высот философии на землю экономики.

Как известно, при любом производстве, за исключением натурального, работник, непосредственно производящий товар, зарабатывает не всю стоимость реализованного товара, а лишь ее часть. Оставшаяся часть и  называется прибавочной стоимостью. А ее присвоение кем бы то ни было считается в марксистской теории эксплуатацией.

— Интересно.

— Куда уж интереснее. Герберт Уэллс в книге «Россия во мгле» пишет, что, допустим, зажиточный рабочий, приехав после работы к себе на дачу, где он следит за ведущимся на участке строительством, согласно Марксу, превращается в эксплуататора. Далее Уэллс утрирует, делая из этого вывод, будто классов не существует. Одно из другого не следует, да и классы, как я уже говорил, были открыты задолго до Маркса. Но в одном он прав. Согласно марксизму, любой наемный труд есть эксплуатация, ведь тот, кто нанимает, пользуется какими-то результатами труда наемного персонала, следовательно, следуя логике марксизма, отбирает у них эти результаты.

— М-да. Как-то, знаете, запутанно.

— Запутанно, доктор, потому что лживо.

— Отчего же лживо, голубчик?

— Судите сами. В любом обществе, где существуют товарно-денежные отношения, существуют по необходимости и люди, не занятые непосредственным производством. Заметьте, доктор, по необходимости, а не по прихоти!

Не считая, допустим, людей искусства и науки, чиновников и бухгалтеров, даже в процессе самого производства такие люди совершенно необходимы. Ведь производит, скажем, рабочий у станка, не из воздуха, а из привезенного материала или готовых деталей, значит, кто-то должен заниматься их транспортировкой, равно как и транспортировкой готовой продукции на склад или в пункты реализации. А ведь эти шоферы ничего сами не производят.

Ну ладно шоферы, это вроде, как согласно марксизму, тоже рабочий класс. А скажем инженер, бухгалтер? Они что, даром хлеб едят? А маркетинг, то бишь реклама? Без нее как? А непосредственные продавцы в магазинах и на рынках? Кассиры? Они не нужны?

А менеджер, т.е. организатор производства, он что здесь, лишний?

Получить прибыль, можно только реализовав произведенную продукцию, а это, как видите, невозможно без скоординированных усилий многих людей, в том числе, конечно и самого стоящего у станка рабочего. Но один он здесь ничего не сделает. Даже произвести ничего не сможет, т.к. не из чего будет.

— Так что же, батенька, выходит, что нет никакой эксплуатации?

— Торопитесь, доктор. Отчего же. Эксплуатация вполне возможна, все зависит от пропорций распределения. Возможна, но не обязательна. В такой системе, как описанная выше, рабочий у станка выполняет лишь часть труда и, соответственно, получает часть прибыли. Если эта часть пропорциональна затраченному им труду и важности этого труда в общем деле получения прибыли, то где же здесь эксплуатация!

— М-да. Возразить, как будто нечего.

— Это еще не все. Маркс, для придания научного веса своим трудам, использовал как основу всей своей экономической теории вышеупомянутую трудовую теорию стоимости.

Между тем сама эта теория, если ее внимательно рассмотреть, не выдерживает никакой критики. Согласно трудовой теории стоимости, стоимость товара определяется затраченным на его производство и его реализацию трудом. Но ведь это только одна сторона медали, причем, зачастую не главная. Даже ежу ясно, что, скажем, одна и та же шуба в Африке и в Сибири будет оцениваться по-разному. Т.е. говоря конкретнее, кроме труда, вложенного в товар, не менее важен спрос, который на этот товар существует. Спрос, этот, зависит от многих факторов, например, от жизненной необходимости (та же шуба в Сибири нужна, а в Африке – на фиг она?), от реального наличия товара (там где шуб много и их легко достать, стоимость будет меньше чем там, где шубы дефицит, хотя бы это происходило в разных местах той же Сибири, т.е. там, где шуба одинаково жизненно необходима), от психологической необходимости (жене «нового русского», например, шуба может быть очень нужна не столько как жизненная необходимость, сколько как элемент выпендрежа) и т.д. и т.п. Так что учет всех этих факторов может существенно влиять на размер получаемой прибыли. А занимается этим учетом, заметьте, доктор, отнюдь не рабочий.

— В самом деле, не рабочий. Теперь все?

— И теперь еще не все.

— Вот как?

— Да, да, заметьте. Маркс вдобавок объявил, что прибавочная стоимость создается только живым трудом.

— Не понял.

— Сейчас поймете. Логика его рассуждений, по-видимому, была такова. Живой, т.е. ручной (а не машинный) труд, так или иначе проявится, если проследить историю создания станков, т.е. машин, служащих для производства. Идя назад, мы так сказать, в конце концов, упремся в ручной труд, который постепенно создал нынешний машинный труд.

Но почему-то, посмотрев назад, Маркс не посмотрел вперед. Для чего вообще создаются станки? Очевидно для улучшения и интенсификации труда. Ведь не все можно сделать вручную и уж никак не возможно только вручную создать такое же изобилие производимых товаров, как с помощью станков. Движение луддитов в начале появления станков и было вызвано тем, что для такого же по объему производства стало требоваться гораздо меньше рабочих, чем раньше, при ручном труде на мануфактуре. Отсюда увольнения, отсюда недовольные, отсюда луддиты.

Если же следовать логике Маркса, то механизация труда уменьшает прибыль, при полной же его автоматизации прибыль должна вообще испариться.

— Извините, батенька, что я вас перебиваю. Скажите, а Маркс и этот, Энгельс, они наркотиками не баловались?

Кирилл Мефодьевич улыбнулся.

— Ничего не могу сказать на этот счет. Об этом историкам ничего не известно.

— Так, так. Ну что ж, голубчик, продолжайте.

— Таким образом, доктор, целая эпоха в развитии капитализма не учитывается Марксом вовсе. Ведь без машинного производства и того огромного изобилия товаров и всякого барахла, которое оно создает, современный капитализм попросту немыслим.

Есть в экономической теории Маркса и другие мелкие огрехи, но они не так принципиальны. Что же касается: 1) Прибавочной стоимости и эксплуатации; 2) Трудовой теории стоимости; 3) Живого труда и прибыли, то, как видите, эти три кита экономической теории Маркса на деле оказываются не китами, а эфемерными головастиками, говоря же без обиняков все эти положении данной теории попросту ошибочны. Не говорю лживы, хотя они, конечно, таковы, только потому, что это теория и ученый, ее создатель, естественно может ошибаться.

Итак, доктор, мы в общих, наиболее существенных чертах, рассмотрели философскую и экономическую парадигмы марксизма. Есть ли у вас какие-нибудь вопросы?

— Только один. Как вы себя чувствуете, голубчик?

— Превосходно, доктор.

— Так, так. Что ж, я рад. На сегодня, думаю, достаточно. Ложитесь спать пораньше, а завтра в это же время продолжим.

— С удовольствием.

— До завтра, батенька.

— До завтра, доктор.

Глава IV. «Верной дорогой идете, товарищи? (продолжение)»

На следующий день в это же время я сидел на табурете пред кроватью Кирилла Мефодьевича.

— Ну что, голубчик. Чем еще порадуете старика?

— Какой же вы старик, доктор. Шутить изволите!

— Изволю. Но вы вчера очень толково говорили. Что скажете мне сегодня?

— Интересно стало?

— Не без этого.

— Тогда слушайте. Философию и экономическую теорию марксизма мы с вами в главных чертах разобрали. На очереди исторические откровения дяди Карла.

— А вы тоже шутите.

— Не без этого. Итак, если помните, Маркс сам писал, что то, что он открыл нового состояло из трех частей: связь существования классов с историческими фазами развития производства, диктатура пролетариата, как итог всей предшествовавшей классовой борьбы и переход через эту диктатуру к обществу без классов.

— Замысловато выглядит.

— Так оно и есть. Но попробуем все же разобраться.

— Первое открытие, упомянутое Марксом, есть единственное положение всей его теории, с которым я согласен.

В самом деле, те общества, которые мы знаем, общества несправедливые, всегда состояли из соответствующих как уровню развития производительных сил, так и уровню развития производственных отношений классов. По мере развития товарного производства, возникновения капитализма с его юридическим равноправием, изменяются и ведущие классы общества. В буржуазном обществе главенствует буржуазия, а рабочие, крестьяне и мелкобуржуазный элемент, будучи юридически с ней равноправны, на деле, конечно, несколько уступают в правах.

Интересно следующее. Действительно переход от одной формации к другой совершался всегда путем революций, или, по крайней мере, всяческих столкновений, причем, классы, вершащие эту революцию, возникали еще в предыдущей формации, олицетворяя собой новые производственные отношения.

Когда старые производственные отношения, согласно Марксу, становятся оковами, тормозящими развитие производительных сил общества, это общество начинает двигаться к революции. Именно к революции, т.е. не просто к государственному перевороту, а к утверждению нового строя, новой социально-экономической формации, причем задатки этого нового строя всегда вызревают еще при строе старом.

Все вышесказанное, доктор, классика марксизма. Теперь, опираясь на эту классику, рассмотрим второе историческое открытие Маркса.

Для этого давайте рассмотрим конкретнее переходы от формации к формации, благо здесь мы обладаем весьма достоверным историческим материалом.

Итак, формация рабовладельческая пала при участии возникших в ее недрах классов феодалов, т.е. крупных земельных собственников, являвшихся по законам следующей феодальной формации родовой аристократией и классов закрепощенных, т.е. насильно прикрепленных к земле, а также свободных мелких землевладельцев – колонов и свободных крестьян.

Рабство изжило себя. Раб ведь на хрен не заинтересован в том, чтобы трудиться, отсюда крайне низкая производительность труда при подобном строе. Отсюда классический пример экстенсивного развития, непомерного расширения, скажем Римской империи. Такое расширение до поры до времени компенсировало низкую производительность притоком свежей силы, новых рабов.

Заметим, что и колоны, будущие крепостные и арендодатели земли – будущие феодалы, возникли еще при рабовладельческом строе, а после его низвержения и установления строя феодального крепостные стали эксплуатируемым классом, а феодалы – эксплуатирующим. Все верно, доктор?

— Кажется все, батенька.

— Двигаемся дальше. В недрах феодализма постепенно, далеко не сразу, возникли ростки буржуазного строя. В начале, по всей видимости, еще в конце XIV века в Италии, затем в конце XVI века в Голландии, а в середине XVII века, которая вообще знаменует конец херового средневековья, в Англии.

В чем это выражалось? Больше стало производиться продукции на продажу. Стало постепенно развиваться машинное производство. Возникли зародыши буржуазных классов пролетариата и буржуазии. Заметьте, доктор, зародыши эти возникли еще при феодализме, также, как и феодалы вкупе с крепостными возникли еще при рабовладельческом строе. Через многочисленные революции, после серии бонапартистских и кромвелевских реставраций, капитализм выходит на мировую арену, как новый, более производительный и более юридически равноправный строй. Причем буржуа становятся хозяевами, а рабочие – слугами, в начале становления капитализма откровенно и беззастенчиво эксплуатируемыми.

Все это Маркс видел, отсюда он и сделал ударение на эксплуатации рабочих буржуями, ударение вполне справедливое, если брать исключительно времена, когда Маркс создавал свои произведения.

Скажите, доктор, исходя из вышеизложенного, как по-вашему, должен происходить переход от капитализма к следующему гипотетическому строю?

— Ну, вероятно, какие-то новые классы возникают в недрах капитализма на основе еще неизвестных нам производственных отношений, постепенно крепнут и осуществляют переход к новому, пока несуществующему строю?

— Вот видите, доктор. То, что вы обрисовали методом научной экстраполяции (не всегда, впрочем, верным) является просто логическим продолжением наблюдаемого в прошлом.

Маркс, однако, ничего не говорил о возникновении каких-либо новых классов при капитализме. По его мнению, теперь в результате революции к власти должен придти рабочий класс, возникший еще при феодальном строе. Странное изменение исторического порядка! Напомню, каков этот порядок. Каждый раз в недрах старой формации возникают новые классы, олицетворяющие новые, более эффективные производственные отношения, эти классы возникают из старых, крепнут и в результате революции устанавливают новый социально-экономический строй. Причем, класс эксплуатируемый остается эксплуатируемым и при новом строе, хотя и в меньшей мере.

Идея Маркса о диктатуре пролетариата:

1) Почему-то говорит, что на этот раз к власти должен прийти эксплуатируемый класс.

2) Этот класс возник еще в недрах предыдущего, а отнюдь не  существующего строя, участвовал в установлении нынешнего порядка и, как и полагается, если смотреть на то, что показывает история остался классом слуг, а отнюдь не господ.

Почему на этот раз все должно быть иначе? Маркс говорит, что теперь в результате революции устанавливается еще более справедливое, в итоге вовсе бесклассовое общество, что, впрочем, сам никак не доказывает, и что, кстати, не объясняет неожиданной перемены хода истории. Надо ли говорить, что к науке подобные измышления имеют весьма отдаленное отношение.

— Не надо, голубчик.

— Вот именно. Идея о диктатуре пролетариата выглядит крайне несообразно с реальным ходом истории и логически ни из чего не вытекает.

Но поскольку у Маркса она непосредственно связана с третьим его «открытием», а именно переходом через диктатуру пролетариата к бесклассовому общественному строю, рассмотрим оба, так сказать «открытия» вместе.

Третье историческое открытие Маркса собственно и создало ему псевдоореол вождя угнетенных. Учения о некоем невероятно справедливом общественном строе, так называемые социалистические утопии известны историкам буквально с незапамятных времен, еще с рабовладельческого строя. Все они примерно однотипны и марксово учение в том числе. Но в отличие от других фантазеров – создателей социалистических утопий, Маркс рядится в одежды науки. Одежды-то, одеждами, но стоит Марксу повернуться, как, перефразируя его самого, на заду «вождя угнетенных», становятся видны заплаты все тех же социалистических утопий, из которых марксова, по сути, одна из самых мрачных.

Но все по порядку, доктор. Должны же были существовать хоть какие-то видимые Марксом предпосылки возникновения, зарождения при капитализме нового строя?

— Вероятно, голубчик.

— И действительно, доктор, такие предпосылки, с точки зрения Маркса, существовали. Процитируем самого Маркса (соч., т.23, стр. 773):

«Монополия капитала становится оковами того способа производства, который вырос при ней и под ней. Централизация средств производства и обобществление труда достигают такого пункта, когда они становятся несовместимыми с их капиталистической оболочкой. Она взрывается. Бьет час капиталистической частной собственности. Экспроприаторов экспроприируют».

Вы смеетесь, доктор?

— Ох-х уморили, голубчик. Уморили. Вы действительно уверены, что Маркс и Энгельс не принимали наркотики, не ширялись, не торчали?

— Понимаю. Сейчас, в наши времена, сказанное Марксом полтораста лет назад, выглядит, конечно, бредово.

— Бредово? Да ему в мой «дом полудурков Перельмана» срочно необходимо. Любой идиот ведь знает, батенька, что количество мелких предпринимателей намного перевешивает ныне число крупных. Какой он «гениальный вождь», он просто мудак.

— Ну, доктор, полегче, полегче. Маркс, конечно, далеко не гений, если гением считать того, кто может прозреть будущее и родить что-нибудь эпохально новое. Ни то, ни другое Марксу не доступно. Но он вполне способный историк и экономист, просто исторический опыт во времена те был другим, капитализм ведь еще только-только начал развиваться. Что же удивительного, что не слишком умный Маркс принял начальные тенденции его развития за конечные?

— Для мудака неудивительно.

— Итак, в действительности буржуазный строй в частности путем антимонопольного законодательства и поощрения конкуренции совершенно устранил возможность, высказанную в вышеприведенной цитате Маркса.

Дополнительно, упомянем, что эта цитата, опять-таки, никак не объясняет притянутую за уши «диктатуру пролетариата». Откуда она берется неясно, но с точки зрения Маркса, понятно зачем она нужна. После «пролетарской революции» новым диктаторам ведь необходимо будет защитить свои завоевания. Очевидно, Маркс считал, что в истории то, что необходимо «хорошим людям», валится с Луны, а не возникает закономерно.

Но это еще цветочки. То что Маркс пишет далее о переходе к бесклассовому обществу уже даже при большом желании никак нельзя назвать научным подходом. Научный коммунизм, доктор, это полная херня, почти что в  прямом смысле слова, т.е. «понтов» здесь у Маркса до хера, а вот логики, научного предвидения ни хера.

— Ну, батенька, вы меня интригуете. Жду не дождусь завтрашнего вечера, а на сегодня достаточно. Отдыхайте. Выглядите вы уже лучше, так что беседуем не зря.

— Всего хорошего, доктор.

— До завтра, голубчик.

Глава V. «Верной дорогой идете, товарищи? (окончание)»

— Итак, голубчик, что там до хера, а что ни хера? Будьте любезны, разъясните.

Кирилл Мефодьевич даже не улыбнулся.

— «Третье открытие» Маркса, доктор, относится к ряду наиболее мрачных утопий в истории человечества и вызывает у меня вопросы в его, Маркса, простой человеческой порядочности, которую он в угоду своему самолюбию задвигает в сторону в этой части своих «гениальных» трудов.

— Что же в нем такого уж мрачного?

— Прежде всего, доктор, следует отметить, что утопия Маркса абсолютно неоригинальна. Точно такие же бредни с завидной регулярностью, будто серийные маньяки, появлялись на протяжении, по крайней мере, последних двух-трех тысяч лет нашей истории.

Вкратце обрисуем, что же предрекает Маркс. Обобществление производства достигает высочайшей степени, в результате происходит «пролетарская революция». В «Критике Готской программы» Маркс мимоходом упоминает, что у коммунизма (нового бесклассового общества) будет первый этап, когда еще сохранятся элементы старого общества и не все черты нового общества будут воплощены в жизнь.

Маркс предрекает (соч., т.19, стр. 27):

«Между капиталистическим и коммунистическим обществом лежит период революционного превращения первого во второе. Этому периоду соответствует и политический переходный период, и государство этого периода не может быть ничем иным, кроме как революционной диктатурой пролетариата».

Вообще, следует отметить, что «диктатуру пролетариата» Маркс считал чуть ли не самым главным своим «открытием». Почему? Очевидно потому, что в других, немарксовых социалистических утопиях, о ней ничего не говорится. «Второе открытие» Маркса, таким образом, становится оригинальным на фоне «третьего». В этом, наверное, и причина.

Но последуем дальше. Посмотрим, каковы в общих чертах все социалистические утопии.

1) Социалистические утопии в целом говорят нам, что самое справедливое общество, общество поголовного благоденствия – это общество, основанное на всеобщей национализации имущества, в некоторых из них даже без дозволенного личного минимума вещей.

2) В этом обществе господствует строгое, но «справедливое» управление с тесной регламентацией жизни всех его членов.

3) Во многих подобных учениях принцип коллективизма доводится до идиотизма, вроде общих жен и т.п.

4) Отдельный человек  в подобном обществе выполняет роль винтика, который управляющие, разумеется, невероятно справедливо, завинчивают и отвинчивают там, где сочтут необходимым. В целом он работает, отдыхает, а в некоторых учениях даже производит потомство в соответствии со строгим общественным регламентом.

5) Вот тут-то уверяют авторы подобных учений и наступит царство всеобщей свободы, высочайшего благоденствия и небывалого расцвета личности.

Что же отмечает в этой области Маркс?

— Да, что же, в самом деле?

— Описания Марксом коммунистического строя довольно общи и попросту туманны, но кое-какие ориентиры имеются. В «Критике политической экономии» (1859 г.) Маркс написал следующие интересные слова:

«В общих чертах, азиатский, античный, феодальный и современный, буржуазный, способы производства можно обозначить как прогрессивные эпохи экономической общественной формации» (соч., т.13, стр.7). Ну, античный способ производства – это рабовладение, тут ясно. А что за такой- сякой азиатский способ, стоящий по Марксу перед античным? Это реально существовавшие в Азии деспотии, в которых собственность, так и не превратившись в частную, переходит к возникшему объединению земельных общин, т.е. к государству, которое олицетворяется деспотом, правящим при помощи своих ставленников, составляющих в совокупности аппарат управления.

Жители таких деспотий находятся в полной зависимости от государства, как пишет Маркс (соч., т.25, ч.II, стр.354): «государство непосредственно противостоит непосредственным производителям… в качестве собственника и вместе с тем суверена».

— Выходит Маркс знал, что в прошлом уже существовали своего рода реализованные социалистические учения?

— Безусловно, Маркс не только это, разумеется (раз он сам писал об азиатском способе) знал, но и сделал из сего определенные выводы.

— Какие же, батенька, выводы, сделал Маркс?

— А вот какие. Все учение Маркса построено на классовом анализе развития общества. Маркс, прежде всего, указывает господствующий класс в каждой формации. В античности – это рабовладельцы, при феодализме – феодалы, при капитализме – буржуазия, при диктатуре пролетариата, само собой – пролетариат.

— А при азиатском-то способе что же?

— Не поверите. Маркс пишет, что правящим классом при этом были деспоты или государство.

— Это как же, батенька, понимать?

— А так. Маркс несомненно просто подметил, что для его теории опасно было бы говорить о господствующем классе при всеобщем обобществлении. То, что он пишет, нарочитая белиберда. Деспот – это не класс, а государство, именно по Марксу – аппарат господствующего класса. Между тем нетрудно указать, что это за такой таинственный класс. Это – номенклатура деспотического государства, т.е. назначаемая правящая политбюрократия, замкнутый на себе класс, власть которого просто безгранична даже по сравнению с властью рабовладельцев, которая ограничена их собственными рабами.

Маркс странным образом глупеет и предпочитает даже в «Капитале» писать именно о «суверене» и «государстве», очевидно потому что боится говорить о политбюрократии, номенклатуре, как господствующем классе общества.

— Почему боится?

— Ну это ежу ясно почему. Потому что если признать, что господствующим классом может быть класс «управляющих и распределяющих», а не обязательно класс собственников, весь его коммунизм предстанет как не только не бесклассовое, но классово невероятно антагонистическое общество, общество нового классового господства. Как видите, доктор, Маркс беззастенчиво фальсифицирует свою же теорию, только ради того, чтобы сохранить видимость правды, прекрасно сознавая при этом, что пишет ложь.

— М-да, кажется что так.

— Кажется! Вдумайтесь, и вы увидите, что все обстоит именно так. Кстати, его соратник Энгельс в «Анти-Дюринге» и «Происхождении семьи, частной собственности и государства» поступает еще радикальнее, объявив первой классовой формацией рабовладельческую, об азиатском же способе попросту умалчивает.

— Скажите мне, кто твой друг, и я скажу, кто ты!

— Вот именно!

— Я что-то слышал о критике «Капитала» со стороны лидера анархистов Бакунина. Вы, батенька, не в курсе?

— В курсе! Бакунин прямо заявил, что «диктатура пролетариата» на деле «порождает деспотизм, с одной стороны, и рабство – с другой» и вообще все учение Маркса – «фальшь, за которой прячется деспотизм правящего меньшинства».

Интересна полемика, которую ведет Маркс с Бакуниным, конспектируя его книгу «Государственность и анархия»

Бакунин: Мы уже высказывали наше глубокое отвращение к теории… Маркса, рекомендующей работникам… как ближайшую главную цель – основание «народного государства», которое, по их объяснению, будет не что иное, как пролетариат «возведенный на степень господствующего сословия». Неужели весь пролетариат будет стоять во главе управления?

Маркс: «Неужели, например, в профессиональном союзе весь союз образует свой исполнительный комитет? Неужели на фабрике исчезнет всякое разделение труда и различные функции, из него вытекающие?».

Бакунин: «Итак, в результате: управление огромного большинства народных масс привилегированным меньшинством. Но это меньшинство будет состоять из работников, говорят марксисты. Да, пожалуй, из бывших работников, но которые, лишь только они сделаются представителями или правителями народа, перестанут быть работниками».

Маркс: «Не больше чем теперь фабрикант, который не перестанет быть капиталистом, потому что стал членом муниципального совета».

Бакунин: «И станут смотреть на всех обыкновенных рабочих с высоты «государственной»: они будут представлять уже не народ, а себя и свои «притязания» на управление народом. Тот, кто усомниться в этом, совсем не знаком с природой человека».

Маркс: «Если бы господин Бакунин был знаком хотя бы с положением управляющего рабочей кооперативной фабрикой, то все его бредни о господстве полетели бы к черту».

Бакунин: «Марксисты чувствуют это противоречие и сознавая, что управление ученых (т.е. Бакунин, видимо, имеет в виду управление, базирующееся на так называемом «научном коммунизме»), самое тяжелое, обидное и презрительное в мире, будет, несмотря на все демократические формы, фактической диктатурой, утешаются мыслью, что эта диктатура будет временная и короткая».

Маркс: «Non, mon cher! Классовое господство рабочих над сопротивляющимися им прослойками старого мира должно длится до тех пор, пока не будут уничтожены экономические основы существования классов».

Нужны ли комментарии, доктор!

— В общем-то, пожалуй, нет. Но все же, голубчик, прокомментируйте, так, слегка…

— Хорошо. Маркс говорит, что фабрикант остается буржуем и будучи членом муниципального совета. Уместна ли аналогия? Буржуй естественно, не покидает свой класс, становясь членом государственного аппарата, ведь буржуазия класс правящий, а госаппарат и есть орудие его правления. Бакунин же говорит о том, что рабочий, который стал управляющим в «новом обществе», уже не рабочий, т.е. он станет представителем другого класса. Верно ли это? Рабочие изначально класс не правящий и если кто-то из них после «пролетарской революции» войдет в состав «новых управляющих», он, конечно, рабочим вряд ли останется уже хотя бы потому, что нет никаких мнимых доказательств, что «новые управляющие» есть диктатура пролетариата. В этом суть. Если бы такая диктатура могла действительно возникнуть, то аналогия Маркса была бы в некоторой степени уместной, но в том-то и дело, что ее появление у Маркса не подкреплено никакими доказательствами, кроме мнимого, не существующего супермонополизма, якобы неизбежно возникающего при капитализме.

Существовала ли когда-нибудь диктатура пролетариата, мы еще выясним, здесь же уместно отметить, что Маркс в своих комментариях упорно делает вид, что не замечает другой главной мысли Бакунина: при полном обобществлении производства в отличие от капитализма, на который ссылается Маркс, неизбежно существование тех, кто работает и тех, кто распределяет и управляет. Так диктатура работающих или все же диктатура распределяющих и указывающих работающим, что им делать, возникает в результате такого радикального обобществления?

Что же замалчивает Маркс? Классовую сущность нового предсказанного им общества. поэтому помалкивает он, когда речь заходит о господствующем классе при азиатском способе производства. Не потому что не понял, а именно оттого, что все понял.

— Давайте поподробнее рассмотрим этот вопрос. Мне здесь не все ясно.

— Давайте, доктор. При капитализме ваш достаток в основном зависит от размеров получаемой вашей фирмой прибыли. При полном же обобществлении производства, когда все средства этого производства принадлежат государству и невозможно получить прибыль, торгуя частным образом произведенным товаром, неизбежно кто-то же должен заниматься распределением произведенной продукции между работниками. В то же время такая система ставит любого работника в полную материальную зависимость от государства. Не будем сейчас останавливаться на планировании этого производства, это тема особая, которую мы рассмотрим специально, но не здесь. Здесь важно другое.

Государство при вышеупомянутой марксовой системе становится не только не отмирающим, но невероятно влиятельным, поскольку ни в одной другой известной нам формации ему не принадлежат все средства производства.

Возникает вопрос: «Кто же будут те люди, которые встанут у руля подобного государства?». Этот вопрос, кстати, задавал марксистам еще Лев Толстой. Не может же, как справедливо отметил Бакунин, весь пролетариат ежедневно заниматься вопросами централизованного управления на некоем что ли общепролетарском госмитинге? Чушь, конечно, даже если допустить осуществление мифической диктатуры этого пролетариата. Значит неизбежно появление не просто управляющих, а профессионально управляющих. Разделение труда, то есть, неизбежно. Это как минимум.

«В коммунистическом обществе, где никто не ограничен исключительным кругом деятельности, а каждый может совершенствоваться в любой отрасли, общество регулирует все производство и именно поэтому создает для меня возможности делать сегодня одно, а завтра – другое, утром охотиться, после полудня ловить рыбу, вечером заниматься скотоводством, после ужина предаваться критике – как моей душе угодно – не делая меня, в силу этого, охотником и рыбаком, пастухом или критиком».

Только не спрашивайте меня, доктор, ширялся ли Маркс и торчал ли Энгельс. Им, по-моему, это было не нужно.

— М-да. Такое, голубчик, и комментировать не к чему. Это примерно то же самое, как предложить сантехнику или хирургу утром делать одно, а вечером другое. Утром, скажем, унитаз чистить, а вечером аппендикс удалять. Или наоборот. Ох, голубчик, и глупы же были основоположники марксизма.

— Не утрируйте, доктор, не утрируйте. Они, конечно, звезд с неба не хватали, но люди были, по-своему довольно способные. В том числе к мелкой подлости и лжи. Как мелка бывает природа человека видно из упорной лживой изворотливости Маркса в тех случаях, когда в его теории концы с концами перестают сходиться.

Но продолжим насчет управляющих-распределяющих. Итак, возникновение профессиональных управляющих при марксовом коммунизме попросту элементарно неизбежно.

— А Маркс на этот счет что-нибудь говорит?

— Кое-что. Например:

«Индивидуальное рабочее время каждого производителя – его доставленная им часть общего рабочего дня, его доля в нем. Он получает от общества квитанцию в том, что им доставлено такое-то количество труда и по этой квитанции он получает из общественных запасов такое количество предметов потребления, на которое затрачено столько же труда».

— Однако замысловато, батенька. Постойте, голубчик, а кто же эти ангелы-распределители?

— Которые?

— Ну те, что будут квитанции выписывать и те, которые по этим квитанциям будут выдавать предметы, так сказать, потребления?

— Так ведь Маркс говорит – «общество».

— Что общество?

— Ну общество выдает работнику квитанцию.

— Хе-хе. Мудак на мудаке сидит и мудаком погоняет. С одной стороны, значит, индивидуальный работник, а с другой – все-превсе общество? Нельзя ли поконкретнее, голубчик?

— Хорошо, доктор, попробуем разобраться. Естественно выдачей марксовой «квитанции» должен заниматься какой-то конкретный человек, например, служащий определенной организации, в которой одни занимаются учетом, другие – выписывают квитанции и т.д. Что здесь важно? То, что при первом самом незамысловатом взгляде становится ясно, что между работниками, с одной стороны, и служащими подобного учреждения – с другой, возникает не просто разделение труда. Между ними возникает социальное неравенство: одни работают, другие оценивают их труд – захотят и снизят оценку сделанного или (скажем за взятку или по блату) возьмут и завысят. В общем, благосостояние работников в такой системе напрямую зависят от оценщиков их труда.

То же и с выдачей «предметов потребления». Захотят служащие «общественных запасов» и выдадут одному нормальные «предметы потребления», а другому – бракованные, а третьему – и вовсе не дадут, не завезли, дескать, на склад, приходите в следующий раз.

Кроме того, кто же будет оценивать труд самих оценщиков и распределять «предметы потребления» среди самих распределителей? Если они сами, то это уже произвол неограниченный, куда там всяким буржуям. Если же еще кто-то, то кто же будет производить оценку и распределение по отношению к нему?

Такой вот дурдом получается, доктор.

— Ну, батенька, что вы. Мой дурдом по сравнению с вышесказанным это же просто учреждение образцового умственного порядка. Неужели Маркс настолько глуп, что всего этого не понимает?

— Полагаю, что не хочет понимать. Слишком уж невысок его нравственный уровень. Увидев на историческом примере «азиатского способа производства», что классовое общество может реально существовать и при всеобщем обобществлении средств производства и не просто существовать, а быть предельной деспотией с невероятным классовым антагонизмом, Маркс упорно играет в дурачка.

— Вы так думаете?

— Это легко объяснимо, доктор. «Второе» и «третье» «открытье» Маркса взаимосвязаны. Диктатура, которую воспевает Маркс, кого бы она ни была – пролетариата, дегенерата или кастрата – это, как скромно пояснил Ленин, «власть насилия, не ограниченная никакими законами».

Это с одной, политической стороны. Со стороны другой, экономической, полная аналогия – все принадлежит государству, конкретные работники находятся в полной материальной зависимости от этого государства.

Такое положение возникает, согласно Марксу, в результате пролетарской революции и установления диктатуры пролетариата. Не странно ли, что переход к бесклассовому обществу, обществу социального равноправия и небывалого расцвета личности происходит, согласно Марксу, через жесточайшую деспотию, как политическую, так и экономическую? На что здесь упирает Маркс? На то, что диктатура пролетариата хотя и классовая, но будучи порождена, так сказать, бывшим угнетенным классом, она будет более справедливой, чем какая-то другая. Уже одно это утверждение, ничем не подтвержденное, мягко говоря, сомнительно. Если же еще признать очевидным тот факт, что диктатура в действительности окажется вовсе не пролетариата, а возникающей при подобных условиях политбюрократии, то не менее очевидным становится простой факт, заключающийся в том, что возникшее общество по сравнению с обществом буржуазным это шаг не вперед, а назад.

Никакого бесклассового общества данная ситуация не порождает, а, напротив, крайне усугубляет классовый антагонизм, по сравнению с буржуазной формацией.

В самом деле, выборность и разделение властей, даже формально сохраненное, при диктатуре просто ширма для «власти, опирающейся на насилие, не ограниченной никакими законами».

Частная собственность на средства производства – основа  экономической независимости – ликвидируется, зато при этом возникает работодатель-супермонополист, уйти от которого невозможно, – владеющее экспроприированными средствами производства государство.

Энгельс в 1880 г. пишет: «Пролетариат берет государственную власть и превращает средства производства, прежде всего, в государственную собственность. Но тем самым он уничтожает себя, как пролетариат, тем самым он уничтожает все классовые различия и классовые противоположности, а вместе с тем и государство как государство. Первый акт, в котором государство выступает действительно как представитель всего общества – взятие во владение средств производства от имени общества – является в то же время последним самостоятельным актом его как государства».

— Уф-ф, батенька, уморили. Зачем, извольте спросить, вы этот бред процитировали?

— Чтобы показать логику марксизма в этом вопросе, вернее ее отсутствие. Действительно, при всеобщем огосударствлении (уж извините за плохой каламбур) собственности возникает, вернее начинает возникать и более-менее быстро складывается какой-то новый класс. Имеет ли он отношение к пролетариату, мы еще посмотрим, пока же заметим:

1) Энгельс, как и Маркс, в упор не замечает элементарную необходимость возникновения в такой системе профессионально управляющих-распределяющих.

2) Небывалое укрепление государства (диктатура плюс владение всеми средствами производства) как-то слабо вяжется с представлением о том, что сие, дескать, последний акт его, государства, существования.

3) О каком уничтожении классовых различий и противоположностей может идти речь, если государство – аппарат классовый – небывало укрепляется, а большинство населения попадают от него в полную материальную зависимость?

Еще раз подчеркну: от того, что кто-то становится политическим диктатором, одновременно управляя всеми средствами производства в стране через бюрократическое государство, пусть даже он при этом становится другим, нежели был до этого, в классовом смысле, уже, скажем условно, не пролетариатом, а хреном лысым, от всего этого классовые противоположности, а тем более небывало укрепившееся государство вовсе не перестает существовать. Напротив, даже дебилу ясно, что они усилятся по сравнению с антагонизмом, существовавшим в мире буржуазном.

— Дебилу, хе-хе, ясно, а вот Энгельсу неясно. Кто же он после этого?

— Вам виднее, доктор, кто. Добавлю только, что странная «логика» сочетается у Маркса и, как вы говорите, «этого Энгельса» со столь же странным и до странности упорным направлением мысли относительно ни много ни мало «освобождения человечества».

— В чем же эта странность, голубчик?

— В том, что как и все создатели социалистических утопий они почему-то видят это «освобождение» не иначе, как в максимальном закрепощении и порабощении, политическом и экономическом, расцвет личности – в полном ее подавлении, регламентации и зависимости, диктатуру объявляют народовластием, а полную материальную зависимость работников от общества – пределом их экономических устремлений.

Про анализ же Марксом капитализма как такового я уже говорил: прибавочная стоимость (открытие, которое так высоко оценил Энгельс), трудовая теория стоимости, «живой» труд и прибыль – все это совершенно ошибочно и несостоятельно.

— А что-нибудь состоятельное у Маркса есть?

— Я уже говорил об этом, доктор. Вспомните «первое открытие» Маркса – связь существование классов с историческими фазами развития производства. Именно с этим, его открытием, и только лишь с этим я могу согласиться. Из этого открытия следует элементарный вывод, сделанный Марксом: «Ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы для которых она дает достаточно простора и новые более высокие производственные отношения никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества» (соч., т. 13, стр. 7). Под каждым словом я готов подписаться, доктор.

— Вот как. Что ж, голубчик, довольно вы меня сегодня морочили. Пора и честь знать всем этим Марксам и разным прочим Энгельсам. Но, кажется, марксизм мы с вами основательно раздраконили. Что же у нас на повестке завтрашнего дня?

— Ленинизм, доктор, ленинизм.

Я поморщился.

— Ну, до завтра, батенька.

— Жду вас, доктор, с нетерпением на ленинские чтения. До завтра.

Глава VI. «И Ленин в-е-е-е-еликий нам путь озарил»

— Ленинизм, доктор, это особая статья. – Кирилл Мефодьевич слегка приподнял указательный палец правой руки. – Это, доктор, – смесь искусной лжи и безудержного властолюбия, созданная плешивым карликом с манерами В.В.Жириновского.

— Вы полагаете, голубчик, что В.И. был чем-то неуловимо похож на В.В.?

— Весьма уловимо, доктор, весьма! В советской литературе со времен «верного и скромного» ученика В.И. – И.В. – усиленно пропагандировался образ Ленина – человека необычайных душевных качеств. В действительности этот уродец, ростом чуть больше полутора метров, был по своим манерам малорослым аналогом В.В.

Кстати В.В. (для тех, кто не знает) весьма ученый человек – между прочим доктор наук. Философских. Представляете? В.И. здесь явно не дотягивает – даже не кандидат. Впрочем, заметим, с ленинской прямотой, что это за науки такие – философские? Философия – это умение видеть парадоксы строения мира и проводить больше синтез, чем анализ в области бытия, как такового. В основе науки – всегда конкретный опыт, эксперименты в области частного и логически выстроенные гипотезы. Философия не противоречит науке, нет. Просто это другое. В области же конкретного Ленин впереди науки всей. «Для меня всегда была важна практическая цель», – скажет он в конце жизни. И ленинские работы, в результате которых появился не просто марксизм, а марксизм-ленинизм, целиком и полностью это подтверждает.

Ленинизм – это самозабвенная, почти истеричная ложь, рядящаяся под науку, ложь, созданная только с одной целью – захвата власти. Не какой-то там мелкой, ограниченной власти администратора, законодателя, министра, которой можно было бы добиваться легально. Нет! Такая власть Ленину не нужна, она для него просто смешна.

Настоящая власть в ленинском понимании – это беспощадная диктатура – «власть, опирающаяся на насилие, власть, не стесненная никакими законами»(соч., т. 37, стр. 245).

Более того, в апреле 1918 г., обсуждая «очередные задачи Советской власти» прозорливый В.И. заметит: «Что диктатура отдельных лиц часто была в истории революционных движений выразителем, носителем, проводником диктатуры революционных классов, об этом говорит непререкаемый опыт истории. Поэтому решительного никакого принципиального противоречия между советским (т.е. социалистическим) демократизмом и применением диктаторской власти отдельных лиц нет». (Соч., т. 36 ,стр. 199).

Вот так-то, доктор! А вы говорите!

— Что вы, батенька, разве я чего говорю? Я вообще молчу!

— И правильно делаете. Когда говорит Ленин, остальным лучше молчать. Чтобы ненароком не замолчать насовсем.

— Но может, голубчик, вы все же малость преувеличиваете?

— Хорошо. Давайте, доктор, по порядку рассмотрим все то главное, что придумано В.И.Ульяновым, писавшим под псевдонимом Ленин, все то, что и составляет собой понятие, выраженное одним словом – ленинизм.

— Давайте, голубчик, давайте.

— Так слушайте, доктор. Впервые план Ленина был досконально им изложен в его работе под названием «Что делать?». Демонстративно повторяя заглавие романа Чернышевского, Ленин как бы подчеркивал – пора заниматься не всяким там дурацким просветительством или понтами героев-одиночек типа Рахметова, а делать совсем другое.

