Элла Грайфер

Глядя с Востока

13. Веришь – не веришь?

Он (поручик Лукаш) считал чешский народ своего рода тайной

организацией, от которой лучше всего держаться подальше.

Я. Гашек

Не я за себя – так кто же за меня?

Рабби Гиллель

Как, вы еще ничего не знаете? Ничего не слыхали про последнее приключение Анны Франк? Вообще-то на отсутствие разнообразия девочка пожаловаться не может. Сперва дневник ее издали с купюрами, потом без купюр, потом перевели на все возможные и невозможные языки, потом в школах проходить стали, с год назад примерно поставили по нему оперу (мюзиклы уже были), а нынче новое время – новые песни: В той самой Голландии, в которой, собственно, дело было, открыточками стали торговать с ее изображением… в палестинском платочке. Евреи, понятно, заявили протест, да кто евреев нынче слушать станет? Пройдет пара десятилетий, и историю эту будут рассказывать примерно так:

Жила-была в мирной, процветающей Палестине, скромная, трудолюбивая и дружная арабская семья, и росла в той семье любимая дочка Анна. Но вот нагрянули туда вдруг, ни с того ни с сего, кровожадные, злые евреи и изгнали ту семью из родного дома. Нашла было она приют в гостеприимной стране Германии, квартиру им дали, пособие беженское – как положено, но евреи злодейские и тут не унялись: похитили они Анну, увезли, чтоб следы замести, в соседнюю Голландию, и там, в специально для этой цели построенном, тщательно замаскированном убежище, зарезали и на крови ее замесили свою мацу. Прослышали об этом власти гостеприимной страны Германии, разгневались ужасно, пришли в Голландию и всех тамошних евреев под корень извели. Евреи же, со своей стороны, настолько закоснели в злодействе, что справедливости «окончательного решения» и по сю пору никак не желают признавать. Одна только среди них единственная разумная дама нашлась, Эдит Штайн ее звали, что собственное уничтожение с пониманием воспринять сумела. За что ее впоследствии и причислили к лику святых.

…Так вот примерно звучать оно и будет. Не верите? А почему? Чем это неправдоподобнее жития от жидов умученного невинного младенца Мохаммеда Аль-Дурры? Уже и французский суд, как ни жался, как ни мялся, а и тот сломался, когда предъявили ему кадр со свежеубиенным младенцем, бодро делающим ручкой дяде-оператору. Но корреспондент французского телевидения, что на весь мир клялся и божился, будто жуткую ту трагедию на шоссе своими глазами видел (а на самом деле, как выяснилось, весь тот день безвылазно в Иерусалиме просидел), не сдается. И прогрессивная общественность его поддерживает (извините за ссылку на французском языке, но горячее всего вдохновенного вруна поддерживают вот именно оскорбленные в лучших чувствах соотечественники): Что с того, что насчет фактов приврал маленько? Главное – все согласно ВЫСШЕЙ ИСТИНЕ обустроил… Так-то вот, дорогие мои еврейцы, учтите, что злокозненность ваша есть ВЫСШАЯ ИСТИНА, в оной же сомнение не заблуждение есть, но кощунство! И не рассказывайте мне пожалуйста про бездарно проигранную Израилем «информационную войну», ибо проиграна она была, увы, не двадцать и не двести, а все две тысячи лет назад.

И почему только до нас с вами эта «благая весть» никак не может дойти? Все прогрессивное человечество уже знает, что мы на этой земле лишние, в середине прошлого века уже объяснили – наглядней некуда. Я даже не столько Холокост как таковой имею в виду, сколько трусливую оглядку всех без исключения членов антигитлеровской коалиции: как бы не создалось бы у кого впечатления, что это мы за евреев заступаемся… И не один же Сталин старался, лидеры стран вполне демократических в ту же дуду дудели, хоть и не такими людоедскими методами, но тенденция просматривалась вполне – потому как учитывали возможность негативной реакции собственного народа. А с нас – как с гуся вода. С готовностью поверили, что «после Освенцима антисемитизм невозможен», рассудку вопреки, наперекор стихиям – все равно как французы, что в Аль-Дурру верят.

Поймите меня правильно, не собираюсь я тут в позу становиться, дескать, плевать мы на них на всех хотели – сами справимся. Я совсем даже наоборот за взаимовыгодное сотрудничество со всеми, кому выгодно сотрудничать с нами – на том мы, собственно, и стояли все эти два тысячелетия. Но одно дело – совместно с партнером общие интересы отстаивать, и совсем другое – сливаться с ним в экстазе, его интересы принимая за свои. Самый простой пример: нынешняя избирательная кампания в Америке.