Но что же?

Ленин выдвинул идею создания «партии нового типа». Кстати, доктор, была ли  эта идея марксистской?

— Не знаю.

— Нет, никоим образом не была. Ни Маркс, ни Энгельс никогда не представляли себе компартию какой-то в корне отличной от других партий. В «Манифесте коммунистической партии» так прямо и сказано: «Коммунисты не являются особой партией, противостоящей другим рабочим партиям». И далее: «Они не выставляют никаких принципов, под которые они хотели бы подогнать пролетарское движение».

А вот еще одно интересное соображение основателей марксизма насчет партийности – письмецо Энгельса Марксу от 13.II.1851 г.: «…разве мы в продолжении стольких лет не делали вид, будто всякий сброд – это наша партия, между тем, как у нас не было никакой партии, и люди, которых мы, по крайней мере официально, считали принадлежащими к нашей партии, сохраняя за собой право называть их неисправимыми болванами, не понимали даже элементарных начал наших теорий? Какое значение имеет «партия», т.е. банда ослов, слепо верящих нам, потому что они нас считают равными себе, для нас, плюющих на популярность, для нас, перестающих узнавать себя, когда мы становимся популярными? Воистину, мы ничего не потеряем от того, что нас перестанут считать «истинным и адекватным выражением» тех жалких глупцов, с которыми нас свели вместе последние годы.

— М-да, батенька. Похоже, что Маркс и Энгельс не были горячими приверженцами партийности.

— Не были, доктор, ох не были. К тому же партия, о которой они писали, должна была быть, по их мнению, рабочей партией. А была ли такой, т.е. рабочей, партия, о которой писал Ленин – созданная в 1898 г. РСДРП? Как известно, на I съезде этой партии, который, кстати, ее основал, часть делегатов выступила против наименования партии рабочей, мотивируя это тем, что фактически рабочие в ней почти не присутствуют. После дебатов, большинством в пять голосов было утверждено название «Российская Социал-демократическая партия». Слово рабочая, было включено в него уже после, при составлении Манифеста, с «согласия» двух челнов ЦК.

Было ли действительным это согласие? Судите сами. Принятое I съездом решение, заменявшее партийный устав, гласило в пункте 4: «В особо важных случаях ЦК руководствуется следующими принципами: а) В вопросах, допускающих отсрочку, ЦК обязан обращаться за указаниями к съезду партии; б) В вопросах, не допускающих отсрочки, ЦК по единогласному решению поступает самостоятельно…» («КПСС в резолюциях…», изд. 7-е, М., 1959, ч. 1, стр. 14).

Такой вот нелицеприятный факт, что слово «рабочая» появилось в названии ленинской партии вопреки даже ее собственному решению и уставу. Нужно ли пояснять, доктор, что с ее составом оно не имело решительно ничего общего? Была это немногочисленная группа крикливых интеллигентов-разночинцев.

Что же подразумевал Ленин под «партией нового типа»? Ленин выдвинул несколько пунктов, каждый из которых был прямо-таки открытием, не умещавшимся в тесных рамках марксистского мышления.

Первым из этих открытий стал тезис о необходимости превратить марксизм в догму и вообще отказаться от какой-либо свободной критики теории Маркса. Задача, поставленная Лениным с присущим ему криводушием, была нелегкая. Ведь свобода критики еще с конца херового средневековья отождествлялась с прогрессом, считалась необходимой частью развития нормального сообщества.

— Но, голубчик, зачем это Ленину было нужно?

— Вот, доктор, вопросик по существу! Нужно это было Ленину затем же, зачем ему вообще понадобился весь марксизм. Ленин, между прочим, до 18 лет марксизмом вообще не интересовался, а затем приобрел к нему своеобразный интерес: не как к научной теории, а как к идеологической базе готовящегося захвата власти. С этой точки зрения все вполне объяснимо и становится на свои места.

Ведь если продолжить свободно изучать и развивать учение Маркса, то еще неизвестно к чему это приведет. А вдруг главное, за что цепляется в марксизме В.И., т.е. теория пролетарской революции и диктатуры пролетариата, окажется несостоятельной? И что тогда? Искать новую идеологию? Нет уж, это может быть воспринято как явная нечистоплотность. Гораздо надежнее добиваться запрета всякого научного изучения и развития марксизма и всякой его неподконтрольной критики. В этом смысл «первого открытия» Ленина.

«Второе открытие» В.И. связано с «привнесением социалистического сознания» в рабочий класс извне. Вот, что пишет Ленин: «Мы сказали, что социал-демократического сознания у рабочих и не могло быть. Оно могло быть привнесено только извне. История всех стран свидетельствует, что исключительно своими собственными силами рабочий класс в состоянии выработать лишь сознание тред-юнионистское, т.е. убеждение в необходимости объединяться в союзы, вести борьбу с хозяевами, добиваться от правительства издания тех или иных необходимых для рабочих законов и т.п.» (соч., т. 6, стр. 30).

Интересно замечание, не правда ли? А как же убеждение Маркса в неизбежности пролетарской революции? А никак. Не видит Ленин такой неизбежности. Не потому что близорук, а потому что ее и в самом деле не существует. Вся теория пролетарской революции, как мы с вами, доктор, могли убедиться, высосана из пальца. И это Ленин хорошо видит. Но ему-то нужен переворот, захват неограниченной власти, замаскированный под пролетарскую революцию. Что же делать? А подтолкнуть рабочих к свержению власти существующей и под предлогом установления их диктатуры, якобы исторически обусловленной и неизбежной, установить настоящую диктатуру – свою собственную.

Поэтому Ленин пишет: «Учение же социализма выросло из тех философских, исторических, экономических теорий, которые разрабатывались образованными представителями имущих классов, интеллигенцией. Основатели современного научного социализма, Маркс и Энгельс, принадлежали и сами, по своему социальному положению, к буржуазной интеллигенции» (соч., т. 6, стр. 30-31).

— Хе-хе, оригинально!

— Оригинально, доктор? Попросту фальшиво! Нельзя дескать ожидать, что рабочий сам создаст теорию «научного социализма»! Но речь-то идет не о научной теории, где, разумеется, всегда есть индивидуальный автор, а о классовом интересе рабочих, их классовой идеологии, творцом которой естественно является сам класс (в данном случае рабочий), а не некий, пусть даже очень образованный и интеллигентный автор. Для примера представьте себе, доктор, что классовая идеология буржуазии была бы создана извне, скажем, кем-нибудь из рабочих, и затем – привнесена в буржуазию?!

— М-да, ерунда какая-то.

— Конечно. Это даже нелепостью не назовешь. Но во всей этой кажущейся нелепости есть одна продуманная линия. В самом деле, ни попытка опереться на крестьянство, характерная для народников, ни индивидуальный террор эсеров не дали практически никаких результатов. В этих условиях, вполне логичной будет попытка опереться на дисциплинированных в силу условий труда рабочих, как на ударную силу для свержения власти существующей.

Капитализм в России только зарождался, жили рабочие, в подавляющем большинстве, еще плохо и в этих условиях вполне могли оказаться отзывчивыми к призывам силой взять власть якобы в свои руки. Понятно, что, скажем, в буржуазию соваться с «привнесением сознания» не стоило. Буржуазия была не настолько глупа, чтобы позволить всяким шустрякам объяснять, в чем состоит ее якобы классовый интерес.

Но вернемся к нашим баранам, т.е., извините, доктор, к нашим рабочим. Чего же они в действительности хотят, в чем их подлинный, а не привнесенный классовый интерес? Хотят они известно чего: чтобы зарплата была побольше, а условия труда (продолжительность рабочего дня, питание, состояние окружающей среды на месте ежедневной работы и т.п.) получше.

И вдруг являются к рабочим шустрые агитаторы и говорят: «Что вы! Что вы! Это же тред-юнионизм! Это – предательство интересов рабочего класса!».

В чем же тогда эти интересы? Оказывается в том, чтобы к власти в стране пришла руководимая этими шустрилами партия. Но позвольте, это ведь в их, агитаторов, интересах! При чем тут интересы рабочих?

Все становится на свои места, если понять продуманную Лениным методику захвата власти. Цель «привнесения» состояла, естественно, не в том, чтобы привнести в рабочий класс его классовую идеологию. Цель состояла в том, чтобы внушить рабочему классу идею «пролетарской революции» в качестве его якобы классового интереса.

Итак, сделав два «открытия» Ленин на соседних страницах своей работы делает следующее – «третье открытие». «Дайте нам организацию революционеров – и мы перевернем Россию!» (соч., т. 6, стр. 127).

— Открытие, голубчик? Разве множество таких организаций не существовало еще до Ленина в разных странах?

— Верно, доктор, существовало.

— Так в чем же дело?

— Дело в том, что Ленин выдвинул тезис о создании не просто организации революционеров, которых в том числе и в России хватало и до  него, (сначала разные общества и союзы декабристов, затем народная воля, «Земля и воля» и т.д.), а о создании организации профессиональных революционеров.

— В чем же здесь разница?

— Разница есть и очень существенная. Подавляющее большинство революционеров того времени состояло из людей, для которых революция была убеждением, а отнюдь не профессией.

Такое положение Ленин заклеймил словом «кустарничество». По его мнению, для прекращения такого бесплодного в смысле захвата власти порядка вещей, надо было немедленно создавать профессиональную организацию, готовящую переворот в России.

Люди, находящиеся в этой организации, ничем другим кроме подготовки переворота заниматься не должны.

При этом Ленин явно не верил убеждениям, а считал возможным строить подготовку переворота только на полной повседневной зависимости штатных революционеров от руководства организации. Кстати, уже на XI съезде партии в 1922 г., он говорил: «История знает превращения всяких сортов; полагаться на убежденность, преданность и прочие превосходные душевные качества – это вещь в политике совсем не серьезная» (XI съезд РКП (б). Стенографический отчет, М.,1961, стр. 27-28).

Штатные подначальные революционеры по мысли Ленина, должны были стать, в свою очередь, начальниками для актива. Любителям и сочувствующим отводилась роль статистов, которые могут помогать, но должны при этом во всем слушаться знающих свое дело профессионалов, на которых Ленин и возлагал задачу «привнести» догматизированный марксизм в рабочий класс, чтобы в итоге повести одурманенные массы на «пролетарскую» революцию.

Следующий аспект ленинских откровений состоял в том, что хотя речь шла якобы о пролетарской революции, Ленин подчеркнуто противопоставляет организацию профессиональных революционеров организации рабочих. То есть в рабочей организации члены, естественно, рабочие.

«Наоборот, – пишет Ленин, – организация революционеров должна обнимать прежде всего и главным образом людей, которых профессия состоит из революционной деятельности. Пред этим общим признаком членов такой организации должно совершенно стираться всякое различие рабочих и интеллигентов, не говоря уже о различии отдельных профессий тех и других» (соч., т. 6, стр. 112).

И дальше – больше: «Сколько-нибудь талантливый и «подающий надежды» агитатор из рабочих не должен работать на фабрике по 11 часов. Мы должны позаботиться о том, чтобы он жил на средства партии» (соч., т. 6, стр. 133). То есть рабочий, вступивший в ленинскую организацию профессиональных революционеров, не должен оставаться рабочим. Таким образом, создавшаяся для борьбы «за дело рабочего класса» организация не должна была быть рабочей.

С точки зрения нормальной логики – абсурд. Но Ленин ведь не собирается и в самом деле бороться «за дело рабочего класса». Слова эти – обычный эвфемизм, за которым скрывается упорное стремление Ленина и ленинцев прорваться к власти. А с точки зрения более качественной подготовки переворота – все логично.

Та же логика у Ленина и в вопросе о структуре организации. Создающаяся для борьбы за установление народовластия, т.е. демократии (которая, как вы, доктор, вероятно, помните, по Ленину, родная сестра диктатуры, в т.ч. отдельных лиц) это организация мыслится им совсем не демократической. Ленин пишет: «Единственным серьезным организационным принципом для деятелей нашего движения должна быть: строжайшая конспирация, строжайший выбор членов, подготовка профессиональных революционеров… им некогда думать об игрушечных формах демократизма… но свою ответственность чувствуют они очень живо, зная притом по опыту, что для избавления от негодного члена организация настоящих революционеров не остановится ни пред какими средствами» (соч., т. 6, стр. 141).

Здесь речь без обиняков идет о создании своего рода «мафии», где демократизм считается никчемной игрой, а все основано на конспирации и круговой поруке. Тому из членов этой «мафии», кого организация, точнее, при отсутствии демократизма ее руководство сочтет негодным, грозит убийство.

«…Нам нужна военная организация агентов» (соч., т. 6, стр. 178) – четко пишет Ленин.

— Однако!

— Именно так! Возникает, доктор, еще вопрос.

— Какой?

— Откуда возьмутся средства партии, на которые по мысли Ленина должен жить любой мало-мальски способный агитатор?

— Действительно откуда?

— Характерно, что на эту тему Ленин не пишет вообще ничего. Буквально ни слова. Такая стеснительность явно неспроста. Дело в  том, что поначалу деньги в основном поступали за счет эксов, т.е. экспроприаций, а говоря яснее – вооруженных грабежей, в основном, банков. Не обходилось и без убийств. Участвовал в этом, в частности, «один замечательный грузин», полагаю, догадываетесь, кто.

— Догадываюсь.

— Не только он, конечно. Многие профессиональные ревоюционеры замараны в таких делах. Например, будущий советский нарком иностранных дел Литвинов был однажды арестован при попытке обменять за границей добытые таким образом деньги. После этого будущий посол в Лондоне Красин стал предусмотрительно подделывать номера на банкнотах (H.Hohn, Basic History ob modern Russia. Prinception, N.Y., p.76).

А будущий нарком здравоохранения РСФСР Семашко, тоже отпетый подонок, был в 1908 г. арестован в Женеве при попытке разменять награбленные пятисотенные купюры, номера которых полиция успела передать за границу.

Но в общем к 1910 г. от эксов сочли возможным отказаться. Крупные суммы начали поступать из пожертвований. Кто же жертвовал значительные суммы на «пролетарскую революцию»? Естественно, те, у кого они только и могли быть – буржуи. Сначала большие суммы жертвовал купец из Сызрани Ерамасов, потом подключились владельцы крупных фабрик – Мамонтов и Морозов. На каждом номере выходившей в СССР главной газеты, с примечательным ленинским лицемерием названной «Правда», имелись надписи о том, что она основана Лениным и издается с 5 мая (день рождения Маркса) 1912 г., но отсутствовала надпись, что денежки на издание этой, неспроста взятой в кавычки «Правды», были даны русским миллионером.

Даже на подготовку партийного съезда большевики получали деньги от лидеров буржуазной партии прогрессистов, в частности от Коновалова (соч., т. 48, стр. 268).

«Был ли объезд (и обход) богачей для сбора денег? Пишите об этом… В кассе пустота полнейшая…» (соч., т. 48, стр. 268) – пишет Ленин в Бюро ЦК в России.

Давали деньги и американские капиталисты с целью устранения конкурентов (наивные!). А с 1914 г. появился новый источник. После начала кровавой бойни в Европе, правительство Германии ознакомилось с ленинской программой и через посредников стало передавать значительные денежные средства на подготовку переворота в России. Основную роль здесь сыграл небезызвестный Парвус, сам и жертвователь (он был очень богатым) и посредник.

— А был ли Ленин немецким шпионом?

— Вряд ли, доктор. Я полагаю, что, конечно, нет, хотя точные сведения отсутствуют. Но зачем это ему? Временное правительство, объявившее его таковым, просто стремилось этим узаконить свой приказ об аресте.

Сам же Ленин плевать хотел на Германию. Просто для своей цели – захвата власти в России путем переворота под псевдомарксистскими лозунгами, Ленин не гнушался ничем. Германия помогает? Отлично. Америка? Еще лучше! Буржуи жертвуют? Ну, это само собой, ведь на дело «пролетарской революции», которая их должна уничтожить. Так что с ленинской точки зрения все в порядке.

— Хе-хе. Что же, батенька, организация профессиональных революционеров должна была стать партией нового типа что ли?

— Э-нет, доктор. Для партии у Ленина был другой «искровский» план. Ленин выдвинул его в статье «С чего начать?» еще в 1901 г. (соч., т. 5, стр. 11-13). Начать надо было, по его мнению, с создания нелегальной общероссийской газеты «Искра», доставляемой в Россию из-за границы. Эта газета, как сформулировал В.И., должна была стать не только коллективным пропагандистом и агитатором, но и коллективным организатором. Организовывать она должна была своих читателей и организовывать их в тайные группы членов партии. В группы разбросанных по всей стране помощников организации профессиональных революционеров.

— Придумано, кажется, недурственно.

— Еще бы! Уже сам факт получения нелегальной газеты ставил читателей «Искры» вне закона, что само по себе сплачивало их в единую группу, причем идеи, пропагандировавшиеся «Искрой» автоматически становились идейной платформой этой группы. При этом печатавшуюся за границей газету нельзя было закрыть. Надсмотр же над завербованными «Искрой» членами партии призваны были осуществлять профессиональные революционеры.

Таким образом, Ленин создает схему, впоследствии описанную Джорджем Оруэллом в романе «1984»: «внутренняя» партия – как элита руководителей и «внешняя» партия – как массовое поголовье подчиненных. При этом уловить существо дела несведущему человеку со стороны будет трудно – обе части вместе носят название «партия».

Как видите, доктор, все продумано четко и выверено, если ставить себе цель совершить переворот в России. При этом, повторю, Ленин явно не верит в то, что человек будет работать, не находясь под неусыпным контролем парторганизации, просто исходя из убеждений.

В этом и был смысл исторического спора между Лениным и Мартовым на II съезде партии, спора, приведшего к партийному расколу на меньшевиков и большевиков. При формулировке параграфа I устава – о членстве в партии – Мартов исходил из добровольности и сознательности, а  Ленин – из необходимости признавать членом партии только того, кто работает под контролем организации профессиональных революционеров.

В общем, доктор, ни одно из «открытий» Ленина – ни догматизация и запрет критики марксизма, ни привнесение в рабочий класс его классовой идеологии, ни опора в деле подготовки «пролетарской революции» на организацию профессиональных революционеров, повторяю, ничто из этих «открытий» не только не являются продолжением марксистской идеологии, самой по себе уже ошибочной, как мы выяснили, но и вступают с ней в прямое противоречие. Про отношение Маркса и Энгельса к партийности мы уже говорили. Про запрет критики марксизма? Приятно, конечно, но Маркс все же был, вероятно не настолько глуп, чтобы подобный кондовый эгоизм объявить прогрессом в развитии своего учения.

«Привнесение» сознания? Мысль абсолютно антимарксистская, о чем я уже мельком сказал, тем более, что Маркс трактует дело в таком виде, что якобы только «Бытие определяет сознание». Ленин здесь более диалектичен, как теоретик и практик он понимает, что и сознание влияет на бытие и этот важный аспект он и учитывает.

Ну а насчет заговоров и созданной специально ради этой цели организации профессиональных революционеров, Энгельс писал в своей работе: «Принципы коммунизма»: «Коммунисты очень хорошо знают, что всякие заговоры не только бесполезны, но даже вредны. Они очень хорошо знают, что революции нельзя делать предумышленно и по произволу и что революции всегда и везде являлись необходимым следствием обстоятельств, которые совершенно не зависели от воли и руководства отдельных партий и целых классов» (соч., т. 4, стр. 31).

По-моему, доктор, как говорится, комментарии излишни-с.

— Да-а. Далеко же Ленин отошел от марксизма.

— А он никогда в него и не входил. Марксизм для Ленина удобный идеологический инструмент, который можно хорошо приспособить к целям захвата власти путем переворота. Как научная теория марксизм Ленина вообще не интересует, поэтому и никакие расхождения с ним его не смущают, хотя на словах Ленин больший роялист, чем сам король. Причины  этого псевдорвения мы уже разобрали.

Но поскольку В.И. сам рядится в одежды науки, он волей-неволей вынужден был ответить на два насущных вопроса, которые неизбежно возникали у подлинных сторонников марксизма.

— Что же это, батенька, за вопросы?

— А вот что. Первый вопрос – чем же собственно определяется «пролетарский» характер организации профессиональных революционеров и делов, которые они, напутствуемые В.И., творят?

Ответ Ленина заслуживает быть приведенным почти без сокращений: «…если мы должны взять на себя организацию действительно всенародных обличений правительства, то в чем же выразится тогда классовый характер нашего движения?… – Да вот именно в том, что организуем эти всенародные обличения мы, социал-демократы; – в том, что освещение всех поднимаемых агитацией вопросов будет даваться в неуклонно социал-демократическом духе без всяких потачек умышленным и неумышленным искажениям марксизма; – в том, что вести эту всестороннюю политическую агитацию будет партия, соединяющая в одно неразрывное целое и натиск на правительство от имени всего народа, и революционное воспитание пролетариата, наряду с охраной его политической самостоятельности, и руководство экономической борьбой рабочего класса, утилизацию тех стихийных столкновений его с его эксплуататорами, которые поднимают и привлекают в наш лагерь новые и новые слои пролетариата!» (соч., т. 6., стр. 90-91).

— Уф-ф, ну и память у вас, голубчик! Вы просто уникум какой-то!

— Ну, ну, доктор. Просто по своей профессии я историк, а то, что пишет Ленин, это такая история, которую надо хорошенько запомнить, чтобы наконец-то навсегда забыть.

Как видите, Ленин, несмотря на все свое криводушное хитроумие, не может придумать абсолютно ничего, чтобы обосновать пролетарский характер создаваемой им партии. Патетическое многословие не содержит никакого ответа на этот вопрос, кроме того, что большевики представляют классовые интересы пролетариата, потому что они  представляют интересы пролетариата. Вертите этот ответ и так и этак, больше он ничегошеньки не содержит.

При этом, однако, два пункта названы вполне конкретно: революционное воспитание пролетариата и утилизация его столкновений с эксплуататорами. Что это означает, полагаю, расшифровывать уже не нужно.

Далее, поучает Ленин, главное в революции – это вопрос о власти. После пролетарской революции власть перейдет к пролетариату в лице его авангарда. Кто же этот авангард? Нетрудно угадать. Передовой авангард рабочего класса, – пишет Ленин, – это его партия, ядро которой составляет организация профессиональных революционеров.

Круг замкнулся.

Вкратце напомню основные положения, составляющие ленинский план захвата власти под видом мифической пролетарской революции.

а) Создать партию, состоящую из двух слоев – «внутренней» элиты и «внешних» подчиненных, партию, в которой не должно быть профессиональных рабочих, объявить ее при этом передовым авангардом рабочего класса, всемерной выразительницей его интересов.

б) Запретить развивать и критиковать марксизм.

в) С помощью созданной партии начать постоянную идеологическую обработку настоящих рабочих, поставить их под партийный контроль, одновременно внушая, что только с приходом ленинской партии к власти, причем исключительно нелегальным путем, путем совершения вооруженного переворота и польются для каждого рабочего молочные реки в кисельных берегах.

Рабочий класс таким образом нужен Ленину постольку поскольку, хотя он численно и меньше крестьянства, но зато дисциплинирован, и если его вооружить (чему способствовала Первая европейская бойня) и организованно направить, можно и в самом деле свергнуть тех, кто мешает ленинцам захватить власть, т.к. сам эту власть представляет. Кого при этом свергать – царское ли правительство, буржуазное ли, Ленину, как мы дальше увидим, совершенно все равно. Это и понятно. Главное в ленинском плане – безудержное стремление к захвату власти, так что свергать надо любого, кто эту власть не хочет добровольно ленинцам отдать.

Только  в этом, в том, чтобы руками рабочих расчистить себе путь к власти и состоит в любой стране единственный смысл связи между коммунистической партией и рабочим классом. Только в этом и больше ни в чем! Ни ленинская партия, ни, тем более, ее ядро – организация профессиональных революционеров, никогда не были не только передовым или иным авангардом, но и вообще какой-либо частью рабочего класса. Это группировка деклассированных, в принципе стоящая вне того общества, в котором она возникает и единственной целью своего существования ставящая захват власти и переход в организацию профессиональных правителей общества, которое не только политически, но и экономически, путем обобществления всех средств производства, попадает от них в очень большую, просто огромную зависимость, гораздо большую, чем зависят от власти люди, живущие при буржуазном строе.

Второй вопрос, доктор, заключался в следующем: Россия была страной фактический феодальной, капитализм в ней только-только начал развиваться. Единственное же неоспоримое положение марксизма, доктор, заключается как раз в том, что цитируя самого Маркса: «ни одна общественная формация не погибает раньше, чем разовьются все производительные силы, для которых она дает достаточно простора и новые, более высокие производственные отношения, никогда не появляются раньше, чем созреют материальные условия их существования в недрах самого старого общества».

Я повторил эту цитату, доктор, потому что это в самом деле важный вопрос. Кстати, Ленин высказался о труде Маркса «К критике политической экономии», откуда и взята цитата (из предисловия), как о «цельной формулировке основных положений материализма, распространенного на человеческое общество и его историю» (соч., т. 26, стр. 56).

Высказаться-то он, конечно, высказался, чтобы не упрекнул кто, что де Ленин вовсе и не марксист… Только на деле В.И. явно не стремился поддерживать теорию марксизма. Наоборот, марксистские и умело завуалированные под них ленинские лозунги и положения, должны были поддерживать и обосновывать возможный приход ленинцев к власти, создавать идеологический туман в головах верующих и неверующих.

Ленин понимал, что вопрос о развитии капитализма в России для людей, верящих в истинность марксизма, очень важен. Если Россия еще не достигла нужного уровня развития производительных сил, то о какой же пролетарской революции, с точки зрения марксизма, вообще можно говорить! Понимая это, он еще в 1899 г. опубликовал книгу «Развитие капитализма в России», в которой пытался внушить, что капитализм в России вовсе не начинает только-только развиваться, а уже вовсю господствует. Поскольку это была очевидная неправда, Ленин вынужден врать, передергивать, использовать любые шулерские приемы, чтобы выдать придуманное им несуществующее развитие капитализма за реальное положение вещей.

Насколько важной считал Ленин эту свою «работу» свидетельствует то, что он неустанно продолжает дополнять ее новыми данными аж целых двенадцать (12!) последующих лет.

Что же это за данные? О чем пишет Ленин? Надо сказать, В.И. ответы на вопрос об уровне развития современного ему российского общества в зависимости от того, что требовалось доказать, давал любые. Царскую Россию Ленин объявлял то колонией или полуколонией европейского капитала, то страной империализма, т.е. в переводе на русский – страной, достигшей высшей стадии развития капитализма, то даже, достигая верха бредового абсурда, неким «военно-феодальным империализмом», очевидно полагая, вопреки Марксу, что высшая стадия капитализма вполне может быть феодальной.

Но в главной своей работе на эту тему, Ленин поставил себе четкую цель – доказать, что капитализм в России уже господствует, что пора, о други, ох пора нам всем делать пролетарскую революцию.

Как же это у Ленина получилось? Очень просто. В.И. попросту объявляет, при чем безо всяких оснований, неверным все то, что этому тезису противоречит. Одновременно он пытается выдать за правду вымышленные им цифры и положение дел, попросту говоря, врет по-ленински, не стесняясь.

Так, Ленин объявляет, что статистикой на эту тему пользоваться нельзя, хотя почему собственно нельзя, не удосуживается объяснить. Впрочем, оно и понятно. Фабричная статистика конца XIX века показывала не рост, а убыль числа предприятий в России. Объяснялось это, впрочем, определенным прогрессом в кристаллизации крошечного капиталистического сектора в российской экономике тех лет. Но Ленин понимал, что этого недостаточно. Поэтому он, объявив, что пользоваться готовой статистикой нельзя, изобретает собственную, ленинскую статистику. Что это такое? А вот что. Ленин, например, пишет, что рабочие в современной ему России составляют ни много ни мало «около половины всего взрослого мужского  населения страны, участвующего в производстве материальных ценностей» – 7,5 млн. человек, если же сюда добавить еще работающих по найму женщин и детей, то и вовсе оказывается, что в России конца XIX века аж 10 млн. рабочих!

На всякий случай в подстрочном примечании Ленин пишет: «Оговоримся, во избежание недоразумений, что мы отнюдь не претендуем на точную статистическую доказательность этих цифр» (соч., т. 3, стр. 583).

Претендовать, и правда, сложновато. Реальная, а не выдуманная, статистика показывает наличие в России тех лет всего 1,5 млн. рабочих, занятых в промышленном производстве. Полтора миллиона! Откуда же у Ленина десять? А оттуда. В.И. взял да и объявил, что все безлошадные и однолошадные крестьяне не кто иные, как рабочие. Видите, доктор, как просто?! Однолошадный крестьянин – рабочий, а двулошадный, так уж и быть, нет. Даже сам Ленин далее пишет, то среди выдуманных им рабочих эта «…большая часть еще не порвала с землей, покрывает отчасти свои расходы продуктами своего земледельческого хозяйства и образует тип наемных рабочих с наделом» (соч., т.3, стр. 583).

А ведь такой тип, занимающихся отхожим промыслом в свободное от сельских работ время крестьян, издревле существовал повсюду и с капитализмом вообще не связан!

Еще замечательнее утверждение Ленина о том, что наличие зажиточных, средних и бедных крестьян в русской деревне якобы есть происходящее под воздействием нарастающего капитализма «разложение крестьянства». Между прочим не только при феодальном строе, но даже на заре античности существовали как зажиточные, так и бедные крестьяне. Что ж теперь объявлять существовавший в Древнем Египте строй развитым капитализмом?

Но верхом ленинского криводушия служит самое «выдающееся» высказывание в его работе: «…крестьянская буржуазия является, безусловно, преобладающей. Она – господин современной деревни». Какие доказательства приводит Ленин? А вот какие. Ровно через 10 страниц он пишет: «Говоря выше, что крестьянская буржуазия есть господин современной деревни, мы абстрагировали… задерживающие разложение факторы… В действительности настоящими господами современной деревни являются зачастую не представители крестьянской буржуазии, а сельские ростовщики и соседние землевладельцы. Подобное абстрагирование представляется однако приемом вполне законным, ибо иначе нельзя изучать внутренний строй экономических отношений в крестьянстве» (соч., т. 3, стр. 179).

— Действительно, передергивает Ильич. А в хвост и в гриву передергивает.

— Не просто передергивает. Дело обстоит как раз наоборот: именно такими приемами ничего нельзя изучать. Объявить, что в деревне господствуют не помещики, а буржуазия, прекрасно зная, что господствует не буржуазия, а именно помещики! Подобные, с позволения сказать «приемы» никак не заслуживают академического названия – «абстрагирование». Это попросту политическое шарлатанство!

Другие ленинские доказательства развития капитализма исключительно того же формата: наличие рынка, участие России в международной торговле и, как следствие, этих двух – наличие торгового капитала. Рынок, как известно, существует с незапамятных времен, а открытие археологами кораблей, плававших именно с целью международной торговли четыре-пять тысяч лет назад, отнюдь не свидетельствует о том, что эпоха империализма в Древней Месопотамии наступила уже тогда.

В конце концов на последней странице своей работы Ленин вынужденно пишет: «…развитие капитализма в России действительно придется признать медленным… ибо ни в одной капиталистической стране не уцелели в таком обилии учреждения старины, несовместимые с капитализмом, задерживающие его развитие» (соч., т. 3, стр. 601).

Ну что тут скажешь! Социально-общественная структура России на рубеже XX века была еще совершенно феодальной. Это неудивительно. Удивительно, если бы было иначе. Ведь крепостное право было отменено менее сорока лет назад. Причем и после этой отмены крестьяне продолжали находиться в феодальной зависимости от помещиков, хотя уже и не крепостной.

Буржуазия пользовалась весьма незначительным политическим влиянием, а рабочий класс был не просто малочисленным, фактические его основу составляли крестьяне, подавшиеся в город на заработки и готовые в любой момент вернуться в деревню, кадровый пролетариат едва-едва начал складываться.

В России не было ни парламента, ни хотя бы одной легальной политической партии. Монархия в сочетании с уродливым церковным наростом, претендующим на власть, тяготела к теократии.

И хотя после первой незавершенной буржуазной революции 1905-07 гг. наметились сдвиги в сторону капиталистического развития, феодальные структуры были еще очень обширными. Так в 1913 г. дворянам принадлежало 63 млн. десятин земли, а было их чуть больше одного процента населения, крестьянам же, составлявшим более восьмидесяти процентов населения, принадлежало лишь втрое больше – 188 млн. десятин.

В итоге можно сказать без обиняков: и в 1917 г. Россия оставалась страной феодальной. Когда в феврале этого года вторая буржуазная революция наконец одержала победу, это, как выяснилось, ненадолго. Уже начиная с октября историческое развитие России было повернуто вспять.

Как видите, доктор, Ленин выбросил на свалку единственное верное положение марксизма. Начал же он и вовсе с антимарксистских утверждений и призывов. Оказавшийся в состоянии чистейшей лжи марксизм, Ленин с искусством профессионального политического шулера ловко приправлял беспардонной ложью своего собственного происхождения. Эта славная традиция была затем продолжена его верными учениками, создавшими в 1943 г. «научную» политэкономию социализма – совершенно фантастическую дисциплину, из которой был уже изгнан даже намек на правду – буквально каждое слово в ней – наглая чудовищная ложь, ложь, которую старшеклассники в СССР должны были заучивать вплоть до последних дней существования этого государства.

— Ученички превзошли учителей?

— Ну, превзойти-то не превзошли, но, ох, как постарались!

— А что это вы, батенька, обмолвились о единственно верном положении марксизма?

— Это положение, доктор, я уже повторил дважды, поэтому на сей раз обойдемся без цитат. Суть в том, что вопреки утверждению Маркса о закономерностях смены исторических общественных формаций, Ленин, не сумев доказать существование в России развитого капитализма, что он и пытался сделать только ради подтверждения тезиса о готовности России и «пролетарской» революции, решил вовсе не придавать значения этакой мелочи.

Собственно, лично для него и вопроса не было. Ясно понимая, что он идет на разрыв с марксизмом, но помалкивая об этом, В.И. к всевозможным шулерским приемам добавил прием маститого лицемера – крыть почем зря как отступников от марксизма тех, кто посмеет этот самый марксизм защищать, указывая на всевозможные несуразности и нелепицы ленинских псевдомарксистских выводов о положении дел в России и соответствующем направлении действий.

Главное, где тут у Ленина собака зарыта, заключается вовсе не в марксизме как таковом. Главное в том, чтобы взять власть. Захватить ее. Как угодно. Любой ценой. Через кровь, так через кровь. Через ложь, так через ложь. Но поскольку прямо об этом сказать нельзя, Ленин и старается, придумывает как всевозможными способами одурманить массы и одновременно использовать любую возможность с помощью этих масс, как ударной силы, оказаться на троне вождя «диктатуры пролетариата».

Согласно Марксу, в феодальной стране возможна лишь буржуазная революция и только на определенном, достаточно зрелом этапе общественного развития. Какая уж там «пролетарская»! Маркс вдребезги разнес бы крышку гроба и понесся по улицам, клочьями вырывая на себе бороду, если бы узнал, что некий господин в России, носящий фамилию Ульянов, рядясь в одежды марксизма, выдвигает такие, с позволения сказать, идейки.

— Ого, голубчик! Фантазия-то у вас как я погляжу не слабее, чем у создателей политэкономии социализма.

— Насчет Маркса, доктор, фантазия, но в остальном – правда. И самая что ни на есть элементарная. Только человек, являющийся пациентом такой клиники, как ваша, может не видеть чудовищной лжи и откровенного антимарксизма ленинских работ: «Что делать?», «С чего начать?» и «Развитие капитализма в России».

Ну что ж, батенька. Вы тоже пациент моей клиники, что однако не затмевает ваш исторический взор. Мой же взор на сегодня уже слегка затмился, посему позвольте откланяться до завтра.

— До завтра, доктор. Завтра вы узнаете еще массу интересного.

— Не сомневаюсь. Всего хорошего, голубчик.

Глава VII. «И Ленин в-е-е-е-еликий нам путь озарил (окончание)»

— Итак, батенька, вчера вы наобещали мне массу интересного. Только, голубчик, не задавите вашей массой.

— Постараюсь, доктор. Итак, в 1917 г. Россия все еще оставалась вполне феодальной страной. Ленин, вопреки Марксу и элементарному здравому смыслу, объявил, что феодальная Россия может де впасть в коммунизм, не став, еще по сути, даже страной буржуазных правил.

Тех, кто не глядел ему при этом в рот, В.И. стал гневно клеймить , как вероотступников от марксизма, чистоту которого он призван защищать как «вождь пролетариата». В этом был смысл его тирад, направленных против Каутского, вся «вина» которого состояла в том, что он полагал учение Маркса верным и не понимал, какая может быть пролетарская революция при феодальном строе.

Уже после захвата власти в статье «О нашей революции (по поводу записок Н.Суханова)» Ленин с наигранным недоумением будет вопрошать: «Почему нам нельзя начать сначала с завоевания революционным путем предпосылок для этого определенного уровня (имея в виду, доктор, уровень развития производительных сил), а потом уже, на основе рабоче-крестьянской власти и советского строя, двинуться догонять другие народы?». Более того, считая, очевидно, окружающих идиотами, которые может быть и читают Маркса, да глядя в книгу, видят фигу, Ленин нагло спрашивает: «В каких книжках прочитали вы, что подобные видоизменения обычного исторического порядка недопустимы или невозможны?» (соч., т. 44, стр. 381).

Полагаю, доктор, что достаточно лишь этой пары демагогических фраз, чтобы понять, что за фрукт перед нами. Манеры Жириновского в сочетании с нравственной глухотой и болезненным властолюбием – здесь подлинный, а не книжный Ленин. В одной из своих статей Иван Бунин очень точно назвал Ленина нравственным идиотом.

— Мягко сказано. А, батенька, где это Ленин выразился о таком своеобразном впадении России в коммунизм?

— Наиболее полно в своей работе «Две тактики социал-демократии в демократической революции», написанной им в 1905 г. и дополненной весной 1917 г. Как видите, доктор, обе даты соответствуют первой и второй буржуазной революции в России. Это, естественно, не случайно. Смысл ленинской работы заключается в теоретическом обосновании захвата власти большевиками, в том, чтобы неминуемо схватить за жабры акулу власти в мутных водах этих революций.

Для этого Ленин сочиняет замысловатую ложь, которую пытается выдать за некое историческое откровение. Объяснение сему откровению дается ленинское: невнятное и одновременно категоричное – сейчас де наступил империализм, а при империализме все должно быть именно так, это ему, т.е. Ленину доподлинно известно.

— Что же это, батенька, за откровение?

— Вы когда-нибудь слышали, доктор, такое выражение, как «программа минимум» или « программа максимум»?

— Признаться что-то было на слуху. Это, вероятно, очередная «веселенькая» выдумка «вождя пролетариата»?

— Веселее некуда. В своей работе В.И. выдвинул сразу две «выдающиеся» теории:

1)  О гегемонии пролетариата в буржуазной революции.

2) О перерастании буржуазной революции в пролетарскую.

Чтобы не слишком себя скомпрометировать, как субъекта, страдающего либо врожденной аморальностью, либо врожденным идиотизмом, Ленин в своей работе  к слову буржуазная добавляет слово демократическая, т.е. революция у него получается буржуазно-демократическая, как бы буржуазная, да не совсем. Из названия же самой работы в слове буржуазно-демократическая убрана часть слова, стоящая перед дефисом, т.е. «буржуазно» и революция и вовсе получается просто «демократическая».

Что же это за такая-сякая таинственная демократическая революция? Из какого исторического леса выбежал этот зверь? Существуют, согласно Марксу и Энгельсу, революции феодальные, буржуазные и пролетарские, каждая из которых приводит к установлению власти соответствующих классов: феодалов, буржуазии и пролетариата.

Демократическая же революция, если следовать элементарной логике, должна устанавливать власть демократов что ли? Уж не открыл ли прозорливый В.И. новую эпоху в истории человечества – диктатуру демократов?!

— А что, голубчик, вдруг и впрямь, взял и открыл?

— Спешу успокоить доктор – открытие диктатуры демократов не состоялось. Просто Ленин, с присущим ему криводушием, не может прямо написать: дескать рвусь к власти с помощью организации профессиональных революционеров, давайте-ка, рабочие и крестьяне, не медлите, расчищайте-ка нам этот путь, застилайте его ковровой дорожкой из своих жертв, чтобы прочнее и удобнее сиделось мне во главе большевистской «демократической» диктатуры. А поскольку не может, то и сочиняет белиберду, перемешанную с околесицей. Но сочиняет все это не абы как, а с точным прицелом на захват власти в любых условиях, при любой складывающейся ситуации.

— Это как, батенька?

— Расшифровываю, доктор. Демократическая революция, она же буржуазно-демократическая это, естественно, старая добрая буржуазная, к слову сказать, революция. Ибо какая еще революция грядет в полуфеодальной стране со слабыми пока ростками капитализма?

Первое положение В.И. состоит в том, что в противоположность историческому опыту, марксизму и элементарному здравому смыслу, в России буржуазная революция будет таковой лишь называться, ибо гегемоном (ленинское словечко!) в ней станет не буржуазия, а никто другой, как пролетариат.

— А что же буржуазия?

— Буржуазия будет контрреволюционной силой.

— Как это, как это, – говаривал Аркадий Райкин. Как это буржуазия, голубчик, может быть контрреволюционной силой в буржуазной, извините, революции?

— А так это. По-ленински. Когда течет вода Кубань-реки куда велят большевики! Буржуазия, оказывается, будет бояться пролетариата и дальнейшего перерастания революции в пролетарскую. Так, доктор, Ленин невольно польстил российской буржуазии, приписав ей просто-таки сверхъестественную дальновидность, ведь по Ленину получается, что она будет руководствоваться в своих действиях еще не сформулированной им «теорией перерастания»!

Второе ленинское положение, высказанное позже первого, только весной 1917 г., как раз и говорит о том, что опять-таки вопреки всему вышеперечисленному (да и просто-таки всему на свете!) буржуазная революция в России не приведет к установлению буржуазного строя, или иначе говоря – капитализма, а сразу же начнет перерастать ни много, ни мало в революцию пролетарскую.

Попробуем разобраться в этом нагромождении околесиц. Ленин сам пишет, что в революциях главный идентификационный признак это то, к какому классу перешла власть. В буржуазной революции власть переходит к буржуазии. Это в реальной истории. А в ленинской демагогии не так. Не к буржуазии, а к пролетариату в союзе с крестьянством – возникает «революционно-демократическая» (заметьте, доктор, демократическая! Замечательно, не правда ли?) диктатура пролетариата и крестьянства!

Возникает законный вопрос – а пролетарская-то революция? Кого же она-то приводит к власти? После пролетарской революции, сообщает В.И., на этот раз не греша против марксизма, возникает «диктатура пролетариата».

Так что же тогда, братцы, получается? Пролетарская революция заключается в том, чтобы оттеснить от власти крестьян? А буржуазия, по Ленину, вообще у власти никогда не бывает, вопреки реальному опыту? Может быть Ленин больной на голову? Раз он вообще отрицает существование капиталистической формации, как исторический факт?

— Не исключено, голубчик, отнюдь не исключено.

— Мога быть, мога быть, – говаривал Аркадий Райкин. Нет, доктор, Ленин, конечно, больной, но в ином смысле. То, что он пишет, выдумано с определенной целью и насчет буржуазной революции оговаривается, что таковой нелепицей она является именно в России.

В чем здесь смысл? Очень просто (а сложно Ленин и не может, он может лишь по возможности хитромудро). В 1905 г. Ленин напрямую убедился, что Россия находится накануне буржуазной революции. Чтобы ухватить власть большевикам неплохо бы как-то обосновать свой захват и затем, якобы выражая интересы народа, занять «российский трон». Как это сделать? А вот путем такой замысловатой демагогии: дескать в буржуазной революции гегемон-то, оказывается, пролетариат. Ну а кто у нас-таки передовой авангард энтого самого пролетариата? Вот вам! То есть первое «открытие» Ленина в данной работе обосновывает захват власти большевиками в том случае, если это удастся сделать прямо на волнах революции, опрокидывающей царизм. Это и есть ленинская «программа максимум».

Ну, а если не получится? Ведь ни в 1905 г., ни в 1917 г. большевики никакого отношения к буржуазной революции в России не имели, за исключением быстро подавленного в 1905 г. восстания на Красной Пресне. О революции же февральской Ленин вообще узнал из швейцарских газет «Zürcher Post» и «Neue Zürcher Zeitung» от 15 марта 1917 г., о чем он сам и сообщает в письме «дорогому другу» Инессе Арманд.

Не получилось. Вот для такой ситуации Ленин и выдвигает «программу-минимум», предполагавшую борьбу против возникающего после свержения царизма буржуазного правительства, пока оно не укрепилось.

Как видите, доктор, ленинская околесица скрывает за «псевдотеориями» определенную, осмысленную цель – обосновать захват власти большевиками. Как в случае попытки такого захвата прямо на волне близящейся буржуазной революции, так и в том случае, если власть после этой революции придется отбирать у других.

Рабочие, за авангард которых выдают себя большевики, используются при этом как ударная сила, ибо они достаточно глупы, чтобы попасться на крючок ленинской демагогии и достаточно активны (в отличие от крестьян), чтобы эту свою глупость дисциплинированно проявить.

Ну а крестьяне? Они тут сбоку припека, но без них, составляющих более восьмидесяти процентов населения страны, попросту не обойтись, Ленин только поэтому их и упоминает.

Что же показала февральская революция?

Кое-что. Во-первых, ясное дело никакого отношения к реальной буржуазной революции деклассированная мафия ленинцев не имела и не могла иметь. Во-вторых, буржуазность в России была еще слаба, а феодализм ой как силен. Не прошло и года, как буржуазное правительство пало.

— Так что же, голубчик, выходит ленинская теория «перерастания» оказалась верной?

— Не спешите, доктор. Попробуем разобраться. Но для этого обратимся уже к октябрьскому захвату власти. По ленинской теории перерастания к власти должен прийти пролетариат, разумеется в лице его авангарда, якобы олицетворяющего марксистскую «диктатуру пролетариата»?

Что же пишет сам Ленин о этом знаменательном факте? Ленин пишет вот что: «В октябре 1917 г. мы брали власть вместе с крестьянами в целом» (соч., т. 38, стр. 192). И еще: «Когда мы брали власть, мы опирались на все крестьянство целиком» (соч., т. 38, стр. 200). И даже так: «Крестьянству России предстоит теперь взять судьбы страны в свои руки» (соч., т. 35, стр. 83).

— Простите, голубчик, но ведь как вы сказали согласно Ленину «революционно-демократическая диктатура пролетариата и крестьянства» есть плод гегемонии пролетариата в буржуазной революции? Гегемонии, а не перерастания!

— Вот-вот. Ничего, доктор, привыкайте. У вас разве мало пациентов, которые говорят одно, потом совсем другое, а потом и вовсе заменяют сказанное чем-то третьим?

— У меня-то их немало, только они, батенька, сидят за закрытыми дверями и семью замками, а не манипулируют судьбами людей в огромной стране.

— И хорошо, доктор, что сидят. Только в пломбированный вагон сажать не надо, а то еще вырвутся.

— Учту, голубчик.

— Итак, неясно, какой же класс уселся у власти в 1917 г. Ясно, что теория перерастания, конечно, не состоялась. Ведь она начисто отметала единственно верное положение марксизма. Ясно и то, что в крестьянской стране обойтись при захвате власти вовсе без крестьянства было попросту невозможно. В частности, вскоре после октябрьского переворота в правительство, созданное большевиками, вошли и левые эсеры, считающиеся  представителями зажиточного крестьянства. Конечно, крестьян и их представителей потом оттеснили, но сразу, по горячим следам, это сделать было попросту невозможно.

Ленин, следовательно, спокойно признает этот факт. Ну расходится он с выдвинутой им теорией перерастания. Ну и что? Кто ему предъявы будет делать? Он теперь в законе, т.е. простите, доктор, у власти. Рабочие и крестьяне, многие из которых вообще неграмотны, его работ в силу слабоумия, естественно не читали и читать не будут. Им нужно выдвигать соответствующие психологическому моменту лозунги. Это все политические авантюристы знают.

Члены партии большевиков? Он привел их к власти, они довольны, какие тут предъявы?

Члены других партий? Так они же, как проницательно заметит впоследствии верный ученик В.И. – И.В. – «враги народа».

Так что плевать Ленин хотел на всякие там соответствия и несоответствия. Власть-то в руках! Она, согласно В.И., как-то незаметно (после подавления восстания левых эсеров, что ли?) стала уже чистой «диктатурой пролетариата». При этом в ленинском первом Совете Народных Комиссаров, рабочих и крестьян нет, за исключением одного Шляпникова, давно уже ставшего профессиональным революционером. И все члены этого Совнаркома – одновременно члены ленинской организации профессиональных революционеров. В результате октябрьского переворота к власти в России пришла эта организация.

Ленин так и пишет: «Господство рабочего класса в конституции, собственности и в том, что именно мы двигаем дело…» (соч., т. 40, стр. 222).

Верно – в конституции написано, что власть в стране принадлежит рабочим. Но мы-то с вами, доктор, не первый день на свете живем и понимаем: одно дело то, что на бумаге написано и совсем другое то, что в реальной жизни происходит.

Собственность? Она принадлежит государству, а оно – большевистской партии. При чем же тут рабочие?

Ну, конечно, «мы двигаем дело»… Кто же еще? Мы – это ленинские прихвостни и вся партийная элита в целом, хотя Ленин подразумевает не только ее, но и партию вообще, т.е. «авангард рабочего класса». Ну, а какой это авангард и какого класса мы уж, доктор, говорили.

Так что и эти словеса В.И. такая же липа, как и другие. Центральным же звеном (выражаясь по-ленински) этой липы является выдача созданной Лениным партии за пролетарскую.

— Но все же, голубчик, возникают несколько вопросов.

— Возникают, доктор. Во-первых, ленинская партия – это еще не класс. Так какой же все-таки класс уселся у власти? Это первый возникающий вопрос. И второй, не менее важный, что же, однако, произошло в октябре 1917 г. в России? То, что не пролетарская революция это и ежу понятно. Но что за шаг сделала история в тот момент? Произошел ведь не просто путч – захват власти кучкой удачливых авантюристов. Произошли глубокие перемены всей политической и экономической жизни страны. Значит, произошла все-таки какая-то революция? Именно эти вопросы возникли у вас, доктор?

— Именно эти.

— Сначала, доктор, попробуем ответить на первый вопрос, ибо поняв, что за таинственный класс уселся у власти в России, мы наверняка сможем понять и то, что же на самом деле случилось в России в конце дождливого  петербургского октября 1917 г.

Отметим поначалу, что классообразование процесс не одномоментный.

— А при чем здесь, батенька, классообразование?

— При том, доктор, что после октябрьского переворота и последовавшей за ним гражданской войны, социальное лицо России, мягко говоря, перекосилось. Целые группы общества, его сословия и классы прекратили свое существование или, в лучшем случае, сохранились частично.

Благодаря политике НЭПа еще несколько лет просуществовали буржуи и купцы, что же касается помещиков и дворян, то им уже, понятно, и НЭП не помог. Следовательно, правящие классы России царской и кратковременно обуржуазившейся, уходя с исторической арены, должны были оставить за собой вакуум власти. И в этот вакуум неизбежно должна была хлынуть лавина нахрапистых проходимцев, быстренько выучившихся выкрикивать коммунистические лозунги и большевистские призывы.

— Откуда же они брались, голубчик?

— Из оставшегося отребья. Больше не откуда. Я, доктор, имею в виду не рабочих и крестьян в целом – они в этой ситуации не играют никакой роли, кроме привычной роли стада баранов. Нет, не они, конечно, стали источником, породившим новый класс властителей России. Но и источник этот не был отделен от рабочих и крестьян глухой непроходимой плотиной. Речь идет о мелкобуржуазном элементе. Да, да, доктор, не удивляйтесь. Именно мещанско-кулацкие слои населения стали тем бурным неудержимым потоком, который сметая все на своем пути, устремился в образовавшийся после ухода дворян и помещиков вакуум власти.

Почему так получилось? Причина есть и не одна. Во-первых, Ленин, при всем своем хитромудрии даже не предполагал, что после захвата власти созданной им организацией профессиональных революционеров, кто-то может покуситься и на саму организацию, на самих ленинцев. Между тем, будь у него действительно мозги в голове, а не каша из властолюбия, замешанного на лжи, он бы неизбежно должен был задуматься над простым вопросом: «Если от власти будут отстранены целые классы людей, то кто же, извините, придет на их место?». Ведь уже кто, кто, а сам В.И. отлично понимал, что не рабочему же классу это место достанется. А если не ему, то кому же? Об этом прозорливый В.И. даже не задумывался, руководствуясь, вероятно, принципом «лишь бы захватить власть, а там хоть трава не расти». Увы, как раз после захвата ленинцами власти, задуматься пришлось.

Поначалу Ленин, видимо, полагал, что под управлением созданной им организации профессиональных революционеров, проходя через более обширные слои партии, власть его и его прихвостней распространиться постепенно на всю Россию. Так, уже накануне октябрьского переворота в книге «Государство и революция» В.И. впервые несколько по-иному заговорил о будущем обществе. Вместо живописавшегося ранее благоденствия освобожденных от власти эксплуататоров рабочих и крестьян, Ленин нежданно-негаданно выдвинул вопрос о необходимости «учета и контроля». Рабочий класс – диктатурой которого должна была якобы завершиться грядущая революция – этот рабочий класс, оказывается надо было учитывать, контролировать и дисциплинировать!

После переворота Ленин пишет уже недвусмысленно: «Разве классовая борьба в эпоху перехода от капитализма к социализму не состоит в том, чтобы охранять интересы рабочего класса от тех горсток, групп, слоев (вот как у Ленина по нарастающей – смотрите и учитесь!) рабочих, которые упорно держаться традиций (привычек) капитализма и продолжают смотреть на советское государство по-прежнему:  дать «ему» работы поменьше и похуже, – содрать с «него» денег побольше» (соч., т. 37, стр. 90).

Вот так-то! Бескомпромиссные выводы делает В.И. «в интересах рабочего класса» – для него классовые враги те рабочие, которые не хотят чтобы ленинское государство их эксплуатировало.

Продолжу теперь, доктор, уже процитированные ранее ленинские слова: «Господство рабочего класса в конституции, собственности и в том, что именно мы двигаем дело, а управление – это другое дело, это – дело уменья… Умение управлять с неба не валится… и оттого, что данный класс является передовым классом, он не делается сразу способным к управлению… Для управления… мы должны иметь людей, которые обладают техникой управления…» (соч., т. 40, стр. 222, 252-253).

Сыграл, ох сыграл рабочий класс свою роль ударной силы для захвата ленинцами власти. Теперь его дело контролироваться и повышать дисциплину в обслуживании ленинских прихвостней.

Увы! Сладким мечтам В.И. суждено было оставаться лишь мечтами. На деле пирамида власти сложилась совсем по-другому. Второй и главной причиной такого положения вещей было объективное своеобразие октябрьского переворота, направленного против крупных и средних собственников и властителей. Между тем в жизни, где границы между классами несколько размыты, существуют также в огромном (по сравнению с вышеупомянутыми собственниками и властителями) количестве собственники и властители мелкие. Этот мелкобуржуазный элемент, как бы и не эксплуататор, судя по его прежним масштабам, олицетворяет между тем самую разнузданную в самом беспардонном смысле этого слова психологию потребителей-властолюбцев.

Рабочих и крестьян в уродстве возможных проявлений ограничивает привычка к труду, дворян и помещиков – определенное благородство воспитания. А что может ограничивать в мерзости возможных дел обыкновеннейшего мещанина? Трудолюбие? Ха! Мещанин также трудолюбив, как пчелиный трутень. С детства усваивая законы окружающего его лживого общества, он привык добывать хлеб насущный обманом и паразитизмом, а вовсе не трудолюбием. «Трудом праведным не наживешь палат каменных» – это он усвоил четко.

Благородного же, едрен-батон, воспитания ну никак, извините, не усвоил. Во-первых, не учили, а во-вторых, не очень-то и хотелось. «Мы университетов не кончали», – это тоже оттуда, из мещанского самолюбования.

И вот этот, вполне подходящий по численности слой общества, внезапно получает возможность занять место у самого кормила власти. Поначалу малозаметный процесс быстро нарастает и в итоге становится неудержимым. Напористая масса кулацко-мещанского покроя, вопреки представлениям Ленина, жаждавшая власти, начала реально оттеснять от нее ленинских профессиональных революционеров.

Когда читаешь последние работы Ленина, явственно видишь, как находящийся уже наполовину в могиле «вождь пролетариата», мечется перед этой неожиданной проблемой.

То он говорит о проблемах «российского аппарата,… заимствованного от царизма и только чуть-чуть помазанного советским мирром», то об угрозе «нашествия того истинно русского человека, великорусского шовиниста, в сущности – подлеца и насильника, каким является типичный русский бюрократ». К этому времени Ленин уже начинает видеть угрожающие масштабы этого нашествия». «Нет сомнения, – пишет он, – что ничтожный процент советских и советизированных рабочих будет тонуть в этом море шовинистической великорусской швали, как муха в молоке» (соч., т. 45, стр. 357).

А 26 марта 1922 г. Ленин пишет следующие выразительные слова: «Если не закрывать себе глаза на действительность, то надо признать, что в настоящее время пролетарская политика партии определяется не ее составом, а громадным, безраздельным авторитетом того тончайшего слоя, который можно назвать старой партийной гвардией. Достаточно небольшой внутренней борьбы в этом слое, и авторитет его будет если не подорван, то во всяком случае ослаблен настолько, что решение будет уже зависеть не от него» (соч., т. 45, стр. 20).

Если сам В.И. вынужден был признать что состав «авангарда рабочего класса» отнюдь не рабочий, несомненно, что этот очевидный факт к тому времени стало уже невозможно маскировать. Менее ясно от кого же будет зависеть решение, если авторитет ленинцев будет подорван? Ответил на этот вопрос вскоре после смерти В.И. его верный ученик И.В. «Отбросив» сначала «НЭП ко все чертям» и объявив о «возрастании классовой борьбы по мере строительства социализма» И.В. к 1934 г. подготовил соответствующие силы к подрыву авторитета «старой партийной гвардии». Сигналом к началу массовых репрессий послужило убийство Кирова. К этому времени рождавшийся новый класс уже экспроприировал крестьян (начало было положено в 1929 г.), провел несколько репетиций, вроде дела «Промпартии» 1930 г., будущего разгрома ленинцев и теперь злобно поглядывал в их сторону, ожидая только сигнала.

Гнусная методика репрессий известна ныне довольно подробно. «Смысл» их секрета не представляет. «Тончайший слой», о котором пишет Ленин, был  в действительности не так уж тонок и сместить всех, входящих в него управленцев-ленинцев простой перестановкой кадров было нереально. Авторитет его был и вправду высок, достаточно вспомнить, что даже Троцкого И.В. в 1929 г. мог только выслать за границу СССР и не мог даже запретить ему взять с собой личный архив.

Чтобы окончательно вырвать власть у ленинцев, необходимо было растоптать их авторитет. Под предлогом борьбы с вредителями, шпионами и «врагами народа» после убийства Кирова начались аресты управленцев ленинского слоя, сначала незначительные, затем по мере поступления от них признаний в несовершенных преступлениях все более массовые. Метода допросов, названная «конвейером» (палачи-следователи работали в три смены по восемь часов), была такова, что в конце концов любой подследственный подписывал любой протокол. Отоспавшись, утолив жажду (во время «конвейера» не давали спать и морили жаждой) и придя в себя после побоев, арестованный, естественно, отказывался от самоубийственных показаний. Тогда он вновь и вновь подвергался «конвейеру», пока не становился готов к любому приговору, даже к расстрелу, лишь бы его больше не трогали. Так были добыты признания старых большевиков-ленинцев под самыми фантастическими показаниями.

Общее свержение ленинцев заняло не один год, войдя в историю под именем «ежовщины». Напор наскоро перекрасившихся в коммунистов мещан-карьеристов, назначенцев И.В., был настолько велик, что зачастую те, кто сначала репрессировал, впоследствии оказывались репрессированными. В целом, к концу тридцатых годов «ежовщина» завершилась полной победой нового класса. Число репрессированных было так велико (в него входили и члены семей  и просто оболганные люди, с которыми сводили счеты), что до сих пор точно не установлено. Известно лишь то, что их было от сорока до шестидесяти миллионов, т.е. каждый пятый, а то и третий житель страны. Таковы были хамы, дорвавшиеся до власти. Хамы, дорогу которым открыл Ленин. Репрессии уже с несколько меньшей силой продолжались и после победы нового класса, ибо хам входит во вкус.

Итак, доктор, подобьем итоги. Ленин изобрел организацию профессиональных революционеров, составивших ядро партии, которую он лживо выдавал за авангард рабочего класса. Обманув рабочих обещаниями их диктатуры и воспользовавшись тяжелым положением в стране, ленинцы прорвались к власти. Но, увы! Власть эта оказалась недолгой. Уже, умирающий от сифилиса (почему вовремя не лечился?) «вождь пролетариата» видел, что начинает происходить необратимый процесс. По какой-то иронии исторической судьбы, именно В.И., боявшийся даже малейшей борьбы среди своих прихвостней, способствовал избранию И.В. на пост Генсека.

Так  же, как В.И. обладал качествами, позволившими ему стать вождем своих профессиональных революционеров, так и И.В., малосимпатичный и невыразительный, олицетворял пришедший к власти новый класс. Так какой же класс уселся у власти в итоге октябрьского переворота? Теперь на этот вопрос нетрудно ответить.

Власть в России к концу тридцатых годов захватил класс, постаравшийся скрыть само свое существование. Класс в борьбе за власть лишенный какого-либо нравственного чувства. Класс, прибравший к рукам все производительные средства страны, жестоко эксплуатирующий ограбленный и обманутый им народ. Класс, властно указывающий, что следует говорить, писать, играть на сцене и кого следует прославлять (конечно же – его), если хочешь остаться цел. Класс, повесивший замок на границе большой страны, чтобы подвластный ему народ не разбежался поспешно от такого счастья.

Короче говоря, к власти в России в результате октябрьского переворота, пришла та, именно та политбюрократия, о которой путано лжет Карлуша Маркс, описывая «азиатский способ производства».

Причем этот процесс:

а) Переворот с помощью профессиональных заговорщиков и ведомого ими на бойню обманутого народа.

б) Установление власти этих заговорщиков, экспроприация ими подчистую всего, что только может производить и строжайший запрет частного, неподневольного им труда. Изгнание из общества в результате отстранения от власти и производства целых классов людей.

в) Смещение и истребление заговорщиков нахраписто рвущимся к власти слоем кулацко-мещанского происхождения. Этот слой, не гнушаясь в средствах, занимает место изгнанных из общества классов, становясь окончательной и непререкаемой властью – экономической, политической, идеологической – властью скрывающих свое существование политбюрократов, – этот процесс происходил в каждой стране, которой посчастливилось испытать победу «пролетарской» революции.

А что это были за страны? Монголия, Китай, Эфиопия, Куба, Вьетнам и некоторые другие из того же круга. В Восточной Европе, за исключением Югославии и Албании, победы «пролетарских» революций были одержаны исключительно в условиях прямого военного вмешательства со стороны СССР.

Следовательно, доктор, налицо две закономерности:

1) Последовательность, приводящая от переворота к формированию нового класса.

2) Совершение подобных переворотов только в отсталых экономически  и политически странах.

Уточним вторую закономерность – подобные перевороты происходят только в странах, находящихся в состоянии позднего феодализма.

Вот теперь, доктор, можно ответить на второй ваш вопрос – что же случилось в России в октябре 1917 г., а случилось в ней свержение ленинцами буржуазного правительства эсеров и меньшевиков, разгон созванного уже после этого Учредительного собрания, в которое, в подавляющем большинстве, вошли избранные народом те же эсеры и меньшевики, установление однопартийной диктатуры и разделение страны на подневольные округа с райкомами, горкомами, обкомами партии во главе. Случилось то, что на корявом языке политэкономов зовется внеэкономическим принуждением к труду, а говоря яснее установление обязанности за ограбленным народом отбывать барщину на хозяина. Случилось разрешение исповедовать лишь одну «единственно верную» идеологию и, как следствие, изгнание свободы печати и прочих, близких ей свобод. Случилось прикрепление к земле, причем у колхозников в прямом смысле слова, а у остальных – запрет или в лучшем случае сильные ограничение на выезд за границу и определенные ограничения на перемещение внутри страны.

Вы еще не догадались, доктор, что случилось?

— Кажется, что догадался, но лучше вы, голубчик, скажите сами.

— феодальная контрреволюция случилась в России в 1917 году!

А подобные ей контрреволюции происходили во всех упомянутых мною странах. Так получилось, что в качестве псевдоидеологии они использовали удобное учение Маркса о «пролетарской» революции. Повторяю, так получилось. Ничего марксистского в них, в действительности, не было. Просто строй, который устанавливается в результате таких переворотов, имеет некоторые своеобразные черты, связанные с формой его существования. Это его внешняя непохожесть на классический феодализм, стремление напустить идеологический туман и мешают нам увидеть знакомое феодальное лицо.

Назовем этот строй ПОСТФЕОДАЛИЗМОМ.

— М-да, батенька, а вы недурственно соображаете.

— Стараюсь, доктор. Об этом постфеодализме я вам еще расскажу.

— Расскажете, обязательно расскажете. Но завтра. А на сегодня все, голубчик. Желаю вам скорейшего выздоровления и до свидания.

— Только распорядитесь о том, чтобы принесли мой архив. Спросите жену, она знает, где он, да и сама может отнести.

— А без архива не обойдетесь?

— Рискнуть могу, но за точность не ручаюсь.

— Ну, коли так, распоряжусь. Будьте здоровы.

— Будьте и вы здоровы, доктор.

— Благодарю вас.

 Глава VIII. «Партия Ленина – сила народная –
нас к торжеству коммунизьма ведет? или
Жасасын бдын Леонид Ильич!»*

— Итак, голубчик, я вас слушаю. Что у нас там, батенька, на повестке дня?

— На повестке дня, доктор, житие народа при новом строе или разбор полетов ПОСТФЕОДАЛИЗМА.

— Давайте разбирать, голубчик, давайте.

— Прежде всего, доктор, хочу опровергнуть устоявшееся мнение об идентичности ПОСТФЕОДАЛИЗМА и фашистских режимов. Да, внешнее сходство, особенно если брать времена И.В., налицо. Но сходство это, не буду даже перечислять в чем, на мой взгляд, внешнее. Оно связано с диктаторским характером управления страной. В  то же время различия, являющиеся принципиальными, налицо. Во-первых, ни в одной из стран фашистского режима «НЭП не был отброшен ко всем чертям» и хотя капиталисты в них вынуждены были, прежде всего, выполнять планы правящего диктаторского режима, они могли не беспокоиться за свое будущее, как  капиталисты – об экспроприации речи не шло.

Во-вторых, у всех фашистских режимов была характерная национальная политика истерического толка. Шизофреническое национальное чувство характерно для Германии, для Италии и для косоглазой Японии, бывших фашистскими.

В-третьих, в каждой из этих стран шизофреническая идеология национального превосходства сопровождала агрессивную внешнюю политику, направленную на захват других стран, дабы превратить их в свои колонии.

Теперь, доктор, подобьем итог. Фашистские режимы не имеют никакого отношения к борьбе с капитализмом и ставят своей целью по возможности обширный захват колоний. Все это сопровождается шизофренической истерией националистического толка.

А когда происходило установление капитализма в странах с фашистскими режимами? В Германии и Италии в 1870 г., в косоглазой Японии – в 1867 г. В первых двух странах буржуазные революции послужили также их объединению. Как видите, доктор, в этих странах капитализм был установлен почти одновременно и довольно поздно по сравнению с Англией, Францией или США, т.е. по сравнению со странами, уже поделившими между собой весь «подходящий» для этого мир на колонии.

В то же время по сравнению с Россией и тем более с другими странами постфеодализма (кроме Восточной Европы, где произошло прямое вооруженное вмешательство СССР), установление капитализма в странах фашистского режима произошло на полвека раньше (сравните 1867 г. или 1870 г. и февраль 1917 г.), что было не так уж мало в тех исторических условиях. Короче говоря, это были страны с уже устойчивыми капиталистическими отношениями, но сложившимися в мире, который был давно поделен другими. В отличие от России, слабенький капитализм в которой не просуществовал и года, будучи задушен в октябре 1917 г., в этих странах наблюдается не борьба за восстановление феодализма (в любой, пусть своеобразной форме), а стремление к мировой экспансии. Но, помилуйте, ведь это же стремление к захвату колоний было характерно для всех стран раннего капитализма. Разве Англия и Франция не были заняты борьбой за капиталистическое господство вплоть до 1815 г., когда в этой борьбе наконец победила Англия? Разве первое, что начали делать США, едва окрепнув, это не захват колоний? Разве маленькая Голландия не захватывала себе новые земли по всему миру? Разве Нью-Йорк не назывался ранее Нью-Амстердамом?

Очевидно, что ранний капитализм, грубо эксплуатируя собственный народ, одновременно стремится к расширению источников сырья и рабочей силы, увеличению рынков сбыта, иными словами к ЭКСТЕНСИВНОМУ развитию. Позднее капитализм станет бережнее относиться к низшему звену производителей, станет не восстанавливать против себя народ, а напротив, давать ему весомые социальные гарантии. Капитализм откажется от колоний в пользу неоколониализма, т.е. интенсивного развития.

Следовательно, доктор, и Германия, и Италия, и Япония (косоглазая) эпохи фашистских режимов были странами первичного развития капитализма. Их стремление к колониальным захватам, характерное для подобного периода капитализма, натолкнулось на серьезную проблему – мир уже был поделен. В результате – Первая Европейская бойня, которую новые капиталистические страны проиграли. Отсюда, закономерно вытекают обида и желание реванша и, как следствие, самый разнузданный национализм, как оправдание бойни грядущей и возможных колониальных приобретений, которые придется отнимать у сильного противника. Представить этого противника слабее, так как он другой национальности – это важный психологический ход. Такого рода национализма не было ни в Англии, ни во Франции, ни в США, потому что у них не было такого противника, противника у которого есть все, тогда как у тебя нет ничего (в смысле колоний).

Назовем, доктор, возникший в странах фашистского режима строй – ПЕРВИЧНО-КАПИТАЛИСТИЧЕСКИМ. В условиях, когда страны с первично-капиталистическим строем окружены странами развитого капитализма, странами, диктующими свои правила, неизбежно возникает борьба, смысл которой в отъятии мирового господства и колоний, т.е. в том чтобы потеснить прежних хозяев, которые, понятно, тесниться не очень-то хотят. В этой борьбе поражение стран менее развитых, в конце концов неизбежно, хотя сама борьба, как показывает история, может быть длительной и непростой.

Политика же правящего класса политбюрократии при ПОСТФЕОДАЛИЗМЕ характеризуется осторожностью и стремлением избегать серьезных внешнеполитических конфликтов. Откровенный национализм при постфеодализме не поощряется. Это не значит, что при нем нет национализма замаскированного, это значит, что национализм не является официальной политикой этих стран. Это не означает также и отказа от стремления к мировому господству. Наоборот, только в результате установления постфеодализма во всем мире, подобные страны могут рассчитывать на продление своего существования. Это – единственный выход, ибо иначе им не выдержать конкуренции со странами более развитыми, опасными для стран постфеодальных именно своей развитостью, как экономически, так и политически. Но правящей политбюрократии постфеодальных стран приходится быть осторожной и тщательно маскировать свои намерения, ибо экономически постфеодальные страны чудовищно уступают странам развитого буржуазного строя.

Как же это происходит? В.И. в одном малоизвестном интервью голландской газете «De Nieuwe Amsterdammer», сделанном незадолго до прибытия «вождя пролетариата» в Россию в пломбированном вагоне, заявил: «Несогласных следует затравить – но в формах архивежливых. Безжалостно выслать за границу тех, кому не по душе перспективы светлого будущего, в котором каждый в соответствии с потребностями получает все необходимое. И пусть они оттуда завидуют нашему достатку».

Я вижу вы смеетесь, доктор. Но все-таки, как же получается все так, как получается, т.е. с точностью до наоборот в смысле того, кто чьему достатку завидует? Попробуем разобраться в реальной, а не фантастической политэкономии постфеодализма.

Для этого начнем сначала, т.е. попробуем разобраться, кто является главным хозяином средств производства при постфеодальных отношениях. Как хорошо известно, этот собственник – государство. Кому принадлежит это государство тоже не секрет – сложившейся к концу тридцатых годов политбюрократии. Своеобразие отношений при постфеодализме заключается в том, что в отличие от феодализма классического, это безраздельное владение всей собственностью в стране, кроме четко очерченного личного минимума, необходимого для простого выживания, это, повторяю, доктор, безраздельное владение хорошенько замаскировано.

Как это делается и не только в Одессе, а по всей стране? А вот как. В отличие от феодализма классического при постфеодализме существующая эксплуатация имеет вид не эксплуатации человека человеком, а эксплуатации человека принадлежащим политбюрократии государством. Поэтому невозможность установить каких именно людей эксплуатирует конкретный политбюрократ. Просто политбюрократия получает ВСЮ произведенную собственность в свои руки, а каждый отдельный политбюрократ свою долю в виде соответствующей зарплаты и привилегией. Размер этой доли зависит от положения на иерархической лестнице правящего класса. Получить на руки легально свою долю собственности на средства производства политбюрократ не может, вместо этого он регулярно получает соответствующую занимаемому положению сумму материальных благ.

Такая форма эксплуатации гораздо выгоднее обыкновенной феодальной. Во-первых, нет необходимости лично заниматься изъятием оброка. Во-вторых, попробуй-ка поборись против этой замаскированной эксплуатации, ведь с кем бороться-то? В-третьих, тезис о государственной собственности на средства производства (а государство в середине пятидесятых годов было объявлено общенародным, хотя, мягко говоря, непонятно, когда же кончилась никем не замеченная «диктатура пролетариата»?) трактовался как принадлежность средств производства всему народу. Таким образом скрывался факт не только личной, но и государственной эксплуатации классом политбюрократии остального народа. Неясно было, правда, отчего этот народ, самолично распоряжаясь всем производством в стране, живет, по сравнению с эксплуатируемым народом буржуазного мира, хуже некуда. Попробуем это выяснить.

Прежде всего отметим, доктор, что люди в массе своей не думают. Речь идет не только о ваших пациентах. Речь идет о том, что подавляющее большинство граждан постфеодальных стран просто всю жизнь повторяют то, что приказано. Размышлять над этим не поощряется, хотя в годы послехрущевские уже и верить не требовалось, главное – повторять.

Принимая во внимание это отсутствие способности думать, в советских книгах приводились такие вышеупомянутые аргументы в пользу якобы общенародной собственности: «Государственная собственность в социалистических странах означает, что средства производства находятся в руках всего народа».

Между тем государство, именно согласно учению марксизма есть не что иное, аппарат управления и эксплуатации правящим классом остального народа. С этим можно не соглашаться, ибо государство, как аппарат управления и координации в обществе является для этого общества необходимым элементом, но в то же время и ежу ясно, что наличие государственной собственности не есть признак отсутствия эксплуатации и эксплуататорских классов. Простая логика говорит о том, что государственная собственность может без особых проблем принадлежать правящему классу, как было, например, при «азиатском способе производства».

Еще хуже обстоит дело с «основными экономическими законами социализма и капитализма». Сформулировал их лично И.В., а он, будучи верным учеником В.И., был все же глупее учителя и красиво врать не умел. Поэтому врал некрасиво. Я их даже повторять, доктор, не буду, ибо ни про тот, ни про другой закон нельзя сказать, что мол, если и враки, то придумано неплохо. Придумано идиотски плохо.

Так что разбираться в удивительно низкой производительности экономики постфеодализма придется самостоятельно. Ничего, кроме полудебильной пропаганды «научная политэкономия социализма» не содержит и содержать не может, ибо не для того создавалась.

Отметим, доктор, три важных момента:

а) Труд при феодализме, как принудительный, малопроизводителен по сравнению с трудом при капитализме, где возможность получить прибыль является неплохим стимулом.

б) Целью правящего класса при постфеодализме в отличие от капиталистов отнюдь не является получение прибыли. Точнее, доктор, получение прибыли не является главной целью политбюрократии. Захватив власть исключительно с помощью насилия и обмана народа, без всяких экономических оснований, политбюрократы всячески заинтересованы в сохранении этой власти. Перед этой, главной целью отступает практических все – даже прибыль. Только поэтому при постфеодализме возможно существование нерентабельных, убыточных предприятий, что при капитализме попросту исключено.

Это не означает, что прибыль политбюрократа не интересует. Просто если приходится выбирать между прибылью и властью, политбюрократы постфеодализма выбирают власть.

в) Как известно с 1928 г. все легальное производство в СССР стало плановым. План-консультация или бизнес-план существует и при капитализме. Более того, каждый (даже мелкий) предприниматель старается тщательно планировать свое производство или дело в сфере услуг, ибо деньги в него приходится вкладывать свои, а не дяди Пети. Потому удивляться приходиться не тому, что план есть,  а тому, что в СССР этот план всегда оказывался неудачен, поскольку постоянный «вечный» дефицит и низкая зарплата плюс такое же качество произведенного – все это как известно, неизменный спутник планового производства в СССР.

Пропаганда политбюрократии постфеодализма в качестве неотразимого аргумента преимуществ «социалистического» хозяйства всегда приводила наглядный пример периодических кризисов капитализма. Действительно, никаких периодических кризисов перепроизводства при постфеодализме не бывает. Для этого строя характерен ПОСТОЯННЫЙ кризис недопроизводства. Не случайно символом советского человека стала «авоська» – компактная сумочка в виде сетки, которую всегда носили с собой в расчете купить что-нибудь, если повезет и в магазине «выбросят» товар. Речь идет не о каких-то особенных товарах, скажем, о дорогих украшениях, модной одежде или деликатесах. Вовсе нет. Советские люди хорошо усвоили – дефицитом может быть все, самые простые и незатейливые вещи и продукты. Поэтому не случайно, а вполне закономерно, что когда в любом магазине что-нибудь «выбрасывали», у этой «выдающейся» торговой точки сразу появлялась километровая очередь. Так было буквально везде, кроме, конечно, спецмагазинов, созданных для правящего класса – политбюрократов.

Чтобы понять причины этого постоянного недопроизводства, сравним особенности двух видов плана – рекомендательного и обязательного. Бизнес-план или план-консультация создается с учетом возможных конкретных факторов, влияющих на будущий успех или неуспех предпринимаемого дела. Из этих факторов делаются выводы о последовательности предпринимаемых действий, которые могут корректироваться в зависимости от ситуации. Спрашивается в чем же тут отличие от обязательного плана при постфеодализме?

— Действительно, батенька, в чем?

— Отличия есть, доктор. Причем принципиальные.

Вот они:

а) План-закон означает, что те, кто будет его выполнять, будут заинтересованы не в прибыли, получаемой от потребителей их продукции или услуг, а в том, чтобы хорошо выглядеть в глазах начальства, утверждающего план.

б) Отсюда следует, что выполнение или небольшое перевыполнение плана будет встречено благосклонно – стараются люди, тогда как внезапное резкое его перевыполнение, напротив, скорее вызовет недовольство начальников и подозрение, что вы до сих пор били баклуши и скрывали резервы производства.

в) Поскольку положение дел на месте лучше  известно вам (скажем директору предприятия), а не начальству, то и план составляете вы сами (с помощью инженеров и начальников цехов), а в главке, министерстве и Госплане СССР поданный вами проект плана лишь с важным видом проштампуют. Для этого надо составить план по простой схеме: к записанной в отчете о выполнении предыдущего плана цифре произведенной продукции добавляется небольшой процент прироста. При этом следует настаивать, что выполнение такого плана потребует полной самоотдачи и мобилизации всех резервов.

А что же главк, министерство? Очень просто. Их ситуация, доктор, практически аналогичная. Если вы начальник главка или министр в ваших интересах благополучная отчетность о выполнении и перевыполнении планов всеми предприятиями главка или министерства, а на новый период – легко выполнимый, т.е. по возможности минимальный план.

Тоже и в Госплане СССР. Если вы один из его руководителей, то к тому же в курсе, что ни один министр не подписывает планов по своему министерству без согласия соответствующего отдела ЦК партии. Разве в ваших интересах ссориться с влиятельными людьми, тем более, что и  ссориться не из-за чего: цифры в порядке – есть небольшой рост по сравнению с прошлым планом. Будь вы даже, к примеру, председателем Госплана, т.е. заместителем Председателя Совета Министров СССР, все, что вы сделаете, это подпишите поступивший к вам объемный том с морем цифр, показывающих требуемое выполнение и перевыполнение.