Понятно, что с точки зрения не только Израиля, но и американского еврейства за республиканцев голосовать надлежит. Не потому, что их кандидат очень нас любит, а потому, что на данном этапе его выгода к нашей ближе. Но какой-нибудь прогрессивный нью-йоркский профессор голосовать, скорее всего, будет за демократов, поскольку те его любимые «общечеловеческие ценности» исповедуют, не задумываясь о том, готов ли данный демократический кандидат лично его считать за человека.

Вот также и мы с детства воспитаны были в «общечеловеческом» духе, т.е. не только привыкли, что слово «еврей» в благовоспитанном обществе употреблять неприлично, но даже наедине с собой не могли приписать ему какого ни на есть вразумительного смысла. В литературе встречались евреи все больше экзотические: герои Шолом-Алейхема и Переца симпатичными были, но не близкими. Какая-то горстка людей со странными обычаями, малопонятными темами разговоров, пребывающая на обочине истории, варящаяся в собственном соку. Персонажи Фейхтвангера были ближе, т.к. похожи на героев других исторических романов (в жизни, правда, не доводилось встречать таких), но уверенность автора в неистребимости антисемитизма так решительно противоречила всему, чему нас учили, что ему не хотелось верить.

Одной из любимых моих детских книжек была «Путь сибирский дальний» И. Гуро – рассказ о молодости небезызвестного Емельяна Ярославского. Не вдаваясь в обсуждение светлой личности героя, отмечу очень важную особенность этой хорошо написанной книжки: на протяжении двухсот страниц ни словом, ни полсловом умудряется авторша не обмолвиться о том, что персонаж ее – еврей. Теперь-то, припоминая некоторые подробности, понимаю, что факт этот, при минимальной информированности, можно было вычитать между строк, типа: читающий – да разумеет, но далеко не все в нашем поколении способны были к такому разумению.

Единственным отрадным исключением была известная трилогия А. Бруштейн «Дорога уходит в даль». Ума не приложу, как ее такую тогда напечатали…

Во всей доступной нам литературе, истории, географии и т.п. евреев просто НЕ БЫЛО, и потому я долго не могла поверить утверждению бабушки, что евреем был тот самый Иисус из Назарета… Как могла такая выдающаяся личность (не важно даже, насколько положительная, но – такая известная, так сильно повлиявшая на жизнь миллионов) принадлежать к столь малозначащему, ничем себя не проявляющему, практически невидимому сообществу? Нет, тут, наверное, какая-то ошибка!

Короче говоря, понятие «еврей» ни с чем, кроме неприятностей, у нас не ассоциировалось, ценностью не обладало, правильной линией поведения считалось быть «как все» – формула замечательная тем, что понимать ее следовало с точностью до наоборот. Национальности «как все» в природе, как известно, не существует. Немцы знают, что они не русские, француза с зулусом не путают не только из-за цвета кожи. Таким образом, загадочный «как все» от этих самых «всех» разом отличается даже больше, чем все они друг от друга. Для окружающих мы через этот хитрый трюк менее узнаваемыми не стали, зато… перестали быть узнаваемыми для самих себя.

Пока тебя не любят другие, будь то даже мифические «все» – это еще полбеды. Настоящая-то беда, когда ты, стремясь им уподобиться, оказываешься неспособен любить самого себя. Ибо при всем желании невозможно любить абстрактное понятие, лишенное всяких признаков, не связанное ни с какими личными переживаниями. Возьмем, к примеру, историю, описанную В. Матлиным в рассказе «Мешумед».

Тянется герой к богатеньким русским не только из-за домашней бедности и тесноты, а еще и оттого, что не знает никакой другой культуры, кроме той, что видит у них. Ее он учит в школе, с ней сталкивается в окружающем мире. И комплексы его все оттого, что не евреем (имеющим, в отличие от них, какую-никакую свою традицию) ощущает он себя, а каким-то на самом деле «недорусским». От наследия отрекается?.. Увы и ах… чтоб сознательно от него отречься, надобно, как минимум, догадываться об его существовании. Что сделали вы, дорогая бабушка, чтобы передать ему то наследство? Ах, не до того вам было, успеть бы хоть досыта накормить… А между прочим, вот именно кормежкой много чего предотвратить было можно… знаете, есть такое хорошее слово «кашрут»? Внук бы тогда еще раза три подумал бы, прежде чем за стол-то чужой садиться. Но вам такое небось и в голову не пришло – зачем жизнь усложнять ребенку? Только крест на пузе у него увидав про стойкость героических предков вспомнили. Но справедливо ли сравнивать его с ними?