Ну а что касается качества продукции – уж не обессудьте. Как там потребители будут выкручиваться – это уже их собачье дело. Соответствует ли продукция установленным ГОСТам (Государственным Стандартам качества) проверяет ОТК (Отдел Технического Контроля) предприятия. Ну а контролеры ОТК, понятное дело, люди зависимые – максимум, что они могут, подставить ножку какому-нибудь бригадиру или там начальнику цеха, но уж никак не подставят они под вопрос необходимое для премирования перевыполнение плана своего предприятия.

Политбюрократия хорошо это понимает. Низкое качество продукции – это допускаемое с ее молчаливого согласия облегчение работы по выполнению плана. Там же где она и вправду заинтересована в качестве продукции, т.е. в сфере производства вооружений, принимают продукцию не члены какого-то ОТК, а спецпредставители Минобороны СССР, не зависящие не только от руководителей предприятия, но даже от самого своего ведомства – Минобороны.

Отсюда, кстати, следует еще, что если план составлен не в единицах выпускаемой продукции, а в денежном выражении, то предприятие старается выпускать более дорогие виды продукции. Так произвести можно меньше, а план все-таки перевыполнить. Встретив в магазине какой-нибудь аляповатый товар, продающийся за непомерную цену, советский человек понимал: директор предприятия ухитрился выполнить план указанным способом. Ну, а находит ли товар сбыт – это директора не касается.

И еще, доктор, отсюда следует, что любое нововведение на предприятии – это хлопоты, срыв графика, угроза для выполнения плана и премирования, а главное, угроза повышения плана со ссылкой на полученную новую технику. Неудивительно, что в СССР постоянно существовала проблема, получившая название «внедрение», ибо ежу ясно, что нормальный директор тщательно маневрирует с целью этого внедрения как можно дольше избегать.

Нисколько не заинтересованы во «внедрении» и рабочие, что тоже вполне объяснимо: им ведь, в результате, повысят не зарплату, а норму, при этом к новому станку еще надо будет приноравливаться.

Итак, доктор, первая из причин, ведущих экономику постфеодализма к дефициту и постоянному недопроизводству – само планирование этого производства, планирование-обязаловка, направленное не на удовлетворение платежеспособного спроса потребителей, а на получение поощрительных кивков и подачек от вышестоящего начальства.

Второй из причин является само отношение политбюрократии к производству товаров и услуг для населения. Поскольку такое производство не направлено на укрепление ее власти, политбюрократия рассматривает его как второстепенное по сравнению с производством вооружений. Будучи вынуждена все-таки планировать данное производство, дабы отбывающее барщину население не умерло с голоду и могло работать, политбюрократия рассматривает такое планирование как серьезную уступку населению и чистый убыток для себя.

Красноречивее всего говорят об этом цифры выполнения пятилетних планов. Еще И.В. говаривал о «преимущественном развитии производства средств производства». Сначала де надо наштамповать станков, а уж с их помощью безотказно снабжать население всем необходимым. Так ли это? План первой пятилетки (1928-1932 гг.) был выполнен за 4 года 3 месяца. Но как! Группа «А», как обозначают в СССР производство средств производства, выполнила план на 109%, а группа «Б» (производство средств потребления) план вообще не выполнила «вследствие перехода в конце пятилетки ряда заводов на производство чисто военной продукции» (В.Т.Чунтулов. Цит., соч.,  стр. 254). Показательно, что никому из правящих политбюрократов даже того периода, когда над страной еще не прокатилась волна «ежовщины», и собственно новый класс политбюрократии окончательно не сформировался, а большую часть руководящих постов еще занимали большевики с дореволюционным стажем, т.е. ленинская прослойка, никому даже из них не пришла в голову простейшая мысль: если план выполнен только по группе «А», то нечего объявлять его досрочно завершенным, а следует продолжить работу в оставшиеся месяцы, чтобы улучшить показатель по группе «Б».

Вот вам «бабушка и Юрьев день!». Вот вам, дедушка, и безотказное снабжение населения всем необходимым. Если уже ленинцам такое положение вещей казалось нормальным, то что уж говорить про пришедших к власти политбюрократов во главе с И.В.! Из всех последовавших за первой пятилеток, а их было одиннадцать, план по группе «Б» был выполнен только в восьмой (1966-1970 гг.) – так повлияли на политбюрократов события в Чехословакии в 1968 г. и Польше в 1970 г. Было даже всенародно объявлено, что начиная с этой пятилетки группа «Б» наконец-то обгонит по темпам развития группу «А»! Не следует однако думать, будто общая доля в производстве, представленная группой «Б» приблизилась к группе «А». Отнюдь! Даже при выполненном по группе «Б» плане группа «А» в 1970 г. произвела 74% всей продукции, а группа «Б» – 26%. Наглядный пример, настолько  наглядный, что эти цифры в последний момент вычеркнули из доклада Леонида Ильича. («Osteuropa-Wirtschaft», 1971, Н.3, S. 209).

Когда же стали подводить итоги следующей пятилетки (1971-1975 гг.), они оказались стандартными в условиях постфеодализма: цифры по группе «А» даже не стали публиковать, но было ясно, что о превышении темпов роста группой «Б» над группой «А» речь уже не идет, хотя бы потому что общий подъем промпродукции вырос за пятилетку на 43%, а производство товаров народного потребления – на 37%. («Основные направления развития народного хозяйства СССР на 1976-1980 гг.». М., 1976, стр. 6-7).

Так что в действительности болтовня о «преимущественном развитии производства средств производства» нацелена на один-единственный факт – преимущественное развитие производства вооружений. А вытекающее отсюда отношение политбюрократии к производству действительно необходимых для населения товаров и услуг, отношение, как к чему-то вынужденному, далеко не первостепенному – есть вторая причина постоянного планового недопроизводства как в СССР, так и в условиях постфеодализма вообще.

Первая же причина, если сформулировать коротко, заключается в том, что любой отчетный план, не связанный зависимостью от спроса, приводит к занижению возможностей и пренебрежению к качеству продукции.

Есть и третья причина. Причина эта показывает, что политбюрократия даже среднего звена хорошо понимает настоящее положение вещей. Назовем это созданием (в ограниченных масштабах, конечно) определенной неразберихи и дефицита в экономике, дабы постоянно провоцировать часть населения, могущую этим дефицитом пользоваться, на нелегальную наживу, таким образом распространяя свою психологию и среди эксплуатируемых, ослабляя их возможные поползновения к изменению порядка вещей, установленного политбюрократами и укрепляя тем самым свою классовую опору.

Приведу, доктор, на память несколько цитат из «Письма Андрею Нуйкину и прочим глашатаям перестройки», написанного, как сам автор себя называет «бюрократом областного масштаба» в 1990 г.:

«Какое же такое место занимают в нашем укладе бюрократы… и прочие «захребетники», по вашей, Андрей, терминологии?

Что позволяет им присваивать чужой труд?

Ответ напрашивается сам собой – это их отношение к прибавочному общественному продукту, выражающееся в возможности его перераспределения…

Есть у тебя возможность перераспределить – реализуй ее, и ты – «захребетник». Нет такой возможности – ты… Баран.

Только не надо предполагать, что возможность перераспределения общественного продукта целиком находится в руках бюрократии… мы последовательно расширяем и совершенствуем свою классовую опору, предоставляя возможность участия в перераспределении самым различным слоям, группам и просто отдельным личностям.

Если говорить конкретно, то прибавочный продукт, кроме нас, на разных уровнях перераспределяют – посчитаем на пальцах: сфера обслуживания – раз; сфера торговли – два; нецивилизованные (а других нет) кооператоры – три; несуны – четыре; лодыри и бездари, получающие зарплату за пребывание на рабочих местах – пять; имеющие возможность ездить за рубеж – шесть; уголовная среда – семь; работники юстиции – восемь (двумя пальцами я печатаю, так что на этом и остановимся).

Для всех этих и многих других групп мы создаем условия: разваливаем экономику, пишем запутанные, двусмысленные и противоречивые инструкции, создаем товарный дефицит, оставляем «дыры» в издаваемых законах, проводим различные кампании, дезорганизующие рынок товаров и услуг.

И мы же эти группы контролируем: не даем зарываться, производя периодические профилактические посадки, меняем их состав, облагаем данью.

Сегодня ты – баран на производстве зубных щеток с окладом 180 рублей. Завтра мы сократили лимиты на пластмассу, грянул зубощеточный дефицит. Теперь ты «захребетник». Перераспределяй, не теряйся!..

Внутри класса «захребетников» идет постоянное перераспределение изъятых у баранов ценностей, что, однако, не мешает всему классу стричь баранов с прежней, а то и возрастающей интенсивностью».

Простите, доктор, если что-то напутал, но смысл именно такой.

— Прощаю, голубчик, прощаю.

— Итак, доктор, в плановом хозяйстве постфеодализма существуют три причины его постоянного недопроизводства товаров и услуг.

а) Сами стимулы такого производства, направленные на получение поощрительных кивков и премий от начальства и индифирентные к запросам потребителей.

б) Пренебрежительное отношение правящего класса политбюрократии к производству товаров  и услуг для населения.

в) Сознательное создание товарного дефицита и неразберихи в экономике отдельными звеньями правящего класса с целью вовлечения различных слоев населения в процесс получения нелегальных доходов и тем самым укрепления (и расширения) своей классовой опоры.

Насчет планового производства остается лишь добавить, что даже утвержденный в самом Госплане план – это еще не обязательно план окончательный. В большинстве случаев после утверждения вскоре начинают поступать ходатайства о внесении поправок в план, и продолжается это, как правило, вплоть до последнего квартала его выполнения.

Любой хозяйственник в СССР знал: плановые показатели многократно пересматриваются в сторону сокращения, так что в итоге выполнением плана считается достижение гораздо меньших результатов, чем было установлено в первоначально утвержденном плане.

И еще. Поскольку признавать официально факт постоянного недопроизводства при постфеодализме как следствие самой системы отчетного планирования, правящая политбрократия естественно не собирается, возникает буквально на всех уровнях прямая фальсификация итогов выполнения планов – «приписки».

Самой известной их формой была грузинская панама, которая началась еще при И.В. К 70-м гг. грузинское «приписное очковтирательство» достигло апогея – сам первый секретарь ЦК КП Грузии, кандидат в члены Политбюро ЦК КПСС Мжаванадзе, докладывал о перевыполнении поставленных республике планов. Все его рапорты оказались дутыми. Мжаванадзе прогнали, а вот «приписки» прогнать не сумели. Это и понятно, ибо явление фальсификации итогов выполнения планов – закономерно, а не случайно при отчетном планировании, когда получаемые блага зависят от начальства, а не от потребителей производимых тобой товаров и услуг.

Поэтому «приписки» существовали в СССР и во всех странах победившего постфеодализма буквально повсюду и на всех уровнях.

Теперь, когда мы с вами, доктор, разобрали третий, важный момент, вернемся к первым двум.

Насчет второго момента, кроме отмеченного существования убыточности предприятий, немыслимого при капитализме, показательно следующее:

а) Поскольку политбюрократии принадлежит вся власть в странах победившего постфеодализма, существует четкое разделение этой власти. Не какое-то там буржуазное разделение, вроде властей законодательных, исполнительных и судебных, разделение, ослабляющее власть предержащих и мешающее им творить произвол, а настоящее, феодальное разделение, призванное на основе круговой поруки цепко охватывать все слои подчиненного общества.

Достигается это тем, что, говоря на жаргоне политбюрократии, вышестоящие в ее номенклатуре не должны подменять нижестоящих.

Вся политбюрократия является системой «лёнов», представляемых соответствующим парткомитетом – сюзереном его вассалам – членам номенклатуры этого комитета. И при классическом феодализме лёны не обязательно состояли из земельных наделов, а могли быть просто правом собирать дань с населения на какой-то территории. Еще Карлуша Маркс писал о «вассалитете без лёнов или лёнах, состоящих из дани». Номенклатурный лён состоит из властвования данного номенклатурщика в данном ему политбюрократией районе.

Вышеупомянутое выражение о выше- и нижестоящих политбюрократах практически идентично классическому феодальному правилу: «вассал моего вассала не мой вассал». Такое разделение необходимо, как для эффективности реального властвования, так и для спайки правящего класса.

Все решения в странах победившего постфеодализма принимаются бюро и секретариатами партийных комитетов соответствующего уровня.

Так, даже всемогущее Политбюро (замечательное название для главного органа правящей политбюрократии, не так ли, доктор?!), которое теоретически могло бы назначить (на жаргоне политбюрократов принято говорить – «рекомендовать»), скажем, председателя колхоза, никогда этого не делает, и «рекомендуют» на должность такого масштаба соответственно бюро райкомов партии. Такая рекомендация со стороны Политбюро ЦК КПСС могла бы быть оправдана в глазах политбюрократии, только если бы речь шла о разжаловании в председатели колхоза кого-нибудь из высокопоставленных политбюрократов, входящих в номенклатуру самого Политбюро.

б) Поскольку политбюрократия – класс, а не просто, скажем, чиновничество, которым она охотно позволила бы себя считать, то и пребывание в ней (т.е. принадлежность к правящему классу) неотчуждаемо.  У политбюрократов постфеодализма легко меняются кабинеты и должности, а иногда даже отрасли управления, незыблемой же остается сама принадлежность к правящей политбюрократии.

Эта незыблемость гарантирована самим порядком формирования должностей. Освобождает от номенклатурной должности тот орган, который на нее утверждал. Но освобождает, тут же назначая на другую или в связи с уходом на пенсию – таково неписанное правило. Значит, освобожденного политбюрократа тут же назначает на новую должность тот же орган, могущий назначать только на номенклатурные должности, т.е. связанные с принятием директивных решений. Такая структура формирования власти гарантирует незыблемость пребывания в классе политбюрократии.

Даже при уходе на пенсию, хотя никаких должностей политбюрократ уже не занимает, он не теряет принадлежности к правящему классу. Просто отныне он будет именоваться персональным пенсионером местного, республиканского или всесоюзного значения, т.е. пенсию ему утверждает бюро райкома, горкома или обкома (местного значения), бюро ЦК партии союзной республики (республиканского значения) или даже Политбюро (иногда Секретариат) ЦК КПСС, (союзного значения). Никаких привилегий пенсионер правящего класса не утрачивает, да и сама пенсия – не чета средней советской, польской, кубинской и т.п.

В годы диктаторства И.В. такое положение еще только складывалось. Истребив, в соответствии с интересами формирующейся политбюрократии ленинских прихвостней, И.В. упорно отстаивал лично за собой право ликвидировать любого гражданина СССР, даже принадлежащего к правящему классу. Все это после окончания расправы над ленинцами, стало вызывать хотя и негласное, но нарастающее недовольство политбюрократии. Посему, вполне возможно, что «вождь народов» пал от руки отравителя, хотя историки до сих пор и не располагают на сей счет неопровержимыми фактами.

Недовольство политбюрократии после смерти И.В. отлилось в формулу, что «Сталин и Берия поставили органы безопасности над партией и государством». Отсюда необычный термин – умершему вождю инкриминировалось не что иное, как «необоснованные репрессии». Значит, бывают и обоснованные?

— М-да, батенька, звучит как-то подозрительно странно, наподобие необоснованных издевательств.

— Смысл очень прост, доктор. Необоснованные репрессии – это репрессии против самих политбюрократов. Репрессии же против остальных граждан общества победившего постфеодализма правящий класс, естественно, не очень-то интересуют. Ведь это обычные советские граждане, чья судьба и должна быть полностью в руках соответствующих органов.

После смерти И.В. политбюрократия решительно подмяла под себя «органы безопасности» – в 1953 г. в связи с прекращением «дела врачей» и арестом Берии, в 1954 г. – в связи с «делом Берии», в 1955 г. – после проигрыша Маленкова Хрущеву в борьбе за власть, наконец в 1956 г. – после XX съезда партии с докладом Хрущева на его закрытом заседании.

Контроль над КГБ был поручен Отделу административных органов ЦК КПСС. В нем был создан  «сектор КГБ» – единственный из всех секторов, фамилию заведующего которым никогда не печатали даже в служебном списке телефонов ЦК (просто было написано «зав. сектором»).

Полностью лишив «органы безопасности» возможности проводить «необоснованные репрессии» (т.е. репрессии против правящего класса), политбюрократия сделала из них действительно достаточно безопасную для нее политическую полицию.

Тогда же гражданам страны победившего постфеодализма было объявлено, что отныне они живут уже не при «диктатуре пролетариата», а в общенародном государстве. Действительно, классовые репрессии, которые можно было выдавать за жестокую, но увы необходимую диктатуру пролетариата в «нарастающей классовой борьбе при строительстве социализма» закончились – тем самым государство постфеодализма поднялось как бы на «новый этап развития», так отчего же не назвать его теперь общенародным?

в) Психология правящего класса политбюрократов – кулацко-мещанская. Этот факт тогда же – буквально сразу после смерти И.В.  стал превращаться в осознанную советским искусством реальность. Уже в «Оттепели» Ильи Эренбурга появляется с понятными только гражданам стран постфеодализма намеками смачно обрисованный директор завода Журавлев. В рассказе Даниила Гранина «Собственное мнение» мастерски расписан инструктор Обкома Локтев. И наконец, завершает сей достойный ряд (среди широкоизвестных советскому читателю произведений) руководитель предприятия Дроздов из нашумевшего романа Владимира Дудинцева «Не хлебом единым». Во всех вышеупомянутых произведениях вместо предписываемого канонами «социалистического реализма» умилительного изображения чуткого и мудрого партийного руководителя четко изображается нахрапистый и самодовольный тип из жизни.

А Константин Паустовский на обсуждении книги В.Дудинцева, вспоминал свою поездку на теплоходе вокруг Европы, употребляя фамилию Дроздов уже как нарицательную: «Во втором, третьем классе ехали рабочие, инженеры, артисты, музыканты, писатели, а в первом классе ехали дроздовы… Один из дроздовых, стоя перед «Страшным судом», спросил: «Это суд над Муссолини?». Другой, глядя на Акрополь, сказал: «А как пролетариат допустил постройку Акрополя?». Третий, услыхав замечание об изумительном цвете воды Средиземного моря, строго спросил: «А наша вода разве хуже?».

Только благодаря срочным мерам созданного при Хрущеве Идеологического отдела ЦК КПСС (во главе с тогдашним секретарем ЦК Л.Ф.Ильичевым) удалось предотвратить, казалось бы неминуемое превращение политбюрократа в осознанный советский литературой и, как следствие, ее читателями образ.

Итак, доктор, постфеодальное разделение власти, неотчуждаемость политбюрократии и ее кулацко-мещанская психология – все это существенные, неотъемлемые группы властвование правящего класса при постфеодализме.

Теперь, доктор, рассмотрим первый важный момент, о котором я вам говорил – принудительный характер труда и настоящую, а не выдуманную эксплуатацию граждан стран победившего постфеодализма.

Экономика постфеодализма отличается особенностями своего возникновения. В отличие практически от всех экономических систем, за исключением собственно рабовладения, возникших еще в недрах систем-предшественников и олицетворяющих новые, более совершенные производственные отношения, постфеодальная экономика была создана исключительно насильственным путем, в большинстве случаев с применением вооруженных акций для захвата и передела собственности.

Акции эти служили не революционной расчистке места для приложения новых производственных отношений и даже (не удивляйтесь, доктор!) не делу сохранения старой экономической структуры, а были направлены на нечто невиданное и дотоле небывалое – построение экономики в интересах правящего класса политбюрократов и только! Сами политбюрократы скромно называли сие занятие «построением социализма».

Вы когда-нибудь слышали, доктор, о построении капитализма? Или быть может феодализма?

— Да как-то, голубчик, не приходилось!

— Что и не удивительно. Ни капитализм, ни феодализм никто не строил – они возникли сами как итог исторического развития производственных отношений своего времени. Система же постфеодальной экономики является историческим шагом не вперед, а назад – к феодальной эксплуатации, но (и это очень важно) эксплуатации замаскированной!

При классическом феодализме факт эксплуатации, равно как и принудительный характер труда нисколько не замаскирован, напротив, он носит вполне законный характер. Но ведь феодальная контрреволюция, осуществленная ленинцами, руководившими стадом вооруженных баранов, проводилась под лживую демагогическую трескотню об установлении невиданного по справедливости социального строя. Это во-первых.

Во-вторых, классы, управлявшие прежним феодальным обществом – царской Россией – т.е. помещики и дворяне были насильственно устранены большевиками. Буржуазия же между февралем и октябрем 1917 г. успела лишь прикоснуться к власти и тоже была оттеснена.

В таких условиях возврат к прежней феодальной системе был попросту невозможен. Поэтому ленинцы, прикрываясь марксоподобной демагогией, сразу после свержения буржуазного правительства поспешили прибрать к рукам существующую в стране собственность.

В сельском хозяйстве большевики вынуждены были начать с отступления, дабы заручиться поддержкой крестьян. Так подписанный Лениным «Декрет о земле» открыто осуществлял эсеровскую, а не большевистскую земельную программу. Что такое программа большевистская, крестьяне тоже узнали – лет через 12-15.

Иначе складывалась ситуация в промышленной сфере. Госпредприятия ленинцы получили автоматически. Что же касаемо частных, то под предлогом саботажа уже к декабрю 1917 г. были экспроприированы крупные предприятия – Путиловский и Сестрорецкий заводы, группа заводов Донбасса и Урала.

В январе 1918 г. вышел декрет о национализации торгового флота. Всякая продажа при этом была запрещена.

А 28 июня 1918 г. был издан еще один декрет – о безвозмездном переходе всей крупной промышленности и частных железных дорог к Советскому государству. Завершено сие действо было к октябрю 1918 г.

Наконец, декретом от 20 ноября 1920 г. ленинцы отобрали все предприятия с числом свыше десяти, а при наличии механизированного двигателя, свыше пяти работников.

Прибрав к рукам всю производственную собственность в стране, ленинцы почти сразу дали задний ход. Уже с весны 1921 г. в связи с переходом к НЭПу мелкие предприятия были приватизированы и вскоре стали производить до трети всей продукции в стране.

В общем, экономическая система постфеодализма была воздвигнута искусственно и с единственной целью – обслуживать новых хозяев. Попытка национализации всего, что работает, вкупе с разразившейся гражданской войной, привела к полной разрухе в стране, так что в промышленности ленинцам тоже пришлось отступить – перейти к НЭПу.

Но как только рождавшийся новый класс почувствовал, что набирает силу, он спешно ликвидировал и НЭП и крестьянское землевладение, а вскоре и самих ленинцев.

Так как же происходит эксплуатация в странах победившего постфеодализма? Рассмотрим этот важный вопрос по порядку.

Еще Карлуша Маркс писал, что существуют два способа увеличить прибавочную стоимость в процессе производства, то есть согласно его учению увеличить эксплуатацию работников данного производства:

а) Удлинение абсолютного рабочего времени или повышение интенсивности труда (при сохранении зарплаты).

б) Сокращение необходимого рабочего времени (т.е. фактически снижение зарплаты без удлинения рабочего времени).

Сразу после октябрьской контрреволюции рабочее время было сокращено. Затем оно постепенно стало удлиняться. Вместо пятидневки была введена шестидневка, а в 1940 г. – семидневка с восьмичасовым рабочим днем (6 дней рабочие, 1 – выходной).

При этом, обещанные было ленинцами после октябрьского переворота, месячные отпуска сократились до 12 рабочих дней.

Значительно сократилось число праздников (начиная с Пасхи и заканчивая годовщиной Февральской революции), зато выросло число субботников – созданных по почину Ленина дней неоплачиваемой работы.

Более того, была введена строжайшая дисциплина. Указом Президиума Верховного Совета СССР от 26 июня 1940 г. за прогул и приравненное к таковому опоздание на работу на 20 и более минут назначался суд и принудительные работы.

Дисциплинировать «новых крепостных» должны были и введенные в СССР трудовые книжки вкупе с характеристиками, подписанными треугольником (рук. производства, парторг и рук. профсоюза). В трудовые книжки заносятся все перемещения по работе, без нее вообще нельзя устроиться на работу, равно как и оформить пенсию.

Интенсификация труда тоже не ускользнула от внимания политбюрократов. Еще до февральской революции были изданы в русском переводе основные произведения Тейлора – главного теоретика интенсификации труда рабочих при существовавшем тогда капитализме.

Конечно, Ленин крикливо бранил тейлоризм как «научную систему выжимания пота». При этом, однако, прозорливый В.И., еще в 1914 г. загадочно заметил, что теория тейлоризма «без ведома и против воли ее авторов – подготовляет то время, когда пролетариат возьмет в свои руки все общественное производство в СССР» (соч., т. 24, стр. 371).

Действительно, только обозначилась победа ленинцев в гражданской войне в России, как гнусную систему тейлоризма срочно начали внедрять в производство под псевдонимом «научная организация труда».

Уже в августе 1920 г. Центральный совет профсоюзов (кто же еще!) открывает в Москве Центральный институт труда. В январе 1921 г. состоялась первая всероссийская конференция по НОТ, главным вопросом которой было выяснить, как добиться от рабочего максимальной производительности труда.

В 1925 г., когда в стране насчитывалось  уже около шестидесяти институтов НОТ, для координации их работы пришлось образовать Центральный совет научной организации труда – СовНОТ.

Стараясь до предела загрузить рабочих, теоретики сих достойных учреждений поговаривали с «учеными» интонациями, что де рабочие сами будут выступать за удлинение рабочего дня и сокращение числа выходных, и что конвейер наиболее полно отвечает марксистскому взгляду на организацию производства. Для верности, впрочем, слово «конвейер» заменили выражением «поточная линия», так что осталось оно в употреблении лишь для обозначения допросов в НКВД.

Ленин стоял не только у истоков неотейлоризма. Уже 27 апреля 1920 г. он подписал декрет Совнаркома «О борьбе с прогулами», предусматривавший обязательную отработку прогулянных часов в сверхурочное время и в праздничные дни.

А вопрос об организации соцсоревнования впервые был выдвинут Лениным в декабре 1917 г.! В апреле 1919 г. состоялся «великий почин» – первый субботник членов партячейки станции Москва-Сортировочная. А вскоре и сам Ленин сфотографировался в Кремле: в пиджачке, с поднятым воротничком, он подставил плечо под увесистое бревнышко, которое аккуратно несут здоровые молодцы из его охраны. Ну а чтобы соцсоревнование выглядело действительно, как почин самих масс, ленинскую работу «Как организовать соревнование?» опубликовали только через десять лет после «великого почина».

Идея соцсоревнования послужила основой для организованного политбюрократией движения ударников и стахановцев, а затем – бригад коммунистического труда.  В газетах повсеместно стали публиковаться разнообразные «почины» и «методы». Затеяна вся эта шумиха была ради одной цели – навязать рабочим более высокие нормы, но так, чтобы это выглядело не плодами фантазии вышестоящих начальников, а реальными итогами их собственного энтузиазма.

— Я, батенька, в отроческие годы слыхал что-то о стахановском движении. Вас не затруднит рассказать поподробнее?

— Стахановское движение, доктор, самое известное среди движений, призванных политбюрократией усиливать интенсификацию труда рабочих при постфеодализме. Началось оно с того, что в ночь на 31 августа 1935 г. забойщик шахты «Центральная-Ирмино» в Донбассе Алексей Стаханов внезапно «выполнил» за смену аж четырнадцать установленных норм.

Рабочие с этой шахты впоследствии рассказывали, что Стаханов до сего момента никакими доблестями не отличался, любил заложить за воротник, но обладал приятной внешностью и покладистым характером, за что, вероятно, и был произведен в герои труда.

После первого сообщения о рекорде Стаханова шахтерские рекорды (вернее сообщения о них) посыпались градом. Были они еще абсурднее стахановского. В конце этого театра абсурда было объявлено, что некий Никита Изотов вырубил за смену 33 нормы. Как вам это нравится, доктор? Ясно, что либо нормы были для гномиков, либо это сообщение, как впрочем и все остальные сообщения о рекордах стахановцев, было чистейшей ложью.

Впрочем у этой лжи был определенный смысл – нормы, пусть не в 33 раза, но все же были подняты, политбюрократия, таким образом, усилила эксплуатацию рабочих, а зачинатели стахановского движения, получив ордена от политбюрократии, были избраны в Верховный Совет и войдя в созданную по примеру буржуазных штрейкбрехеров рабочую аристократию страны победившего постфеодализма, благополучно покинули шахты, провожаемые далеко не лучшими напутствиями своих бывших товарищей.

Впрочем, что стахановцы! Пытались выжать трудовой энтузиазм даже из репрессированных. Это внятно описывается в «Архипелаге ГУЛАГ», а в подцензурном «Одном дне Ивана Денисовича» такой псевдоэнтузиазм вынужденно воспевается. Только среди колхозников политбюрократам не удалось организовать движение, наподобие стахановского. Находящиеся в положении «новых крепостных» колхозники, мягко говоря, не испытывали желания увеличивать барщину в расчете на милость новых хозяев. Поняв это, политбюрократы установили для колхозников беспрецедентный в истории награждения орденами прейскурант: за определенный трудовой результат выдается соответствующий орден или звание, вплоть до звания Героя Социалистического труда. Впрочем, даже такая система в тех  условиях, которые были навязаны крестьянству, не принесла существенных результатов. Поездки служащих НИИ «на картошку», т.е. спасать положение дел в деревне, в СССР были обычным, не прекращавшимся до самых последних дней его существования явлением.

А что же насчет второго (по Марксу) способа увеличить эксплуатацию?

Прожиточный минимум, например, в США (так называемый «бюджет Геллера») исчисляется на семью из четырех человек: муж, жена и двое детей. В советской статистике понятие «прожиточный минимум» вообще отсутствовало вплоть до прихода к власти М.С.Горбачева и начала «перестройки». Не появилось оно, впрочем, и после этого. Однако в эпоху «гласности» стали говорить о «границе бедности». Каким-то никому не известным образом эта граница в СССР была официально рассчитана  (или скорее установлена) в размере 78 рублей в месяц на человека. Согласно официальной статистике в СССР средняя заработная плата рабочего составляла к середине 80-х годов 257 рублей в месяц. Отдав из этой зарплаты подоходный налог в 13% и заплатив членский взнос в профсоюз, рабочий принесет домой около 220 рублей. На каждого члена среднестатистической семьи придется, таким образом, по 55 рублей, что заметно ниже «границы бедности».

Таким образом, даже по официально разрешенной статистике в СССР все население, кроме, конечно, политбюрократов, живет ниже «границы бедности».

В реальной жизни официальный заработок в 257 рублей в СССР не средний, а хороший. Средний, вероятно, составлял к началу перестройки около 200 рублей в месяц. 78 рублей в месяц – это реально слишком мало, чтобы не умереть с голоду. Подлинная граница бедности с учетом стоимости основных продуктов питания и простейших вещей (одежды, обуви, посуды и прочей мелочи) была к середине 80-х годов около 100 или даже 120 рублей в месяц. Вот и считайте, доктор, высокая или нет заработная плата была установлена политбюрократами для трудоспособного населения?

Впрочем, это еще у рабочих и служащих. У колхозников было совсем из рук вон. Их средний заработок до вычета налогов и профсоюзных взносов составлял к началу перестройки всего 187 рублей в месяц согласно официальной статистике. А живут в сельской местности почти 1/3 населения страны.

До 1966 г., однако, колхозники в СССР могли даже не мечтать о заработке, как о «гарантированной повременной оплате». Им начислялась сдельщина в виде «трудодней». Впрочем, по опубликованным в 1985 г. данным Госкомстата СССР и среди рабочих лишь 45,7% получали повременную оплату. Остальные 54,3% сидели на сдельщине. При этом сдельщина в СССР была объявлена «прогрессивной формой оплаты труда», хотя именно в марксизме сдельная форма оплаты труда четко квалифицируется как нацеленная на возможно более интенсивную эксплуатацию, в отличие от оплаты повременной.Вот уж, воистину, театр абсурда!

Но это, доктор, еще цветочки! Как, спросите вы, обстоит дело с повышением заработной платы?

— Действительно, голубчик, как на этом фронте, без перемен?

— Советская пропаганда, т.е. пропаганда политбюрократии долбила с интенсивностью голодного дятла, что де сначала надо больше произвести, а затем уже больше получать, так как взять деньги неоткуда, как только реализовав произведенное. Убедительно?

— Как будто.

— Вот именно. Как вам, доктор, такой интересненький факт – в резолюции XII съезда партии в 1923 г. было прямо записано, что именно рост заработной платы влечет за собой повышение производительности труда! А не наоборот! А на XV всесоюзной партконференции в 1926 г. по этому поводу произошла дискуссия между крепнущей сталинской бюрократией и оппозиционными силами, дискуссия, в ходе которой оппозиция заявила: «…повышение зарплаты… должно стать предпосылкой повышения производительности труда».

Попробуем проверить. Представьте себе, доктор, что вы рабочий на строительстве фабрики.

— Вот как? Ну что ж, голубчик, попробую представить.

— Станете ли вы получать зарплату только после окончания строительства и реализации произведенной продукции?

— Ну, это, голубчик, как партия прикажет.

— Ха-ха! Вы, доктор, изволите любезно шутить. Партия-то вам прикажет, только вы в таком случае умрете с голоду задолго до своей первой зарплаты. Чтобы вы могли работать, вам будут платить зарплату каждые две недели, иначе говоря, авансировать. Почему это возможно? Да потому что производство в стране не начинается с вашего завода или фабрики, оно идет уже многие столетия, накоплена огромная прибавочная стоимость. О ней и речь, а вовсе не о том, что нищей и босой политбюрократии надо сначала сбыть с рук производимый вами товар, чтобы и с голоду не умереть и с вами рассчитаться.

Политбюрократии есть за счет чего повысить зарплату, но она не хочет. Не хочет поделиться даже малой толикой награбленного. Не верит она, что рабочие и крестьяне ответят на это трудовым энтузиазмом. Осознавая существующий между собой и рабочими антагонизм, политбюрократия предпочитает методу пряника пропагандистский и организаторский кнут. Здесь она снова сближается с феодалами.

Вообще принудиловка широко распространена в странах победившего постфеодализма. Она проникает буквально повсюду. Например, еще при И.В. были созданы ремесленные училища – с военной дисциплиной и формой для учеников. В эти замечательные учреждения практически в принудительном порядке переводились неуспевающие и недисциплинированные дети из школ. Ведало училищами специальное Управление государственных трудовых резервов.

Впрочем, еще в 20-х годах были открыты школы фабрично-заводского ученичества, учащиеся которых работали на производстве. В общем, детский и женский труд в СССР – это норма, а не исключение. Женщины в СССР, в подавляющем большинстве, и не могли не работать, чтобы это понять достаточно взглянуть на то, какие зарплаты платила политбюрократия их мужьям.

Ну а совершеннолетний гражданин мужеского пола в СССР работать обязан, если он не учащийся, не пенсионер и не инвалид. В противном случае его отдадут под суд за «тунеядство». Официально это объясняется тем, что согласно советской пропаганде, труд ДОЛЖЕН стать жизненной потребностью каждого строителя коммунистического общества. Вот и строят советские граждане грядущий коммунизм под бдительным оком участковых милиционеров, «этапирующих» тунеядцев в участок. А в буржуазном обществе все по-другому. Коммунизьм, понимаешь, не строят. А чем заняты-то? Попробуем сравнить.

В буржуазном обществе профсоюзы защищают экономические права рабочих – в странах постфеодализма интересы хозяина – господствующего класса политбюрократии – следят за выполнением плана и трудовой дисциплины. Еще И.В. точно определил роль профсоюзов в советском обществе, как «приводных ремней партии», т.е. погонщиков рабочей силы.

В буржуазном обществе признано право рабочих на забастовку, в постфеодальном – ни в коей мере. Мотивировка несколько туповата – дескать работают-то на самих себя. Простая логика вызывает вопрос: разве в таком случае не дело самих рабочих, как суверенных хозяев решать в каких случаях им бастовать или не бастовать? Только задавать его некому – политбюрократия в дискуссии по этому поводу, как и по любому другому, не вступает.

В буржуазном обществе безработные получают пособие, достаточное, чтобы не умереть с голоду. В СССР по приказу И.В. в 1930 г. была закрыта биржа труда и объявлено, что безработицы больше нет. Характерный для политбюрократии подход – неважно, есть в действительности безработица или нет – «течет вода Кубань-реки куда велят большевики»! Итогом такого подхода является то, что в СССР пособия по безработице не получал с момента закрытия биржи  ни один человек, хотя реальных безработных кое-где (особенно в среднеазиатских республиках) было куда больше, чем в европейских странах или США.

Наконец, в буржуазном обществе нет легальных крепостных – можно свободно менять своих хозяев-нанимателей или эмигрировать в другие страны. В СССР длительное время было вообще запрещено переходить по своей воле на другое место работы. Затем рабочим и служащим это разрешили, колхозников же оставили крепостными – без разрешения начальства они не имеют права покидать свои колхозы.

Впрочем, что касаемо рабочих и служащих, то для них переход с одного места работы на другое означает отнюдь не уход к другому хозяину, а переход от одного его приказчика к другому. От хозяина же – класса политбюрократов уйти нельзя – вся легальная работа в СССР возможна только на государство, а оно принадлежит политбюрократам. Эмиграция же в другие страны, тем более буржуазные, запрещена.

Итак, политбюрократия использует указанные Карлушей Марксом способы усиления эксплуатации работников. И надо отдать ей должное – использует на все сто. Более того, смышленые политбюрократы открыли еще один способ этого усиления. Карлуше Марксу неведомый. Творчески обогатив мировую марксистскую мысль, политбюрократия при этом помалкивает о своем открытии. Несомненно, из скромности. Давайте, доктор, поможем ей разговориться.

— Давайте, голубчик, давайте.

— Мы уже говорили, доктор, о постоянном кризисе недопроизводства, свойственном экономике постфеодализма. В таких условиях возникает ситуация, которая Карлуше Марксу, писавшему свой «Капитал» в буржуазной Англии, даже не приходила в голову. В своем «капитальном» труде вопрос о том, для чего предназначены производимые товары и услуги он не рассматривает совсем. Это и не удивительно. В окружающей нашего писаку действительности товары  и услуги были, естественно, предназначены массе потребителей.

Поэтому и экономическая статистика (или статистическая экономика), возникшая до установления кое-где «развитого постфеодализма», знает только две категории заработной платы: номинальную и реальную.

Что такое номинальная зарплата и ежу ясно – это количество денежных единиц, регулярно получаемых на руки.

А что такое зарплата реальная? Советский учебник политэкономии определяет ее как: «Реальная заработная плата, есть заработная плата, выраженная в средствах существования рабочего; она показывает, сколько и каких предметов потребления и услуг может купить рабочий на свою денежную заработную плату» («Политэкономия», цит., соч., стр. 130).

А как быть, если зарплата есть, а «предметов потребления и услуг» нет? А?

— М-да, голубчик. Как же быть-то?

— Такой случай, созданной при буржуазном строе наукой не предусмотрен вовсе. Между тем именно он и является типичным в условиях постфеодализма.

Постфеодализм плохо совместим с «реальной» зарплатой. Это буржуазное понятие исходит из предпосылки изобилия товаров, из того наглядного факта, что товаров больше, чем денег. Но при постфеодализме положение как раз обратное: находящейся на руках у населения массе денег противостоит явно недостаточная масса потребительских товаров и услуг. И это невзирая на то, что средняя зарплата при постфеодализме весьма низка, а цены на большинство потребительских товаров высоки.

Правда, в целях пропаганды на определенный уровень товаров и услуг в СССР были специально установлены относительно низкие цены. Так хлеб, картофель, овощи, макароны и проезд на общественном транспорте были дешевле, чем в буржуазных странах и квартплата тоже ниже. Впрочем, низкими эти цены были только с точки зрения заграницы, а для массы советских работников цены эти вовсе не низкие, а просто доступные. Их размер был приведен в соответствие с уровнем зарплаты в СССР. Большинство же потребительских товаров и услуг были отнюдь не дешевы. Иначе почему финансовые ведомства в буржуазных странах при определении сумм начисляемых командировочных денег всегда относили СССР к разряду стран с наиболее высокой стоимостью жизни?

Итак, доктор, для условий постфеодализма необходимо ввести понятие не «реальной», а, скажем, «фактической» зарплаты. Этот термин предложен М.С.Восленским, бывшим крупным политбюрократом, сбежавшим в 1972 г. на Запад, и, на мой взгляд, неплохо отражает действительность постфеодализма.