Предки-то ведь понимали, что крещение для них связано с утратой быта, к какому с детства привыкли, веры, в которой воспитаны, книг, которые читали, общины, к которой принадлежали, своей системы ценностей… Потому и сила у них была, сказать «нет», что было им все это дороже жизни. А внуку вашему терять нечего, кроме цепей дискриминации в издательстве. И это еще случай не худший. Всем известны истории евреев, что не корысти ради крестились, а вот именно в жажде обретения веры, отброшенной некогда «за ненадобностью» недалекими предками.

Теоретически «общечеловек», практически «недорусский» или какой-нибудь там «недофранцуз», а для настоящих русских или французов по-прежнему еврей, т.е. личность в высшей степени подозрительная. Ну скажите, Куллидж, разве это жизнь?

Некоторым идеалистам из героической алии семидесятых выходом из положения казался Израиль. Но оказалось – не так все просто.

Оказалось, что израильская элита – потомки деятелей второй и третьей алии, что во время оно из той же империи российской приехали, и проблемы те же самые с собой привезли. Деды-прадеды помнили еще много из родных местечек да пройденных ешив, но это свое знание ценностью не считали и не передавали молодым. А молодые ТАНАХ учили в школе, но, во-первых, плохо учили (по такой методе даже таблицу умножения толком не выучить, не то что критическую библеистику), а во-вторых, жизнь по традиции с научным исследованием путать не надо. Одно дело – овладение языком – родным или даже чужим – чтобы на нем общаться, и совсем другое – изучение истории или теоретической грамматики этого самого языка.

«Общечеловеческие» потуги их тем более жалки, что здесь, на линии фронта, с потрясающей быстротой выясняется, что король – голый и место наше на пиру «общечеловеческих ценностей» – у параши. А посему вынуждены наши деятели постоянно судорожно извиняться за собственное существование, что находит соответствующее отражение в современной израильской литературе, см., например, здесь. Если мы, положим, «недорусскими» были, тутошняя элита не иначе как «недоамериканцы». Еврейская же традиция для тех и других всегда была равно чужда и экзотична независимо от того, запрещена ли она властями, или ее носители тут же через дорогу живут.

Интересно, что вполне атеистическая элита питает к этим самым «носителям» своего рода опасливое уважение яко хранителям некоторой загадочной национальной сущности, без которой, вероятно, всем нам кранты. Логика у израильских «хилоним» – как в католицизме времен позднего средневековья: Поскольку святые благочестивыми деяниями своими набрали куда больше заслуг, чем надобно для их личного спасения, избыток складывается в церковный общак и может, за приличное вознаграждение, уделяться заинтересованным грешникам – именно эта доктрина лежала в основе знаменитой торговли индульгенциями. Справедливости ради отметим, что средневековые грешники обыкновенно свои кровные за индульгенцию выкладывали, наша же элита предпочитает подвиги благочестия финансировать из налоговых поступлений.

Зато не менее истово верует в возможность спасения чужими заслугами при условии строгого неучастия в накоплении этих самых загадочных «заслуг». Все, что «светские» израилитяне могут сказать о религиозных соседях, сводится обыкновенно к нехитрой формуле: «А еще в шляпе!». Впрочем, не менее приблизительно представляют себе горожане киббуцную жизнь, ашкеназы и сефарды друг в друге видят, по преимуществу, инопланетян, а уж о поселенцах ходят слухи, не уступающие по увлекательности романам Майн-Рида. Израильское общество напоминает подводную лодку, разделенную на отсеки непроницаемыми перегородками. И позывные не передаются, чтоб не могли запеленговать.

С одной стороны, может, не так уж это и плохо: разнообразие – залог жизнеспособности системы, как сказал Галич: «Если все шагают в ногу – мост обрушивается», с другой – каждый из отсеков нуждается, на самом деле, в общении с прочими и страдает от герметичности перегородок больше, чем сознается даже самому себе. Лучше всего понял и выразил это, вероятно, рав Кук – тот самый, про которого рассказывают, будто он, единственный во всем ортодоксальном иудаизме, поддержал сионизм.