Фактическая заработная плата, в отличие от «реальной», представляет собой не арифметически начисляемую, а фактически получаемую работником на его зарплату массу потребительских товаров и услуг.

С реальной зарплатой, зарплата фактическая совпадает лишь в том случае, когда вся полученная работников заработная плата может фактически использоваться для приобретения нужных ему товаров и услуг. В буржуазном обществе это – обычное дело, а при постфеодализме…

При постфеодализме, доктор, разница между реальной и фактической заработной платы и есть открытый политбюрократией новый дополнительный способ усиления эксплуатации. В самом деле, ведь если работник реально может получать меньше товаров и услуг,  чем номинально возможно при его и так невысокой зарплате, то что означает, что фактически его зарплата еще ниже, а эксплуатация выше.

Одним из следствий этой ситуации является относительно большая сумма денежных сбережений населения в СССР. Пропаганда политбюрократии, конечно, представляет сие, как свидетельство материального благосостояния народа при постфеодализме. Увы! В условиях нормального обеспечения населения товарами и услугами среднестатистические 257 рублей в месяц совершенно не содержат остатка для сбережений. Таким образом, делаются эти сбережения не по причине небывалого благосостояния работников, а за счет разницы между зарплатой реальной и фактической. И отражают, стало быть, новый метод усиления эксплуатации.

Знаменательно и еще одно открытие полтбюрократии. Мы уже говорили, доктор, о преимущественном развитии производства средств производства, что было подчеркнуто еще верным учеником В.И. – И.В.

Связано это с классовыми интересами господствующей политбюрократии и еще большим усилением эксплуатации всех остальных членов общества постфеодализма. Чтобы это понять приведу пример: представьте себе, доктор, крепостных, занятых рытьем колодцев, из которых они сами впоследствии тоже смогут брать воду и, скажем, крепостных, занятых изготовлением барской одежи. Пусть и те и другие работают одинаково. Кого эксплуатируют сильнее?

— Очевидно, батенька, изготовителей одежи.

— Конечно, ведь они заняты изготовлением продукции, которой впоследствии никак не смогут пользоваться и которая, стало быть, им самим вовсе не нужна.

Но это крепостные, т.е. люди подневольные, по закону обязанные работать на барина. А что в буржуазном обществе, где каждый сам себе хозяин и может эксплуатироваться не по принуждению, а лишь недополучая соответственно вложенному им труду?

— Что же в буржуазном, голубчик, обществе?

— Представьте для примера рабочих, изготавливающих кастрюли, которые они сами смогут купить и рабочих, изготавливающих, скажем, саперные лопаты для внутренних войск – возможное оружие против демонстрантов. И те и другие работают одинаковое время с одной и той же интенсивностью, чтобы получить одну и ту же зарплату. Кого эксплуатируют больше?

— Тех, голубчик, кто делает лопаты.

— Естественно. Различая стоимость и потребительскую стоимость, Маркс между тем в силу скудоумия, рассматривал эксплуатацию только в плане первой. Однако очевидно, что для характеристики эксплуатации недостаточно вычислить только арифметическую норму прибавочной стоимости. Недостаточно даже, если это возможно, вычислить вклад каждого работника от производителя до продавца и установить соответствует ли его зарплата этому вкладу. Кроме этого важно, какая именно изготавливается продукция.

Работники, занятые изготовлением продукции, которой они же сами впоследствии смогут пользоваться, эксплуатируются явно меньше, чем те, кто занят изготовлением ненужной или даже направленной против их интересов продукции. При полном равенстве арифметических подсчетов. Почему?

— Да, голубчик, почему? Подсчеты-то одинаковы.

— Да потому, доктор, что последние вынуждены собственными руками цементировать низкий уровень своей фактической заработной платы!

Итак, при постфеодализме труд не только носит принудительный характер, но вдобавок многие работники еще вынуждены заниматься производством, которое прямо направлено против их интересов. Естественно, что люди работают при этом плохо, тут ведь не просто отсутствие стимулов, но настоящее отчуждение.

Кстати об «отчуждении». Этот марксистский термин советскому человеку почти не знаком и хотя изредка все же упоминался, подробно на нем не останавливались. Было это не случайно.

Феномен отчуждения в буржуазном обществе заметно меньше, чем при феодализме и тем более рабовладении, хотя Карлуша Маркс и постарался создать у своих читателей лживое впечатление, будто отчуждение возникает только при капитализме.

Что же, после октября 1917 г. отчуждение, очевидно, и вовсе исчезает?

— Вы так полагаете, батенька?

— Шучу, доктор, шучу. Напротив, оно возрастает. Удивительного в этом мало. В самом деле, если людям в СССР и других странах постфеодализма ясно дали понять, что их дело не совать нос в принимаемые политбюрократией решения, а эти решения старательно исполнять, побольше работать и преданно славить родную партию – что же еще может возникнуть, кроме отчуждения?

Неудивительно, что при постфеодализме – отчуждение прямо-таки самое повседневное и распространенное явление.

Более того, по мере укрепления власти политбюрократии и ее обособления от остального общества заметно ослабла и связь между ней и партией в целом.

Как вы помните, доктор, Ленин создавал партию по схеме Дж.Оруэлла, как «внешнюю» – поголовье подчиненных и «внутреннюю» – элиту руководителей. После смерти И.В. в связи с дальнейшим разрастанием численности «внешней» партии и одновременно укреплением обособленности от народа правящих  политбюрократов разница между обеими «партиями» еще более возросла.

Разрастание «внешней» партии связано со стремлением людей избегать придирок со стороны начальства, нормально продвигаться по службе и вообще быть в числе поощряемых, а не осуждаемых. То есть в партию вступали ради карьеры и спокойной жизни. Как гласила народная поговорка времен СССР: «Хочешь жить – плати партвзносы!». Партбилет, при этом, не был гарантией карьеры, но его отсутствие было гарантией, что никакой карьеры вы не совершите. Существование в творческой области редчайшие исключения только подтверждали это всеобщее правило.

Одновременно, после смерти И.В. и прекращения массовых репрессий, окончательно сложился механизм управления поголовьем подчиненных со стороны элиты и способы отгородиться от управляемого народа и жить по законам привилегированных.

Итогом обоих процессов стало заметное отчуждение не только у беспартийных, но и у рядовых членов партии, что не наблюдалось при жизни И.В., не говоря уж о В.И.

— Простите, голубчик, не поясните ли вы, где собственно начинаются границы правящего класса, как вы говорите политбюрократии?

— Охотно поясню, доктор. Эти границы начинаются там, где занимаемое место и должность становятся номенклатурными, т.е. не выборными, а назначаемыми директивным решением вышестоящих чинов. После этого сместить с должности утвержденного в ней может только номенклатурный орган, а он, как я уже говорил, смещая, обязан назначать на новую должность, обязательно номенклатурную.

Политбюрократия неотчуждаема, об этом мы тоже уже говорили. Даже уголовные, согласно закону, преступления сходят с рук политбюрократам. Если политбюрократ все же оказывается осужденным, все окружающие понимают, что он просто проиграл в какой-то политической интриге и против него используется обвинение в уголовном преступлении.

Но и отбывая положенное наказание, политбюрократ находится среди своих – в спецколонии для ответственных товарищей, а отнюдь не среди простых советских заключенных. Даже побежденный в политической интриге политбюрократ не смешивается с остальным народом, оставаясь членом правящего класса.

Начинается этот класс с секретарей райкомов. Их место четко номенклатурное. Секретарь же первичной ячейки партии занимает выборное место и в номенклатуру не входит. Но если он сумеет продержаться два-три года, т.е. будет переизбран (выборы проходили раз в год), то возможно этот товарищ заслужит доверие вышестоящих и будет включен в низшее звено политбюрократии. В любом случае это решение целиком зависит от вышестоящих полибюрократов, а не от избирающих секретаря партячейки рядовых членов партии. Вообще о жизни плитбюрократии  в противовес эксплуатируемому ими народу, следует упомянуть отдельно. Пока же, доктор, давайте завершим экскурс в область рассматриваемой нами эксплуатации.

— Давайте, голубчик, давайте.

— Как вы полагаете, доктор, насколько велик масштаб эксплуатации и каким образом политбюрократия присваивает прибавочную стоимость?

— Полагаю, лучше будет измерить сей масштаб с вашей помощью, голубчик!

— Помните, доктор, я рассказывал вам о стахановском движении? Вот что говорит о его итогах советский учебник истории: в 1934 г. прибыль в так называемой тяжелой промышленности была равно 430 миллионам рублей, а спустя всего два года, в 1936 г. – уже 3,2 миллиарда рублей. Неплохо?

— Неплохо!

— Какие капиталистические фирмы могут похвастаться такими результатами эксплуатации работников? Да никакие. Восьмикратный рост за два года!

Продолжим. На XXV съезде КПСС мимоходом сообщалось, что за 9-ю пятилетку (1971-1975 гг.) получено уже 500 миллиардов рублей прибыли – в полтора раза больше, чем за первую пятилетку времен Леонида Ильича. То есть, условно говоря, 100 миллиардов рублей в год. Неплохо для страны, где средняя зарплата работника не превышала в середине семидесятых годов 150 рублей в месяц.

Чтобы более конкретно представить себе масштаб эксплуатации обратимся к имеющимся в наличии фактам и данным. Благо, кое-какие данные есть. Низкая производительность труда при постфеодализме настолько распространенное и масштабное явление, что не оспаривается даже советской  статистикой. Она дает такие цифры: производительность труда в «народном» хозяйстве СССР составляет 40% американской, причем в промышленности – 55%, а в сельском хозяйстве – менее 20%. Зачем нам, доктор, эти цифры?

— В самом деле зачем?

— А вот зачем. За твердую валюту класс правящей политбюрократии готов поделиться с капиталистическими акулами частью извлекаемой им прибыли. Так называемые «совместные предприятия» основаны на принципе: высокопроизводительные машины, изготовленные в странах капитализма плюс низкооплачиваемые рабочие, живущие в странах постфеодализма, а получаемая в итоге прибыль делится между буржуазными предпринимателями и политбюрократией постфеодальной страны.

— И что же?

— А вот что. Например, в  Румынии шьются для американского рынка из американского материала (!) костюмы (по американским фасонам) и везут их затем на продажу в США. А ведь это расходы! Расходы, доктор, и немалые. Транспортировка материла из США в Румынию, затем готовой продукции из Румынии в отнюдь не близкие США – это организационные расходы, наценки на порчу, упаковка, страховка, возможно и еще что-нибудь. Зачем буржуинам вся эта канитель? А затем, доктор, что рабочие в странах постфеодализма получают настолько низкую по сравнению с вложенным ими трудом зарплату, что невзирая на все упомянутые расходы, американский предприниматель получает больше прибыли! Да вдобавок еще выполняется плановая прибыль предприятием постфеодальной страны.

Разница между зарплатой буржуазного и постфеодального рабочего составляет, как видно из упомянутого примера, плановую прибыль постфеодального предприятия плюс дополнительную прибыль буржуина плюс еще расходы на транспортировку из США в Румынию и обратно!

А теперь, доктор, вспомните цифры сравнительной производительности труда. Выходит, что при постфеодализме работник производит меньше продукции, чем при буржуазном строе, а получаемая эксплуататором при этом прибыль гораздо больше!

— Как же это, голубчик?

— Очень просто. Политбюрократия пустила в ход все известные ей способы усиления эксплуатации в том числе и неведомые Карлуше Марксу. Подобный феномен, доктор, был известен, знаете где?

— Где же?

— В колониях, в период раннего капитализма. Таков масштаб эксплуатации в странах «развитого постфеодализма». Он прям-таки колониальный.

Ну и напоследок, доктор, разберемся, как же вся эта огромная прибыль поступает в казну государства политбюрократии.

В 1930 г. в СССР была проведена плановая реформа, приспособившая механизм взимания налогов к супермонопольной экономике постфеодализма.

Налогообложение населения в таких условиях большого значения не имеет, при постфеодализме оно составляет лишь несколько процентов госдоходов. Большинство же доходов госбюджета изымается, говоря словами постфеодалов «из социалистического хозяйства».

— Но ведь при так называемом социализме или, как вы изволили выразиться, постфеодализме все предприятия принадлежат государству. С кого же оно взимает прибыль, собирая налог с этих предприятий?

— А ни с кого. Нехитрая процедура, называемая «отчислением от прибыли социалистического предприятия» заключается в том, что предприятию из произведенной им прибыли оставляют запланированную сумму на дальнейшее расширение производства и другие предусмотренные планом нужды, все же остальное направляется прямиком в госбюджет.

Но это еще не все. Кроме «отчисления от прибыли» в СССР был введен так называемый «налог с оборота». Этот налог включается в отпускную цену товаров, составляя ее отличие от цены производственной. Были установлены строгие правила – перевод налога с отпущенного товара производится либо немедленно по получении счета, в тот же день, либо реже, на третий день после отпуска товара. Небольшим предприятиям можно было переводить налог с оборота один раз в десять дней – 3-го, 13-го и 23-го числа каждого месяца. И лишь совсем крошечным мастерским, налог с оборота которых составляет менее 1000 рублей в месяц можно было переводить налог ежемесячно, 21-го числа.

Ленин до революции камня на камне не оставлял от косвенного налогообложения: «Чем богаче человек, тем меньше он платит из своих доходов косвенного налога. Поэтому косвенные налоги – самые несправедливые. Косвенные налоги – это налоги на бедных» (соч., т. 7, стр. 172).

Между тем «налог» с оборота – типичный косвенный налог. Ведь платит его покупатель, после того, как он включается торговой организацией в розничную цену товара. Сколько он платит? Некоторое представление об этом можно получить из цифр, просочившихся в печать в последние хрущевские годы, когда цензура несколько ослабла.

Сей налог, т.е. наценка составляет 75% (!) отпускной цены на автомобили, велосипеды для взрослых, фотоаппараты, пишущие машинки, текстиль и кое-что другое; до 66% – на швейные машинки, металлическую посуду, обои, резиновые изделия, лампочки, провода, бумагу (писчую), цемент; 50% – на муку; 55% – на сахар; 70% – на растительное масло; 72% – на кожаную обувь; до 77% – на искусственный шелк.

Как видите, доктор, наценки немалые.

— Вижу, батенька, вижу. А не лучше ли было никаких наценок не делать, продавать товары дешевле и соответственно снизить заработную плату? А то столько ненужной работы получается. Да и тенденция к инфляции налицо.

— Разве лучше? Разве вы, доктор, не начали неодобрительно качать головой по поводу размера заработной платы в СССР? Что бы вы сказала, если бы и эта крохотная зарплата была сокращена еще примерно вдвое?

— Что ж, голубчик, резон понятен.

— Итак, доктор, налог, как видите большой и к тому же косвенный. Между тем при такой системе отчислений, как «отчисление от прибыли», когда прибавочная стоимость забирается непосредственно с предприятия, государство само устанавливает цены и заработную плату, зачем, казалось бы, еще какие-то налоги?

В Албании, следуя логике, налоги отменили. В СССР при Хрущеве приняли было закон о постепенной отмене налогов, в итоге же перестали их взимать только с получающих до 70 рублей в месяц! Осуществить же закон для остальных работников, как не слишком громогласно объявили, не удается. Так что граждане СССР вынуждены платить еще и прямые налоги, утешаясь ленинским определением их, как более справедливых.

Политбюрократия же, получая огромные прибыли от эксплуатации населения, тратила их по своему усмотрению. Главные расходы направлялись на укрепление и расширение власти – на производство вооружений, работу партаппарата, на МВД и КГБ, на так называемую пенитенциарную систему, т.е. тюрьмы, лагеря, прокуратуру, несколько меньше на суды и милицию, и, конечно, на пропаганду и финансирование зарубежных компартий.

Меньшие по значимости и величине расходы – это так называемые «социалистические накопления», используемые на инвестиции в хозяйство страны, .т.е в основном для наращивания коллективной собственности политбюрократии.

Последние по величине и значимости расходы – это расходы на необходимые для развития страны составляющие, т.е. на науку, спорт, здравоохранение, культуру и т.п. Хотя они тоже носят классовый характер, т.е. производятся в интересах политбюрократии, но здесь этот характер выражен менее сильно.

Но, кроме классового и весьма частично народного использования произведенных прибылей, есть у членов класса политбюрократии и личное, непосредственное потребление. О нем мы, доктор, еще поговорим.

— Хорошо, голубчик. Поговорим. Но уже не сегодня. А пока желаю вам скорейшего выздоровления.

— Спасибо, доктор. До следующих встреч.

Глава IX. «Равенство в бедности? или
Чтобы хорошо жить, надо хорошо работать? (Л.И.Брежнев)»

— Итак, голубчик, вы что-то там балакали о личном потреблении?

— Балакал, доктор.

Я мельком кинул взгляд за окно. День был на редкость ясный.

— Похоже, само солнышко решило осветить вашу сегодняшнюю речь.

— Немудрено, доктор. То о чем бы я хотел поговорить с вами сегодня давно пора вывести на свет.

— Ну что ж, пожалуй начните. Я вас слушаю.

— Сегодня, доктор, частенько упоминается такое выражение, как «равенство в бедности». Якобы жили мы в СССР пусть бедно, но как равные. Хотелось бы «слегка» развеять этот пущенный властью в народ глупенький миф.

— Что ж, голубчик, давайте, развейте.

— Начнем, доктор, для наглядности, с зарплаты.  Как вы, возможно, помните, согласно статистике в СССР средняя зарплата рабочего или служащего составляла к середине восьмидесятых годов 257 рублей в месяц. Реально же она наверняка была не больше 200 рублей. Рассмотрим, для примера, сколько получал в те же годы политбюрократ, стоящий не вверху и не внизу номенклатурной лестницы – завсектором ЦК партии.

Напомню, что до октября 1988 г. в аппарате ЦК партии имелось 20 отделов. Каждый отдел в свою очередь делился на сектора. Отсюда понятно положение завсектором – оно значительное, но далеко не высшее в номенклатуре политбюрократии. По количеству получаемых материальных благ завсектором можно сравнить с секретарем обкома (разумеется, не первым).

Итак, официальная зарплата завсектором ЦК – 700 рублей в месяц. Один месяц в году ему положен отпуск – 30 дней плюс дни, затраченные на проезд к месту отпуска и обратно. Уходя в этот завидный для среднего работника (отдыхающего 12-18 дней в году) отпуск, завсектором получает не только 12-ю, но и 13-ю зарплату, якобы «на лечение».

При этом в течение отпуска деньги ему вообще не нужно тратить. Бесплатная месячная путевка в санаторий ЦК или Совета Министров достается самому завсектором, а его супруга получает путевку в том же санатории, хотя и не бесплатно, но с о-о-о-очень приличной скидной. Ну а детишки отправляются в пионерский лагерь ЦК.

В общем, получается, что тринадцать зарплат завсектором раскладывается на одиннадцать месяцев в году. Это – 827 рублей 30 копеек в месяц.

Неплохо для СССР восьмидесятых?

— Да, недурственно.

— Но это еще не все. Завсектором имеет «кремлевку». Что это такое? Это – талоны якобы на «лечебное питание». На день полагается три талона: на завтрак, обед и ужин. В месяц завсектором получал талонов на 90 рублей. Но сие, доктор, не обычные 90 рублей. Цены на «кремлевку» начислены по прейскуранту 1929 г.! Сами политбюрократы подсчитали, что продукты завсектором получал примерно на 300 полновесных рублей в месяц, т.е. 3600 рублей в год, раскладываемые на одиннадцать месяцев.

Итак, в совокупности выходит 1154 рубля в месяц. Как видите, это уже не прежние 700 рублей. Кстати, саму «кремлевку» обычно брали в виде пайка, состоящего из набора первоклассных продуктов, которые в магазинах для остального населения СССР просто не продаются. Отпускался сей паек в так называемой кремлевской столовой по улице Грановского, д. 2, а также в Доме Правительства на улице Серафимовича, д. 2.

Но и  это еще не все. Если завсектором владеет хотя бы весьма скромно каким-нибудь иностранным языком, он получает еще 10% надбавки к зарплате. Ну а кто из взрослых людей, не владеет, скажем, английским со словарем? Это еще (70·13)/11=примерно 82 рубля 70 копеек.

Итого, средняя зарплата завсектором составляет 1236 рублей 70 копеек. Учитывая разницу между реальной и фактической зарплатой у обычных работников, завсектором получает почти на порядок больше среднего работника, не входящего в номенклатурные списки.

При этом подоходный налог он платит (естественно только с официальной зарплаты) такой же, как и получающий 150 рублей в месяц средний работник – 13%.

Все это, так сказать, видимая часть получаемых завсектором материальных благ. Но есть ведь еще, говоря языком советской печати, «невидимая часть заработной платы». Это и бесплатные или льготные путевки в санатории и дома отдыха и предоставление квартир, это спецмагазины, спецстоловые и спецполиклиники. Это, наконец, госдачи.

Сам долго употреблявшийся термин «невидимая часть заработной платы» был в конце концов заменен выражением «общественные фонды потребления». Видимо, кто-то из крупных политбюрократов обратил на него внимание и усмотрел в сих словесах неприкрытую иронию.

Взглянем на эти фонды.

Как было хорошо известно каждому живущему в СССР любая загранкомандировка – мероприятие до крайности выгодное. А вопрос о таких командировках с начала и до конца решает партийный аппарат, иногда при участии КГБ (преимущественно, если речь идет о командировке в капстрану).

В чем выгодность загранкомандировки?

Во-первых, при постоянном дефиците заграничные вещи не просто предмет комфорта или престижа. Они – капитал! Их можно (скажем через родственников или друзей) выгодно продать.

Во-вторых, в СССР и во всех странах «социалистического содружества» были открыты валютные магазины. Пользоваться ими могли только счастливые обладатели иностранной валюты или купленных на нее спецталонов.

Начало этому явлению, как, впрочем, и всему что происходило в СССР после 7 ноября 1917 г. положил Ленин В.И. Еще до победы большевиков в послеоктябрьской свалке, он приказал установить привилегированное снабжение ответственных работников. А 22 июня 1921 г. В.И. дал указание «поручить НКпроду устроить особую лавку (склад) для продажи продуктов (и других вещей) иностранцам и коминтерновским приезжим… В лавке покупать смогут лишь по личным заборным книжкам только приезжие из-за границы, имеющие особые личные удостоверения» (соч., т. 53, стр. 54).

Политбюрократы могут также открыть валютный счет во Внешэкономбанке СССР и покупать в спецмагазинах по безналичному расчету. Существует и сеть магазинов для иностранцев, где товары продаются за валюту, наличными.

Такие спецотделы существовали, например, в  ГУМе. А в телефонной книге можно было найти филиалы №1 и №2 магазина «Березка» №4 ,расположенные на ул. 1812 г., д. 12/5а и Ростовской наб., с пометкой «население не обслуживается».

Для обычного советского работника попасть в такой магазин было невозможно. Как впрочем и открыть валютный счет во Внешэкономбанке. Да и загранкомандировка для рядового советского служащего – событие исключительное. Кроме того, если таковому товарищу все же повезет и он получит разрешение на частную загранкомандировку, то валюту ему поменяют по так называемому спецкурсу. По этому курсу за рубль дают в     10 (!) раз меньше, чем по «официальному» курсу, по которому обменивают валюту для направляющихся в загранкомандировку политбюрократов. Существовал еще и «коммерческий» курс рубля – лишь в 3 раза меньше «официального».

Выгода политбюрократа при загранкомандировке увеличивается еще и тем, что валюта выплачивается ему не вместо, а вместе с причитающейся за время отсутствия в СССР зарплатой, которую выехавший в частную поездку гражданин СССР, отсутствуя на рабочем месте, естественно получать не может. Только если политбюрократ командируется на о-о-очень немалый, так называемый «длительный» срок, выплата зарплаты будет производиться ему в сокращенном размере.

Таковы «валютные» привилегии политбюрократии. Для рядового же человека в СССР, которого можно надуть со спецкурсом, обменяв в 10 раз меньше, чем своему собрату – политбюрократу, валюта – это звучит грозно. Неположенные и неразрешенные операции с валютой в СССР преследуются строго, иногда по высшей мере.

Но не валютой единой жив человек. Есть еще многое… Скажем, квартира. Для рядового советского гражданина квартирный вопрос был настолько сложен, что его нерешенность признавалась даже официально. Из постановлений партии и правительства, из многочисленных статей и речей, следовало: ну прям-таки все блага жизни сыплются на счастливых советских людей благодаря мудрым и заботливым руководителям, лишь с квартирами, товарищи, пока еще напряженка. То есть идет, конечно, грандиозное жилищное строительство, трудящиеся день ото дня улучшают и улучшают свои жилищные условия, но вот чтобы каждая семья могла жить в отдельной квартире, такая сложная задача, товарищи, еще не решена. И тем более не решена провозглашенная еще в начале 60-х гг. еще более сложная, прямо сказать, грандиозная по замыслу задача – чтобы каждый работник мог жить в отдельной комнате.

Как же живут обласканные партией и правительством советские люди? Официально разрешенный максимум жилплощади в СССР – 12 м² на человека. Все что свыше раньше изымали, и лишь к началу перестройки советский человек сможет оставить «дополнительные» несколько метров себе, но оплачивать их будет в тройном размере.

Жилплощадь в 5м² на человека считается своего рода минимумом, впрочем, не гарантированным. Но в случае его превышения, т.е. простите, доктор, преуменьшения семья считается нуждающейся в жилплощади и может быть поставлена в очередь, т.е. внесена в список очередников в жилотдел райисполкома. А сколько ждать улучшения жилищных условий, занесенным в такой список? А Бог его знает… Можно было и 10 лет прождать, можно и всю жизнь.

В восьмидесятых годах в СССР каждый пятый житель города или поселка городского типа проживал в коммуналке.

Ну а что же там завсектором? Еще 1 декабря 1917 г. угадайте, доктор, кто? – Ну конечно, Ленин В.И. лично записал в постановлении правительства, что для наркомов «квартиры допускаются не свыше 1 комнаты на каждого члена семьи» (соч., т. 35, стр. 105). Как видите для решения сложнейшей задачи обеспечения каждого работника отдельной комнатой, В.И, пришлось всего лишь несколько уменьшить прыть своих нахрапистых и жадных прихвостней.

Соответственно, и завсектором, следуя ленинским курсом, ни с очередями в частности, ни с райисполкомами вообще дела не имеет, а квартиру получает в цековском доме. Воздвигает такие дома специальное СМУ (строительно-монтажное управление). И квартиры в них, как бы это выразиться, ну, в общем, не коммунальные. Комнатушек этак на семь-восемь. Если жилец особо важный политбюрократ, ему дают весь этаж, соединив квартиры, расположенные на одной лестничной клетке. Впрочем, бывают квартиры и двухэтажные.

Для сравнения, согласно статистике, в 1975 г. на одного жителя приходилось 7м² общей жилплощади. Затем случилось реальное «чудо» и в 1986 г. было объявлено, что на одного жителя приходится уже 14,6 м² этой самой общей жилплощади. А в 1989 г. согласно все той же статистике обеспеченность населения жильем составила не 14,6 м², а 15,8 м² общей площади, из них жилой площади – 10 м². Получается, что среднестатистическая советская семья из четырех человек имеет квартиру в 63,2 м²? А если семья больше, то и квартира больше! Что за чудеса! Даже сам Госкомстат СССР не решился бы утверждать, что большинство советских семей живут в трехкомнатных квартирах (63,2 м² – это пусть не огромная, но вполне приличная трехкомнатная квартира). Напротив, Госкомстат СССР сообщает, что 20% городских и поселковых семей недополучают даже 5м² на человека, ибо каждая пятая семья, проживающая в вышеуказанных населенных пунктах, стоит в очереди на жилье, причем 18% очередников ждут своего получения жилья уже свыше 10 лет. Откуда же тогда 15,8 м² на человека?

— Действительно, голубчик, откуда?

— А оттуда. Из общего метража, разделенного статистикой на всех граждан. Хотя общая численность политбюрократов вместе с членами их семей едва превышает 1% населения СССР, количество м², которые они занимают, столь велико, что существенно меняет картину статистики.

Но все же квартира, пусть даже на весь этаж, даже двухэтажная имеет свои границы, ибо находится в пределах общего дома. Другое дело отдельный дом с участком, то бишь дача. Вот уж где можно развернуться вовсю!

Ох, дача! Это ведь целая история! Например, такая… Получает простой советский человек после долгих хождений по инстанциям разрешение на приобретение дачного участка – аж 0,06 га. Работает, ставит на участке дачу. Затем, не сразу, накопит денег и возведет второй этаж. Вот лафа-то! Только недолгая. Второй этаж почти немедленно потребуют снести. Не выполнишь – снесут без разговоров, да вы же еще и окажетесь обвиняемым. Кому мешал ваш этаж? Да никому. Просто «не положено». Вам. А недалеко от вас стоит трехэтажная дача на участке размером в пару гектаров. Ее хозяину «положено»: он – генерал, состоит в номенклатуре политбюрократии.

Если же вы, этакий шалун, возьмете и попросите себе участок в районе, где находятся дачи более высокопоставленных политбюрократов, вам не то что не позволят приобрести даже шесть соток, но органы КГБ станут проверять: а не шпион ли вы, не засланный ли из-за границы диверсант? И хотя ничегошеньки не отыщут, оставшееся подозрение может причинять неприятности еще много лет.

Ну а «непростой» дядя, т.е. наш завсектором получает бесплатную казенную дачу на весь летний сезон, в обнесенном заборе привилегированном дачном поселке. Теоретически плата есть, но практически она символическая. Естественно, в поселке есть все, чего хочется: отличные магазины, кафе, клубы, библиотеки, спортплощадки и т.д. и т.п. Возить его вместе с семьей будут на служебной машине.

Зимой же по пятницам после работы, т.е. на выходные, завсектором и его семья будут выезжать в пансионат ЦК. Здесь им предоставляется отдельная квартира. Цены за питание и обслуживание практически символические.

Есть ли у завсектором своя собственная дача? Формального запрета на ее приобретение нет, но сие рассматривается как вольнодумство и даже неуверенность в будущем. Поэтому приобретет ее завсектором на имя, ну скажем родителей, получив таким образом возможность отдыхать попеременно на двух разных дачах.

А велики ли дачки-то? Ныне хорошо известнен анекдот о «новых русских», один из которых говорит другому, что купил, мол дачку, 6 соток. Хорошая, – отвечает другой, – а участок какой? Эх, скромняги! Разве 600 м² – это хорошая дачка? Вот у маршала Ахромеева дачка, в которой он проживал, была свыше 1000 м², а участок, на котором она находилась, составлял 2,6 га. Но и Ахромеев-то, тоже скромный маршал! У его коллеги, маршала Соколова дачка была в 1432 м² на участке более 5 га.

Для заместителей министра были предусмотрены расходы в 350 тысяч рублей на дачу. Оказалось мало. Один из заместителей министра обороны СССР истратил на дачу 627 тысяч рублей, конечно казенных, не своих же.

Впрочем, недалеко от его дачи, как сообщали обнаглевшие журналисты в 1990 г., высится «дворец раза в три-четыре больше и во много раз роскошнее». Живет там отставной председатель Комиссии партийного контроля ЦК КПСС, пенсионер союзного значения Соломенцев. Все правильно. Это ведь уже иная ступень номенклатуры политбюрократов, не чета заместителям министра. Значит и дача должна быть больше.

Госдачи выполняют и иные функции, кроме приятного времяпрепровождения. Если, допустим, забросит нелегкая все того же завсектором в какой-нибудь маленький городок, на совсем уж маленький курорт, то, хоть и не будет там, возможно, санатория ЦК партии или правительства, но зато уж обязательно будет дача горкома партии, где он сможет проживать в несколько иных условиях, нежели обычный советский человек.

Традиция иметь госдачу начинается, с кого бы вы думали? Ну конечно с Ленина В.И. 25 октября 1918  г. В.И. вместе с Н.К. (Крупской) и сестрой Марией впервые явился в подготовленное для них загородное поместье Горки. Отобрано оно было у богатого помещика Рейнбота и стало первой в истории постфеодализма государственной дачей. У входа в нее В.И. с цветами встречала находившаяся там охрана. Затем счастливые первооткрыватели, традиций прошлись по особняку, где им, по словам журналиста «все было утомляюще непривычно – изысканная мебель, ковры, люстры, на каждом углу венецианские зеркала в золоченых рамах» (Известия, 22.01.1978).

В.И. однако приказал на даче ничегошеньки не менять и поселился во всем этом, как видно, не сильно его утомлявшем великолепии. Если уж основывать традиции, то уж все, без исключений. Посему с В.И. повелось и то, что госдача у руководителей правящего класса политбюрократии не одна. В марте 1922 г. В.И. жил уже в Корзинкино, еще одной помещичьей усадьбе, находившейся тогда в сельской местности, а ныне – на территории г. Москвы.

И тут дачка была неплохая «…усадьбу Корзинкино пересекает аллея столетних лип… Бревенчатый старый барский дом с балконами на втором этаже, с богатой затейливой резьбой по карнизам и наличникам окон… Повсюду башенки, навесы, крылечки… Внутри большой темный зал высотой в два этажа. Во втором этаже в этот зал выходила открытая галерея, из которой шли двери в комнаты» (Известия, 22.04.1982).

Примеру вождя последовали прихвостни. В 1919 г., когда оборванные, с выдаваемой на день четвертушкой хлеба рабочие и крестьяне своими жертвами приближали день установления власти политбюрократов, между руководителями партии и правительства было произведено распределение госдач. Произошло это сразу же, как появилась возможность «воспользоваться брошенными под Москвой в изобилии дачами и усадьбами» (Из записок Аллилуевой). Может были то старые, покосившиеся строения? Обратимся к тем же запискам. Вот как выглядела, начиная с 1919 г., дача А.И.Микояна: «…в доме – мраморные статуи, вывезенные в свое время из Италии, на стенах – старинные французские гобелены, в окнах нижних комнат – разноцветные витражи. Парк, сад, теннисная площадка, оранжерея, парники, конюшня… Из оранжереи даже зимой всегда была свежая зелень».

Уже к осени 1920 г. еще только зарождавшаяся номенклатура в такой степени вошла во вкус привилегий, что в сентябре 1920 г. была образована «кремлевская контрольная комиссия». Ей полагалось изучить вопрос о «кремлевских привилегиях» (дословно!) и по мере возможности ввести их в рамки, якобы внятные любому партийцу. Ликвидированы же были, конечно, не привилегии, а сама комиссия, а заодно и «Известия ЦК РКП(б)» – орган, поместивший 20 декабря 1920 г. (хорош денек, аккурат промеж дней рождения И.В. и Л.И.) сообщение о создании этой комиссии. В 1922 г. XI съезд партии поставил на повестку дня уже более скромное предложение: «Положить конец большой разнице в оплате различных групп коммунистов».

Ну а разосланный в октябре 1923 г. циркуляр ЦК и ЦКК (Центральной Контрольной Комиссии) РКП(б) был совсем непритязателен: он лишь настаивал, что «необходимый уровень жизни ответственных работников должен обеспечиваться более высокой заработной платой», протестуя против «непредусмотренного сметами расходования государственных средств на оборудование дач для отдельных работников» и «использования государственных средств на оборудование квартир».

То есть, ребятки, вы законно установите себе достаточно высокую зарплату, чтобы уж не воровать так много… Как видите, доктор, даже это скромное предложение не нашло отклика и воровать «на оборудование дач для отдельных работников» стало традицией у политбюрократов.

Вообще воровство и взимание поборов в виде взяток настолько распространенное явление в странах постфеодализма, что в среде политбюрократии установилось (негласно, конечно) терпимое отношение ко взяточникам. То есть пойманных за взятку не самых высокопоставленных политбюрократов, конечно, наказывают, но мягко, да и ловят весьма редко.

Велики ли размеры взяток? Вот данные, взятые из закрытых материалов ЦК Компартии Азербайджана, т.е. показывающие далеко не самые большие размеры «положенных» подношений. Пост районного прокурора к 1970 г. в Азербайджане стоил 30 000 рублей. Начальником районного отделения милиции можно было стать за 50 000 рублей. За столько же предлагалось место председателя колхоза. За указанные суммы секретари райкома партии оформляли на покупателя номенклатурное дело и утверждали на приобретаемую должность решением бюро райкома.

Понять их можно. Чтобы стать секретарями райкома им ведь тоже приходилось раскошелиться – должность первого секретаря райкома стоила ни много ни мало – 200 000 рублей, а второго секретаря – 100 000 рублей. Платить сие надо было секретарям ЦК Компартии Азербайджана, так как должности в их номенклатуре.

Как видите, доктор, выше место в иерархии политбюрократии, выше и размер средней взятки. Впрочем, в той же номенклатуре ЦК КП  Азербайджана находились и более скромные должности: директор театра – всего лишь от 10 до 30 тысяч рублей, директор НИИ – 40 000 рублей. Был установлен соответствующий, вполне реалистичный прейскурант и для членов правительства Азербайджана. Пост министра соцобеспечения стоил 120 000 рублей. Дешевизна! И не удивительно: дополнительно всерьез нажиться за счет пенсий и пособий для населения трудновато. Министром коммунального хозяйства можно было стать за 150 000 рублей, тоже не очень выгодное местечко. А вот многообещающий в плане воровства пост министра торговли стоил уже соответственно – 250 000 рублей.

Взяты эти цифры, доктор, из закрытого доклада первого секретаря ЦК КП Азербайджана Г.Алиева на пленуме ЦК КП Азербайджана 20 марта 1970 г. Разоблачения, сделанные в докладе, связаны, естественно, не с какой-то невиданной борьбой с лихоимством, а со смещением прежнего первого секретаря – Ахундова. Бывший при Ахундове председателем КГБ Азербайджана Алиев, под предлогом оздоровления руководства стремился назначить на ответственные посты своих людей – отсюда и ретивость разоблачения. В общем, обычная номенклатурная интрига. Взятки ставленники Алиева стали брать еще большие, чем ахундовцы – уже в 1973 г. их попытались слегка урезонить. Затем Алиев пришел на повышение и уехал, а в Азербайджане его сменил Багиров. Беспредел воровства достиг возможного предела, а приезжие из Баку с теплотой вспоминали времена Ахундова.

Азербайджан, доктор, это пример почти банальный. В нем, кроме понятного стремления политбюрократов увеличить свое и так немалое благосостояние, есть и кое-что и еще. Обычному советскому рабочему или служащему с его зарплатой около 200 рублей в месяц, чтобы стать министром торговли Азербайджана пришлось бы после уплаты налога и профсоюзных взносов (28 рублей) и необходимых трат на проживание (78 рублей – официально признанный минимум) откладывать оставшиеся 94 рубля больше двухсот лет! Попросту говоря, покупать все вышеперечисленные посты может только человек из правящего класса политбюрократии.

Правда есть еще находящиеся в конфликте с УК СССР «товарищи». У некоторых из них имеются весьма крупные суммы. Но эти деньги поступают в карман политбюрократии не за должности, а за смягчение, а то и отмену наложенного наказания. В этом деле тоже есть негласный прейскурант, установленный Председателем Президиума Верховного Совета Азербайджана Искандеровым. За помилование приговоренного к длительному заключению он назначил цену – 100 000 рублей.

Так что «кое-что еще» означает осознанное стремление партбюрократии отгородиться спецстеной от всех остальных жителей страны. Кроме валютного счета, спецмагазинов, госдач, спецдомов, возводимых спецСМУ и спецпансионатов есть еще спецбольницы и спецполиклиники, спецстоловые и спецпарикмахерские, спецавтомобили и спецтелефоны, спецшколы, спецвузы и даже спецаспирантура: Академия общественных наук при ЦК КПСС. Это, конечно, не все – есть еще много спецмелочей, призванных тщательно отгораживать номенклатурных чинов от массы советских граждан. Но описывать каждую мелочь, пожалуй, нет смысла – это, доктор, займет далеко не один день. Главное же, в чем вы уже могли убедиться – разница даже между средненьким политбюрократом и советским человеком, находящимся вне правящего класса, столь разительна, что живет наш с вами завсектором словно бы в особой стране, а не в СССР. Ведь для советского человека возможность заплатить, скажем, 200 000 рублей, чтобы стать «всего лишь» первым секретарем райкома, также реальна, как голова профессора Доуэля. Давайте поэтому упомянем еще только пару спецэффектов политбюрократии – спецмашины и спецтелефоны.

— Давайте, голубчик, упомянем.

— Наш с вами завсектором, доктор, будет ездить на черной «Волге» с цековским номером. Если же ему придется встречать какую-нибудь значительную иностранную делегацию (а незначительную встречает референт или инструктор), то пришлют уже не «Волгу», а «Чайку»– машину, которая по должности полагается заместителям Председателя Кабинета министров СССР, а на деле – всякому высшему номенклатурщику.

Дежурную машину с автобазы ЦК завсектором должен вызвать. А уже заместителю заведующего отделом ЦК партии ничего вызывать не надо – у него персональная машина с прикрепленным лично к нему шофером.

Ну а для тех, кто находится во главе правящего класса производятся вручную лимузины «Зил» с пуленепробиваемым стеклами. В народе эти тяжеловесные машины совершенно напрасно прозвали «черными гробами». Лимузины очень комфортабельны, поскольку снабжены английскими кондиционерами и прочими приятными вещицами с заводов «Роллс-Ройс». Размеры их солидные, но не чрезмерные – «Зил-111», например, имеет длину чуть более 6 метров, ширину – более 2 метров.

Открытые автомашины, вроде «Зил-111-Г» тоже весьма удобны: в них можно показываться откомандированному для ликования народу.

Шоферам обычно делаются всякие поблажки, дабы хранил он секреты номенклатурщика – ведь шофер точно знает, куда едет шеф и не только по службе, но и по личным делам, знает, соответственно и приятелей шефа и многое другое.

Остается добавить также, что у «стоящих во главе правящего класса товарищей» автомашина, как правило, не одна. И не две. На Западе в публикациях нередко упоминалась брежневская коллекция автомашин, но не упоминалось, что такие коллекции есть и у других номенклатурщиков. У истоков сего коллекционирования мы находим, ну конечно же,  Ленина В.И. Уже весной 1922 г. в его гараже было шесть автомашин и сам гараж находился, по собственным словам В.И. «под сугубым надзором ГПУ» (соч., т. 54, стр. 266). Под тем же надзором состояли гаражи номенклатурных руководителей и в дальнейшем. И.В. ездил в сопровождении четырех автомобилей с охраной, при Хрущеве число охранников сократилось, затем снова выросло.

Остается добавить, что не только по земле, но и над ней номенклатура правящего класса передвигается отнюдь не среди простых советских граждан. Советские министры летают еще рейсовыми самолетами, занимая, однако, все отделение первого класса в одиночку. Дверка между 1-м и 2-м классами при этом наглухо запирается. Ну а высшие руководители, понятное дело, пользуются уже спецсамолетами. Причем не в каких-то особенных случаях, а так, когда отдохнуть захотелось. Не брезгуют личными самолетиками и члены номенклатурных семей. Самолетики весьма хорошие. Секретари ЦК КПСС,  а также, естественно, члены Политбюро ЦК КПСС и иже с ними кандидаты в сии члены летают на спецсамолетах ИЛ-62 и ТУ-134, оборудованных, как минимум, салоном, кабинетом, спальней и кухней. Товарища подвозят на выданном ему лимузине прямо к трапу, по которому он вместе с охраной поднимается в самолетик. Больше, кроме бортперсонала, в самолет никто не допускается.

Летают, естественно, туда и обратно. Когда следует, за товарищем присылают пустой самолетик и – пожалуйте обратненько! Для обслуживания товарищей был создан даже спецаэропорт – Внуково-2.

— Скажите, голубчик, а с багажом как?

— Очень просто. За границей члены и кандидаты в них по магазинам, естественно, не бегают, а посылают в забег обслуживающих их подчиненных. По возвращении багажом и оформлением штампов, равно как и при отбытии, занимаются прибывшие для сей цели в аэропорт сотрудники спецуправления КГБ. Вот и все.

— Действительно просто.

— При постфеодализме бытовая жизня сложна лишь у основной массы работников. Политбюрократы в эту массу не входят и могут уверенно смотреть в будущее – любые бытовые мелочи за них сделает многочисленная обслуга или охрана.

Одной из таких приятных мелочей являются спецтелефоны, известные в народе под именем «вертушек». К вертухаям это прозвище ни в ласкательном, ни в уменьшительном виде отношения не имеет, а связано с тем, что телефоны с крутящимся диском были на рубеже двадцатых годов XX века новинкой, заслужившей соответствующее прозвище.

Придумал эту мелочь (чтобы телефонистки не подслушивали) разумеется он самый – В.И. По его указанию в Кремле была установлена небольшая АТС. При развитом постфеодализме сия телефонная линия стала именоваться телефонной станцией КГБ СССР.

— Почему же КГБ? Поясните, голубчик.

— Очень просто. Именно КГБ поручено техобслуживание линии и, соответственно, главное – слежка за тем, чтобы никто посторонний не мог к ней подключиться.

С тех же, давних уже пор, одним из символов власти и статуса политбюрократа при постфеодализме стал небольшой столик со скопившейся на нем немалой толикой телефонов.

У высокопоставленных политбюрократов этих телефонов шесть. Два – которые соединяются через секретаря: внутренний и для данного населенного пункта. Два – которые прямые (тоже внутренний и внешний). Их секретарь слухать не могет. И, наконец, два – которые ну просто вообще, а именно спецправительственных линий: «вертушка» и ВЧ.

— А что такое, голубчик, ВЧ?

— ВЧ, доктор, это не какой-нибудь анализ, а высокочастотная линия дальней связи. Телефоны ВЧ находятся в высших партийных и правительственных учреждениях столицы, республиканских, краевых и областных центров СССР, а также в посольствах СССР в соцстранах. В капстранах ВЧ нет, т.к. невозможно установить охрану линий от возможного подключения. Видимо вследствие далеких расстояний телефонные станции ВЧ не автоматические, чтобы позвонить надо, подняв трубку, сказать оператору с каким населенным пунктом и чьим аппаратом ВЧ вас соединить.

ВЧ используется в немалой степени подчиненными политбюрократам аппаратными работниками для различных деловых сообщений и переговоров, т.к. по обычной телефонной линии дозвониться в другой город СССР бывает трудновато. Часто передаются по ВЧ и правительственные телеграммы.

У самых важных политбюрократов есть еще параллельный аппарат «вертушка» на столе у секретаря, но переключать свою «вертушку» на секретарскую может лишь сам политбюрократ. Сделано это для того, чтобы в отсутствии «самого» на возможный звонок мог ответить его секретарь. Там где параллельной «вертушки» не имеется, секретарша в отсутствие шефа должна бегать в его кабинет, чтобы отвечать на звонки «вертушки».

Обладатель же «вертушки» никуда бегать не должен. Ежегодно он получает книжечку карманного формата – список соответствующих абонентов, также наделенных «вертушками».

В ЦК КПСС политбюрократы между собой перезваниваются только по «вертушкам» даже по самым малозначительным вопросам. Ну а чтобы отделить аппарат ЦК от недостойных (в области телефонных звонков) при переводе телефонов на автоматическую связь была создана спецАТС с индексом К-6 (впоследствии 296). К ней подключили телефоны тех ведомств, где все ответственные сотрудники суть члены правящего класса политбюрократии, т.е. телефоны Кремля, ЦК и МК партии, НКВД и Наркоминдел СССР.

С разрастанием телефонной сети часть политбюрократов переключили на другие индексы: Кремль, КГБ и МВД СССР – на 224, МИД СССР – на 244. Ну а 296-й индекс остался за ЦК и МК КПСС.

С начала 70-х годов АТС 296 была превращена во внутреннюю АТС ЦК и МК КПСС, а для «внешних» звонков были поставлены телефоны с индексом 206.

— Зачем это, батенька?

— Вероятно в связи с одной мелочью. Линия К-6 и затем 296 долгое время была одновременно и внутренней и внешней, поскольку звонить по сей линии в пределах учреждения можно было не набирая индекса, а в город – набрав «9». Было это, так сказать, приятной новинкой, для звонивших. В 60-х годах это перестало быть новинкой, звонить подобным образом стали повсеместно и чтобы не имевшие «вертушек» политбюрократы снова заимели какие-то спецвозможности, внутреннюю линию и отделили. Пусть в город они звонят теперь по АТС, аналогичной всем другим, зато между  собой балакают по недоступной простым гражданам СССР «вертушке».

— И всего-то, голубчик?

— Всего лишь, доктор. Просто лишенные показательных личных «вертушек» политбюрократы, кучковавшиеся на Старой площади, тоже и все же хотели иметь хоть какие-нибудь телефонные спецпривилегии.

— Но ведь это ерунда!

— Это внешне выглядит ерундовиной. Но вся эта,  в общем, конечно, смехотворная возня, отражает все то же стремление правящего класса отгородиться от населения спецстеной. Менее значительным политбюрократикам и подобных привилегий полагается поменьше. Значительным – побольше. Так под предлогом возможности обсуждать партийную и государственную тайну, «вертушки» установлены, кроме прочего, на квартирах и дачах членов Политбюро ЦК КПСС и кандидатов в сии члены, а также секретарей ЦК КПСС, заместителей Председателя Совета Министров СССР, руководящих и направляющих лиц КГБ, МВД и Вооруженных Сил СССР.

Даже в персональных машинах крупных номенклатурщиков установлены радиотелефоны, хотя вести секретные переговоры по таким телефонам проблематично – они ведь легко перехватываются. Спрашивается, зачем же они нужны?

— Действительно, зачем?

— А все по тому же. Как допсимвол спецпривилегий.

— Разве у высокопоставленных политбюрократов мало других привилегий?

— Ну как сказать, доктор. Тут ведь как – даже если много, все равно кажется мало. Едва минул месячишко с малым после октябрьской контрреволюции, как в проекте постановления Совнаркома от 1 декабря            1917 г. В.И.Ленин – ну а кто же еще! – собственноручно написал: «…назначить предельное жалование народным комиссарам в 500 рублей в месяц бездетным и прибавку в 100 рублей на каждого ребенка» (соч., т. 35, стр. 105). Впрочем, еще через месячишко В.И. пояснил, что «декрет о 500 рублях месячного жалования членам Совета Народных Комиссаров означает приблизительную норму высших жалований» (соч., т. 35, стр. 218), т.е. никто не запрещает устанавливать и повыше, что и делали. А 8 февраля 1932 г. партмаксимум зарплаты (чур его, чур!) был вообще законно отменен. После  этого постановлениями, не подлежащими опубликованию, стали повышать ставки зарплат заждавшимся политбюрократам. В общем, как говорил Карабас Барабас: «Это просто праздник какой-то!».

— Может быть 500 рублей в месяц в декабре 1917 г. было не так уж и много? А, голубчик?

— Проверим, доктор. В.И. в своей записке Дзержинскому в том же декабре 1917 г. пишет следующее: «Лица, принадлежащие к богатым классам (т.е. имеющие доход в 500 рублей в месяц и свыше…)…» (соч., т. 35,           стр. 156). Так как, доктор, много это было или мало?

— Вы правы, голубчик, – это было немало по тем временам. Но сейчас ведь уже другие времена.

— Сейчас, доктор, и  строй другой.

— М-да, я неудачно выразился. Я хотел сказать, батенька, а каково же было последующее положение главарей политбюрократии?

— Понимаю. Поверьте, доктор, оно не было нищенским.

— Ну а все же?

— Хорошо. Один из приближенных к этим главарям сказал как-то в ответ на этот вопрос своему товарищу (который в отличие от него был не таким приближенным): «Как миллиардеры в Америке», имея в виду, что так живут те, кто машет ручкой с Мавзолея.

— Вот как?

— Именно так. А точнее говоря, гораздо лучше.

— Разве можно жить богаче миллиардера?

— Можно доктор. В обществе развитого постфеодализма все можно, это вам не Греция.

— Но ведь зарплата даже у Генсека, кажется, не так уж велика?

— Зарплата Генсека – 1200 рублей в месяц. Конечно, это вам не среднестатистические 257 рублей, но ведь и не миллиард. Откуда же тогда его превосходство над миллиардером?

— Вот именно, батенька, откуда?

— Сомневаетесь, доктор?

— Признаться, не без этого.

— Постараюсь рассеять ваши сомнения. Для начала сообщу, что у всех высших политбюрократов есть доступ к так называемому открытому счету в Госбанке СССР. Это означает, что никаких ограничений на выдаваемую сумму не существует. Хотите миллиард? Пожалуйста! Хотите десять? Да ради Бога! Любая сумма из хранимых средств предоставляется в распоряжение лица, имеющего доступ к открытому счету Госбанка, в любой момент дня и ночи.

Но все это даже не главное. А главное даже не это. Знаете, доктор, что же главное?

— Поведайте, голубчик.

— Главное, не нужна им никакая сумма денег, ибо все, что им нужно, все-все, по действительной нужде ли, по прихоти ли, все они получают от государства, не тратя ни копейки. Понять это можно. Иначе зачем было все экспроприировать?

Не стану утомлять вас, доктор, перечислением всех мыслимых и немыслимых благ, сыплющихся как из рога изобилия на Генсека и его приближенных. Да и вряд ли физически мыслимо все это перечислить и описать. Дабы посрамить скромных американских миллиардеров, ограничимся лишь одной, но показательной областью – госдачи. Госдачи! О, это песнь песней, это целый гимн торжеству развитого постфеодализма!

Подмосковные госдачи стоят в запретных зонах за высокими заборами, как бы на страже чаяний их владельцев. Впрочем, непосредственных стражников того… тоже хватает. Челяди всякой. Это само собой.

Советские люди, оказавшиеся на Дворцовой площади в Ленинграде, обычно изумлялись: неужели царь жил вот так – прямо на открытой любому площади? А где ж, ексель-моксель, запретная зона? Где высоченные забористые стены? Где, мать их, части охраны? Где все это? Неужели не было? Не может в это поверить советский человек. И неудивительно. Такого беспредела вседозволенной открытости в госдачах политбюрократов не бывает – и советские люди хорошо это знают.

Как появились госдачи, я уже рассказывал. Описывал вкратце и дачу Микояна. Происходило это, однако, на рубеже двадцатых годов и по оценке С.Аллилуевой было в общем-то «нормально и скромно». Подлинный праздник в жизни правящих политбюрократов начался попозже. После          1932 г., сообщает С.Аллилуева, «начали строить еще несколько дач для отца». На чьи деньги? Как вспоминает С.Аллилуева «…из неограниченных казенных средств». Та же Аллилуева пишет о пачках денег, доставлявшихся И.В. ежемесячно, о том, что ящики его письменного стола на одной из дач «были заполнены запечатанными конвертами с деньгами». Но все эти пакеты и иже с ними были фактически И.В. не нужны или нужны так, для  блезиру. «Денег он сам не тратил, – пишет С.Аллилуева, – их некуда и не на что было ему тратить. Весь его быт, дачи, дома, прислуга, питание, одежда – все это оплачивалось государством». И далее: «К его столу везли рыбу из специальных прудов… грузинское вино специального розлива, свежие фрукты доставлялись с юга самолетом». Оплатой всего этого ведало спецуправление МГБ СССР. Суммы были чудовищные: даже начальник охраны И.В., Н.С.Власик «распоряжался миллионами от его имени» (воспоминания Аллилуевой).

Что еще можно узнать от дочери И.В.? Немало, доктор, немало. Например, «…все в доме было поставлено на казенный государственный счет. Сразу же колоссально вырос сам штат обслуживающего персонала или «обслуги» (как его называли в отличие от прежней «буржуазной» прислуги). Появились на каждой даче коменданты, штат охраны (со своим особым начальником), два повара, чтобы сменяли один другого и работали ежедневно, двойной штат подавальщиц, уборщиц – тоже для смены…». И далее: «Казенный «штат обслуги» разрастался вширь с невероятной интенсивностью. Это происходило совсем не только в одном нашем доме, но во всех домах членов правительства, во всяком случае членов Политбюро». Ну а система обеспечения во всех этих домах членов али не членов Политбюро «была везде одинаковая: полная зависимость от казенных средств и государственных служащих».

И все же, доктор, сколь велики материальные блага «от казенных средств», которыми осыпают главарей политбюрократии?

— Вероятно, немалые.

— Попробуем это выяснить, обратившись к «обслуге». Понятно, что челядь, обитающая на госдачах, также наживается за счет государства, но вот насколько наживается, вот в чем вопрос!

— А что, батенька, «воспоминания» об этом умалчивают?

— Отнюдь, доктор. Вот что пишет Аллилуева о высших офицерах охраны папкиных госдач: «У этих было одно лишь стремление – побольше хапнуть себе, прижившись у теплого местечка. Все они понастроили себе дач», жили в которых, как пишет она далее «не хуже министров» и лишь один «странный» комендант по удивительной скромности своей до уровня министра не дотянул, хотя, впрочем, “член-корреспондент Академии наук мог бы позавидовать его квартире и даче». Но это лишь один такой комендант, а ведь дач у И.В. было немало хороших и разных и «…с годами становилось все больше и больше». Так можно ли, доктор, сравнивать американского миллиардера с главарями политбюрократии?

— Действительно, батенька, вероятно сравнение не совсем уместно.

— Я бы сказал совсем неуместно, доктор. Среди моих знакомых американских миллиардеров нет, но осмелюсь предположить, что ни у одного из них верхние чины охраны не живут на зависть министрам США.

Кроме того, миллиардер может ведь и разориться, став простым миллионером. Главарям же политбюрократии такое разорение ни в коем разе не грозит, ибо любой ущерб возмещается моментально и в полном объеме. Аллилуева вспоминает: «Обширная трехэтажная дача Ворошилова с громадной библиотекой сгорела дотла после войны из-за неосторожности маленького внука… Но дачу быстро отстроили снова в тех же размерах». Замечу – не только быстро, но и, разумеется, бесплатно.

Полагаю также, что никакой миллиардер не приобрел или построил в течение своей жизни столько дворцов, сколько их было у И.В.

— А сколько их было?

— Точного числа не знаю, но вот пример. Летом 1946 г. И.В. предпринял поездку на юг, якобы «посмотреть своими глазами, как там живут люди» (Аллилуева). Ну жили те в подавляющем большинстве в развалинах, а то и землянках. Увидев все это, И.В. очевидно принял некое решение и вот «…после этой поездки на юг там начали строить еще несколько дач – теперь они назывались «госдачи»… Построили дачу под Сухуми, около Нового Афона, целый дачный комплекс на Рице, а также дачу на Валдае». Но это далеко не все из того, что строилось для И.В. с 1946 г. И.В. «строил все новые и новые дачи на Черном море… еще выше, в горах. Старых царских дворцов в Крыму, бывших теперь в его распоряжении, не хватало (!), строили новые дачи возле Ялты». Строились дачи для И.В. и в Подмосковье. Вот что пишет об этом Аллилуева: «Только под Москвой, не считая Зубалова и самого Кунцева, были еще: Липки – старинная усадьба по Дмитровскому шоссе, с прудом, чудесным домом и огромным парком… Семеновское – новый дом, построенный перед самой войной возле старой усадьбы с большими прудами, выкопанными еще крепостными,  с обширным лесом. Теперь там «государственная дача», где происходили известные летние «встречи правительства с деятелями искусств».

А кроме того множество дач было выстроено в Грузии: гигантский дворец у моря в Зугдиди, резиденция в районе курорта Цхалтубо и многие, многие другие.

По самым скромным подсчетам всех дач у И.В. должно быть не менее полусотни, а может сотни.

— Как же он успевал везде там отдыхать, голубчик?

— Это И.В. голубчик?

— Хе-хе. Это я к вам, батенька, обращаюсь.

— Тогда понятно. А никак. Аллилуева вспоминает: «Отец бывал там очень редко – иногда проходил год, но весь штат ежедневно и еженощно ожидал его приезда и находился в полной «боевой готовности», разумеется, за государственный счет».

— Да, жил «отец народов» почище любого американского миллиардера.

— Другие главари политбюрократов тоже жили не плохо. Вернемся к аллилуевским воспоминаниям: «Ворошилов любил шик. Его дача под Москвой была едва ли не одной из самых роскошных и обширных. Дома и дачи Ворошилова, Микояна, Молотова (получившего впоследствии прозвище «кровавый старец», ибо лично давал письменные указания о применении на допросах «особых методов», доктор) были полны ковров, золотого и серебряного кавказского оружия, дорогого фарфора. Вазы из яшмы, резьба из  слоновой кости, индийские шелка, персидские ковры, кустарные изделия из Югославии, Чехословакии, Болгарии – что только не украшало собой жилища «ветеранов революции»… Ожил средневековой обычай вассальной дани сеньору. Ворошилову, как старому кавалеристу, дарили лошадей: он не прекращал верховых прогулок у себя на даче – как и Микоян. Их дачи превратились в богатые поместья с садом, теплицами, конюшнями; конечно, содержали и обрабатывали все это за государственный счет».

И еще о Ворошилове: «…аляповатые портреты всех членов его семьи, сделанные «придворным академиком живописи» Александром Герасимовым, украшали стены его дачи… Деньги «академику» заплатило, конечно, государство».

И вот так: «У Ворошилова, Молотова, Кагановича, Микояна были собраны точно такие же библиотеки, как у моего отца. Книги, посылались сюда издательствами по мере их выхода из печати – таково было правило. Конечно, никто за книги здесь не платил».

Более того. Вот что вспоминает убежавший за кордон крупный номенклатурщик М.С.Восленский: «Помню как в конце войны моя знакомая студентка, дочь члена-корреспондента Академии наук, с восторгом ездившая в гости на одну из госдач, щебетала потом, гордо подражая слышанной там великосветской болтовне, как «все было мило», какие подавались блюда и как красиво был иллюминирован сад. Иллюминирован! – в то время, когда в Москве было еще военное затмение». Что там сгоревшая дача! Главарей политбюрократии даже мировая война не может задеть.

Строительство новых госдач непрерывно продолжалось и после смерти И.В. Хорошо известна дача в Пицунде, выстроенная для Хрущева на Пицундском мысе, среди уникальной сосновой рощи. Побывавшему там послу одной из держав Запада шибко понравился корпус со спортивным залами. Вот, что он пишет: «…построенный в самом современном стиле прославленным московским архитектором. Здесь – гигантский плавательный бассейн со стеклянной крышей и стеклянными стенами, раздвигающимися нажатием кнопки. Далее ряд спортивных и гимнастических залов с душевыми и раздевалками – и затем великолепная просторная терраса с видом на раскинувшееся перед ней Черное море».

А вот что пишет Б.Ельцин о предоставленной ему, в качестве кандидата в члены Политбюро, госдаче: «Когда я подъехал к даче в первый раз, у входа меня встретил старший караула, он познакомил с обслугой – поварами, горничными, охраной, садовником и т.д. Затем начался обход. Уже снаружи дача убивала своими огромными размерами. Вошли в дом – холл метров пятьдесят с камином, вторая, третья, четвертая комната, в каждой цветной телевизор, здесь же, на первом этаже, огромная веранда со стеклянным потолком, кинозал с бильярдом, в количестве туалетов и ванн я запутался, обеденный зал с немыслимым столом метров десять длиной, за ним кухня, целый комбинат питания с подземным холодильником. Поднялись на второй этаж по ступенькам широкой лестницы. Опять огромный холл с камином. Из него выход в солярий – стоят шезлонги, кресла-качалки. Дальше кабинет, спальня, еще две комнаты непонятно для чего, опять туалеты, ванные. И всюду хрусталь, старинные  и модерновые люстры, ковры, дубовые паркет и все такое прочее».

Справедливости ради упомянем, что занимал сию дачу, столь поразившего новоявленного кандидата, ни кто иной, как сам М.С.Горбачев. Занимал, пока не переехал в специально выстроенный для него дворец, ну а вышеописанную скромную дачку оставили, для кандидатов в члены Политбюро.

— А для самого Горбачева? Кроме дворца?

— Для него воздвигли невероятную по оснащенности дачу под Форосом, недалеко от Ялты, а также новую подмосковную дачу и перестроили хрущевскую дачу в Пицунде. «Он любит жить красиво, роскошно и комфортабельно» – оповещает все тот же Б.Ельцин.

Замечу еще, что если политбюрократия неотчуждаема, то ее главари попросту неприкосновенны. Мжаванадзе, которого показательно прогнали из кандидатов в члены политбюро ЦК КПСС, это – не показатель. Очевидно, что он проиграл какую-то неведомую простым гражданам СССР интригу, а заодно вместе с его выдворением была удачно создана видимость наведения порядка и борьбы с коррупцией в Грузии.

В действительности такая борьба просто туфта. Для примера, вот что вспоминает уже упоминавшийся мной М.С.Восленский: «Весной 1967 г. я был в Ташкенте в качестве представителя Советского комитета защиты мира, сопровождая группу видных западногерманских гостей комитета. Нас приняла… Ядгар Насриддинова – Председатель Президиума Верховного Совета Узбекской ССР. Насриддинова – нестарая узбечка в лиловом платье – медленно, низким голосом рассказывала нам о счастливом социалистическом Узбекистане. Когда немецкие гости распрощались и  вышли, Насриддинова переменилась. Она деловито спросила нас, удалась ли ей речь, с видимым удовольствием выслушала комплименты, энергично жестикулируя, сказала, что следует показать немцам в Ташкенте, а чего не следует, и потом с наслаждением произнесла: «Теперь пойду на заседание Президиума – расстреливать и миловать». Тогда я еще подумал, что радость ее – всего лишь выражение чувств сатрапки, дорвавшейся до власти над жизнью и смертью людей. Я еще не знал, что за помилование Насриддинова брала взятку 100 000 рублей, так что наслаждение испытывала от получаемого бакшиша».

— И что же, батенька? Что произошло с Насриддиновой?

— Как что произошло? Пошла на повышение: стала Председателем Совета Национальностей, между прочим второй палаты Верховного Совета СССР. М.С.Восленский пишет: «В следующий раз я встретил ее во время парада 7 ноября на гостевой трибуне Красной площади около Мавзолея».

Впрочем, что там Насриддинова. Вспомните хотя бы хорошо всем известных следователей: Гдляна и Иванова. Пока сии ревнители закона разоблачали взяточников из солнечного Узбекистана, их самих не трогали. А зачем? Происходило разоблачение назначенцев Рашидова, политбюрократа брежневской поры.

Но Гдлян и Иванов этого не понимали. Возомнив себя всемогущими, следователи нагло переступили границу дозволенного: в их материалах появились имена секретарей ЦК КПСС и членов горбачевского Политбюро.

После такой вопиющей наглости Прокуратура СССР зашевелилась, только занялась она не лихоимцами, а самими следователями. Их немедленно обвинили в недозволенных методах ведения дела, стали угрожать арестом. Сознавшиеся взяточники, смекнув чья взяла, как по команде стали отказываться от данных показаний, а суды стали их оправдывать.

— Разве у этих людей не были действительно обнаружены миллионы рублей?

— О да! Миллионы и миллионы. Таких сумм они, если бы жили на одну зарплату, не смогли бы накопить и за несколько веков. Но кого это интересовало? Гдлян и Иванов посмели посягнуть на спокойствие высших лиц в номенклатуре политбюрократии, а вы говорите о каких-то миллионах!

Как справедливо пишет М.С.Восленский: «Номенклатуре все дозволено, и номенклатурщику все дозволено, пока он действует в интересах своего класса».

А как вы думаете, доктор, может быть отгородившиеся спецстенами от остального населения и осыпаемые бесконечными материальными благами политбюрократы при всем этом неутомимые труженики? Может работают они с утра до ночи пусть и на свое благо, но и на благо ограбленного народа тоже?

— Полагаю наоборот.

— Вы не ошиблись. Для примера обратимся опять к первоисточнику – воспоминаниям бывшего номенклатурного «чина» М.С.Восленского. Вот что он пишет: «Помню как однажды, приехав из Москвы читать лекции в Вену, я беседовал с одним высокопоставленным австрийским чиновником. «Кто у вас заместитель министра?» – спросил я. Пожав плечами, мой собеседник ответил, что заместителя вообще нет. «Кто же тогда работает за вашего министра?» – с недоумением спросил я. «Министр работает сам!» – с недоумением ответил он. Вышедшие из двух разных миров, мы недоумевали оба: для меня было очевидно, что министр не должен сам работать, кто-то работает за него; для моего собеседника было столь же очевидно, что министр, пока он не ушел в отставку сам делает свою работу».

Что сами политбюрократы говорят о своем руководстве? Они называют такие его участки, как «партийное руководство», «общее руководство» и «курирование». Ну, «партийное руководство» – это, понятно, и есть подлинное руководство, т.к. целиком принадлежащее политбюрократии государство и его административные и законодательные органы служат лишь орудием проведения партийных решений в массы, т.е.  в плане работы просто дублируют стоящие над ними партийные органы.

«Общее руководство» – это что-то вроде почетного председательства. Им занимаются главы всех значительных ведомств и министерств. Они ставят подписи под подготовленными аппаратом приказами и документами, ездят на заседания, сидят на пленумах и президиумах,  а также совершают инспекционные поездки и ездят в составе делегаций за границу.

«Курирование» – ступенька пониже. Курируют не главы отделов ЦК, министерств и ведомств даже не их первые заместители, а просто заместители. Министерства курируют заместители Председателя Кабинета Министров, главки – заместители министров, управления – заместители начальников главков, предприятия министерства – заместители начальников управления.

Как это происходит практически? А вот так. Вспоминает М.С.Восленский: «Летом 1957 г. Институт мировой экономики и международных отношений Академии наук СССР, где я тогда работал, получил помещение только что расформированного Хрущевым Министерства строительства электростанций СССР. Находилось оно в большом здании в Китайском проезде, там, где потом разместились советская цензура – Главлит и Госкомитет по электронике. Мы с любопытством ходили по внезапно, как бы при приближении врага, покинутому министерству. Огромный, облицованный деревянными панелями (под Кремль) кабинет министра – с комнатой отдыха, туалетом, большой приемной; просторные, тоже облицованные деревом кабинеты заместителей министра, с приемными поменьше. Солидные кабинеты начальства пониже. Облезлые комнатеньки, где впритык были поставлены плохонькие канцелярские столы и сломанные стулья для служащих. Налюбовавшись на эту социальную анатомию советского министерства, мы с интересом погрузились в чтение оставшихся в секретариатах книг регистрации и исходящей переписки. Как велено в советских учреждениях, секретарши старательно переписывали в книги резолюции, наложенные высшим начальством. Министр писал коротко: просто ставил фамилию своего соответствующего заместителя «курировавшего» данный вопрос. Заместитель отписывал бумагу начальнику управления, давая ценное указание: «Рассмотрите и примите меры». Начальник управления отсылал своему заместителю, а тот уже направлял бумагу в соответствующий раздел с резолюцией: «На исполнение». Дальше номенклатура кончалась, начиналась работа. Ликвидация Министерства смела с постов всех этих номенклатурных накладывателей резолюций, но ток в стране продолжал подаваться.

Вероятно, тогда мне впервые пришла в голову мысль: а не паразиты ли – все эти номенклатурные начальники?».

Понятно, что пропаганда правящей политбюрократии стремится внушить нечто другое, точнее – прямо противоположное, старательно сочиняя мифы о небывалых трудностях и сложностях номенклатурного труда. Известный еще со времен И.В. холуй – Сергей Михалков – среди множества лизоблюдских басен сочинил одну и на эту тему. Называется сие творение банально-выспренно – «Трудный хлеб». Рядовой советский работник, аллегорически изображенный в басенке ломовым конягой, который «привозил овес, а вывозил навоз», завидовал бедняга братии политбюрократии, членов которой «поэт» выводит «рысаками и чистокровками», которым по его скромному замечанию «то, что положено по штату, то дано!». Не видел бедолага-то, каково приходится «чистокровкам» во время скачек, не осознавал, так сказать всех трудностей номенклатурного труда». Посему заключает сию аллегорию баснописец укоризненной моралью:

«Так гражданин иной судить-рядить берется

О тех, кто на виду и как кому живется»

Вывод ясен: не стоит иным, т.е. не входящим в политбюрократию гражданам судить да рядить, по штату не положено. Их дело привозить овес, да вывозить навоз.

Чистокровки и рысаки галопируют и рысят не потому что очень хочется, а по обязанности, в связи с занимаемым положением. Так и занимающие номенклатурные должности политбюрократы не потому тунеядцы и дармоеды, что были ими рождены, а потому что таковыми их делает само занимаемое ими положение.

Обратимся еще раз к М.С.Восленскому. Вот что он пишет: «В том-то  и беда, что честный человек в классе номенклатуры (так М.С.Восленский называет политбюрократию) вынужден, если он больше всего на свете хочет там остаться, проводить линию своего класса-паразита. Паразитами номенклатурщиков делает не их индивидуальность, а сама система реального социализма.

Еще не осознав смысл этого процесса, я столкнулся с ним сразу же, как только соприкоснулся с миром номенклатуры. В январе 1947 г. в Берлине меня направили в Союзный контрольный совет в Советскую секцию отдела протокола и связи (Soviet Element, Protocol and Liaison section). Раньше начальник секции, подполковник Мартынов, сам вынужден был писать бумаги; хотя было их немного, он остро ощущал, что не номенклатурное это дело и добился моего прикомандирования. Отныне писал бумаги я, а подполковник их подписывал и ездил на приемы. Однако, как начальнику ему стало стыдно не иметь заместителя. Он добился, чтобы ему был прислан заместитель – майор Краинский. С тех пор веселый майор рассказывал анекдоты и бесконечные истории, подполковник покровительственно ржал, а я писал бумаги и еще имел достаточно свободного времени.

Позже я привык, что номенклатурщик, если только он не рядовой сотрудник номенклатурного аппарата, а какой-нибудь начальник, непременно требует себе заместителя, если можно – нескольких заместителей, чтобы самому осуществлять «общее руководство».

Номенклатурному начальнику совестно самому работать. Один мой знакомый – бывший радиожурналист с бойким пером – стал директором научного института, т.е. попал в номенклатуру секретариата ЦК КПСС. С тех пор за него пишут не только доклады и статьи, но даже самые несложные письма.

Другой пример. Когда ответственный секретарь Советского комитета защиты мира Котов попросил меня написать, как принято говорить, «проект» статьи председателя комитета Н.С.Тихонова, я смущенно пробормотал, что Тихонов – известный писатель. «Николай Семенович не просто писатель, – наставительно сказал Котов. – Он секретарь Союза писателей СССР и председатель Советского комитета защиты мира». Этим было все сказано: номенклатурный писатель был слишком важен, для того чтобы писать.

Дух номенклатуры – это дух паразитизма. Подобно том, как госпожа Простакова в фонвизинском «Недоросле» говорила, что не дворянское это дело – знать географию, на то кучера есть, в номенклатуре считается, что не номенклатурное дело – работать, на то есть подчиненный аппарат».

— Но помилуйте, голубчик, чтобы властвовать необходимо представлять себе, что происходит среди подчиненных. Следовательно, какую-то работу политбюрократы все-таки выполняют, не так ли?

— Эту важную работу выполняет огромный аппарат политической полиции. Что же касается политбюрократов, то за них всю конкретную работу действительно выполняет подчиненный аппарат. Сами политбюрократы лишь принимают директивные, т.е. обязательные для выполнения решения, основанные на поступающей через аппарат информации. Эта отлаженная система никаких особых перспектив подчиненному и ограбленному народу не сулит, да и интересы политбюрократов лишь в ничтожной степени направляются на улучшение жизни в стране. Главное их занятие – интриги и стремление пролезть по возможности повыше в своей номенклатурной иерархии.

— Неужели так уж совсем не интересно, как протекает жизнь за пределами спецстен, ограждающих страну Номенклатурию?

— Ну, как сказать. Сам же образ жизни, который ведет политбюрократ практически исключает реальную возможность выхода за пределы этих спецстен. Попытки же, конечно, не выхода, а простого непосредственного получения информации иногда бывают, но, по упомянутым выше причинам реального результата они никогда не достигали. Так, например, первый диктатор возникшего после октябрьской контрреволюции класса политбюрократов, верный ученик В.И. – И.В. пытался составить непосредственное представление о жизни уцелевших среди вакханалии репрессий «простых» граждан СССР по советским художественным фильмам. В своем закрытом докладе на XX съезде ЦК КПСС Н.С.Хрущев высмеял И.В. за эту попытку, но и сам не смог найти для себя лучшего источника познания жизни в подчиненной стране, чем кинохронику.

В действительности никакого реального представления о жизни своих подчиненных за пределами воздвигнутых «спецстен» они не имели. Так, в своих воспоминаниях С.Аллилуева пишет, что «папаня» совершенно ничего не знал о ценах в стране, а помнил лишь дореволюционные цены.

Парадные же «экскурсии» высокопоставленных политбюрократов в какую-нибудь область страны всегда в итоге сводились к тому, что услужливый аппарат, отнюдь не против воли прибывших вождей, демонстрировал им потемкинские деревни в свободное от митингов и банкетов время.

Никакого реального смысла, кроме демонстрации «единства партии и народа» не несли и показушные выходы в народ последнего генсека М.С.Горбачева, с робкими малоосмысленными выкриками из окружавшей его толпы.

Когда к середине 80-х гг. XX века экономическая ситуация в СССР вынудила политбюрократию объявить «перестройку», видимо именно посредственность непосредственных знаний об окружающей их жизни, помешала перейти к варианту, похожему на НЭП, тем самым продлив свое существование, как класса. А вот в Китае политбюрократы еще в 1978 г. разумно начали переход к НЭПу, в результате чего китайская политбюрократия существует и поныне.

Политбюрократы СССР оказались менее разумными. Боязнь лишиться привилегий, незнание реальной жизни народа и неумение реально действовать не только на укрепление своей власти, неумение решать действительно существующие проблемы – все это быстро привело к ухудшению ситуации.

Возникший в конце 1991 г. путч привел к прямо противоположным результатам, по сравнению с теми, на которые рассчитывали путчисты. Попытка насильственно вернуть страну к доперестроечному состоянию вызвала в итоге распад СССР и переход к капитализму. То, что было дальше – уже другая история.

— Все же, батенька, интересно было бы узнать, что вы думаете о дне сегодняшнем. Может быть попробуем определить диагноз сегодняшнего дня?

— Что ж, давайте диагностировать, доктор.

— Диагноз дня сегодняшнего начнем, голубчик, с дня завтрашнего. А на сегодня позвольте откланяться.

— Позволяю доктор. До свидания, до завтрашнего диагноза.

Глава X. «Мы видим грядущее нашей страны?
или жизнь в созвездии лысого карлика».

— Доброе утро, Кирилл Мефодьевич.

— Доброе утро, доктор.

— Вот полагаю можно вас скоро выписывать. Обследование показало хорошие результаты. И анализы у вас, батенька, тоже хорошие. И в ленинский шизофренический маразм вы как будто не торопитесь впадать. Или я не прав?

—  Надеюсь, что вы правы, доктор.

— Ну что ж. тогда перед тем, как я окончательно поставлю вам диагноз «здоров», давайте и вы поставите диагноз нашему сегодня. Вы готовы?

— Хоть я и не Шахерезада Степановна, но тема интересная, так что готов, доктор.

— Что ж, тогда начинайте, голубчик.

— Полагаю, доктор, вы со мной согласитесь, что для того чтобы понять сегодняшний день, необходимо понимать, как все это началось, т.е. каким образом мы перешли к настоящему.

— Согласен, голубчик, согласен.

— Тогда позвольте, доктор, выдвинуть свою версию. Вот она: в силу причин, о которых я уже говорил, перестройка постоянно буксовала, причем выхода было не видно, ибо началась она по почину высокопоставленных политбюрократов, а именно они же сами и не хотели перестраиваться.

— Что вы имеете в виду?

— Полагаю, доктор, вы снова со мной согласитесь, если я попробую предположить, что в силу крайней неэффективности экономики постфеодализма единственным выходом из тупиковой экономической ситуации был переход к НЭПу, т.е. к капитализму, но без политического правления буржуазии. Такая ситуация, не будучи, как сейчас принято говорить, построена с учетом всех прав человека, в то же время позволила бы избежать экономической катастрофы, сохранив командные высоты за политбюрократией.

— Звучит как будто убедительно.

— Если вы не согласны, доктор, предположите иной вариант.

— За неимением такового предпочту согласиться.

— Что ж, тогда пойдем дальше. Как вы возможно догадались, доктор, в обществе политбюрократов невозможно продвинуться в одиночку. Чтобы это сделать, необходимо выйти в обойму, т.е. в похожую на феодальную группировку вассалов более высокопоставленного политбюрократа.

То же и на самой вершине властной структуры политбюрократии. После отстранения от власти Хрущева в 1964 г. и избрания Генсеком Л.И.Брежнева, что планировалось как временная мера…

— Как временная?

— Да, доктор. На самом деле генсеком должен был стать Шелепин, а не Брежнев. Был подготовлен даже соответствующий проект постановления ЦК.