Только вот рассказывают это зря. Не был рав Кук ни единственным, ни даже первым ортодоксальным религиозным деятелем, поддерживавшим (даже нерелигиозный) сионизм, но все другие-прочие поддерживали его просто на уровне здравого смысла, что, мол, будет евреям от этого хорошо, у него же была концепция куда более глубокая.

Всякий, кто сколько-нибудь знаком с ТАНАХом, не может не заметить, что основная тема всей этой библиотеки разновременных, разножанровых и где-то как-то даже разномировоззренческих книг – диалог Бога и народа. Исторические события – реплики Бога, а народ отвечает решениями, которые принимают, конечно, всякие там цари да первосвященники, но исполняют их все-таки все вместе, и все спорят, как правильно понимать то или иное проявление воли Божией, как на него реагировать, какие будут результаты. С разрушением Иерусалима и Храма, поражением Бар-Кохбы и изгнанием из Страны эта возможность была утеряна. С каждым евреем диалог, правда, продолжался и в диаспоре, что хорошо. Но мало.

…Сионизм и создание Государства Израиль возвращают еврейский народ в рамки полноценного общенационального диалога с Богом. Главное религиозное значение Государства Израиль не в том, что в Израиле соблюдается Шабат и кашрут (хотя и это, конечно, тоже важно), – а в том, что само создание Государства заставляет еврейский народ принимать решения и действовать как единое целое. Общенациональные действия создают общенациональную ответственность. Это не только продвигает народ и воспитывает его, но и дает возможность осознать общенациональный уровень монотеизма и дальше передавать его человечеству, (см. также: тут)

Можно сказать, на языке религии выразил рав Кук не просто прагматическую – мировоззренческую необходимость быть и ощущать себя народом, единым целым при всех различиях. И последователи его (т.н. «вязаные кипы») сумели то, чего не сумела квазинационалистическая элита: не теряя собственной специфики, сделать шаг навстречу «своему – непохожему». Не пособиями откупаться, а рядом стоять за станком, сидеть за письменным столом, за одним лежать пулеметом. И комплекса неполноценности перед «прогрессивной общественностью» у них нет. Думаю, что не миновать им сделаться элитой будущего… если, конечно, не успеют нынешние власть имущие прежде сгубить молодое наше государство. Однако, при всем уважении… думаю – мы «русские» пойдем другим путем. Для них-то традиция всегда была органичной, а вот для нас…

Чтобы понять проблему, стоит вспомнить, что, собственно, значит это сладкое слово «традиция» или «предание» – в переводе на славянский. То, что нам от предков передано, а мы должны передать потомкам. Причем, носители традиции, как правило, свято верят, что и приняли, и передают ее неизменной – прямо вот как Моисей на Синае получил, но представления эти страшно далеки от реальности. Живая традиция изменяется с каждым поколением, и потому, выпустив ее однажды из рук, невозможно вернуться и подхватить, где упало, как нельзя дважды войти в одну и ту же реку.

Самый простой пример – язык. Средневековая «кухонная латынь» за пару-другую веков самостоятельного развития успела, конечно, изрядно удалиться от классического древнеримского образца, за что и была с презрением отброшена просвещенными деятелями ренессанса. Они потребовали возврата к классическому красноречию Катулла и Цицерона. Но та, прежняя, языком римлян была, а итальянцы – уже не римляне. Читать древние тексты, в гимназиях их учить еще на несколько веков пылу хватило, а вот себя выразить, написать на этой «золотой» латыни ничего путевого никто уже не сумел. И язык – умер. Иврит же, как знают все, воскрес. Это не значит, что после двухтысячелетнего перерыва заговорили мы снова на том же языке, это значит – «субботний иврит» молитв и трактатов на глазах у нас, в течение жизни двух-трех поколений стал другим. Языком лирических стихов, инструкции к электроутюгу, базарной торговли, военной команды и уличной перепалки.

К традиции нельзя «вернуться», как невозможно, при всем желании, превратиться в собственную прабабушку. Можно, конечно, ею притвориться, но сходство окажется, увы, чисто внешним. Не тот смысл вкладываем мы в те же самые слова, не могут быть для нас столь же естественными определенные действия. К традиции тропу проложить себе можем мы только сами, и начинаться она должна от нашего порога, от «общечеловеческого» мировоззрения. Другого у нас нет.