— Тогда зачем же нужно было выбирать Брежнева, хотя бы и временно?

— Дело в том, что Шелепин и его главный вассал Семичастный организационно подготовили всю операцию по свержению Хрущева. Сам Шелепин к тому времени являлся секретарем ЦК КПСС, а Семичастный – председателем КГБ. Заручившись поддержкой правящей номенклатуры политбюрократии и используя возможности подчиненной Семичастному организации, заговорщики сперва полностью отгородили Хрущева от возможных и явных сторонников, и тем не удалось сообщить ему о готовящемся перевороте на госдачу в Пицунде. Затем Шелепин и руководимый им Семичастный организовали доставку Хрущева из Пицунды прямо на заседание Президиума ЦК, где ему незамедлительно было объявлено об отставке.

Брежнев же, разыгрывавший из себя стандартного провинциального партработника, казалось бы не представляющего опасности в смысле захвата власти, по достигнутой договоренности избирался генсеком якобы на короткий срок, ради сокрытия подлинных нитей антихрущевского заговора.

В действительности Брежнев и его обойма вассалов обманули Шелепина и шелепинскую обойму, а большая часть правящей номенклатуры политбюрократии его поддержала, ибо он казался по сравнению с Шелепиным меньшим из зол.

Очевидно, об этом также была достигнута договоренность заранее, а не по ходу дела. Иначе трудно объяснить, почему осторожный Микоян, про которого сочиняли анекдоты, как он проходит «между струями» дождя, на заседании Президиума ЦК КПСС внезапно выступил с речью, направленной против назначения Шелепина на пост Первого (тогда первого!) секретаря ЦК КПСС. Микоян сообщил собравшимся номенклатурным чинам, что в противном случае им де придется пережить много бед с «этим молодым человеком». Создается впечатление, будто Микоян был заранее уверен в том, что Президиум ЦК его послушается.

Впоследствии Шелепина постепенно лишили всех постов, при этом одновременно проделывая ту же штуку и с его вассалами, включая Семичастного. Из Политбюро же его удалили лишь в 1975 г.

— Почему?

— Так хотел сам Брежнев. Шелепин в Политбюро служил напоминаем другим его членам, что если они не будут слушаться Брежнева, то «этот молодой человек» сможет снова вскарабкаться наверх и уж тогда им всем несдобровать.

— Понятно.

— Итак, к началу в СССР перестройки ведущие посты в иерархии политбюрократии занимали брежневские назначенцы. Люди эти были воспитаны еще во времена И.В. и отличались осторожностью, консерватизмом и цепкостью в борьбе за власть. При этом они однако были лишены главного – понимания реальной остроты ситуации в стране.

К середине 80-х гг. XX века СССР оказался на краю не только экономической пропасти. Население, вынуждаемое славить «нашего рулевого» то есть партию, находилось в состоянии тяжелой идеологической депрессии и раздрая. В стране не было ни одного убежденного коммуниста, во всяком случае, среди психически здоровых людей. Между тем каждый обязан был подпевать в унисон чудовищной лжи официальной пропаганды. С 1980 г. после событий в Польше, было возобновлено сплошное глушение западных радиостанций. Всеобщее лицемерие, агрессивность, разочарование и как следствие – алкоголизм стали буквально повсеместным явлением, будничной реальностью живших в то время граждан страны победившего постфеодализма.

В такой ситуации любое промедление выглядело фатальным. Но главная проблема заключалась в том, что те, от кого в большей степени зависела ситуация, как раз в большей степени медлили. Наибольшие успехи были достигнуты в области гласности, т.е. внеэкономической.

Экономика же топталась на месте. Почему? Давайте обратимся к открытому письму «Андрею Нуйкину и прочим глашатаям перестройки», письму, которое я уже как-то цитировал. Итак, цитирую снова: «…серьезные основания имелиcь у класса «захребетников» когда мы санкционировали перестройку и впоследствии сохранили ей жизнь.

Какие же это основания? Отвечу самым конкретным образом.

Когда перестройка начиналась, мне было тридцать шесть. И был я, заметьте, по нашему счету вторым. А надо мной, как водится, был первый. И было моему первому шестьдесят.

Учитывая тот неоспоримый факт, что медицинское обслуживание на уровне первых отличное, а условия (чуть не написал – труда) – хоть куда, можно было почти безошибочно предположить, что сидеть моему первому на своем месте еще лет пятнадцать. И, заметьте, ровно столько же сидел бы я, второй, на своем втором месте. А по всей стране аналогичная картина, ибо основная масса первых стала таковой после последнего катаклизма 1964 г. За это время первые получили все, что могли и отдавать это «все» в наши вторые руки отнюдь не собирались.

Конечно, каждый второй мог подсиживать своего первого в индивидуальном порядке, что сплошь и рядом и делалось. Однако индивидуальное подсиживание – дело сколь хлопотное, столь и рискованное: вполне можно из вторых во вторую сотню вылететь.

А тут – перестройка! Для кого – оздоровление экономики, для кого – правовое государство, для кого – гласность и плюрализм.

А для нас, «захребетников» – возможности безопасно и безболезненно переделить пирог власти не в «индивидуальном порядке», но в  масштабе всей страны, причем на законном основании, то есть «в свете решений».

Новое мышление? У кого?

— У меня, у второго, мне еще до пенсии двадцать лет.

Энергия?

— У меня, у второго. Разве не видите? Первый рыбку удит, а я в теннис, как справедливо, Андрей, заметили, играю.

Ура перестройке! Ну-ка, дружно!

Вытащили репку, посадили другую. Утерли пот. Мы – перестроились!

Что там осталось? – Оздоровление экономики? Это не по нашей части. Правовое государство? – Мы – за. В перспективе и хорошенько подумавши.

Гласность с плюрализмом? – В любое время после трех подписей и четырех виз.

Так почему же, спросите вы, Андрей, мы перестройку сразу же после передела пирога не придушили?

Отвечу как на духу. Дело все как раз в экономике. Перестройщики ее как раз оздоровлять собирались. Нам, «захребетникам», здоровая экономика не нужна. Нам надо, чтобы она, родимая, ни жива, ни мертва лежала. Мы вокруг нее в белых халатах суетимся, тем и кормимся. Помирать, разумеется, окончательно не даем, но и на ноги, чтобы встать – ни-ни, так как зачем ей, здоровой, такая прорва медперсонала?

А перестройщики что нам предлагают? – Лечить. Что ж, мы, «захребетники» не против. И устроили мы в порядке перестройки занятную игру. Разные умные дяди – «прорабы  перестройки» – прописывают экономике разные лекарства. А мы эти лекарства выдаем пациентке по своему усмотрению: в нужных нам дозах и в устраивающие нас сроки…

Прикажете пример? – Вот вам самый злободневный – кооперация. Мы – за кооперацию. Только кооперация эта будет не по-вашему, а по-нашему…

…кооператор нецивилизованный – наш же брат «захребетник». Перераспределитель воды чистейший…

Вы, Андрей, не слыхали, сколько надо заплатить кому надо, чтобы получить под кооператив помещение, разрешение и оборудование?

Слыхали.

А кто, по-вашему, этот самый кто-то, «кому надо»?

Я, он, мы. «Захребетники». Не Абалкину же платить за разрешение…

И получилось из идеи оздоровления экономики посредством кооперации еще одна интересная и, главное, беспроигрышная для «захребетников» игра.

Чтобы организовать кооператив и обеспечить его работу, ты несешь на все уровни дензнаки, совершая тем самым деяние, достаточное для ликвидации твоего детища. Чтобы этой ликвидации избежать – несешь опять. Такой вот приятно-замкнутый круг с астрономическими ценами в центре. И крутится в этом кругу кооператор, превращаясь в нового «захребетника» и отложив все мысли о своей «цивилизованности» на более благоприятное время, имеющее наступить в ближайший четверг после осадков по сигналу сверху. Моему сигналу.

А я, как легко догадаться, сигнала такого давать не собираюсь. А собираюсь я озаботиться строгим исполнением нового постановления о «переборе» всех имеющихся кооперативов и разделении их на «чистые» и «нечистые», которое примет очередная сессия энтузиастов.

Цивилизованности от этого перебора в моем исполнении кооператорам не прибавится, сам я внакладе не останусь, а отвечать опять энтузиастам придется.

И пусть эти самые энтузиасты потом оправдываются, что имели они в виду совсем не то, а нечто другое. Большинство населения им не поверит…

Ибо не желаниями и намерениями определяются результаты нашей деятельности, но умением воплотить эти желания и намерения в жизнь…

А умения такого в перестройщиках, очевидно, не наблюдается, так как само воплощение своих идей в жизнь доверили они нам, «захребетникам». Свидетельство тому – наше безмятежное пребывание у власти, отнюдь не омрачаемое нетленными призывами типа «Вся власть Советам».

Что же до власти, то здесь вы, Андрей, высказали удивительное для столь искушенного полемиста по своей противоречивости суждение, вопросив: «Почему вы ее (т.е. власть) не берете? (Хотя из рук не выпускаете?)».

Замечу, что если власть у меня в руках – значит, я ее уже взял. И спрашивать, почему я ее не беру, по меньшей мере наивно. И еще более наивно звучит ваш ответ на ваш же собственный вопрос: «Мне кажется, что сорвав перестройку, вам пришлось бы полностью брать власть в свои руки».

Сорвав перестройку немедленно, нам пришлось бы брать на себя не власть, которую, как я показал, мы сохранили, оставшись при перераспределении, а ответственность.

Пока же власть у нас, а ответственность – у вас. И нас, «захребетников», такое положение вещей вполне устраивает.

Сохраняя командные высоты, мы с удовольствием продолжим созерцание вашей самодискредитации, оказывая вам в этом деле полное анонимное содействие».

— М-да. Длинный, но выразительный привет от братии политбюрократии.

— Как видите, доктор, из этого привета можно выделить три составные части.

— Какие же?

— Первая – передел власти. Захват в результате этого передела командных высот более молодой порослью политбюрократов, занимавших до того вторые места.

Вторая – полное сохранение за вновь пришедшими к власти политбюрократами не только администраторских, но и экономических высот, т.е. возможности перераспределять.

И третья – дискредитация в глазах основной массы народа неумелых, но находящихся на виду реформаторов.

— Почему же, сохраняя командные высоты во всех областях, политбюрократы все же не перешли к какому-то варианту НЭПа?

— Среди самой политбюрократии не было единодушия по поводу дальней перспективы, доктор. Фактически по мере пробуксовки перестройки в номенклатурной среде возникла борьба между сторонниками капитализации экономики и теми, кто пытался вернуть все на старые рельсы.

— Но, разве было непонятно, что это путь к катастрофе?

— Наиболее разумной части политбюрократии это было понятно. Наиболее разумной. А велика ли была эта разумная часть? Крайне мала. На первом съезде «народных» депутатов в 1989 г. один из выступавших, например, долго перечислял разные мыслимые и немыслимые недостатки колхозов, описывал как плохо живется в них крестьянам, а вывод сделал прямо-таки неординарный: оказывается, раз колхозы все еще существуют, значит, есть у них потенциал, давайте, значит, товарищи и прочие граждане, эти самые колхозы сохраним.

— Действительно, странный какой-то вывод.

— Примерно такой же, как если бы кто-нибудь долго рассказывал о том, как били плетью неких граждан, а в конце заметил: раз плеть сия еще действует, то бишь не сломалась, бить можно, то зачем же прекращать «процесс»?

Такой же была «логика» большинства политбюрократов. Способные только к грабежам и интригам в борьбе за власть, они оказались практически неспособны к какой-либо созидательной деятельности, к решению реальных проблем.

Между тем ситуация продолжала быстро ухудшаться. Знаете, доктор, ряска в пруду при подходящих условиях может удваивать свою площадь за одну ночь. И если вечером целая половина поверхности пруда была еще гладкой и незамутненной, то, увидев ее на утро, вы можете уже не найти даже малого кусочка свободного от ряски. Нечто подобное происходило и в СССР. Резкое падение цен на сырье сподвигло лидеров политбюрократии на ограниченные реформы, но было уже поздно. Путч, казалось бы неожиданный и внезапный, лишь приоткрыл крышку над варевом номенклатурных интриг. Действовали путчисты по методу «здоровых сил».

— По какому такому методу, голубчик?

— Метод здоровых сил, доктор, или дословно «метод сплочения здоровых сил партии» применялся обыкновенно по отношения к деятелям зарубежных компартий. Суть сего метода весьма проста. Когда лидеры какой-либо компартии начинали безобразничать и проводить курс, неугодный Политбюро и Секретариату ЦК КПСС, то среди людей, состоящих в проштрафившейся партии, быстренько находили более послушных, которые после оказания ими посильной помощи по удалению нежелательного руководства, это самое руководство и заменяли.

Бывали даже случаи, когда отдельные лица сами предлагали себя в качестве «здоровых сил партии». Так вдова Тореза – Жаннетта Вермерш приезжала в ЦК КПСС, негодовала по поводу «ревизионизма» в руководстве компартии Франции и предлагала себя в качестве «здоровой силы».

—  Забавница какая. Что ж, насчет метода все понятно.

— Вот и путчисты, доктор, забавники такие, предложили себя в качестве «здоровых сил партии». Как известно, никто этих дураков не поддержал. А если говорить точнее, захватившие первые места «вторые» не собирались, конечно, заканчивать свое пребывание у власти возвращением к самоубийственной системе. Армия, привыкшая исполнять приказы, остановилась на полпути, увы, успев убить трех человек. В общем, как вы и сами, доктор, хорошо знаете, путч провалился, путчисты были арестованы.

Буквально сразу же после неудавшегося путча начал разваливаться СССР. Уже в конце августа некоторые входившие в его состав республики, например, Молдавия, объявили о независимости. В начале сентября процесс усилился и к концу октября почти к годовщине октябрьской контрреволюции, СССР фактически перестал быть единым государством. Состоявшиеся 8 декабря соглашения, подписанные в Беловежской Пуще главами России, Белоруссии и Украины о создании СНГ лишь зафиксировали сей факт на бумаге.

Россия, таким образом, стала самостоятельным государством с избранным еще в июне Президентом – Ельциным Б.Н. День избрания Президента – 12 июня был по непонятным, вернее, по понятным причинам, провозглашен Днем независимости.

— Что же за такие понятные вам причины, голубчик?

— В России не произошло никакой революции, сменивший установленный после октября 1917 г. строй. Не произошло вопреки «учению» марксизма. Почему так случилось? Да потому что марксистское «учение», как мы уже убедились, не только не всесильно, но и не верно.  В том числе не верно оно и в том, каким образом один социально-экономический строй может сменять другой. По Марксу, сие может произойти только с помощью революции. В действительной же истории такое возможно, но необязательно. Связано это с тем, что марксистское «понимание» истории и общественных отношений попросту примитивно. Размахивая флагом материализма, марксизм расписался в собственной односторонности, т.е. неспособности полноценного понимания исторического бытия.

Между тем реальная история есть сложное коллективное уравнение. Она движется, конечно, подгоняемая в том числе и производительными силами общества, но движется не строго механически. Кроме производительных сил и связанных с ними отношений историческое движение обусловлено вектором коллективного сознания, вдоль которого оно и происходит. Ничего путного по этому поводу марксизм не говорит. Марксизм гораздо более механистичен, чем диалектичен. Но также, как Земля не перестает вращаться вокруг Солнца независимо от того, понимаем мы, как сие происходит или же не слишком понимаем, так и история происходит, не оглядываясь на ограниченное марксистское толкование.

Свершившийся факт налицо – Россия перешла от постфеодализма к капитализму без всяких революций. Вопрос, следовательно,  в том, как и к какому капитализму Россия перешла? Как – это известно в общих чертах. Захват власти «вторыми», срочное введение поста президента, неудавшийся путч, распад СССР и объявление с 1 января 1992 г. капитализма со свободными ценами и «свободным» предпринимательством.

Избранный президентом входящей в состав СССР республики Б.Н.Ельцин автоматически стал президентом независимой России.

Предстояла приватизация. И она была проведена в конце того же          1992 г. Проведена не «по вашему, а по нашему». Прозванная в народе «директорской» приватизацией отнюдь не означала возвращение богатств политбюрократии ограбленному народу. Про это даже речь не шла. Но «средства производства» необходимо было связать новыми производственными отношениями. При этом нечаянно могло получится и так, что народу тоже кое-что перепадет. Чтобы этого не случилось, была придумана хитроумная схема. В ход пошли приватизационные чеки, так называемые «ваучеры». С их помощью неизвестно каким способом подсчитанное производительное богатство страны было поделено на число совершеннолетних жителей.

Придумано было весьма недурственно. С одной стороны никто из этих совершеннолетних жителей не получил ни йоты реального производственного капитала, не говоря уже о конкретных материальных его носителях. С другой – сами ваучеры были поданы, как акт всеобщего благодеяния по отношению к ограбленному, почти нищему народу, при этом, благодаря именно этому «всеобщему» участию в приватизации, стоимость ваучера была сведена к минимуму.

— Кажется, 10 000 рублей, если не ошибаюсь?

— Не ошибаетесь, доктор. А что такое 10 000 рублей в 1992 г.? Это заметно (раз в десять) меньше, чем сейчас, т.е. практически ничто. Кто будет проверять сколько должен стоить этот ваучер? Никто. А главное – в условиях впервые объявленных свободных цен и, как следствие, многократного падения курса рубля, ничто не мешает напечатать кучу пустяковых бумажек, практического смысла почти не имеющих. При этом усилится инфляция? Ну и что? Расплачиваться, как обычно, будет народ, а отнюдь не те, в интересах кого и проводилась приватизация.

— Кто же эти «те», голубчик?

— Они самые, доктор. Политбюрократы. Пробуксовка перестройки и дурацкий путч скомпрометировали не только реформаторов, но и «захребетников», конечно, лишь с точки зрения продолжения коммунистического руководства. В остальном «захребетники» остались при своем. А что такое коммунистическая идеология для политбюрократов? Пустой фантик. Главное для них – реальная власть и сопутствующие привилегии. В соответствии с этим и происходил переход к капитализму.

Разве у господ или товарищей политбюрократов хоть что-нибудь отобрали? Разве была проведена приватизация в виде экспроприации экспроприаторов? Нет, конечно. Из, наверное, сотни госдач, выстроенных в свое время для мерзейшего из диктаторов – «товарища» И.В., хоть одну передали народу? Смешно говорить.  Как мы уже выяснили, доктор, грабившие народ политбюрократы жили в советское время отнюдь не по советским меркам. Вожди же политбюрократии получали материальных благ побольше иных миллиардеров. И что же все это таинственным образом испарилось что ли? И у бедного государства, которое и обеспечивало роскошную жизнь членам правящего класса политбюрократии не было, по словам Чубайса, и тысячи долларов? И ведь не покраснел рыжий, когда это произнес. Чему тут, впрочем, дивиться? Политбюрократы – они ведь вообще не стыдливый народец.

А вот депутат Травкин в 1990 г. по иному оценил состояние государства. «Говорить, что у нас нет средств, чтобы перейти к ценообразованию и стабилизировать рубль, – это чушь. У нас самая обеспеченная валюта в мире. Не обеспечен доллар, там все продано. Проданы дома, заводы, земля. А у нас ничего не продано» (Андрей Нуйкин, «Ох, социализм, социализм!», 1990).

Говоря коротко и внятно, беден-то народ, а вовсе не принадлежащее политбюрократии государство. Вот что писал М.Вулф в «Файнэншн таймс» в 1990 г.: «Оценки советского валового национального продукта в долларах, сделанные ЦРУ США, показывают, что рубль стоит… 3 американских доллара» («За рубежом», 1990, №23).

И это в то время, когда на «черном рынке» за доллар уже давали порядка 20 рублей! То есть, из всех имеющихся в наличии произведенных материальных благ народу выдается 1/60 (одна шестидесятая!) часть. Примерно 1,65%. Остальные 98,35% материальных благ полагаются братии политбюрократии. А составляет политбюрократия по своей численности менее 1% населения СССР 1990 г. выпуска. Это с членами семей политбюрократов! Цифра весьма достоверная (порядка 2,5 млн. человек), ибо подсчитана бывшим крупным политбюрократом – М.С.Восленским – бежавшим в 1972 г. за рубеж.

Получается, что в исчислении на одного человека разных материальных благ у политбюрократа времен конца перестройки примерно в 60·(≈100) = ≈6000 раз больше, чем у не входящего в правящий класс гражданина. Конечно, распределяется сия гора изобилия не равномерно, чем выше в номенклатурной иерархии пребывает политбюрократ, тем больше материальных благ и привилегий, он получает. А вы, доктор, помнится еще сомневались, живут ли вожди политбюрократии, как миллиардеры в Америке!

— Но, голубчик, достоверны ли подсчеты?

— Давайте выясним, доктор. Если ЦРУ не слишком сильно ошиблось, то произведенный к 1990 г. ВНП СССР был таков, что рубль по покупательной способности составлял примерно три доллара. На рынке же, в то время «черном», давали 20 рублей за доллар. Почему? Рынок вещь объективная – так что, очевидно, потому что за доллар можно было купить столько же сколько за 20 рублей. Так ведь?

— Выходит что так.

— Тогда получается, что в народе покупательная способность рубля составляла лишь одну шестидесятую от возможной, т.е. от такой, какой она могла бы быть, если бы все произведенное доставалось работникам. Вот и все подсчеты. Ну а огромная цифра в 6000 раз лишь наглядный показатель «бедности» государства к 1990 г. Той «бедности», о которой плакал Чубайс в 2009 г.

Итак,  в ходе приватизации народ, понятное дело, получил шиш с маслом в виде никчемных ваучеров, а реальными владельцами предприятий стали ставленники политбюрократии – бывшие руководители этих самых предприятий.

— Но может быть ваучеры все же представляли какую-то ценность?

— Ваучеры можно было вложить куда-нибудь, в акционерное общество или там пай какой-нибудь. Но даже если бы после этого и получилась некая прибыль, она бы, в принципе, соответствовала стоимости ваучера. В самом лучшем случае можно было в подходящий момент получить прибыль в два-три ваучера по стоимости. А сколько ждать такого момента? Может быть не один год. Велик ли заработок в пару десятков тысяч рублей за, скажем, пару лет в начале 90-х гг. XX века? Вопрос риторический.

На большее же рассчитывать не реально, ибо это означает, что производство, в которое вложен ваучер, увеличилось во много раз, что просто смехотворно. Наоборот, в большинстве случаев вложение куда-нибудь ваучера в то время (в первой половине 90-х гг. XX века) означало скорее всего его потерю, т.к. среди неопытных предпринимателей разорялось куда больше, чем богатело.

Поэтому большинство народонаселения свои ваучеры перепродавало, получая за них пусть смехотворную, но все же несколько большую от отпечатанного номинала сумму.

Так протекала приватизация «не по-вашему, а по-нашему».

— А как, по-вашему, голубчик, она должна была протекать?

— Очень просто. Тем, кто работает на конкретном предприятии или в организации сферы услуг, и передаются в собственность данные объекты. А уж они сами решают, что там организовывать – ОАО, ООО, ТОО или, скажем, ПБОЮЛ. Сами же выбирают руководство и директора. И уж если что-то не получится, то сами виноваты. А если получится, то никому не обязаны. Элементарно, Ватсон! Ведь для того чтобы что-то делать требуются соответствующие знания и опыт. Во всяком случае, если вы хотите добиваться хоть каких-то результатов. Какой же смысл выдавать приватизационные чеки (чеки, а не реальную собственность!) кому попало? То есть людям, возможно, весьма далеким от реальностей производства или бизнеса в сфере услуг? Чушь! С точки зрения здравого смысла, конечно. А с точки зрения братии политбюрократии – вовсе не чушь. Почему, я уже объяснил.

— А разве директоров не выбирали?

— Бывало. Так же как случались выборы в СССР, т.е. по принципу «блока коммунистов и беспартийных». Когда большинство (т.е. беспартийные) послушно выполняют решения меньшинства (т.е. коммунистов).

— Неужели народу приватизация так ничего и не дала?

— Практически ничего. Ну представьте, доктор, что сейчас возьмут и напечатают для каждого взрослого жителя страны по дополнительной тысячерублевке? Он что, богаче станет? Конечно нет, только инфляция подскочит, т.е. покупательная способность рубля и, как следствие, этих бумажонок еще уменьшится.  Ваучер, правда, не являлся денежной единицей, непосредственно на него нельзя было купить ни товаров, ни услуг. Его можно было только вложить или перепродать. Но суть от этого мало изменяется.

Часть политбюрократов, прибравшая к рукам «средства производства» уже в качестве частных владельцев, положила начало крупной буржуазии, став объектом анекдотов под видом «новых русских». Другой частью общества, породившей «новых русских» стали теневики. Теневой бизнес к моменту распада СССР составлял около 350 миллиардов рублей, т.е. по официальному курсу порядка 500 миллиардов долларов, а по курсу «черного рынка» «всего» 17,5 миллиардов долларов, что впрочем, не так уж и «всего».

Процесс этого классообразования, естественно, не был идиллическим, но все же не шел ни в  какое сравнение со свирепостью классообразования политбюрократии. Наиболее интенсивным передел собственности среди новых хозяев был во времена правления президента Б.Н.Ельцина, после чего в массовом масштабе, постепенно сошел на нет.

Другая часть политбюрократии пошла по привычному пути администраторства и чиновной коррупции. Как я уже говорил, доктор, в реальной жизни границы между классами всегда несколько размыты. Но в целом можно достаточно точно определить класс по его возможности перераспределения общественного продукта. Исходя из этого критерия мы вряд ли существенно сильно ошибемся, если скажем, что кроме крупной буржуазии – «новых русских» в капиталистической России возник класс «новых разночинцев» – широкий чиновно-административный слой связанных круговой порукой коррумпированных госслужащих.

— Вы полагаете, батенька, что это класс?

— Если исходить из возможности перераспределения общественного продукта, безусловно. Правда осуществляется сие перераспределение большей частью с помощью воровства и поборов, т.е. не вполне официально. Но ведь и официально зарплаты у чиновников не малые. И основу нынешнего чиновничества составляет бывшая политбюрократия, а у нее, как я уже говорил, ничегошеньки не отобрали.

— А возможно и нужно ли было отбирать, голубчик?

— Невозможно. Ибо в России не произошло революции. Следовательно, не было и сформированной в народе силы, способной экспроприировать экспроприаторов. А нужно ли? Вопрос сложный. Если исходить из справедливости – то, конечно, нужно. Если из возможных последствий – то, может быть, и нет. Стопроцентной гарантии того, что экспроприация не выльется в гражданскую войну дать невозможно. Хотя воевать за политбюрократию желающих нашлось бы немного, всегда следует учитывать и возможный соблазн, отстояв имеющиеся у политбюрократии несметные богатства, получить в награду свой куш. Используя этот соблазн, политбюрократия, в принципе, могла бы перетянуть на свою сторону часть Вооруженных сил и иных соответствующих структур, существующих в России.

Кроме того в ходе любой экспроприации всегда появляются люди, которые под видом исторической справедливости, вершат, мягко говоря, неблаговидные дела.

Учитывая все вышесказанное, трудно однозначно сказать какое из зол было в данном случае меньшим: пассивное ожидание милости от «хозяев жизни», как и произошло в самом деле, или же попытка активного передела собственности, чего не случилось, хотя и  могло случится.

Но вернемся к «новым разночинцам». Операция перераспределения общественного продукта чиновниками, известная еще в дореволюционной России, как «кормление от дел», в России нынешней достигла, похоже, своего апогея.

Иначе сложно объяснить каким-образом вице-мэр г.Москвы Владимир Ресин приобрел наручные часы стоящие ни много ни мало 1 млн. 44 тысячи 800 долларов. Неужто на заработную плату? И это при том, что можно без проблем купить вполне сносные часы где-нибудь долларов за 10, и носить их себе на здоровье. Но большой вор еще и тщеславен – иначе зачем воровать, если некому показать украденное? Короче, одно из двух получается: либо зарплата В.Ресина такова, что является поводом для возбуждения уголовного дела, либо ворует сей шустрый деятель, что называется, не по-детски. Что тем более является поводом для возбуждения уголовного дела.

Но вы сами, доктор, как полагаете, возбудят по сему поводу уголовное дельце?

— Полагаю, вряд ли.

— Думаю, даже вопрос об этом не стоит. Ведь В.Ресин – «свой», а своих нынешний правящий класс не трогает. Проводятся, правда, показательно-профилактические посадки среди крупных буржуев, но ведь среди них полно бывших теневиков, а они – не «свои»! Народу же приятно, что и «богатые тоже плачут».

Может возникнуть вопрос, зачем  же тратить сумму, для большинства жителей России «чисто теоретическую» всего лишь на часы? Разве нельзя на миллион с лишним долларов купить часы подешевле, а попутно сделать еще массу приятных приобретений? Ответ простой – все в мире относительно, в том числе и сумма украденного. То что для среднего жителя России запредельное богатство, для члена одного из двух (второй – крупная буржуазия) правящих классов мелкие расходы, сродни пакету с семечками. Чтобы не быть голословным, поясню, что состояние мэра г.Москвы Ю.Лужкова оценивается примерно в 2 млрд. 100 млн. долларов. У Ресина, думается, не шибко меньше. А так как он не член правительства России, и отчитываться о доходах не обязан, то практически мало чем рискует. Ну скажет, что часы ему подарили кто-нибудь из родственников, занятых крупным бизнесом, и до свидания. Проехали, ребятки.

Так что с материальным положением у «новых разночинцев» все в порядке.

— Все же поясните, голубчик, кого вы понимаете под «новыми разночинцами»?

— Поясняю, доктор. Под «новыми разночинцами», доктор, я понимаю всех тех, кто обладает какой-либо официальной властью или связан с обслуживанием и обеспечением населения и, как следствие, возможностью «кормиться от дел». Сюда можно отнести как администраторов, так и законодателей, как судей и судебных приставов, так и чинов от милиции, прокуратуры, как налоговиков, так и представителей всяких департаментов, владеющих правом проверять, как идут дела, а также различные организации из области ЖКХ.

— А разве руководитель предприятия или крупного бизнеса не может брать взятки?

— Брать может, кормиться нет. У руководителя предприятия или иного крупного бизнеса основной доход иной, а если он и берет взятки, то в своем кругу. «Новые» же «разночинцы» взятки берут с людей, по службе не имеющим к ним никого отношения и притом берут регулярно.

— А не много ли разных людей объединили вы, голубчик, в этот, как бы это выразиться, класс?

— Думаю, что в самый раз. Ведь и в буржуазии существуют люди с ба-а-а-льшой разницей в доходах, не случайно же принято говорить о мелкой, средней и крупной буржуазии. Это раз. Кроме того и заниматься члены класса буржуинов могут самыми разными профессиями. Объединяет их в один класс то, что они не получают зарплату из госбюджета, а имеют частный доход. Класс – это ведь не профессиональный реестр, он имеет отношение не к роду занятий, а к способу перераспределения общественного продукта, т.е. все члены одного класса перераспределяют его сходным способом. Схожие же профессии объединяет собой сословие.

Итак, в России после падения режима политбюрократов образовались два правящих класса – «новые русские», т.е. крупная буржуазия и «новые разночинцы», т.е. широкий чиновно-административный слой, реально правящих Россией коррупционеров. Впрочем, само слово «падение» слишком драматично в свете происходивших событий. Ни революции, ни экспроприации в России не произошло, а новые правящие классы образовались из прежних ее правителей – старой доброй политбюрократии.

В силу этого факта и политическая власть в стране большей частью принадлежит «новым разночинцам», а не «новым русским», хотя последние, конечно, играют определенную или точнее говоря отведенную им роль в коридорах сегодняшней власти.

То, что «новые разночинцы» прямые наследники правящих в СССР политбюрократов очевидно не только исходя из логики событий, но и еще из пары показательных явлений. Во-первых, существует немало анекдотов о «новых русских», но что-то не слышно ни одного анекдота о «новых разночинцах». Может быть вы, доктор, слыхали какой-нибудь анекдотик на эту тему?

— Что-то не припоминаю, голубчик.

— Неудивительно. Политбюрократия скрывала самое свое существование, так отчего же новым продолжателям старых «традиций» не поступать точно также? Даже анекдоты о ворах отнюдь не про «новых разночинцев», а  вроде  такого: «газпромовцы» говорят, что украинцы воруют газ, но при этом называют их «наши украинские коллеги». Показательный момент – дескать главные воры – это буржуи, а мы ни при чем, ибо вообще не существуем. Традиций умолчания, сложившихся в политбюрократии и успешно существующих поныне, мы еще коснемся, доктор.

Во-вторых, в годы правления Б.Н.Ельцина шла борьба не только за передел собственности, но и за власть. Но какая! Такая, про которую балакают, «что паны дерутся, а у холопов чубы трещат».

В 1992-1993 гг. окончательно сформировалось размежевание политбюрократов на «умных» и «глупых». Умные пошли в «новые разночинцы» и «новые русские», а глупые, как им и полагается, все мечтали вернуть Россию в эпоху построения коммунизма. И даже не думали маскироваться. Они же глупые.

Конфликт между президентом и Верховным Советом РФ по сути был начат усилиями этих «краснопресненских мечтателей». В народе Верховный Совет не понаслышке был прозван советом «красных директоров» – 2/3 в нем, т.е. подавляющее большинство составляли бывшие партаппаратчики. Чтобы разрешить конфликт, который почти парализовал работу по изобретению мудрых и столь необходимых России законов, Б.Н.Ельцин проводит референдум о доверии себе, который выигрывает. Основываясь на результатах референдума, как на воле народа, Б.Н.Ельцин подписывает указ о роспуске Верховного Совета.

Верховный Совет, ясное дело, с этим указом не согласился. Ну по закону (а Б.Н.Ельцин действовал в рамках конституции) соглашайся или не соглашайся, а решение, т.е. указ надо было выполнять. Этого Верховный Совет не сделал, т.е. нарушил закон.

А в ночь с 3 на 4 октября, под предводительством «бравого» генерала А.Макашева нарушил еще раз и как! Макашевцы предприняли попытку совершить государственный переворот. Неуклюжая попытка взять штурмом Останкино провалилась, но итогом этой акции, по словам Макашева, «лучших людей России» (воровавших втихую колеса со стоящих около телебашни автомобилей) стало убийство 46-ти человек. И как бы ни лгали после всего макашевцы, что первый выстрел был произведен по ним из Останкино, факт есть факт, и он был зафиксирован на видеокамеру Сергеем Егоровым, находившимся на месте событий журналистом – первый выстрел был сделан из гранатомета (!) макашевцев.

Поняв, что армия их не поддерживает, макашевцы разбежались, хотя в течение следующего дня еще немного баловались, постреливая с крыш и, видимо, чердаков ближайших к Останкино домов.

В конце концов по зданию ВС пару раз долбанули из танков, ВС был арестован и осужден. Но как! Казалось бы, такая серьезная степень нарушения закона, как попытка совершить вооруженный переворот, попытка, приведшая к убийству десятков людей, такая попытка должна быть строго наказана. Но уже через полгода зачинщики переворота спокойненько вышли на свободу – по амнистии.

Такая мягкость, прямо-таки удивительная деликатность по отношению к нашалившим «переворотчикам» необъяснима со всех точек зрения, кроме одной. То были разборки среди своих, вот в чем дело. А своих можно слегка приструнить, но чтобы всерьез наказать? Не смешите вы меня! Такого, среди политбюрократов, даже бывших, не бывает. Так что самим фактом подобной снисходительности именно к данным проказникам «новые разночинцы» показали откуда они родом – из старой доброй политбюрократии.

В дальнейшем политическая ситуация в стране некоторым образом стабилизировалась с четкой и неотвратимой тенденцией в диктатуре.

— Поясните тенденцию, голубчик.

— Дело было так, доктор. После провала путча и ареста ГКЧП (кто помнит, что это был за зверь, тому расшифровывать не треба, а кто не помнит… ему-то для чего?!) Б.Н.Ельцин подписал среди прочих и указ о запрете компартии. Но вскоре сей указ, как по мановению волшебной палочки, отменил. С чего бы это? Видимо кое-кто сказал Борису Николаевичу, что негоже, дескать, такие указы плодить. Почему негоже? Да потому что компартия нужна, как замена реальной оппозиции. Формально она будет оппозиционной, а фактически эти политические клоуны свое отыграли, никакой реальной роли они в политическом истеблишменте новой власти не осуществляют и нужны только как декорация, т.е. создавать видимость, будто в России демократия. Для той же цели подходила и ЛДПР. Все остальные партии, не входящие в угодный властям список, постепенно вышли из игры.

Таким образом создавалась почти идеальная для правящего класса конструкция власти. Внешне в России как будто многопартийность и народ выбирает депутатов, законодателей и президента, а на деле…

— Да, на деле, голубчик…

— На деле, доктор, выборы хотя, конечно, отличаются от таковых в СССР, но от фарса ушли недалеко. Точнее говоря, совсем не ушли. Судите сами, в 1996 г. и 2000 г. выборы происходили под лозунгом: «выбирайте нас (т.е. правящий класс в лице Б.Н.Ельцина), не то будет хуже!». А почему хуже? Да потому что выбрать деятелей «оппозиционной» компартии это – действительно хуже. А кто же, елы-палы, всячески помог ей стать оппозиционной? Кто помешал запрету сей «доблестной» организации? Кто сделал все, чтобы не было суда над КПСС? Очевидно не дедушка Ленин (он, слава Богу, уже давно коньки отбросил), а те, кому это было выгодно, т.е. находящиеся у власти наследники политбюрократии. Только у них была реальная причина не дать загнуться КПРФ и ЛДПР.

Ну а выборы 2008 г. даже на фарс не тянут. Если это фарс, то фарс в квадрате. Неужели в 2008 г. лидеры КПРФ и ЛДПР могли набрать больше голосов, чем ставленник Путина – Д.Медведев?

— Ну что вы, голубчик, риторический вопрос.

— Т.е. альтернативы представителям правящего класса на выборах нет, разве что некий Богданов, заявивший о желании баллотироваться в президенты. Как вы полагаете, доктор, много голосов было отдано в 2008 г. за Богданова?

— А кто это, голубчик?

— Вот-вот. Примерно столько голосов он и набрал. Что, быть может, и к лучшему! Между тем была успешно сформирована партия правящего класса – «Единая Россия». Содранная в организационном плане с КПСС, она фактически и заняла ее место, хотя и несколько более скромное, конечно.Даже висящий(или висящие?) на севере Москвы плакат “СЛАВА ЕДИНОЙ РОССИИ!” что-то неуловимо напоминает. Был создан и аналог комсомола – движение юных дураков «Наши». Все иные партии и организации в области реального влияния постепенно сходили на нет. Незадолго до выборов 2008 г. было объявлено, что губернаторов будет назначать президент, так дескать, лучше для всех. Ну а после формального избрания президентом Д.Медведева, прозванного в народе путинской марионеткой, было также объявлено, что президентский срок надобно увеличить на пару годков – до шести лет. Без этого, дескать, никак. То есть трудно заниматься делом укрепления власти всего четыре года, тут ведь шесть, как минимум, нужно. Естественно, народ об том спрашивать не стали. Некого ведь спрашивать – никакой оппозиционной или хотя бы активно-альтернативной организации, выражающей интересы населения, то бишь народа, в России просто нема. Не существует стало быть. Вот такая, доктор, петрушка.

— Вы, голубчик, за многопартийность что ли? За левых, правых и центровых одновременно.

— А что плохого в том, что в парламенте будут уравновешивать друг друга разные силы? Только пока все это не для России.

— Отчего же, голубчик?

— Оттого, что в России не существует ни левых, ни правых, ни центровых. Существует только генеральная линия.

— Вы так думаете?

— А вы вспомните историю, доктор.

Как известно, большевики-ленинцы считались партией левых, т.е. выражающих интересы народа, оппозиции и т.п. А, например, фашисты, считались партией правых, т.е. правящих, богатых и т.д. Между тем категории левых, правых и центра применимы  лишь там, где все сие наличествует и здравствует. Такие же партии, как КПСС, фашистская партия Муссолини или «Единая Россия» – они ни те и ни другие, ведь у них нет или не было никакой реальной альтернативы.

— Интересная мысль, батенька.

— Если вы, доктор, думаете, что ленинцы де были левыми, то объясните, почему их деятельность финансировали такие гиганты дореволюционной буржуазии, как Мамонтов, Морозов и Ерамасов? Или почему во времена И.В. действительно левых социал-демократов называли социал-фашистами,  т.е. как бы нехорошими правыми?