Путь этот для нас никто пока что не проложил. Вспомните хоть того же Фейхтвангера. Красной нитью через все его исторические романы проходит мысль, что уподобляться гоям, их жизнью пытаться жить – всегда заведомо проигрышная авантюра. И будь ты хоть еврей Зюсс со всеми его миллионами, или Иосиф Флавий со всей его славой и императорской милостью, рано или поздно дадут они тебе почувствовать, кто ты есть такой. Положительный пример – Исаак Ландауэр, демонстративно в лапсердаке и с пейсами являющийся на княжеские приемы: Нужны вам мои денежки – и таким сойду, а сам я вам, во что бы ни вырядился, все равно никогда не буду нужен, как, впрочем, и вы мне.

Деловое сотрудничество с этими самыми князьями Ландауэр, разумеется, одобряет вполне, не одобряет он амикошонства, подражания их образу жизни. Навсегда запомнилась мне его насмешливая формулировка: «Зачем еврею попугай?».

Но вот рецепта, как из, предположим, Зюсса (каковым рожден и воспитан) обратно в Ландауэра переквалифицироваться, нигде автор нам не дает, да, вероятно, и сам не знает. Отчаянную попытку предпринимает у него Флавий: возвращается на родину во время восстания Бар-Кохбы (не знаю, насколько такой поворот в романе историческим фактам соответствует), но скоро гибнет от руки римлян. Поезд уже ушел.

Более оптимистичны «Еврейские баллады» Даниэля Клугера.

Интересны они, прежде всего, «открытием» евреев в местах и временах, вроде бы нам знакомых из «общечеловеческих» повествований. Оказывается, БЫЛИ евреи в истории, и в географии были, некоторых из них мы даже знаем по именам, но… как в повести И. Гуро, никогда не приходило нам в голову идентифицировать знакомых персонажей. На одном из своих концертов упомянул Д. Клугер, что импульсом для создания этого цикла послужил эпизод из книги Степняка-Кравчинского «Андрей Кожухов» (на меня он, кстати, тоже впечатление произвел когда-то немалое, и по той же причине). Книга – про русских народников, евреям посвящена всего лишь пара страниц, с героями и их деятельностью соприкасаются они исключительно в качестве контрабандистов на русско-прусской границе. Потрясающим было не описание как таковое (живое, доброжелательное, хотя скорее фольклорное), но имплицитное мнение автора, что ничего ненормального существование евреев собою не являет и участие их в событиях, происходящих в местах их компактного проживания, разумеется как бы само собой.

Даниэль Клугер открывает нам евреев среди пиратов Тортуги и солдат вермахта, и даже с детства знакомый храбрый мушкетер Людовика XIII оказывается если не сыном, то внуком испанского маррана. Причем, в отличие от Фейхтвангера, чьи герои терпят полный крах и погибают, потому что назад пути нет, Клугер упрямо верит в возможность возвращения. Пусть даже в последнюю минуту, только в глубине души, ценою собственной жизни, но все же… зажжет прекрасная дама из Севильи субботнюю свечу, и откроется Папа Римский случайно узнанному брату, и оставит свой курень Степан-запорожец, чтобы составить миньян с убитой родней, а капитан испанского флота окончит жизнь в Цфате каббалистом.

И еще, в соавторстве с Александром Рыбалка сочинил Клугер фэнтази под названием «Тысяча лет в долг». Сюжет построен по модели, обкатанной сотнями творений блаженной памяти научной фантастики: наш советский положительный герой оказывается (случайно или намеренно) в каком-то неправильно устроенном мире, влюбляется в прекрасную аборигенку и делает им революцию.

Только вот, на сей раз попадает положительный Сёма из Одессы проездом через Иерусалим не на другую планету, а в каббалистическую преисподнюю, заселенную частично демонами, а частично теми самыми пропащими «десятью коленами Израиля», которых предки наши безуспешно проискали все средневековье. Те, конечно, не будь дураки, и к преисподней сумели приспособиться, и даже некоторую культурно-национальную автономию на небольшом «ничейном» островке соорудить себе сумели, да вот беда: ежегодно двоих из них выбирали для жертвоприношения владыке преисподней… Революция же заключается в уничтожении царства демонов, а люди возвращаются на землю – в Землю Израиля, из которой изгнаны были две с половиной тысячи лет назад…

…Но это пока еще только вера в исполнение мечты. Будет ли оно? И если да, то каким оно будет?

2008