— Да я , голубчик, не спорю. Но к чему все это?

— К тому, что ныне в России аналогичная ситуация. «Единая Россия» также, как и КПСС и партия фашистов и кое-какие другие схожие партии из другой оперы. Они не левые, не правые и не центр. И ничьи интересы, кроме своих собственных, они не выражают. Они просто стремятся к захвату и удержанию власти, по возможности, любой ценой. Вот и все.

Один из буржуазных зачинателей-реформаторов начала 90-х гг. Егор Гайдар в беседе, происходившей 19 марта 2007 г. назвал существующий в России политический строй «мягким авторитарным режимом».

Что ж, как я уже говорил, на свете все относительно, в том числе и всяческие тоталитарные режимы. По сравнению с некоторыми из них, сегодняшний режим в России действительно «мягкий». Тем более мягок он сравнительно с бывшим исторически не так уж давно режимом И.В., и даже на фоне режима Леонида Ильича «эпохи застоя» он выглядит «помягче». Но вот уже по сравнению с годами «перестройки» заметных изменений не видать.

Действительно, такой озлобленности и раздрая, как с последние годы «перестройки» среди народа ныне не наблюдается. Преобладает в основном пассивность, разобщенность в вопросе отстаивания своих прав и жизнерадостная дебильность. Причины этого мы еще рассмотрим. Что же касательно «мягкости» режима, то сравнительно с упомянутой эпохой, никакого особого смягчения не видно, а как бы не наоборот. Разница, конечно, есть. Она в том, что в то время в России не было никакого капитализма. Что делало людей экономически более зависимыми. С тех пор ситуация изменилась в сторону капитализма. Что еще такого замечательного произошло? Кое-что. Вот по данным организации «Репортеры без границ» по «свободе прессы» Россия в 2009 г. заняла 153-е место из 175-ти возможных (т.е. тех стран, где проводились исследования). Как-то трудновато представить, что это показатель либеральности нынешнего режима. Впрочем, достаточно открыть практически любую газету, чтобы сразу же ее закрыть. Ибо она будет либо разливаться ностальгическим соловьем о том, как было «хорошо в стране советской жить», либо щебетать самозабвенным жаворонком про то, что ныне народ просто умирает от счастья, а руководят им ну такие мудрые и чуткие деятели, ну такие… что от одной мысли про данных деятелей слезы текут по щекам в три ручья. От умиления, конечно. Оставшиеся газеты развлекают своих читателей новостями «желтой прессы». Но это ведь тоже было позволено в России аж двадцать лет назад. Где же, доктор, шаг вперед?

— М-да, голубчик, топчемся на месте.

— Вот-вот, а после решительного поражения на выборах в Госдуму депутатов-кандидатов от КПРФ и ЛДПР даже видимость демократии в России стала призрачной. В целом, подбивая итоги, можно утверждать, что хотя настоящей диктатуры сейчас в России и нет, но тенденция к ней существует четкая. Особенно четкой стала эта тенденция именно в последние годы путинизма. Завершившись избранием формальным президентом России скучноватого и маловыразительного партаппаратчика Д.Медведева, что говорит о достижении правящим режимом фазы стабилизации. Когда нужны не яркие, способные увлечь за собой  народ, личности, а «личности» удобные. При этом никакого выхода не видно, ибо народ разобщен, а какой-либо организации, способной его сплотить, в России просто нет. И не предвидится. Учитывая же коррумпированность и круговую поруку «мудрых» правящих деятелей вряд ли следует надеяться на какую-нибудь особую их чуткость. И, если, к примеру, правоохранительные органы, вместо того, чтобы вас охранять, малость намнут вам бока (ну, по какой-то причине или так, для забавы), то в случае отсутствия у вас личных связей в Кремле, вряд ли этих баловников как следует накажут. Конечно, это лишь следствие практического бесправия народа и его тупой пассивности. Следствие отнюдь не в уголовном смысле этого слова.

Особую выразительность взаимоотношения власти и народа приобрели в последние годы на ниве идеологического фронта. Или на переднем фронте идеологической нивы. Собственно ни какого-то нового фронта, ни новой нивы после распада СССР вообще не возникло. За двадцать лет постсоветского существования России в качестве независимой ну просто ну ни единой мыслишки о ея путях-дорожках у власти не родилось. Конечно, мыслишки из собственной головы. А мыслишек заимствованных сколь угодно.

Капитализм? Заимствовано, ибо возникло не в России. Церковный нарост? Уродливая нечисть, придавленная не терпящими конкуренции большевиками и ныне тянущаяся своими липкими объятиями к власти. Как сия напасть попала в Россию? Также как и во все остальные страны – путем мерзопакостной лжи и чудовищного насилия. Тем, кто бьется тупыми лбами в церковных объятиях, не мешало бы задуматься, что именно под флагом церкви была изуродована и порабощена свободная до того Россия, а те, кто «нес» этот флаг, убивали их праотцов и праматерей.

«Крутой» замес церковной организации, созданной умами другого порядка нежели партия большевиков, позволил ей до сих пор выплескивать свою мерзость на остолопов, недостойных памяти своих предков.

Наконец, в качестве идеологической отдушины в распоряжение оболваненного народа предоставлен благополучно почивший коммунизм,  родившийся тоже  не на российской земле. Его роль весьма существенна – он призван быть соской во рту инфантильных россиян, которым никакой идеологии вообще не дано.

Предусмотрительные власти не только оставили нетронутой компартию, но и не стали переименовывать многочисленные улицы, районы и даже целые области, попахивающие большевистским душком. Говорят, один чиновник объяснил, что де переименовать улицу крайне хлопотно, ибо всем ее жителям придется менять паспорта. Вообще-то не паспорта надо будет менять, а просто поставить в каждый паспорт новую печать на нужной странице. И чиновник это знает. Но считает тех, кто его слушает такими идиотами, что им хоть ссы в глаза – все божья роса.

Большевики меняли что хотели без проблем с документиками. Нынешние же власти тоже меняют кое-что без проблем.

— Что же, батенька, что такое меняют?

— Я имею в виду И.В., доктор. Памятники В.И., расставленные на просторах «родины чудесной» сохранены в неприкосновенности. На центральной площади в прозрачном гробу лежит и сам В.И. Кажется, явись какой-нибудь Хома Брут в мавзолейчик отчитать панихиду по В.И. для скорейшего захоронения, так не только взовьется под потолок прозрачный гроб с лысым карликом, но и такая нечисть отовсюду полезет, что сам Вий с перепугу попросил бы немедленно закрыть ему веки, случись он в тот момент недалече от Хомы Брута.

Но властям этого мало! Им уж очень хочется справить свою большую политическую нужду народу прямо на голову. А как? Да очень просто (а сложно власти и не умеют, не тот калибр). Памятники, наименования улиц, районов и областей, да еще мавзолейчик – это показатель. Показатель отношения. Уважительн-а-го, аж до той самой нужды. Но вот объемчик мерзостей, совершенных под предводительством В.И. для власти видимо маловат. Не успел В.И. много совершить, ибо подох от сифилиса.

То ли дело И.В. Уж он постарался «на совесть». Убитых и замученных аж от 40 до 60 миллионов! Вот где умиляться-то! И сдерживать это умиление власти были уже не в силах. Понять их можно. Всему ведь есть предел. И вот летом (кажется в августе) 2009 г. на улицах Воронежа появились плакаты с портретами и здравицами в честь И.В., ибо в 2009 г. исполняется 130 лет со дня его ублюдочного рождения. Правда, исполняется лишь в конце декабря, но как же было утерпеть-то! Невмоготу! Понять можно.

Но ведь Воронеж-то почти провинция. Немаленькая, правда, почти мульен проживает. Но не центр страны. Не то место, где главнюки заседают. Им, главнюкам, обидно, видимо стало, что в Воронеже их опередили. Иначе трудно объяснить почему уже в конце августа 2009 г. после ремонта на станции метро «Курская-кольцевая» г.Москвы было восстановлено, снятое в хрущевские годы четверостишие из первой редакции михалковского гимна СССР. То самое, где И.В. и «вырастил» и «вдохновил».

А 23 октября 2009 г. главный архитектор г.Москвы А.Кузьмин, под чутким руководством которого и восстанавливали четверостишие про И.В., выразился на публику. В том смысле, что и памятник И.В. неплохо бы вернуть на упомянутую станцию. Поделился Кузьмин мечтами с народом, не удержался. Понять можно. Его ведь, Кузьмина, наверное ни разу даже в милиции не били. Не то что в НКВД допрашивали. Я, доктор, методы подобного допроса, говоря о «конвейере», конкретизировать не стал. Хоть вы и психиатр, но опасаюсь я, извините, за вашу психику, если, значит, конкретизировать. Что же касательно Кузьмина, то уверен, что он еще до применения к нему любого из практиковавшихся в НКВД методов истязаний лишился бы своего и так небогатого рассудка.

Но Бог с ним, с недоумком. А что же власть, мэр г.Москвы, президент России, наконец? Как они-то прореагировали на сие омерзительное деяние под руководством главного архитектора?

— Думаю, никак, голубчик.

— Правильно думаете, доктор. У главнюков ведь реакции-то четко выражены. То что им выгодно или полезно для укрепления главнючества они замечают незамедлительно. Буквально пятой точкой чуют. А вот то, что, как бы это сказать… Ну если заметишь, то придется делать то, что не хочется. Вот этого они никак не замечают. Просто в упор. Просто хоть в рожу тычь – не заметят. То, что цены на лекарства в аптеках завышают, президент Медведев каким-то чудом заметил. А надпись на станции метро «Курская-кольцевая» Медведеву заметить ну никак не удалось. Уж так старался, прям лупоны из орбит повылезали, а не видно. Вроде, значит, и нема этой надписи. И жизнь продолжается. И кое-кто всех нас «вырастил» и на кое-какие «подвиги» вдохновил.

Правда, Медведев, в одном из выступлений  выразился про то, что де хвалят И.В., а он бяка. Целых 6 миллионов репрессировал, гаденыш этакий. Как нехорошо! Ай-яй-яй! Непонятно только почему цифирка у Медведева раз этак в десять уменьшилась. Вернее, как раз понятно.

Что же до народа, то он, ясень пень, помалкивает. Не безмолвствует, нет. Именно помалкивает. Где-нибудь  в какой-нибудь стране Евросоюза (кроме Прибалтики и Польши, ранее входивших в Россию) даже само предложение архитектора выбить надпись, прославляющую Гитлера или тем паче памятник ему соорудить, явилось бы уголовно наказуемым деянием. И никакой рабочий в метро этого бы делать не стал. А набили бы эти рабочие тому, кто велел бы им такое сотворить, харю. И правильно поступили бы. А если бы некие дятлы тайно, под покровом ночи что-нибудь этакое соорудили, то узревший сие поутру народ разнес бы творение этих дятлов в такие щепы… И великий был бы скандал. И президент, и администрация того населенного пункта, где бы все это случилось уж никак бы не промолчали.

Но то в Евросоюзе. В России-то все иначе. Президент трусовато помалкивает вместе с народом, ибо неспроста сию надпись соорудили. А с классовым смыслом. И выражая интересы того класса президент даже не вякнет. А что там пара-другая «правозащитников» чего-то квакнет, так это курам на смех. Какие они правозащитники, они себя-то защитить не могут.

— А что это за классовый смысл вы имеете в виду, голубчик?

— Очень просто, доктор. Культ вождя в России советской и досоветской был, как известно, развит гипертрофированно. Также как и патриотизм под мудрым руководством власть предержащих. После XX и XXII съезда КПСС (партии) «культ личности» официально подвергся остракизму и труп И.В. вынесли из мавзолейчика. В целом же культ вождя никакому остракизму не подвергался и был благополучно водружен на плешивую головушку В.И., самого человеколюбивого из всех людоедов. Да так, что быстро преодолев границу, отделяющую нет, не великое, а просто уродливое от смешного, стал благодатным объектом народных анекдотов, вроде того, что на конкурсе проектов памятника Пушкину третье место занял вариант «Пушкин читает Ленина», второе – «Ленин читает Пушкина», первое – «Ленин». Или про выпуск товаров народного потребления, а именно духов «Аромат Ильича», пива «Ленин в Разливе», мочалок «По ленинским местам» и трехспальной кровати «Ленин всегда с нами».

Реальность недалеко ушла от анекдотов. В чем смысл? Прививать, прививать  и еще раз прививать народу культ вождя, как завещал… не будем уточнять кто. Тот же смысл и в неожиданных, казалось бы, здравицах в честь верного ученика В.И. – И.В. Вроде бы в 2009 г. таких здравиц никак уж не ожидали. Ну а культ вождя куда засунуть? Правильно. Раз народ терпит, раз он не народ, а просто толпа чудил на букву «м», то что же с ним церемониться-то?

Вот, Юрий Михайлович и не стал церемонии разводить. И вслед за товарищем Кузьмишкой тоже выразился. И тоже публично. Только чуть позже – в марте следующего, 2010 г. Совершил свой наиболее мэрский поступок, так сказать. «Мы будем давать роль И.В. без перебора», – сказал Ю.М., – «и  вообще, мол, нужна объективность».

Сказано сие было в ответ на вопрос о размещении плакатов с изображением И.В. в разных ракурсах и позах.  А по какому такому случаю? Видимо, в связи с предстоящим 65-летием Победы.

Выразился Ю.М. знаменательно. С одной стороны доказал, что он не просто невероятный по честности служащий-миллионер, а вполне устоявшийся, законченный «шалуненок». Это раз. Ну и кто это мы, интересно? А это те, чьи классовые интересы Ю.М. выражает – «новые разночинцы». Всяко лыко в строку, Юрий Михайлович! Что же касательно объективности, тут не поспоришь. Ибо не о чем. На восточном фронте Германия потеряла 1,5 миллиона своих солдат, а Россия на том же фронте – 22 миллиона, т.е. в 15 раз больше! И ведь воевали-то не с каким-нибудь либеральным режимчиком, «трясущимся» над жизнями своих граждан. А с теми, для кого миллионы жизней ничего не значили!

Но еще меньше значили человеческие жизни для нового класса властителей России  и лично И.В. Спасая свою шкуру и свой преступный режим, они бы и 150 человек против одного положили, и 1500, и сколь угодно. Таковы были полководческие «таланты» и военные «заслуги» рябого урода из Гори. Объективно-преобъективно. Немало у него и других заслуг, кроме руководства убийствами, истязаниями и использованием в качестве бесплатных рабов десятков миллионов людей. Благодаря руководству И.В. и его ставленников-«соратников» бывшие до него руководители страны спешно и успешно переквалифицировались в палачей своих ближайших товарищей, дети учились (менее успешно) – отправлять родителей в пыточные камеры НКВД, а взрослые разделились на две взаимоперетекающие части – тех, кто уже попал в застенки НКВД и на лесоповалы ГУЛАГа и тех, кто пишет на других лживые доносы, чтобы туда не попасть.

Все это, доктор, вполне банально и даже скучновато – в сотый раз пересказывать одну и ту же историю. Но что делать, если страной до сих пор управляют наследники И.В. и В.И.? Ведь «новые разночинцы» родились из советской правящей политбюрократии, а она родилась, уничтожая корчащихся от избиений и пыток ленинских прихвостней. И вождем ее, ее ставленником, стал И.В. Он и его «соратники» завершили процесс ограбления и порабощения оболваненного народа, начатый В.И. под псевдомарксистскими лозунгами. Но поскольку нынешние власти сделали все возможное, чтобы напустить тумана по поводу случившегося с Россией в XX веке припадка большевизма, нелишне будет напомнить – ложь и насилие, которое несли большевики в Россию до сих пор не получили никакой официальной, юридической оценки. Неофициально циркулирующий вердикт официальных властей – дескать замысел «коммунизма» был хорош, благороден даже, но утопичен. Увы, пока в России правят «шалуненки» вроде Ю.М., иного и быть не может. А правят они не случайно, отчего на скорые перемены надеяться бессмысленно. И говорю я это все, доктор, не в качестве отповеди Ю.М. – этот мелкий и жалкий болванчик, замаравшийся по доброй воле так, что не отмыться, сам по себе вообще не заслуживает упоминания. Он всего лишь исполнитель своей неприглядной классовой роли.

— А в качестве чего, голубчик, вы все это говорите?

— Да так, к слову сказать, с точки зрения чистейшей объективности. Исходя из данного критерия, нелишне упомянуть, что по аналогии с пропагандой нацизма, заслуживает сей деятель 3 года тюремного заключения, как и полагается на Западе за подобные проделки. И если при этом объективно он останется на свободе, а почти наверняка к Ю.М. даже пылинке не дадут прикоснуться, то означает сие лишь одно – современное российское государство, откровенно демонстрируя свой преступный характер, даже осторожничать считает уже ненужным. Кстати, доктор, можно говорить об уголовной ответственности Ю.М. и его подручных и без всяких аналогий. Ибо в отличие от полуфеодальной России в  Евросоюзе сталинизм получил ту же оценку, что и фашизм. Уголовно-юридическую. У нас же не только не произошло суда над КПСС, но и сталинизм не получил ни малейшего намека на какую-либо юридическую оценку. А высказывания президента, про то, какой И.В., фу ты, ну ты нехороший, напоминают басню дедушки Крылова «Кот и повар». Ибо «Васька», т.е. Ю.М. и прочий объективно сходный с ним руководящий контингент «слушает да ест».

Так что размещение плакатов с И.В. в разных ракурсах и позах в пределах видимости участников парада в честь 65-летия Победы, если оно вдруг покажется властям нынешним недостаточно смачным плевком в лицо тем, кто спас их от уничтожения или рабства, вполне можно дополнить чем-нибудь соответствующим. Например, предложить ветеранам во время марша приветствовать стоящих на трибуне вождей резким выбросом вперед выпрямленной правой руки. Ю.М. и иже с ним наверняка понравится.

— У вас, батенька, прямо какая-то кафкианская фантасмагория получается.

— Если бы Кафка прожил в сегодняшней России денек-другой, он бы понял, что все его фантасмагории бледные копии действительности, доктор.

Чему тут удивляться? Сегодняшние власти – наследники постсталинского советского периода властвования политбюрократии, а та – наследница политбюрократии времен И.В. Что касается его личных пристрастий, то одним из его приближенных был как известно некий Лаврентий, правда не совсем святой. Любитель педофилии (предпочитал трахать школьниц, естественно не по доброму согласию) и, как бы это назвать? Ну, в общем, самолично применять «особые методы» ведения допроса.

В подвале своего дома (ныне, если ничего не изменилось, тунисское посольство на Садовом кольце около площади Восстания) Лаврентий лично применял «особые методы» на привозимых ему для этого заключенных. После его расстрела там был найден целый арсенал изготовленных для него по специальному заказу, как бы это назвать? Приспособлений для применения «особых методов».

История такого применения началась совершенно объективно – еще при В.И., конечно же. Ради объективности следует сказать, что во время братоубийственной гражданской войны в России подобные методы применялись с обеих сторон. Ко времени прихода к власти И.В. и его ставленников ситуация изменилась – разрешено было (официально, специальным указом!) применять их начиная с 12-летнего возраста.

Так жила Россия в XX веке и такие «товарищи» ею правили. Объективно. Удивляться тому, что сегодня у власти типчики, подобные Ю.М., не приходится. Даже будучи самым объективным патриотом.

Ну а что касаемо патриотизма, то его в России тоже изобрели не сегодня. Почитайте советскую партийную или военную печать. Не терпящая никаких оговорок пропаганда, великодержавная спесь и культ военно-полицейской силы составляют суть почти всех очерков, рассказов и всякой рифмодряни. Собственно идеология политбюрократии была естественно не только не марксистской (Ленин, как вы, доктор, помните, был на деле, а не на словах ярый антимарксист), но ведь и не ленинская. Почему? Ленинизм, конечно, ближе политбюрократии, т.к. является тщательно отработанным способом захвата власти под прикрытием марксистской фразеологии. Но, во-первых, власть-то захвачена. А, во-вторых, политбюрократы произошли не от ленинских прихвостней. Их они расстреляли по сфабрикованным обвинениям без всякого суда еще в тридцатые годы. Поэтому ленинизм использовался политбюрократией только во внешней политике. Привносился он в те страны, где существовала возможная вероятность совершить феодальную контрреволюцию и поставить у власти вассальную компартию.

Для внутреннего потребления марксизм и ленинизм использовались начетнически: в виде отдельных фраз и цитат, приноровленных к выгодным политбюрократии лозунгам. Вообще советская пропаганда отнюдь не была пустой болтовней, как представляли некоторые на Западе. Она представляла собой облеченные в пропагандистскую форму подлинные цели политбюрократии. Например, политбюрократия хотела бы обезопасить свою власть от чуждого ей народа. Открыто ведь не скажешь. И начинались нудные разглагольствования о «единстве партии и народа», «нерушимом блоке коммунистов и беспартийных», о том, что партия «ум, честь и совесть нашей эпохи», ну а все инакомыслящие – негодяи и агенты мирового империализма.

Или политбюрократия хотела бы, чтобы ограбленные ею трудящиеся лучше и больше на нее работали. В ход идут рассуждения, что де надо трудиться, с целью пополнять чашу «коммунистического изобилия», потому что работают в СССР «на себя» и оттого должны развивать в себе «чувство хозяина» почему-то во всем послушного слугам народа. И вообще, как проницательно заметил Леонид Ильич, «чтобы лучше жить, надо лучше работать».

Политбюрократия хотела бы завоевать капиталистический Запад, служащий ей постоянной угрозой – вовсе не прямой, конечно, а как пример большего достатка и свободы, недостижимых при постфеодализме. Вот так прямо сказать об этом нельзя. Отсюда заклинания об угрозе «империалистической агрессии», о необходимости в этих непростых условиях «крепить оборону Родины» и иметь все необходимое для «защиты дела мира и социализма».

То есть, как и в стахановском движении, классовые интересы политбюрократии выдаются за интересы подчиненного ей народа. Побудительные аргументы при этом приводятся фальшивые, зато требования становятся вполне реальные.

Сначала Ленин привносил нужное ему и его контрреволюционерам сознание в ряды рабочих. Затем интересы экспансии ленинцы выдавали за «интересы мирового пролетариата», а, значит, и народов СССР.

Образовавшийся в результате истребления ленинских прихвостней класс политбюрократии, избавившись от главного сторонника «мировой революции» Троцкого, уже не касаясь «мирового пролетариата», просто принялся выдавать свои классовые интересы за интересы народов СССР. Ну а поскольку самым большим по численности был в СССР русский народ, то в первую очередь за интересы русского народа.

Это великодержавный шовинизм неверно было бы отождествлять с русским национализмом. Почти также как русское, взахлеб воспевалось кубинское, монгольское и даже ангольское. Социалистический интернационализм? Отнюдь. Китайское и югославское совсем не воспевалось. Почему – нетрудно догадаться. Великодержавный шовинизм имеет не национальный, а классовый характер. Поэтому и воспеваются им те, кто подчиняются. Ну, а те кто не подчиняются – они грязью обливаются.

При этом подобный шовинизм обеспечивал политбюрократии определенную поддержку среди подчиненного народа. Почему – понятно, он ведь менее лжив, чем марксистский и тем более ленинский элементы советской идеологии. Ведь политбюрократы в СССР в подавляющем большинстве и вправду русские, так отчего же им не выдавать себя за патриотов России? Вполне правдоподобно.

Вообще патриотизм, тем более среди молодежи, это – не такое уж плохое явление, доктор. Вы не согласны?

— Спорить, голубчик, не буду. Но главное, наверное, все-таки что же означает этот патриотизм и с чем его кушать будут.

— Тоже не стану спорить. Подлинный патриотизм узнается по плодам, которые он приносит. Ну а трескучий государственный «патриотизм» означает всегда одно – почтительное послушание власть имущих. В этом смысле великодержавный шовинизм политбюрократии был успешно использован «новыми разночинцами».

Показателен хотя бы такой простенький факт, как сотворение нового гимна для ставшей новым государством России. Хотя формально, был якобы объявлен конкурс среди желающих сочинить сей гимн, в действительности, конечно, конкурса в этом «конкурсе» было не больше, чем выбора в «выборах» 1996, 2000, 2004 и 2008 гг.

Несомненно, автор гимна был заранее известнен, а результат «конкурса» предрешен. Кто сочинил новый гимн России, доктор, полагаю напоминать не надо?

— Не надо, голубчик.

— Безусловно, не лишенный способностей к литературному творчеству, Сергей Михалков, останется в истории, похоже, скорее как самый выдающийся холуй всех времен и народов. Как литератор он достоин всяческого сожаления – ибо оставил после себя лишь несколько детских стишков, самый известный из которых «Дядя Степа». А ведь потенциал, должно быть, был незаурядный, могучий.

Сам Михалков как-то сказал, что он писал, конечно, славословия в честь И.В., но делал это искренне веря в то, что пишет. Если бы только эти славословия! Кто же в годы «культа» их не писал?

Увы, факт есть факт: Михалков относился не просто к тем, «кого учили», а именно к тем, кто «стал первым учеником, скотина». Одну его басенку про овес и, простите, навоз, я уже упоминал. Но было их много. И не только басни. И не только во время культа И.В., но и при Леониде Ильиче, и в годы перестройки (например, продолжение написанной еще при И.В. басни  «Заяц во хмелю» – «Заяц на приеме у льва»). И все эти «бессмертные» произведения отмечает прямо-таки поразительная чуткость к запросам заказчика – правящей политбюрократии.

Менялись годы, правители, демагогические «эпохальные» лозунги, а вот Михалков ничуть не менялся – все также «искренне» верил.  Даже одного из сыновей, родившегося при Хрущеве, назвал Никитой – вот оно – полное совпадение имени и отчества. Какая отрада!

В общем не человек, а песня. И выражаясь языком дня сегодняшнего, песня о главном – о том, что необходимо власти, о том, что ее волнует и тревожит и на что Михалков выработал просто какое-то сверхъестественное, звериное чутье.

Могли ли власть предержащие постсоветской России пройти мимо такого «патриота»? Глупенький вопрос. Правда,  в литературном смысле нынешний гимн того… явно уступает даже гимну советскому. Среди взрослых людей в СССР не было, наверное, ни одного, кто бы не знал гимн страны наизусть от «А» до «Я», хоть в первой редакции, хоть во второй, хоть в десятой. Точно также ныне среди совершеннолетних жителей России, почти наверняка нет ни одного, кто бы знал гимн своей страны от начала до конца. Ну да ничего. Зато какие слова, словечки, словеса… «Россия – великая наша держава». Вот так-то. Не случайно ведь шовинизм-то великодержавным зовется, ох не случайно. Хотя, доктор, вроде не «великая». «Священная держава!», а «великая» – страна. Сами видите – и я первые слова перепутал и вы меня не поправили. Выходит, что так, что этак – один хрен. То есть гимн. Конечно, властям такие гимны нравятся, успокаивают, внушают чувство законного оптимизма.

— Ну а народ, голубчик?

— А что народ? У него ведь чувства вкуса и соразмерности уже веками загоняют туда, куда и Макар телят не погонит. Вот такая история, доктор.

Впрочем, если поговорить за народ, я не против. Скажите мне, доктор, верите ли вы в сознательную силу народа-то?

— Чего-чего, батенька? Вы о чем?

— Вот и я тоже. То есть совсем как-то не верю в нее. В сознательную силу. Народа, то есть. Даже объяснить не могу почему, а не верю.

— А надо ли объяснять, голубчик?

— Пожалуй, что не надо. Народ наш вполне постиг все тонкости «захребетной», выражаясь языком нет, не плаката, а «письма А.Нуйкину и т.д.», написанного политбюрократом средней руки эпохи перестройки, психологии. Еще Карамзин на вопрос, как дела в России, отвечал коротко: «Воруют».  С тех пор прошло два века и за эти два века дела в России  становились все лучше и лучше.

— Но ведь, голубчик, не все же воруют-то.

— Не все, доктор. Одни уже воруют. Другие – еще мечтают. А таких, кто бы ни действовал или не фантазировал в России, похоже, просто не осталось. Такие замечательные, доктор, дела. Такие дела.

— Ну не все так мрачно, батенька.

— Я разве говорил, что мрачно? Вовсе не мрачно, доктор. Только противно. Противно, что провозгласивший себя самым «духовным» в мире народом, русский народ живо реагирует лишь на то, что можно пощупать. Что самоуважение у него, как у Карлсона. Что ничего за пределами ощупанного его особенно не волнует.

— Ну как же это, не волнует?

— Если бы волновало, доктор, то не было бы сооружено никаких надписей в честь И.В., под предлогом «восстановления исторического облика». Если уж речь идет об историческом облике, то прежде всего необходимо восстановить ГУЛАГ, как явление, наиболее полно отражающее исторический облик страны. Разве не так?

— В чем-то вы правы, голубчик. В чем-то, конечно, правы.

— И если бы нынешние правители России понимали  что-нибудь, кроме своих сиюминутных интересов, разве допустили бы они такое? Ведь из-за всего этого они войдут в историю, как моральные выродки. Но, как написал однажды дедушка Крылов: «Если бы с его умом была возможность…».

Говоря объективно, доктор, как это ни грустно звучит, но народ, равнодушно проходящий мимо памятников Ленину и здравиц в честь И.В., заслуживает, как того, так  и другого. Впрочем, как мы с вами убедились, одного без другого и быть не может. Перефразируя поэта, можно сказать:

Ленин и Сталин не Авель и Каин,

У матери-истории кто большим злом оценен?

Мы говорим Ленин, подразумеваем – Сталин.

Мы говорим Сталин, подразумеваем – Ленин.

— Да вы, батенька, еще и поэт!

— По мере скромных сил, доктор. По мере скромных сил. Как мы с вами убедились не раз и не два, у истоков всего худшего в СССР стоял он, Лысый карлик. И пока его изображения не останутся только на дверях и во дворах венерологических диспансеров, жить среди этого скопища растиражированных уродов нормальному человеку будет противно.

— Отчего же именно в вендиспансерах, голубчик?

— Как напоминание, что надо вовремя лечится, доктор. Вовремя, значит, пока не поздно. Пока еще возможно вырваться из созвездия лысого карлика.

— Но куда вырваться, голубчик? Есть предложения?

— Есть, доктор. Нет, не такая партия, а кое-что из разряда менее людоедского. Например, дать народу землю.

— Вы что, голубчик, имеете в виду?

— То не я имею, доктор. То уже десять с лишним годочков, как существует среди жителей России. Идея. Такая. Дать каждой семье или одинокому взрослому человеку бесплатно и безвозмездно достаточное для проживания и выживания количество земли.

— Сколь же это земли понадобится, голубчик?

— Минимум один гектар на отдельного человека или семью. В общем-то немного. И места в России, и земли плодородной впо-о-олне хватает. А не дают.

— Отчего же это?

— Ума не хватает. А осведомленность о наличии такой идейки у власти, безусловно, имеется. Путину однажды, во время его «бесед с народом» такой прямо вопрос и задали.

— Что же он на него ответил?

— Не знаю.

Как же это, голубчик?

— Да очень просто. Проститутки, т.е. пардон, журналисты, снимавшие «беседы с народом», ответ просто не показали. Видимо по чьей-то указке, дабы создать видимость незначительности заданного вопроса. Что говорит о понимании кое-кем его исключительной значимости.

— Поясните, голубчик.

— Вероятно, доктор, у власть имущих сложилось прочное, хотя и неверное представление о том, что народ должен сидеть в выгребной яме. И выпускать его оттуда ну никак нельзя. Дабы всегда можно было по запаху определить, кто и где сидит.

— А почему вы, батенька, считаете подобное представление неверным?

— Если народ, доктор, сидит в выгребной яме, то власть имущие сего народа должны стоять (если не сидеть) уже на ее краю. Иначе управлять не получится. Так что власть может и не купается вместе со всем народом, но дышит-то вместе с ним.

— И чем же может изменить эту распрекрасную ситуацию достаточное количество земли?

— Очень многим, доктор. Во-первых, если помните, мы с вами уже говорили о том, что показатель степени развития общества – это экономическая независимость живущих в нем людей. Человек, способный жить не по внеэкономическому или даже экономическому принуждению, а за счет свободного труда совершенно по другому себя чувствует и по другому относится к окружающему его миру. Он не только материально независим, но и никому не обязан за сей факт ножки целовать.

Ныне же человек находится в состоянии зависимости и принуждения, хотя и не прямого. Но будучи вынужден большей частью заниматься не самым любимым делом, он не становится ни счастливее, ни доброжелательнее. Потому как расплачивается с обществом за то, что оно позволяет ему существовать несоразмерной ценой.

— Но ведь эта зависимость возникает не по желанию человека!

— Вот именно, доктор. Никто не просит ставить его  в зависимость. Она возникает не из просьб, а потому, что человека ставят перед фактом определенного существования, лишают выбора. А потом он делается обязан за то, что не просил ему давать.

Возможность обеспечить себя дает человеку выбор. И с обществом он может сотрудничать в таком случае добровольно-сознательно, а не в вынужденном качестве должника.

Это все, собственно, во-первых. Во-вторых, чтобы обеспечить и прокормить себя и свою семью на земле необходимо учится бережному и внимательному к ней отношению. Учится понимать взаимосвязь происходящего в Природе и становится, таким образом, созидателем, а не разрушителем творения. Работа на Природе, доктор (я не имею в виду рубку леса на Колыме) имеет огромный психологический эффект.

Не говоря уже о том, что большинство нынешнего населения планеты имеет весьма отдаленное представление о том, что называют экологической ситуацией в мире. Капитан Кусто, видевший последствия нашего безумия в волнах Мирового Океана, однозначно выразился об этом. Он сказал, что «мы все обречены», т.е. человечество погибнет, погребенное, как в могиле, в той уродливой помойке, в которую мы превращаем нашу планету.

Неужели, избежав ядерной войны, человечество и в самом деле выроет себе такую могилу?

— А вы, батенька, как полагаете?

— Чтобы этого не случилось, необходима другая психология. Человеческая. Ее почти нет не потому что люди так плохи, а потому что общество не дает возможностей для ее проявления. Человек может сколь угодно заливаться соловьем и распинаться дятлом о необходимости беречь Землю, но необходимость-то требует дел. А человек, призывающий охранять Природу, садится в машину, отравляющую воздух, которым он сам и дышит. Ради прибыли сиюминутной загрязняет воды рек, озер и морей. Ведет бессмысленную, никому не нужную охоту. Живя в искусственных условиях, не понимает, что все, что позволяет ему жить, находится в Природе и берется из нее. Не с потолка то есть падает. Ныне люди на Природе главным образом выплескивают ту мерзость, которая накапливается у них в обществе и которую в этом обществе выплескивать опасно. А поскольку изменится в подобном обществе психология людей по-настоящему не может, то человечество погибнет. Не погибнет оно лишь в том случае, если люди получат возможность созидать на деле, а не в одних мечтаниях. Созидать на принадлежащей им земле, свободной от налогов и прочей зависимости. Вот как важно, чтобы реализовалась эта идея, доктор. Очень-очень важно.

— А вы считаете это возможно?

— У человечества нет альтернативы. Кроме самоубийства, конечно. И хотя, как я вам уже говорил, в сознательную силу народа я не верю в виду ее полного отсутствия, все же в подсознании у людей есть стремление к иной, нормальной жизни. И если массовость этих подсознательных устремления достигнет некой величины, не исключено, что ее отголоски будут слышны и в полумертвом сознании «народных масс».

— Не очень-то вы, похоже, любите народ, голубчик.

— Дело не в этом, доктор. То есть люби народ или не люби, но если он сам себя не любит, куды денешься? Вопрос, следовательно, в адекватности людей. А для пробуждения и реализации этой адекватности и необходимо дать народу землю. Понимаете?

— Кажется понимаю, голубчик.

— Тогда диагноз дня сегодняшнего позвольте считать установленным.

— Пусть будет так. Ну что ж. вижу вы отчетливо движетесь на поправку. А коли так, скоро будем вас выписывать. Вы не возражаете?

— Если только для приличия.

— Ну, тогда, батенька, до завтра.

— До завтра, доктор.

ЭПИЛОГ

— Ну что, Илья Арнольдович, будем Сидорову люминал колоть? – услышал я приветливый Катин голос.

Я поднял голову и задумался. Две недели тому назад выписался Кирилл Мефодьевич. Его жена пару раз звонила с тех пор, благодарила за успешное лечение. Что ж кого еще можно вылечить, тех мы с превеликим удовольствием того… вылечим то есть. А уж этот свихнувшийся не по-ленински деятель был по нашим меркам почти нормален. Только лопотал там что-то о противности отдельных моментов нашего бытия. Пусть работает в своем архиве, у нас тут неподдельных психотиков выше крыши. И откуда только берутся? Через день уже стали привозить. Может и вправду неладно что-то в датском королевстве? Лысый Кар…, т.е., тьфу, Ленин-то и иже с ним (не к ночи будь упомянуты) все еще с нами. Чем не клиника? А? Ну да что там. Созерцание ленинской плеши в бронзе и мраморе – здравомыслия, конечно, никому не прибавляет. А и убавить тоже почти не может. Ибо практически уже некуда. Ибо заходится народ России от самолюбования дурью своей просто по-ленински самозабвенно. А потом к нам везут, в клинику. Из одной, можно сказать клиники в другую перевозят. Но в нашей хоть лечат, а не наоборот. И все же, быть может, прав был Кирилл Мефодьевич и не вечно быть по сему? И конец миазмам маразма в России неизбежен? Быть или не быть идиотом, вот в чем ныне вопрос. Главное вовремя, не запускать. А то вон дедуля Ленин не лечился, не лечился и сами знаете, что вышло.

Ну а мне хотя бы Сидорова в чувство привести.

— Ну что, Илья Арнольдович? Как скажете?

— Погодите, Катенька с люминалом. Успеем. Но и от кровати его, подлеца, пока отвязывать не велите. Может еще без уколов в себя придет.

— Хорошо, Илья Арнольдович.

Катерина ушла. Из окна проглядывали сумерки. День заканчивался. Заканчивалось и мое сегодняшнее пребывание в клинике. Я встал, оделся и вышел на улицу. Сквозь нависшие облака уже виднелась луна.

Завтра наступит новый день. И что он с собой принесет? Новых ли пациентов или, чем черт не шутит, здоровеньких человечков? Поживем – увидим.

Я расправил плечи и зашагал вперед.

10.09.2009 г. – 11.01.2010 г.

P.S. Если помните, Вера Артемьевна приносила мужу его исторический архив прямо ко мне, в клинику. И вот недавно санитарами, убиравшимися в его палате, была обнаружена лежавшая в тумбочке тетрадка, видимо забытая Кириллом Мефодьевичем при выписке.

В тетради сей содержались так называемые «ленинские» частушки, сочиненные, как я полагаю, самим Кириллом Мефодьевичем. Прилагаю их здесь без комментариев, но с  уточнениями.

«Частушки Ленинские»

У Осяниной у Ленки
По утрам дрожат коленки,
Снится ночью Ленин ей –
Зазывает в Мавзолей!

Уточнение: видимо К.М. перепутал имя депутата ГД РФ Нины Осяниной. Впрочем, в тетради есть и другой вариант, а именно:

У Осяниной у Нинки
Повод есть для вечеринки –
Снится ночью Ленин ей,
Ох, да зазывает в Мавзолей!

Как на площади на Красной
Стоит домик распрекрасный,
Лысый карлик там в гробу
Затевает ворожбу!

Как на матушке Руси,
Ох ты Господи спаси! –
Ну куда ни кинешь взгляд
В бронзе лысые стоят!

Ленин сифилис схватил
По неосторожности.
Надьке Крупской изменил
Прям до невозможности!

Шла я ночкой через лес,
Ко мне Ленин вдруг полез.
Плюнула на плешь ему
И послала к лешему!

Ленин кепку натянул,
Плешь чтоб не показывать,
Да коммунизьмом обманул,
Эх, не пора ль завязывать?!

Я на Ленина-козла
Не держу, ребята, зла.
Был он лысый и больной,
Где ж тут управлять страной?!

Пионеры приходили
Ильичу цветы несли –
Как Морозова убили,
До сих пор не отошли.

Ох, Надюша, ты не трусь,
Не всегда же трахать Русь!
Мы пойдем другим путем
И Арманду обретем!

Ленин был ба-а-альшой аскет,
Не ходил по бабам, нет!
Видно сифилис к нему
Доставлялся на дому!

«Загадка-частушка»

Кто не долго быв у власти
Крепко, братцы, наблудил?
Коммунизьменные страсти
Кто в народе разбудил?

(Ответ: лысый карлик В.И. Ленин)